«Строго секретно.

Лейтенант П.Соболев

В штаб ВВС.

25 июня

Время – 03.00

Наблюдаем огненный шар с прожекторами и антенной. Неизвестное тело имеет специфический оранжевый шлейф. Полет происходит беззвучно на высоте примерно 150–200 метров. Объект двигается в сторону Кыштыма. По курсу движения шар выпускает два луча. Локаторами цель не фиксируется.

Объект был отчетливо виден в течение 1–1,5 минуты.

Сверено с рапортом дежурного.

Г.Шершень».

Начальник в/ч 25840 полковник

 

1

Утром 25-го профессор решил возвращаться в Челябинск – торопился дописать и перевести статью для сборника, выходившего в Тюбингене.

По пути в Челябинск решил сделать крюк. Накануне позвонили и упросили приехать в Сугомакскую пещеру, где нашли древний рисунок и каменную маску. Пещера километрах в пяти от Кыштыма и совсем близко от когда-то засекреченного города Озерска – унылого атомграда с солдатами на КПП и разноцветными спецпропусками.

Наскоро умывшись и перекинувшись с Чебилевым парой слов, Игорь Сергеевич быстренько вскочил в «уазик», и вскоре машина уже тряслась на бетонке.

И побежала дорога – унылые пейзажи с перелесками и полями.

Однообразное мелькание бетонных автобусных остановок и людей с банками молока или бусами из сушеных прошлогодних грибов быстро утомило профессора, и Игорь Сергеевич углубился в воспоминания о детстве и событиях в закрытом городе Озерске, еще недавно отсутствовавшем на картах и существовавшем только в секретных пространствах государственной тайны.

Далекое время было семейной идиллией любви отца и матери, жизни в благополучном доме, где все подчинялось, как казалось, незыблемым законам счастья, которые должны были разрушиться в будущем неизбежным разводом.

Но тогда… тогда все казалось радужным и бесконечным.

В их доме проживали крупные чиновники, военные и сотрудники КГБ. Другие люди там не появлялись, а если и приезжали, то в качестве шоферов служебных машин, секретарей, адъютантов или раболепных лакеев.

Но все они: и важные жильцы, и просто люди – были объединены одним тайным веществом – атомом, который «варили» на комбинате и на других, как таинственно говорили папины гости, секретных точках.

Что это были за объекты, он тогда не знал и делал лишь какие-то предположения, пока наконец однажды на заводе не приключилась авария. Авария была не шуточной – прогремел взрыв, а взлетевшая в небо кровать убила козу, пасшуюся перед их домом.

Потом появился вонючий туман. Жильцы выбежали на улицу и долго ежились в сером мареве, молчаливо поглядывая в сторону горевшего завода. Постояв, они робко спрашивали друг друга: «Ну, что там? Ну, что?»

Ответ был известен: там военная тайна. Она и грохнула.

Стоило ли возмущаться? Ведь и раньше все видели, как по ночам из огромных труб вырывались ядовитого цвета протуберанцы. Огненные языки жалили ночное небо, выжигая его до антрацитного сизого лоска.

По тухлому дыму, по навязчивому эху металлического стука осведомленные пророки и пророчицы, жившие в городке, иногда начинали догадываться, что где-то в самом сердце завода ковали и лудили второе солнце – солнце смерти, имевшее только одну цель – зажарить всех, кого коснется хотя бы один, пусть даже самый слабый, луч атома.

Иногда будущий профессор бегал с детьми к черным стенам этого таинственного комбината, чтоб в прорехи в бетонных сотах увидеть скелеты танков и остовы самолетов, надтреснутую броню и искореженные проржавевшие каркасы. Все это были жертвы второго солнца.

 

2

Для экспериментов приезжали из Москвы шакалоподобные, подсохшие с боков ученые.

Отец устраивал им экскурсии по закрытому городу, и, увидев все своими глазами, они глубокомысленно рассуждали, как думал тогда мальчик, о древнегреческих богах – Уране и Плутоне.

Первый, как утверждала энциклопедия, был богом неба, второй – богом подземного царства и мира мертвых. Ученые говорили с отцом только об этих богах. Было странно, что они летели из Москвы, чтобы обсудить с полковником КГБ причудливые сюжеты из древних мифов. Потом в их разговорах стал мелькать неизвестный персонаж – Дейтерий. Его они называли «меченый атом» и все время связывали его действия с тяжелой водой.

Потом в разговорах стали возникать совсем другие боги – пурексы, бридеры, вермикулиты, кюри, нуклиды стронция, изотопы цезия, плотно ионизирующее альфа-излучение.

Однажды эти люди и отец перестали разговаривать на человеческом языке. Их речь превратилась в многоэтажный бред с перечислением аббревиатур, цифр и дат. А научный бред мгновенно перерос в бред величия. Он сопровождался разговорами о гигантских самолетах, в которых люди будущего поставят огромные доменные печи и прямо в небе с помощью мирного атома научатся плавить в них молибден и цирконий.

Черные дымящиеся птицы станут символом могучей страны, превратившейся в одну устремленную к покрытым сажей звездам братскую доменную печь.

«Шакалы» любили разговоры о будущем, о голубых городах за полярным кругом, построенных на манер огромных теплиц, – там люди, словно овощи-рекордсмены, будут расти и развиваться под рукотворным термоядерным солнцем. Говорили, конечно, и о пустынях, превращенных в банановые плантации, и веселых упитанных инженерах, несущих людям математически верное счастье…

Вроде бы и холеными были гости отца, но почему-то, как только они приходили, по квартире распространялся запах псины и кошачьей мочи. Будущий профессор даже предполагал, что они, как команчи у Фенимора Купера, натирались особой мазью перед своими научными схватками.

О чем только не говорили «шакалы», но ребенка не могли обмануть их как бы теплые и как бы ласковые взгляды – он-то чувствовал, что все эти московские умники приезжают сюда лишь затем, чтобы увидеть триумф смерти. Иначе при чем здесь Плутон с Ураном?

Когда разговоры о богах заканчивались, ученые напивались и принимались под гитару петь про «Бригантину». В конце вечера упившиеся вдрызг любители греческой мифологии плелись в ванную, где, запершись, захлебывались от рвоты…

Но однажды московские «шакалы» пришли совсем перепуганные. Они завели с отцом разговор про тарелки и загадочные шары, про то, что на станции космического слежения недалеко от Челябинска, где фиксируют гамма-излучение даже на американских атомных полигонах, при появлении этих непонятно чьих аппаратов счетчики Гейгера зашкаливают, а самописцы рвут измерительные ленты.

– Значит, почему-то эти штуки фонят, – сокрушался самый высокий и самый тощий «шакал».

Только явления «атомных шакалов» и нарушали идиллию.

Она продолжалось изо дня в день, пока родители не развелись и он не увидел другую жизнь. Без атома, без тарелок, но и без любви.

Теперь, когда автомобиль переезжал реку его детства с поэтичным названием Мишеляк, профессор увидел поднимавшийся над водой ядовитый морок. Тот, что и зимой витал над водой и возникал из-за слива радиоактивных отходов химкомбината и местной ТЭЦ, вываливавшей в реку шлаки…

Он вспоминал и совсем уж давние, голубые-голубые от медного купороса озера, над которыми проливались красные дожди.

Он вспоминал, как совсем недавно с комбината подул легкий ветерок и на его дачном подворье передохли все кролики и куры.

Подъезжая к Кыштыму, Игорь Сергеевич говорил себе: «Все это в прошлом, только в прошлом. Событий больше нет, время закончилось, ничего больше не будет».