«Строго секретно.

Лейтенант П.Соболев

В штаб ВВС.

26 июня

Время – 02.49

Докладываю. В районе передающего центра и базы ликвидации вновь наблюдаются неизвестные летающие устройства. Они имеют шарообразную форму и в целом соответствуют описаниям, которые мы ранее уже высылали. Появление их совпало с моментом испытания – пуском тяжелых изделий.

Пульсирующие огни на корпусе и другие факторы заставляют предположить, что объект вращался вокруг своей оси.

Сверено с рапортом дежурного.

Г. Шершень».

Начальник в/ч 25840 майор

 

1

Уж как ни хотелось, а пришлось Володьке Нардинову все-таки отбашлять милиционерам, и утром его выпустили из обезьянника, а дело об украденном кабеле закрыли «за отсутствием свидетелей». Вернули ему и отобранный мобильник, и документы, и с этого мига Володька опять ощутил себя вольной птицей.

На радостях он позвонил Зине, у которой снимал комнату, когда приезжал по делам в Кыштым.

– Зин, ты чего, уже налакалась? – спросил он с досадой и хотел было бросить трубку, как та призналась ему:

– Горе у меня, Володя, горькое, беда у меня большая.

– Иди ты?!

– Да, такая беда… Тамару Васильевну, свекровь мою, когда она из дурдома-то домой шла, машина сшибла.

– Поймали шоферюгу-то? – поинтересовался Володька.

– Да где там. Ищи ветра в поле… – жаловалась Зина. – Теперь ее хоронить надо, а квартиру прибрать. И проверить – вдруг санитары, когда ее забирали, свет или газ не выключили или дверь неплотно захлопнули. Я замоталась и только сегодня об этом вспомнила. Может, ты проверишь и приберешь? А?

– А ты что? – поинтересовался Нардинов.

– Да я совсем расклеилась, что-то болею, – стала оправдываться Зина. – Да мне и страшно туда идти.

– С чего это ты перепугалась? С перепоя? – загоготал Володька. – Мертвые не встают.

– Да сам увидишь, когда войдешь. Там же ее сынок лежит, думаю, дохлый.

– Сережка? Из тюрьмы пришел? И помер? – встрепенулся Володька.

– Типун тебе на язык. Не Серега, а тот, кого она на кладбище нашла, перед тем как ее в дурдом отвезли. На ребенка похож, только это…

Зина вздохнула и замолчала. Было слышно, как она часто дышит на том конце провода.

– Ну, чего? Не томи? Колись, что там? – заинтересовался постоялец.

– Только не человек это.

– Не человек? А кто? Пушкин? Да что ты все тупишь? – рассмеялся Володька.

– Кто-кто? Конь в пальто. Я-то откуда знаю кто? Это ж ученые должны разбираться, кто там у нее лежит. А у меня только один профессор-то был знакомый: мужик мой Серега. Да ты знаешь, он профессор-то в основном по денатуратам и стеклоочистителям. Так что ты ко мне домой забеги, ключ возьми от квартиры, приберись там и поживи – не жалко. А я сама, потрезвее буду, проведаю и тебя, и квартиру.

Через двадцать минут Нардинов уже стоял перед дверью Зинкиной квартиры. Когда позвонил, то никто долго не подходил к двери. И только потом, после повторного звонка, раздались шаркающие шаги, копошение, кряхтение, лязгнул замок – на пороге возникла сама «принцесса» в мятом-перемятом халате. Накануне Зина вмазала по-серьезному – опухла, и глаза сузились, как у китайчонка.

– Ну, заходи, металлист, заходи, – предложила Зина.

Они прошли в кухню. Стол был заставлен стаканами, под ним стояла целая батарея порожних бутылок, а на стене висела карточка покойной свекрови.

Володька не почувствовал особого траура и спросил:

– Зиночка, птичка моя, знаешь, что я думаю, когда на тебя смотрю?

– Ну?

– Я думаю: цирк уехал, а клоуны остались.

Зинка то ли закашляла, то ли засмеялась, а потом со слезой промямлила:

– Так я ж не в борделе работаю, а на нефтянке стряпухой, а там сквозняки зимой знаешь какие? Такие, что на жопе чирьи с наперсток выскакивают! Посмотрел бы ты, в каком я там скворечнике кукую!

Она вздохнула и вдруг принялась голосить низким голосом:

– Разве ж я думала, что бабусю-то свою хоронить буду? Она шустрее меня по этажам бегала. Здоровехонькая была, только вот с мозгами кирдык. На учете стояла… Она мне последнее время все говорила: «Я тебя, Зина, так люблю, так люблю, что и после смерти тебе являться буду. Стану тебе ангелом хранителем за твои добрые дела. За то, что ухаживала за мной, когда сына посадили…»

Зина молчала, потупив взгляд, и вдруг выдала уже без всякого пафоса:

– Ты не гляди, что я такая стремная да мятая: просто свекровь жалко. Она же человек была. Вчера, когда известно стало, под вечер Славка Ноговский пришел и принес, то есть где-то добыл бутыль этилового спирта, кажется? По-моему, он туда для крепости карбид, что ли, добавляет. Ну, мы и накатили с ним. Хряпали всю ночь. Пили-пили, пили-пили. А потом он на меня набросился и так драл, так прессовал, что я еле выжила. С утра ни свет ни заря куда-то уже убежал.

Зина, кряхтя, поднялась, подошла к буфету и, открыв дверь, принялась копаться в наваленном там хламе, выискивая позабытые бирюльки.

– Ох, лоб твою мать, да вот они! – обернувшись к Володьке, сказала хозяюшка. – Вот ключики-то. Этот, смотри, от верха, а этот уже нижний, тугой, не меняла бабка, а надо бы…

Когда Зина хотела проводить постояльца до двери, Володька с иронией предложил: «Иди спать, завтра елка».

 

2

Как и предупреждала Зина, с нижним замком пришлось повозиться. Дверь, конечно, просела, но после Володькиных настырных приемов со скрипом, туго, но поддалась.

Осмотрев прихожую, квартирант двинулся на кухню с единственной мыслью: «Посмотрим, кого же это бабка Тамара приютила».

На кухне все говорило о том, что хозяйка уехала в спешке – просыпанная соль, кусок подсохшего сыра на тарелке, а на полу немалый след, видимо, оставленный ботинком санитара.

Володька открыл холодильник – еды там было негусто.

Затем он вошел в большую комнату, а оттуда и в бабкину спальню. Вот тут он и почуял запах, похожий на тот, который обычно бывает у старого синтетического тряпья или новой пластмассы.

Володька двинулся на запах и вдруг на кровати увидел то, о чем предупреждала Зина, – это был тонкий подозрительный сверток. Нардинов осторожно взял его, развернул и обомлел.

Ничего такого он тут, конечно, увидеть не рассчитывал! А это было черт знает что – головка тыковкой, нос не нос, на пальчиках длинненькие коготочки, тело покрыто пушком и едва заметный, похожий на щель ротик.

Трупик подгнивал, и по нему уже ползали маленькие беленькие червячки, а кое-где в складках пеленки повисли липучие мушиные куколки. Володьку чуть не вывернуло наизнанку, комок тошноты плотно встал в горле.

– Ничего себе гостинец приготовила бабка! И правда чертовщина какая-то, – пробормотал Володька.

Поборов дрожь и отвращение, Нардинов осторожно взял не тельце, а ту пеленку, в которую было завернуто существо.

Тряпица была необычной, стеклоподобной, но при этом мягкой, и, в принципе, если бы не непонятные надписи на неизвестном языке, он бы подумал, что это карта звездного неба – кое-где на ней были заметны странные линии, указатели, трапеции и пунктиры.

– А ну… Ба! Да тут какая-то навигация, – проговорил жилец с удивлением. – Надо же! Неужели бабка пришельца здесь выхаживала? Тут дело нечистое, – размышлял жилец, – но если толково к нему подойти, то этого гибрида можно продать, если, конечно, правильно высушить».

От этих мыслей его оторвал телефонный звонок. Володька снял трубку с аппарата, стоявшего тут же на тумбочке возле кровати. Звонила, конечно же, Зина.

– Нашел? – сразу спросила та.

– Да.

– Ну, теперь-то все понял?

– Ой, не знаю, – откровенно ответил Владимир.

– И я не знаю, – согласилась Зинаида. – А что делать?

Володька мигом нашелся.

– Давай так: я его сейчас одеколоном обработаю, а потом на солнце просушу. Надо мумию сохранить и продать тем, кто это собирает…

– А такие есть? – засомневалась Зина, но, видимо, рассудив здраво, приняла решение: – Конечно, надо его сохранить. Ты его помажь «Красной Москвой», в тумбочке найдешь. Я этот флакон бабке-покойнице на 8 Марта в девяносто первом году подарила, но она ими не пользовалась… А я буду в течение часа.

 

3

На бальзамирование пришлось потратить весь флакон духов «Красная Москва», но уж после никаких козявок и куколок на тельце не осталось. Гибрид был вылизан до лакового блеска. Настолько ладно выглядел теперь бабкин уродец, что Володька подумал: «Хоть на выставку неси».

Под кухонной раковиной обнаружился ящик из-под марокканских апельсинов. Пробив дырки для вентиляции, Нардинов приспособил его для сушки, потом положил туда тельце мумии, предварительно обернув загадочное существо старыми газетами. А под конец гвоздями прибил крышку.

– Ну, вот теперь другой разговор! – с этими словами Володька взял ящик, вышел из квартиры и направился с ним к сараям и гаражам.

Один из них он арендовал у старика-инвалида из соседнего подъезда и обычно складывал там свои металлы да всякий хлам, что удавалось скоммуниздить. Не гнушался даже крышками канализационных люков – скупка брала все.

С помощью стремянки Нардинов водрузил ящик на крышу гаража.

Погода стояла жаркая, и при такой температуре тельце могло усохнуть уже до вечера. Так, по крайней мере, он рассчитывал.

После этой процедуры Володька возвратился в квартиру, развалился на софе, но отдохнуть не удалось – раздался звонок в дверь.

– Ну что – разобрался? – прямо с порога спросила Зина.

– Почистил я его, одеколончиком прошелся пару-тройку раз. И стал он как игрушечка.

Зина прошла в спальню и поинтересовалась:

– А где он?

– Отнес в гараж, положил на крышу сушиться. Вечерком заберу. Знаешь, ему все-таки подсохнуть надо, а то он едва не сопрел. В червях весь был, а без товарного вида кому он нужен. Я б его даже для достоверности подкрасил.

– Смотри, как бы вороны или крысы им не закусили, – предупредила Зина.

– Да я же к ящику крышку приделал и гвоздями прибил. А когда бабку хоронить будут?

– Послезавтра, – буднично ответила Зина и вдруг разгорячилась: – Ой, да не напоминай ты мне об этом! Живу на одних нервах, так эта смерть не в кассу.

Потоптавшись чуток, хозяйка все-таки сказала Володьке: «Ладно, на-ка», – и поставила на стол бутылку с жидкостью подозрительно желтого химического цвета. На этикетке значилось: «Водка Лимонница. 45 градусов».

– Помянем бабуську нашу. Жизнь у нее была трудная – Царствие ей небесное!

Так они просидели часа два. Но когда Володька, уже предчувствуя поживу, пустился в рассуждения о коммерческом успехе предприятия по продаже гуманоида и даже сказал: «А теперь сама себе представь, как бы могло бы все быть, если бы все было зашибись», – Зина вдруг резко встала, закурила и принялась в волнении ходить из угла в угол.

– Случилось что? – насторожился Володька.

– Мы с тобой выпили? – как-то странно спросила Зина.

– Ну.

– Значит, пьяные?

– А кто тут пьяный? – стал куражиться Володька, но, увидев, что Зина растерялась, со смехом добавил: – Да ты сама же со мной бормотуху пила. И не помнишь?

– Нет, я не про то. Если мы с тобой пьяные, то человеческих выводов делать не можем. Так?

– Ну, – согласился Нардинов.

– Ну что ты все ну да ну! Правильно о тебе муж мой тюремщик-то говорил: «Кум у меня ум, а запьет – дурак-дураком», – сказала Зина и предупредила: – Погоди, я сейчас к соседке схожу.

Она вышла на лестничную клетку и позвонила в дверь напротив. Открыла Нинка Глазырина. Была она в халате, босиком и с глянцевым журналом в руках. Соседка сочувственно пособолезновала Зине: «Знаю я, знаю все уже. Весь подъезд уже в курсе. Когда похороны? Послезавтра? Приду, конечно».

– Послезавтра, – подтвердила Зина. – Гроб на стулья поставим у подъезда. Приходи попрощаться. Выпить поставим всем. Помянешь бабку…

– Приду, конечно, я ее, как въехали сюда, с тех пор и помню.

Но Зина, посматривая то в пол, то на соседку, вдруг завела неожиданный разговор:

– Нин, ну прям не знаю, как тебе сказать. В общем, конечно, в жизни чего только не бывает, и я сейчас не в лучшем виде… Да, накатила в связи с горем. Но все-таки думаю, пока что в своем уме… Но не могла бы ты, Нин, посмотреть, кто у меня там стоит, прямо напротив кухонного окна? А то сейчас болтала со знакомым на кухне и вдруг вижу – под окном кто-то стоит. Сдается мне, я эту женщину знаю, но она ли это?

– А что, я ее тоже знаю?

– Да вроде. Только сходи, пожалуйста, посмотри, а то уйдет, и не поймем. А вернешься – расскажешь.

Нина Глазырина спокойно сказала:

– Хорошо.

И, надев тапочки, тут же в домашнем халате вышла из квартиры и по лестнице двинулась вниз.

Зина осталась перед дверью соседки, ожидая ее возвращения. На лестничную клетку вышел и Нардинов.

– Что тут у тебя с соседкой? – поинтересовался он.

– Да погоди ты … Сейчас придет, и узнаем, – тревожно сказала Зина.

Минут через пять соседка вернулась с лицом белым как полотно и едва слышно пролепетала:

– Да это Тамара Васильевна, свекровь твоя покойница, приходила. Босая.

– Босая?

– Да. Стояла и на ваш балкон и на окна смотрела, а потом на меня. У меня аж мороз по коже прошел.

– Призрак, что ли?

– Конечно, призрак. Воды нет? С сердцем плохо.

Зина вбежала в квартиру, заскочила на кухню, налила из-под крана стакан, вынесла соседке и торопливо спросила:

– А куда, куда она пошла-то?

Поперхнувшись, Нинка пролепетала:

– Да туда… Туда к сараям, к гаражам…

– Не дам! – заорал Володька и опрометью бросился вон. На лестнице он, едва не упав, подвернул ногу и разбил колено о перила, но, забыв о боли, ринулся туда, где хранилась мумия. И даже если бы сейчас начался рассвет живых мертвецов и целая армия восставших из ада во главе с Оменом преградила ему путь, он все равно прорвался бы к заветному коробу, который был теперь его ставкой в совсем не загробной жизни.