Предслава.

Холодна зима. Вьюгами богата, да на метели щедра без меры. Занесет, закрутит, не найти пути, все дороги, как одну снегом белым заметет. Кто не был на Руси в морозы лютые, тому не знать, как стонет ветер обледенелый, словно баба дитя потерявшая. Как хрустят по тропинке валенки, от поступи тяжелой под корку проваливаясь. Как баюкает холод, в сугроб прилечь предлагая. Сколько людей обмерзлых, да завьюженных в лесах на веки осталось? Сколько от голода умерло, весны дожидаясь? Бесчестны жертвы морозов, кровавой данью зиме принесенные, по воле холода жизнь свою Морене отдавшие.

Кто не был на Руси в морозы лютые, тому не знать, как весело время то праздное бывает. Когда уж урожай собран, а до пахоты новой еще сезон ожидать. Как гуляет люд крестьянский, зимой потешаясь, то бабу лепя, то снежками кидаясь. Как звенят бубенцы троек запряженных, за версту перезвоном оглашая. И как молодцы статные дыханьем своим пальцы девушек красных, в варежки шерстяные спрятанные, отогревают, на поцелуи надеясь.

Хорошо зимой на Руси, всем, окромя тех, кто в тереме княжеском сокрыт. В том доме, что зависть да почет вызывает, несчастны люди, каждый по своему.

Предслава у окна дни просиживает, на улицу с тоской поглядывая. Совсем тяжела уже, оттого и не пускают ее из терема, говорят, что ребеночка сморозит. Подле нее Белава суетится, до сих пор за предательство не прощенная, но княжне беременной прислуживать допущенная. Нынче рабыня особо усердна, уж битый час на месте крутится, из сундука в сундук вещи перекладывая. То, вдруг, к ногам княжны кидаясь, сказать что-то хочет, но передумав, подушку пуховую под спиной хозяйки поправляет, да вновь к сундукам уходит. Предслава на нее поглядывает, понимая, что гложет что-то Белаву, но спрашивать не хочет. Коли надо будет, сама расскажет, а не пожелает, так не княжеское то дело душу слугам теребить. Белава, тем временем, видно решившись, вновь, как собака преданная, у ног Предславы присаживается, и тихонько разговор начинает:

— Не знаю, верно ли то, что рассказать тебе решилась, мож лучше смолчать бы было, да только, думается мне, что лучше сейчас все узнать, чем в дураках потом остаться.

— Да, говори уж, не томи больше должного. — Предслава волноваться начинает, коль Белава на разговор решилась, видно и впрямь что-то случилось.

— Говорят, что князь Святослав, больно часто подле Малуши, милостницы княгини нашей околачивается, вот и судачат, что меж ними отношения имеются. А вчера, сама видела, как князь повитуху нашу куда-то вел, поначалу решила, что о твоем здравии справиться решил, а потом увидала, что к баньке свернули. Подивилась, да обождать решила, за кадушками притаившись. И как оказалось не зря. Только Святослав с повитухой от туда вышли, в след за ними Малушка выскочила, встрёпанная, да с лицом красным, как буряк поспевший! Вот и подумалось мне, что не ладное случилось. Хотела сначала к ней подойти, да за косу потрепав, дознаться, чего она с мужем княжны моей по баням шастает, но подумав решила, что не ответит мне окаянная, не указ я ей. — Сокрушенно головой Белава качает, думая, верно ли поступила, что ушла присутствия своего перед Малушкой не выдав, а потом будто вспомнив кому рассказ бает, встрепенулась, княжну спрашивая: — Неужто пока ты наследника князю под сердцем носишь, Святослав с рабынями развлекается?

Слушает Предслава, да ушам не верит. Обида горькая комом к горлу подкатывает, слезами по щекам выливаясь. Знала женщина, что не люба мужу своему, да догадывалась, что в покоях своих Святослав других привечает, но что б так оскорбить ее! Княжну! Жену законную, под сердцем чадо его носящую! Дочь боярина великого, который не за глаза красивые, а за дела ратные прославился! Женщину, руки которой пол града просило. Кто она ныне? Жена опальная, позабыв про которую муж с другой потешается, дитятко полюбовнице прижив! И поделать нечего, был бы муж ее кем другим, а не князем Киевским, за обиду жгучую его голову у отца попросила бы, а так даже слова сказать не посмеет, коли своей шеей дорожит. Смотрит Предслава на Белаву, что подле ног ее сидит, и такая ярость княжну захлёстывает, будто не Малушка со Святославом гулять удумала, а прислуга верная. Звонкой пощечиной, рабыню свою на пол откидывает, опосля успокоившись, требует милостницу Ольги к себе позвать. Но Малушка на зов не является, над Белавой посмеявшись, говорит, что не указ ей больше княжна опальная, дескать, только Ольге Малфред служить обязана, да еще князю. А коль хочется супруге мужа уличить в чем, так пущай дела свои без нее решают. Свирепеет Предслава от слов тех, злость праведная обиду взлелеянную в душе вытесняет, слезы на смерть запирая. Да как смеет рабыня, из милости в тереме живущая, ей слово поперек ставить? Али думает, коль на сносях княжна, то совсем растетехой стала и ответить на слова грубые не сумеет? Или на защиту Святослава надеется? Да только глупо то, как бы не была люба князю тетёшка*эта, все одно супротив супруги не пойдет. И охваченная гневом праведным, встает женщина с места своего, да поступью тяжелой, живот придерживая, к Ольге отправляется. Коль не хочет князь желанья свои в узде держать, да жену слушать, пусть от матери своей узнает, как должно к княжне беременной относится. За одно и девку неугодную может вышлют куда, а не то пойдет Предслава папеньке жаловаться, вот тогда и посмотрит, как без золота семьи ее, Святослав в походы ходить станет! К мечу своему, лучшими кузнецами выкованному, небось, душой то уже прикипел, а коль отец Предславы захочет, то не хватит денег ее мужу и на палку деревянную.

Уж на подступах к покоям княгини, чует княжна неладное. Спину ломит, точно оглоблей по ней бил кто, да тошнота нет-нет так накатывает, что кажись еще малость и на изнанку брюхо вывернет. А на каждый десятый шаг, живот судорогой схватывает, что вдохнуть не возможно, ни выдохнуть. Но, пощады себе не давая, упрямо женщина движется, на ногах не держась почти, без стука к Ольге в светелку заходит, за стенку придерживаясь.

(*Тетёшка — гулящая баба с дородной фигурой. — прим. автора)

Святослав.

После отказа в помолвке от царевны греческой, да оскорблений, что царь византийский себе позволил, варваром Святослава назвав, затаил князь обиду лютую, и что б месть свою свершить, задумал впервые не мечом, а головой, как матушка учила, повоевать. Коли думают греки, что совсем дикари русские, то не будут удара со стороны этой ожидать, а, значит, и упредить не смогут. Покумекав, да с Добрыней посоветовавшись, решает для начала шпионов в государство Византийское отправить, что бы бреши, да места слабые в царстве греческом разведать. Там то и раньше доносчики были, но все более о делах военных докладывали али о механизмах новых, на Руси еще не используемых. Ныне же, отправляет Святослав людей во дворец поглядеть, да послушать, что бы тайны сокровенные семьи царской разузнать. Мать частенько говорила, что у самого сильного война, слабое место в сердце находится. Каждый кого-то любит, да кем-то дорожит паче жизни, оттого и места слабые в семье сыскать проще. Ольга всегда мудростью отличалось, видать, оттого что для войны не пригодна, вся сила ее в голову утекла. Потому, от чего бы ум женский к делам мужским и не приладить?

К концу осени, прискакал доносчик, что доселе во дворце византийском окопался, то ли конюшего, то ли мальца на побегушках изображая. Паренек, как был взмыленным да с дороги запыленным, предстал пред очами князя чтоб скорей о делах семьи царской доложить. И вести те, как ни крути, презанятнейшие. Хорошо греки тайны свои прячут, но коли есть, что скрыть, найдется и что разузнать. Права была мать, не все дела мечом решить можно, иной раз и хитрость пригодится.

Со слов шпиона прибывшего, жена императора Романа — Феофана, до того, как царицей стать, в трактире отца своего за деньги мужикам тело продавала. Видно там, царевича, что погулять на славу любит, и приметила. Уж как окрутить смогла, да к трону пробиться не ясно, но дело сделано и ныне уж не девка гулящая, но императрица византийская. То, конечно, не новость, в те года, когда Феофана на трон метила, о происхождении ее все шептались, виданное ли дело, подстилке трактирной, как царице кланяться, да только то не сказка, а лишь присказка. А сама сказка в том, что меж слугами, которые царице прислуживают, слухи разные ходят, да по большему счету не лестные. То, конечно, все домыслы больше, да в ведовстве подозрения, но есть слушок один, который послушать стоит. Кухарка, что обед царю Константину готовила, в день, когда помер император, пищей отравившись, перед казнью, рыдая, на весь двор кричала, о том что не повинна в грехе тяжком, да что на кухню окромя жены цесаревича не входил никто. Бабу несчастную, конечно, никто не слушал. Что значит слово кухарки, против слова царевны, матери детей империи? Но всем рот не заткнешь и с поры той, судачит прислуга, что царя Константина Феофана то ядом и напоила, что бы мужу своему к престолу дорогу открыть. Но и то не все. Паренек, который на конюшне дворцовой лошадей царских смотрит, рассказал, что императрица нынешняя, после смерти свекра осмелев, часто из дворца уезжать стала. А куда, да зачем, никому не ведомо. Муженек ее, в рутине дел государственных погрязнув, о жене мало заботится, оттого отлучек частых не замечает. Может, то и неважно было бы, только вот стражников верных, да рабынь, что везде за Феофаной следуют, на прогулки те царица с собой не берет. Всеми не правдами да хитростями во дворце свиту оставляя. Ясень, парнишка, что с конюхом старым дружбу завел, не развлечения ради, а для дознания тайн царских, проследил в один день за женой императора, да любопытную вещь выяснил, что рогами супруга венценосного жена одарила, с полководцем Никифором Фокой в тихую милуясь. Оттого и сбегает одна, да через поля следует, что бы, коль чего, преследователей заметить. Но Ясень смекалистый оказался, обождав, когда баба за горизонтом скроется, по следам конским за ней последовал. А в деревне, что за две версты от Царьграда раскинулась, у трактира грязного, лошадь царскую обнаружил. Больно красива, да приметна коняшка в местности этой убогой казалась, оттого и сомнений не возникло, чья она. Обождав, увидал Ясень, как часа два спустя, из заведения поганого сам полководец вышел, с лицом довольным точно тот кот, что кур хозяйских общипать успел, пока собаки спали. А следом и царица, встрёпанная, да лохматая, но тоже довольная донельзя. Вот по лицам та их разрумяненным и смекнул парнишка умный, что не дела, а любовь эту парочку связывают. Хотя, коль подумать, одно другому не помеха. Фока деятель знатный, может и переворот какой готовит, на поддержку императрицы опираясь, а что б баба помогать не передумала, по трактирам ее и ублажает.

Донесение гонца выслушав, размышлять князь засел, думая, что выгадать может с информации предоставленной. А коли мозгами пораскинуть, да взглянуть со всех сторон, горизонт возможностей то необъятный становится!

Никифора Святослав лично знает, и в уважение своем этому человеку отказать не может, ибо близок по духу воевода византийский князю. Фока также за меч крепко держится, да роскошью и благами пренебрегает, как князь киевский, оттого и ясен Святославу помыслами своими. Только так ли прост полководец, каким доселе казался? И кому связь та любовная выгодна? Императрице, что по привычке старой — межножьем зарабатывать, ныне местом этим союзников ищет? Или воеводе, что царицу окрутив, на дела государственные через нее влиять может? Не влюбились же они в друг друга, хотя коли так, вот потеха была бы! Как бы выведать, отчего люди высокопоставленные, не боясь гнева императорского, как юнцы горячие по трактирам милуются. То, что к Никифору шпионов не зашлешь, сразу ясно. Этот лис хитрый быстро заметит не ладное что близ него творится. А, затем, еще быстрее дознается, чьи доносчики, да с целью какой вокруг него ошиваются. Не желает Святослав, раньше времени затеи свои открывать, оттого и решает сам в Византию отправиться, вроде как о хазарах поговорить, дела торговые по решать, а на деле выяснить, что царицу византийскую с полководцем, что государству ее служит, связывает, да за счет парочки влюбленной придумать, как с царем несговорчивым поквитаться.

Но помимо дел государственных, есть у князя еще и заботы личные. Прознал он нынче, что женщина любимая — Малушка, семя его в себе прижила, и, коли Берегиня милостива будет, в скором времени плод любви их на свете появится. Вести те и радостны и тревожны одновременно. То, что первый ребенок у него скоро появится, который в любви зачат, а не по принуждению али за ради долга, согревает сердце Святослава. А вот то, что мать его рабыне беременной при жене законной не обрадуется, уже печалит. Поразмыслив, решает Святослав у Ольги совета на счет грека испросить, а как только мать от дела любимого (ворогу козни чинить) сомлеет, так и известием о прибавление в рядах княжичей огорошить. Переживает князь, что осерчает мать на него, а расстройство свое на Малушку скинет, оттого долго с мыслями собирается, прежде, чем к княгине с повинного головой отправляться. Но, решив, что уж лучше самому сознаться, чем прихвостни Ольге донесут, быстрым шагом по коридорам в покои матери следует, но все одно не успевает немного.

Ольга.

Не задался день у Ольги ныне. С утра вести принесли, что хазары вновь города приграничные грабят, вконец осмелев, крестьян убивать начали, да селения развороченные огню придавать. Знают, гады ползучие, что не выйдут в поход войны из Киева, покуда морозы на спад не пойдут, оттого и чинят безобразия, в безнаказанность свою веруя. Да еще и греки, как назло, с желаньями русских по Дону до Белой Веже сплавить, чтоб с воды хазара погонять, объявились. Денег за то обещают не мало, не понимая, что хоть и силен батька Дон, да все одно до весны льдом покрыт будет. Но, коли Святослав узнает, то в миг в поход соберется, на конях по реке пройти готовый, лишь бы с града по быстрей сбежать. Не мило ему в стольном городе бока отлеживать, а тут такой повод меч достать, о последствиях не думая. Ольге же вновь в дела княжества лезть, да за сына сердцем маяться. Была б Предслава по умней, что б по мимо глупостей бабьих, еще о чем-нибудь думала, тогда, ее к делам приставив, сама княгиня-мать бы в тень отошла. Но, видать, сильно богов Ольга прогневала, коли к сыну-солдафону в надбавку невесткой дурой одарили. Щедра судьба неприятностями для дочери своей не любимой.

К полудню пурга сильная поднимается, ставни в светелке с корнем вырвав, студеным ветром в покои влетает, по углам завывая, княгиню из покоев холодом гонит. Приходится Малушку в непогоду такую за кузнецом отправлять, что б петли поправил, да потом ждать, когда печь растопят, воздух студеный изгоняя. А к вечеру, лишь на миг Ольга прилечь решает, так к ней без стука княжна беременная вваливается. Накричала бы княгиня на жену сыновью, но вовремя примечает, что, бела с лица Предслава больно, и губы кривит, толь от досады, толь от боли тело сковывающей, да за брюхо держится. Ольга с лавки вмиг вскакивает, к невестке подбегая. За руку потную хватает, до перин дойти помогая.

— Матушка, постойте, я к вам по делу пришла. — Предслава Ольгу остановить пытается, да разговор затеять, но боль новой судорогой в спину стреляет, да тугим комком в животе сворачивается. — Ох, что-то неладно мне ныне. Обождите, матушка, дайте воздуху глотнуть. — Только боль по притихает, княжна вспоминает, зачем к Ольге шла.

— Слухи до меня дошли, матушка, пробралась змеюкой скользкой ключница ваша в покои князя нашего. Сплетни грязные распространяет, о том, что не в милости я у князя, и, что новой женой она — Малушка Святославу станет. — Вновь боль копьем раскалённым в спину бьет. Предслава вздрагивает, на пол заваливаясь. Ольга, словами не добрыми всех баб беременных поминая, до перин невестку дотаскивает, да прислугу кличет, что б за повитухой бежали. Сама же, подле роженицы устраиваясь, отчитывать жену сыновью принимается:

— Тебе ли, княгине будущей, в слухи верить? Может, было меж ними чего, да только пока баба дитя носит, мужик всегда у другой тепла ищет. За то беспокоится — глупость большая. Вот коль и далече миловаться с ней станет, то, как уйдет Святослав в поход свой, продадим бабу боярам, аль подарим кому в знак расположения княжеского. А сейчас о ребенке думай, на свет он до срока просится, как бы не случилось чего. О Малушке забудь. Неважно то ныне.

От слов Ольги, светлеет в душе Предславы, и, с силой собравшись, готовиться женщина жизнь ребенку своему дать, на мысли глупые не отвлекаясь. Раз сказала свекровь, что решит неурядицы все, так и быть тому. Не рушимо слово княгини киевской. Но прежде, чем боль до конца разум замутит, рассказывает супруга Святослава свекрови своей, об отказе Малфред на зов ее явится, да о словах, что не служит рабыня клятая Предславе, словно не княжна она, а девка дворовая. Ольга, стенания невестки выслушав, словом добрым ее успокаивает, пот холодный со лба роженицы стирая, за руку женщину, уж в потугах мающуюся, держа. Помнит еще княгиня, как сама на этой перине лежала, Святославу жизнь дать стараясь. Некому было ее поддержать тогда, может потому и жаль Ольге невестку, что свою боль хорошо помнит. Но лишь только повитуху дождавшись, в горницу княгиня спускается, Малушку найти приказав.

Ждать долго не приходится, миг спустя уж стоит милостница пред очами хозяйки своей, глаза долу пряча. Глядит Ольга на ключницу, дивясь смелости той, что пред женой Святослава явиться отказалась. Как смеет рабыня безродная, из милости до службы княгине допущенная, перечить дочери боярской, да княжне под сердцем сына князю носящей? Более того, Малушка ведь вслед за Ольгой веру христианскую приняла, милостницей* при княгине став, а для тех, кто в Единого верует, блуд — грех смертный. Значит не только по земным законам, но и по высшим, виновна девка-бесстыдная!

Долго Ольга Малфред отчитывает, да решение приняв, палача кличет, обязуя того, пороть ключницу, покуда помыслы грязные из головы через спину не выйдут. Девушка в рыданьях на колени падает, пощады прося, да о положение своем тяжелом* рассказывая.

От вестей тех, Ольга в ярость приходит, но наказание отменяет. Негоже пороть бабу брюхатую. Рабыню то не жаль, но дитя, в чьих жилах руда Рюриковичей течет, княгиня тронуть не смеет. Подумав, решает Ольга выслать женщину не угодную, в деревню сослав, покуда дитя не родиться. Так оно правильней будет и наказание для бабы блудливой, и схорон для ребенка, что жене Святослава костью в горле станет. А уж, что удумать женщина обиженная может, княгиня по себе знает. Не одну полюбовницу Игореву в свое время извела. Оттого и выводят Малфред из горницы, под надзором стражей в ссылку собираться, что б сбежать не удумала.

Святослав Малушку, что вояки княгини под руки ведут куда-то, в коридоре встречает. Не позволив любовникам и словом обмолвится, стражи, лишь на секунду голову склонив, да на княгиню сославшись, женщину дальше ведут. Князь, время на подчиненных матери не тратя, сразу к виновнице произвола отправляется. В покои Ольги в ярости заходит, ругаться собираясь, да милости для любовницы требовать. Виданное ли дело, мать нос свой длинный в дела его совать удумала, коли голову свою приладить некуда, лучше пусть делами княжества заботится, а с бабами своими Святослав и без нее разберется. Но непреклонна княгиня в решение своем, на просьбы да угрозы отвечая спокойно:

— Не думала я, что сын мой глупей осла, что в сеннике головой стену пробить пытается. Жена твоя, народом благословленная, средь бояр да купцов почитаемая, в родовой горячке мается, а ты за рабыню, в постель к тебе явиться не постеснявшуюся, просить пришел? Аль ума нет, что б понять, как отец Предславы к известиям отнесется, что князь, в день благой, когда ребенок явиться должен, не за чадо свое душой мается, а за бабу другую печется? А коль жена твоя расскажет батюшке своему, отчего до срока рожать начала? Известно ли тебе, сын мой с любовью взращенный, да в пору нужную не поротый, что Малфред — девка дрянная, княгиней себя возомнив, к Предславе на зов явиться отказалась! Как смела рабыня, княжне слово поперек молвить? Али ты совсем очумел, такую волю бабам своим давая? Не забудь, что Предслава доход в казну принесла, в нашу семью попав, и ее отец за походы твои военные платит, иначе по миру уж с рукой протянутой скитались, на войне разоряясь! Молчишь? Вот и помалкивай! Не нужны нам враги средь приближенных, у нас их и без того лишком хватает. А с рабыней твоей ничего не случится, поживет в отдаление, о делах подумает, а как дитя родит, ты его признаешь. Негоже крови Рюриковичей робичем* зваться.

Громко да долго мать и сын спорят, слуг криками грозными пугая, но ссору их крик младенца прерывает. В радости такой, разногласия забывая, соглашается Святослав с доводами материнскими. Хвалы Берегине княгиня с князем слаженно возносят, забыв что миг назад убить друг друга готовы были. И вот уж богов рука об руку благодарят, за то, что жив и здоров ребенок, хоть и до срока в мир явился. Нарекает сына своего Святослав — Ярополком, для того что б на поле брани он так же яростно ратился, как в день рождения своего за жизнь сражался.

(*Милостница — раздатчица милостыни при высокопоставленной особе. В данном случае при княгине — Прим. автора)

(* Тяжелое положение — здесь имеется ввиду беременность. — Прим. автора)

(*Робич — сын рабыни. Ольга имеет в виду, что признав сына/дочь от рабыни, Святослав даст ему статус князя/княжны, а не раба. — Прим. автора)