Час минуть не успевает, как Сон девицу в княжество свое погулять пригласил, а во дворе уж гомон стоит, перестук копыт, крики, да мат богатырский. Ольга как была лохматой, так в сени и выскакивает, поглядеть, что случилось. Через щелочку в ставнях запертых, хорошо видать, как во дворе двое всадников, у отца ее что-то требуют, перекрикивая друг-друга, как купцы на торжище.

— Княжич скоро прибудет, а переправа закрыта! Пошли кого, кто с лодкой управится, пусть по реке перевезут. — Один из конных приказывает, бровь сурово к носу сводя, что б жестом тем молодость лет, да не опытность в делах командных сокрыть. Не боится батюшка Олюшкин, ратника юного, что щеками кругл, не как воин бравый, но теленок близ матери росший. Головой устало качая, с тоской в голосе крестьянин всадников прибывших спрашивает:

— Кого же я тебе, милый человек, в подручные дам, коли вся земля Псковская ночь сию гуляла? Дань Купале отдавая, костры жгли, да милости выпрашивая, хороводы водили, в реке купались, мед хмельной распивая? Никто до лодки той и не дойдет, не то, что править ее!

А Ольгу любопытство живьем поедает, на сына княжеского поглядеть, страсть, как хочется. Так ли пригож Рюрикович, как в народе сказывают? Али привирают, что б болтовней пустой умы девичьи смущать? А коли охота, чего бы не взглянуть? И решение скорое приняв, выбегает девица из сеней, тараторкой вокруг батюшки крутясь, краем глаза на воинов смотрит:

— Пусти, я сплавлюсь! Я ж лодку с пяти лет правлю, помогу княжичу, пока люд по домам отдыхает!

Отец, хоть не рад раскладу такому, а при всадниках, что посему видать оживились, слова Ольги услыхав, отказать не может:

— Иди, горе мое, ток гриву свою причеши, а то не ладная совсем! — Рукой не довольно махнув, отпускает мужчина дочь не покорную мужчинам в провожатые.

Убегает Ольга, пятками босыми сверкая, что б через минуту пред очами всадников в чистом сарафане и косой заплетенной предстать. Вспомнив, что гостей не приветствовала, в пояс кланяется, да только не покорно, как должно деве деревенской, а залихватски, что приличиями не пристало. Лишь вздыхает отец, грезя, что исправится, повзрослеет, да поумнеет дитя его когда-нибудь. Ведь невестой уж ходит, а все как мальчишка по двору носится. Плюнув под ноги себе досадливо, в сени мужчина уходит, чтоб рожей своей не довольной, всадников не смущать.

Ольга же, время за зря не тратя, к реке Великой припускает, за конями булатными не поспевая. От бега быстрого сарафан задирается, колени девичьи, да голени тонкие открывая. Один из всадников от отряда отстав, Ольгой любуется, но опомнившись, что дитя перед ним еще, а не женщина, вновь коня пришпоривает, о чем-то себе улыбаясь.

Хороша девица Олюшка.

На другом берегу Великой стоит княжич Игорь, ногой нервно притопывая. Не желая терпеть ожидания долгого, все суровей становиться юноша. Увидав, что лодка причаливает, злобу свою, в слова обличая, на прибывшего вымещает:

— Что не мог поскорее управиться? Аль плетей захотел, деревенщина?

Не пугают слова злые Ольгу, с любопытством княжича разглядывая, улыбается ему искренне, да локон длинный на палец накручивает. Хоть и выглядит свиристелкой мелкой, а мысли вовсе не девичьи, в голове у бесовки крутятся: "Как хорош, да пригож сын княжеский, до рукава его, что ли дотронуться?"

Тут и княжич уже замечает, что девица перед ним, а не сельский мальчонка, как поначалу привиделось. А приглядевшись, улыбается довольно, отмечая, что ладная девка, можно будет в пути развлечься. Лишь от берега в лодке отчаливают, княжич к Ольге все ближе двигаясь, по-хозяйски руками горячими колени девичьи поглаживает, да слова не приличные на ухо шепчет. Грозно брови к переносице сводит девушка, да веслом на мужчину замахивается, в гневе своем, весь страх да робость пред княжичем растеряв. Но, опомнившись, кому отпор дать пытается весло в воду назад опускает, от Игоря подальше двигаясь, с жаром речь свою начинает:

— Зачем смущаешь меня, княже? Может, я молода и не знатна, но уж лучше я в реку кинусь, чем стерплю над собой поругание!

Отпору такому изумляясь, ведь доселе баб не согласных не видывал, Игорь руки убирает, да иначе на девушку смотрит. Хороша и с задором девица, такая любому мужу честь сделает. И пред смелостью девушки преклоняясь, с уважением большим, чем до разговора этого было, к ней обращается:

— Ты откуда явилось, чудо?

— Да вон, рядом в Выбутах, живем мы. — Нехотя отвечает Ольга. Нет желанья беседовать с юношей, что как к вещи к бабам относится.

— Как зовут тебя, красна девица? — Улыбается Игорь, щек надутых девицы не замечая. Та ж, как мышь, что, в подпол забравшись, да кота встретив, понимает — бежать вроде некуда, но спрятаться больно хочется.

— Ольга я, княже. — Отпускает гнев девушку, на смену смятение принося, как бы и впрямь топиться не пришлось, что б на дом свой беды не накликать. Молва народная судачит, что суров да злопамятен Игорь, неужто спустит ей то, что веслом ударить пыталась?

— Ты варяжских кровей что ль будешь? Не серчай на меня, красавица. Молод я, да и горяч бываю, не подумал, что не по нраву придусь. Не держи сердца, Ольюшка, а то от обиды уж щеки раздулись как у хомяка по осени. — Улыбаясь устами безусыми, Игорь Ольге глазом подмигивает. Успокаивается девушка, настроение княжича поймав, понимает, что не будет тот из-за мелочи такой месть кровавую вершить. С облегчением вздохнув, рассмеялась, думая, как детям будущим рассказывать станет, что самому сыну Рюрика, коленки свои трогать не дозволила. Но на случай всякий, решает не болтать больше должного, от того побыстрей в сторону берега лодку направляет. И лишь весла осушив, сразу прочь кидается, не желая рядом с Игорем оставаться, так как никому, и себе в частности, признаться не хочет, что по нраву ей княжич пришелся. С лицом от смущения багряным, да весельем каким-то нервным, к дому девушка прибегает, издали видя, как мать коров с утреней дойки гонит. На оклик родительский не отозвавшись, Ольга в избу мышкой заскакивает, что б в сенях, за печкой старой посидеть о своем подумать. Эх, была бы подруга верная, что б все выслушав, ни кому б не трепалась, но не стоит о княжиче сплетничать, коли жить спокойно хочется. А мечтать, да по грезить на сон грядущий уж никто ей не помешает. Ни заметив как мысли плавно в крепкий сон перетекают, на волнах забвения в царство Дремы уплывает, где мечтами к Игорю возвращается.

В то же время, на пригорке близ реки Великой, сидит князь Олег с воспитанником своим Игорем, да разговоры ведут не простые.

— Пора тебе, княжич, жениться. Уж четверть века минула, а ты все бирюком ходишь. Не долог мой век, скоро тебе княжество принимать, да державу поднимать, а коли один без жены будешь, тяжело придется. Любому семени землица нужна, что бы росток пустить и сильнее стать. А покуда одинок, любой ветер вдаль унесет, памяти о тебе не оставляя.

— Думал я об этом, только где ж ее найти, что бы сердцу люба, да глазу отрадна? — Вздыхает княжич, головой качая. Правильно Олег говорит, да что толку, коли не трогают сердца мужское дочери боярские, что подле него хвостами крутят.

— Не об том, Игорь, ты думаешь. Жене опорой стать надобно, оттого в бабе ум, да силу разглядывай, а уж люба — не люба дело десятое. Сыновей народите и прирастете друг другу через них.

— А ведь встретил я такую девушку сегодня, Олеже! Востроносая, да зеленоглазая. Забавная, словно зверек иноземный, но не это главное. Думал я повеселиться с девушкой деревенской, а что? Мила, да пригожа, да и я бабам люб, только отворот поворот получил. — Смеется Игорь, вспоминая, как воинственно очи горели девчонки, когда, честь свою сберегая, веслом на сына княжеского замахивалась. Никогда еще ранее, не пытались девицы от него средствами подручными обороняться. Чаще он от них прятался. — Я еще тогда подумал, что баба такая опорой любому мужу станет. С ней и в войне и в мире покойно будет. Горда, смела и неприступна.

— Вот и решено, поищем завтра рыбку твою, да поглядим, чего она стоит. А сейчас пошли, пока все вепри от наших речей не разбежались.

Перекинув через плечо луки, отправляются мужчины тропкой звериной дичь выискивать.

Ночь полнолунная на землю опускается, по болотам туманами стелется, меж лесных осин пологом темным дороги скрадывая. На опушке дом стоит старый, перекошенный, в доме ведьма сидит, в воду смотрит. На плече ведуньи ворон глазом черным моргает, лапой по воде круги пуская.

— Что скажешь, друг мой пернатый, глупа девица, да судьба уж колесо запустила? Лада-заступница поможет ей, а мы подождем, глядишь, и скрасит она нам века ожидания. — Гладит ведьма клюв друга своего безмолвного, да бочку крышкой прикрывая, спать отправляется. Где во снах своих серых вновь и вновь к ней являются призраки тех, кто когда-то опорой был, ныне же, за долгие годы прахом стали.

Рассвет занимаясь, красками яркими небо окрашивает, да воду реки Великой разноцветными всполохами обряжает. Солнышко теплое, в окно заглянув, девицу Олюшку по голове вихрастой нежно гладит, да в щечку лучиком поцеловав, за облачком курчавым скрывается. Нет желания просыпаться, сладкий сон Ольге снится, но петух треклятый во дворе заливается, в поля люд рабочий зазывая, тем побудку девушке обеспечивая. Потянувшись, вздыхает печально Ольга, не хотя платок серенький на голову повязывая, во скотник бежит, на утренний выпас животину вывести. А трава росистая, запахом полыни и первоцвета голову дурманит, так и хочется упасть, лицом в зелени зарываясь, да не думать о делах ежедневных, коими каждый дом на Руси полнится. Сидя на пригорке, да веточку березовую пожевывая, думает Ольга о сыне княжеском, как бесстыжий мужчина коленки ей трогал, да предложения не пристойные нашептывал. Фыркнув от мыслей тех, девица хворостину подхватывает, да с улюлюканьем скотину к дому погоняет, чтоб к обедню успеть воротиться. Еще на подходе к улице знакомой, версты за пол, гомон слышится, да такой, что сразу видать, не ладное случилось. Пол деревни, дела утренние побросав, у избы Ольгиной топчутся, то галдя, то поклоны земные отбивая. В нехорошем предчувствие сердце девичье заходится, неужто аукнутся дела ее вчерашние, неужели накликала беду в пенаты родные? Припускает по тропке девушка, сарафан до бедра подобрав, чтоб ноги не стреножил. На подходе к околице видит всадников конных, да глазам своим поверить не в силах: княжич сам ко двору прибыл, да не один, а с мужчиной каким-то, да еще и дружина при них. К кафтану приезжего Ольга приглядывается, стать да гордыню мужскую примечая, понять старается, кто ж он таков. Пред княжичем не преклоняется, и дружина к нему с почтением обращается. Хлестким ударом догадка приходит, сам князь Олег в дом их скромный пожаловал. Эх, а она распустёхой в платье старом да платке еще бабкой ношенном пред ними пристанет? Коль за дело вчерашнее мстить явились, в сарафане землей пачканом, погибать девушке не хочется. Углядев во дворе соседнем, сына тетки Любомилы — Мишку, Ольга свистом его подзывает, в нетерпение ногой притопывая. Паренек, через забор перепрыгивая, не спеша да вразвалочку к Ольге вышагивает, торопливости девушки не разделяя:

— Чего тебе? Не видишь, князь с княжичем приехали, дай поглядеть спокойно. — И нечесаные волосы, пятерней грязной приглаживая, на лавку садиться, к частоколу спиной прижимаясь.

— А чего прибыли то? Не знаешь? — Любопытный вострый нос из-за дерева, где прячется, высовывая, Ольга спрашивает. А сама все глазом косит, не приметили бы раньше времени.

— Да поймешь тут чего разве? Бабы разгалделись, что сороки по весне, не услышишь, как вороги нападут. Тьфу! — Гнев праведный испытывая, на землю парень сплевывает.

— Загони скотину мою, а я огородами. — На бегу Ольга выкрикивает, хворостину Мишке вручая, меж деревьями растворяется. Парень голову вновь чешет, с удивлением на коров и на прут-погонялку глядя, как случилось, что миг назад отдыхал в огороде, ворон считая, а теперь вдруг за буренками приглядывает?

Через окно в избу забравшись, Ольга на чердак залезает, сарафан чистый, да платок праздничный искать. Гребень, как назло, запропал куда-то, приходится пальцами гриву рыжую разбирать, да в аккуратную косу складывать. Взглянув в водицу на отражение свое, решает Ольга, что хорошей стала, чем с пол часа назад была, потому, одежду на себе оправив, гостей незваных, но больно знатных встречать выбегает, по пути не упасть, стараясь, а то будет потеха, коль в подоле заплутав, Ольга к князю с избушки кубарем выкатиться.

Князь Олег уж и не рад, что на всю деревню гонцы кричали, о прибытии их с Игорем возвещая. Весь простой люд из изб по высыпав, челом поклоны отбивает, лоб расшибить не боясь, что-то громко выпрашивает. У кого корова не телится, у кого петуха кошка соседская съела, кто-то жертву Даждьбогу принести просит, чтоб посевы колосились, каждый крестьянин долгом своим считает, озадачить хоть чем-нибудь князя, коли тот к дому их прибыл. И во всем этом многоголосье хозяева избы, в которую они невесту сватать явились, как-то теряются.

— Владимир! — Грозный окрик Олега в никуда улетает, но мальчонка, которого кликал, слышит все и без слов понимает. На забор взобравшись, зычным голосом зазывалы опытного кричит:

— Молчать! — Люд деревенский, вздрогнув, умолкает, прекращая на миг челом землю мутузить. — Князь по делу прибыл! А вы, воронами на него накинулись. У вас дел своих нету, окромя того, что б в пыли у ног князя валятся? Аль плетей захотелось? Вы почто друг на друга жалуетесь? Наказать, кого, может, требуется? Так за тем дело не встанет, токмо спины подставлять успевайте. Онемели либо? Рече, ждет князь!

— Что ты, что ты! Мы лишь здравствовать князю пожелать явились. — Стихает толпа пристыженная, властителя со свитой в одиночестве оставляя, народ по избам разбегается, под гнев Олегов попадать не желая. И в затишье том, громом с молнией по среди неба тихого, на пороге Ольга является. Хороша лицом, да фигурой ладная, молода совсем, но к женитьбе годная.

— Вот и доченька наша — Олюшка. — Извещает Олега хозяюшка. Засмотрелся Олег, что ж скрывать тут? Дивная княжна с девки получится, коль умна она хоть в четвертину от того как с лица прекрасна. Не любя разговоров долгих, да окольных путей к полю боя, извещает князь всем, кто собрался, что невестой девушка княжичу станет. Причитают родители Ольги, мать скупую слезу роняя, да платком холщовым по лицу грязь размазывая, к коню княжескому кидается, за сапог червонный Олега ухватиться пытаясь. Слезами да всхлипами речь перемежая, просит женщина дочку их не забирать. Говорит, что мала та еще, нет ума в ней да мудрости, что жене мужичке пристала. Не годна пока к жизни супружеской девочка, может, в будущем годе заедут? Там, глядишь, повзрослеет, окрепнет, и опорой мужу стать сможет.

— Что ты сырость разводишь тут, женщина? — Грозный окрик батюшки слышится, — Неужто смелость нашла с князем спорить? Аль не люба судьба княжны дочери будет? Успокойся, да на стол накрой, потолкуем с гостями важными. — Отступив от порога, да в пояс поклонившись, в дом мужчина всех приглашает, где от князя со свитой немереной, тесно, будто в сарае, становиться. Смотрит Ольга на то, как солдаты бравые, на их старых лавчонках мостятся, как сам князь в дорогом кафтане хлеб ест, их мисок щербатых не брезгуя. И поверить не может девушка, что из дома отчего, что сердцу был дорог, скоро в терем княжеский переберется, где сама в парче да шелке, будет есть за столом резным, из посуды, слугами поданной. Помечтав, да опомнившись, Ольга матери кинулась в помощь, только руки трясутся в волнении, оттого и крынку с водицей колодезной вдребезги расколачивает. Не ругает за это матушка, даже грозного слова не говорит, хотя ранее за проступок такой, как пить дать, холщовой тряпкой бы отходила. Только плачет, родная, тихонечко, почти шепотом приговаривая:

— Ах, почто же они, окаянные, забрать дитятко у матери жаждут? Ведь все знают, как княжич наш до баб охоч, как деревенские мужики дочерей да жен своих от него прячут. Как же будешь ты в Киеве, Олюшка, без совета и тепла материнского? Племенною кобылою запрут в тереме, да там и оставят. — И уже не таясь слезами горькими заливается, пухлыми пальцами нос утирая. Не стерпеть Ольге слез человека самого близкого. На колени, пред женщиной, что в муках ее рожала, падает, быстрым шепотом успокаивая:

— Что ты, что ты, не плачь, матушка, где же видано, чтоб княжну прятали? А что княжич погулять любит, да что с того? Рожу сына себе на радость, ему на гордость, да при кровинке своей головой стану. Я хоть молода да не опытна, но со всем управлюсь. Ведь всегда говаривал батюшка, что я диво какая умная! — Очи матери Ольга целует, соленые слезы губами стирая. Прижавшись к груди женщины ее породившей покрепче, с силами собирается, да молоко к столу гостевому выносит. Голову к верху поднимая, стан осиновый плавно несет, с гордостью и решимостью, что ей раньше были не свойственны. Ради матушки, ради батюшки, не позволит она себе слабости. Все снесет, да все стерпит, лишь бы слез не видеть родительских.