Пророчества старообрядцев в поэзии Николая Клюева

Известный русский поэт конца XIX — начала XX века Николай Клюев оставил нам богатейшее творческое наследие. Он долгие годы собирал староверческие пророчества и облек их в замечательные стихи. Советская власть объявила его «кулацким поэтом», и многие его произведения, такие как «Погорелыцина», «Песнь о Великой Матери» и другие, были недоступны широкому кругу читателей, поскольку до начала перестройки все рукописи были изъяты и хранились в архивах КГБ. В его текстах есть такие места, которые следует рассматривать как рифмованные цитаты из фольклора старообрядцев. Эта форма — использование пророчеств, причитаний и христианской исповеди — предельно реализована в «Песни о Великой Матери». Поэт не просто излагает собранный им материал, но и сам всей душой переживает крах старых российских устоев. Его творчество ценно еще и тем, что в то время, когда искоренялось само понятие религии, он не боялся писать о том, что ждет российское крестьянство и всю страну под «железной пятой большевиков», сумел в собственных переживаниях показать весь ужас, который творился в умах интеллигенции того времени. Вот как объяснял он причину того, что пишет именно о русских крестьянах: «Если средиземные арфы живут в веках, если песни бедной, занесенной снегом Норвегии на крыльях полярных чаек разносятся по всему миру, то почему же русский берестяный Сирин должен быть ощипан и казнен за свои многоперстные колдовские свирели — только лишь потому, что серые, с невоспитанным для музыки слухом обмолвятся люди, что товарищ маузер сладкоречивее хоровода муз...» Новая власть не признавала самобытности русской народной культуры, и Клюева заклеймили как «озверелого кулака».

В творчестве этого поэта-«деревенщика» встречается очень много мыслей, которые есть и в рукописи о Тите Нилове. Именно поэтому я и включила выдержки из его поэм в эту книгу.

В поэме «Песнь о Великой Матери» есть также строки:

Так Клюев описал коллективизацию в деревне. Разве не похоже на то, как Тит Нилов «видел» это время?

Эти строчки, безусловно, написаны о трагедии в Чернобыле (слово это означает «полынь»).

«Песнь о Великой Матери» — это сама суть народного самосознания, для которого культ Богородицы стал продолжением языческого культа Матери-земли, то есть самым священным и нерушимым. Большевики, осмелившиеся разрушить народные святыни, были для крестьян «слугами антихриста, бесоодержимыми». Интересно, что Тит Нилов в своих видениях тоже упоминает явление антихриста на российскую землю и даже указывает, в кого он вселился.

В первой части поэмы Клюева содержится семь пророчеств. Их цепь начинает птица Сирин. Она же вещает о великой гари, обращаясь к соснам, которым суждено стать стенами церкви:

О себе поэт пишет тоже пророческие строки:

Третье предсказание — самое страшное. Оно явно о том, что Россия погибнет от безбожия:

Далее пророчества произносятся на соборе старообрядцев. Честному Авве, которому больше ста лет, явился во сне инок Савватий, основатель Соловецкого монастыря, и рассказал свой сон. Видение этого святого — основное предсказание:

Это предвидение гонений, страданий и смертей не только староверов, но и православных христиан и даже неверующих людей.

За эти строки в 1929 году ему пришлось дать письменное объяснение. Вот что он написал: «Образы, живущие во мне, — заветы Александрии, Корсуня, Киева, Новгорода, от внуков Велесовых до Андрея Рублева, от Даниила Заточника до Посошкова, Фета, Сурикова, Нестерова, Бородина, Есенина». Но для безбожников, управлявших страной, половина этих имен была неизвестна или воспринималась враждебно. Убеждение, что «и кухарка может управлять государством», принесло свои плоды — у власти оказались люди невежественные, которых интеллигенты того времени называли «воинствующая серость» за то, что они насильственно насаждали свои варварские представления о мире и культуре, отрицая все, что им было незнакомо.

Ныне Клюев предстал перед нами как наиболее религиозный из поэтов Серебряного века, хотя, разумеется, вопрос о его вере непростой. Ближайший культурный контекст, с которым соотносит себя исповедующийся герой, — старообрядчество. Возникает образ последнего старовера разгромленной России, которому дано судьбой подвести итог, сопоставить пророчества и реальность:

Мотив богооставленности был не позой стихотворца, а состоянием души поэта.

Сильнее и трагичнее, чем прежде, звучат следующие строки:

Новая политическая система в стране представляется ему как монголо-татарское иго:

Поэма строится как исповедь-воспоминание, это личное осмысление русского «конца света». Вот что сказал Николай Клюев на допросе в 1934 году: «Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение».

Как и многие россияне, он в том, что произошла революция, винит Григория Распутина. Силы метафизического зла, утверждает автор, развязаны именно им, ставшим над правительством и заколдовавшим царя. Некогда и сам поэт был увлечен этим неординарным человеком. Сейчас же он считает, что «святой черт» населил царский сад «нетопырями, рогами, крыльями, хвостами» и вызвал самого Дьявола. «Мой бог обрядней, чем Христос под утиральником берез» — такие слова он приписывает Распутину. Как и многие люди в России, он не мог поверить, что нежно любимый им российский народ мог быть таким жестоким и безжалостным, поэтому ищет виновника всех бед и находит его — это «блудный старец» Григорий.

Но «краснозубый центавр» — это не один человек и даже не группа людей. Это выплеснувшийся гнев веками угнетаемого народа, который «страшен в бунтах и бесчеловечен». Много времени должно было пройти, чтобы улеглась его ярость, люди опомнились и пришли в себя. Сегодня, когда это время пришло, поэмы Николая Клюева должны послужить нам предостережением и предупреждением, чтобы впредь не произошло того, что пережили наши деды.

«Русский Нострадамус» Тит Нилов знал, что «не быть кривде хозяйкой на Руси» и, наверное, поэтому много рассказывал и о своих видениях, и о пророчествах, «чтобы предупредить и остановить бесчинства». Но разве есть пророк в своем Отечестве?