Илья Трофимович просил Гришку ничего не предпринимать. Вместе с милиционером Цурка́ном они разработали план операции и очень боялись, чтобы кто-нибудь не спугнул сектантов.
Но стоило ли бояться его, Гришки Хамурару? Смешно и обидно. Да, смешно и обидно!
Внимательно выслушав их, Гришка опустил голову. Как же так? Он сообщает все подробности, называет место, где находится Анна-Мария, а они… А они попросту решают обойтись без него. Нет, так дело не пойдет. Он начнет действовать сам. И немедленно.
…Оставив коня у овчарни, Гришка бесшумно открыл дверь. Смазанная заранее, она не скрипела. Он неслышно вошел в овчарню и направился в дальний угол. Там под толстым камышовым щитом был лаз в штольню. Гришка отодвинул щит. Тихо, стараясь, чтоб не скрипнула под ногой щебенка, стал спускаться вниз. Здесь была еще одна дверь, но он уже изучил ее секреты…
В подземелье стонала Анна-Мария. Слабо мерцала свеча. Гришка тихонько подкрался к кровати. Анна-Мария слабо шевельнулась, но не смогла поднять головы. В ее больших, колодезной глубины глазах отразился страх. Недаром сектанты, глядя в них, исступленно молились.
— Не бойся, — шепнул ей Гришка. — Я хочу тебя спасти.
Губы девчонки дрогнули, а глаза вдруг превратились в синие озера. Какая-то неведомая сила раскачала их изнутри. И они выплеснулись через край.
Гришка не мог оторвать от нее взгляда. Она неподвижно лежала на спине. На ее гипсовой шее алела свежая царапина.
Гришка повернул голову, чутко прислушался. Где-то в подземелье бродили неясные звуки.
— Не бойся, — сказал он Анне-Марии. — Я тебя понесу.
Взяв ее на руки, он зажег фонарь, погасил свечу и направился к выходу. Прошло несколько минут. Они были уже почти у дверей.
Звуки в подземелье собирались, нарастали. Гришка погасил фонарь.
Послышались тяжелые шаги. Три толстые белые свечи плыли из подземелья.
— Апчхи, — качнулась первая.
По стене пробежала тень. Синий язычок пламени погас. Зачиркали спички.
— Будь здоров, брат Панаит.
— Милостью божьей, брат Диомид.
— Не оступись, брат Панаит.
— Благодарствую, брат Диомид.
Анна-Мария дрожала в Гришкиных руках. До дверей оставалось еще несколько метров. Под ногой едва слышно скрипнула щебенка.
— Тут кто-то есть, — прошамкала третья свеча.
— Ты что-нибудь слышишь, брат Панаит?
— Нет, не слышу, брат Диомид.
— Стоп, почему не горит свеча у святой?
— Назад! — закричал Гришка. — Тушите свечи! Динамит! Назад! — и бросился к дверям.
Свечи шарахнулись в стороны, по стенам побежали тревожные тени, метнулись тонкие язычки пламени, и всё погрузилось во тьму.
— А-а! — закричал кто-то истошным голосом.
— Не души меня, не души-и…
— Пусти, дьявол…
— Это я, Панаит…
— Пусти, говорят.
— Всяк щенок в собаки лезет!
— Господи, да где же выход?
— Нету выхода! — крикнул Гришка и толкнул дверь.
Вспыхнула свеча, мелькнуло лицо Диомида, и в ту же минуту, сверкнув, тяжело, со свистом полетел вслед Гришке топор. Дверь захлопнулась, и топор глубоко вошел в старое дерево массивной двери.
Посадив Анну-Марию на коня, Гришка взлетел на своего любимца:
— Ну, Вихрь, выручай.
За ними из подземелья спешила погоня. Но Гришка уже скакал во весь опор. Свежий ветер бил в грудь, перехватывал дыхание, сизые травы бежали из-под копыт, и рвалась на волю песня:
Впервые за долгое время Анна-Мария увидела солнце. Свет больно ударил в глаза, и она зажмурилась.
А Гришка заливался счастливым смехом.
— Все! — кричал он во все горло. — Конец! На свете больше не осталось сатаны. Ура! — и подмигивал девочке.
Анна-Мария улыбалась, но перестала креститься только тогда, когда за ними закрылись ворота школы-интерната.