Миновал сентябрь, ко двору уж октябрь стучится, значит, жатва заканчивается, время праздникам да веселью уступая. Сварог под купол собирает всех молодых, кто, жизнь свою связать желая, на поклон к нему поспешает. Девицы венки плетут, да платья нарядными узорами расшивают, о женихах, что в скором времени к домам их явиться, в пол голоса сплетничая. Парубки знатные да не очень, рубахи белые достают, матерям своим давая на них узоры ладные вышить, что б по богатству вышивки, да качеству ткани, молодки прознать могли, который жених завидней. Всему своя пора. Природа увядает, люд простой, да богатый, все к зиме долгой готовятся, кто знает, какой она в сем году будет, толи теплой, да короткой, то ли морозной, да затяжной. А пока, гуляют дети Велеса, свадебные хороводы водят, да костры высокие жгут, о холодах скорых не думая.

В избу к Ольге гонец стучится, ткани византийские от Игоря принеся. А с ними и послание, а котором велит княжич невесте платье свадебное пошить до седьмого дня месяца второго от начала осени, да сватов ожидать. Созывает девушка подруг своих в помощь, но те, знай, вздыхают да охают, красоте материи завидуя. Да в тайне недоброго Ольге желают, ведь надо ж так было, князь в жены позвал? Разве может случиться такое, что к девке из деревни глухой сваты знатные в дом постучались? Как есть привороженный! То, что ведьма Ольга вся деревня поговаривает. Каждый сам сочинил историю, да соседу пересказывая, всякий раз все подробности новые в свою ложь вплетает. Вот и вышел из молвы людской слух, что ворожила Ольга на Игоря, чуть ли не кровью младенцев невинных князя к себе привязывая.

— На воду пошептала что-то, вот и к ней прибежал наш княжич. — Бабка Вася кричит с околицы. — Потому и коровы не телятся, что дочь Ванькина Олька, все колдует чего-то! — Ей вторит соседка Авдотья. Бабы все языками треплются, в своей злобе от зависти заходясь. И мужи их, от жен своих отставать не желая, кости соседские моют, лишь с отличием одним — не Ольге, а Игорю завидуя. Только Ольга не слушает сплетни, не желая болтовню пустую оспаривать. Как себя обелить перед теми, кто мешок сажи для тебя приготовил? Только матушку жалко девушке, не дадут ей соседки покойной старости. Будут мучить своим судачеством, да в бедах всех женщину бедную винить, что из чрева своего ведьму паскудную извергнуть посмела.

Вот минула седмица, другая, прибывают сваты к избе Ольгиной. С бубенцами, в шелках, да с подарками, всей деревне сластей привозят. Не скупится на выкуп княжич, мед хмельной разливает желающим, да на трапезу всех созывает, что на улице деревенской состоится. Во главе столов деревянных, князь Олег восседает, чарку за здоровье молодых поднимая, на шутки скабрезные не скупиться. Только Ольги не видно в гуляние, где же прячется княжна молодая? Игорь, встав, от стола отходит, по сеням невесту разыскивая. И находит ее за поленницей, рукавами слезы по щекам нарумяненным размазывающую.

— Востроносая, что рыдаешь то? Аль не люб тебе так я пришелся? — Смотрит княжич на Ольгу растерянно, не привычный к истерикам девичьим.

— От родителей забираешь, через реки, леса не добраться к ним будет. Как одна я чужой в твоем тереме стану жить да чему-то радоваться?

— Что ж ты, девка, такая глупая? Русью править со мною будешь, неужели княгине следующей, слезы лить за сараем дозволено? — В руки свои, от меча шершавые, берет Игорь лицо заплаканное и, к себе притянув женушку, соль слезы губами снимает, слова ласковые нашептывая:

— Посмотри на себя, Востроносая, так красу свою изувечила. Нос как репа в год урожайный уж скоро станет от воды, из глаз пролитой. — Засмеялась Ольга звонко, сравнением потешным забавляясь, да, на коленки к княжичу запрыгнув, лбом к плечу богатырскому прижимается, песню свадебную затягивая. Песнь та печальная, но и по своему радостная, мягко льется из уст девичьих, всем желающим ведая, о судьбе тяжелой женской. Игорь, в смысл слов не вникая, гладит пальцами волосы Ольги, о своем думая, да радуясь, что свезло ему повстречать эту девушку дивную.

Всю неделю деревня гуляла, провожая с земли псковской в прошлом девушку славную Олюшку, ныне княжну Ольгу, жену княжича Игоря. И теперь, ни словечка злого, не услышит она от подружек. Побоятся сказать, лишь подумают, но, проводив ее в дорогу дальнюю, все равно от души посплетничают.

По лесам и по стешкам длинным, скачут княжич с молодою невестою. На полпути в Киев гонца вперед засылают, что б от имени четы правящей дал указ глашатаям градским. Пусть кричат на четыре стороны, что женат ныне сын Рюрика, и рукою своей, хлеб дающей, в день приезда кормить всех будет. Пусть на улицах града стольного выставляют столы и к ним лавочки, разливая желающим хмеля без меры, к чарке меда мяса вяленого подавая. Всей Руси гулять ныне велено, союз княжеский с радостью славя.

И гуляет русское княжество две седмицы не останавливаясь, и летит весть вперед по землям, из уст в уста передавая придание, что женился Игорь на деревенщине. Ольга слыша, как о ней за глаза отзываются, в бессильной злобе заходится, по ночам втихомолку рыдает, подушку пуховую слезами орошая. Но, однажды, в ночь полнолунную прилетает к окну ее ворон старый, по древку резных ставень когтями шкрябая, за собой зазывает. В след за птицей Ольга во двор выходит, а там ведьма ее дожидается, та же самая, что когда-то забрать цветочек аленький у нее пыталась.

— Чего надобно тебе, горемычная? — Вопрошает невеста княжича.

— Это кто же из нас в горе мается? Разве я, а не деревенщина Игоря? — В ответ ведьма ей ухмыляется, на приветствие грубое не обижаясь. — Ты сама загадала у папоротника, вот теперь получай на здоровье. У любого желанья обрата есть: все исполнится, да не так как просится. Что теперь слезы лить понапрасну? Неси мед, посидим, потолкуем, глядишь, вместе с тобой поплачу, судьбу девичью сломанную, хороня.

В погреб Ольга за медом уходит, что б вернуться с кувшином полным, да плетеным лукошком, из которого оленина сушенная вкусно пахнет, желудок пустой ароматом дразня. Разливая по чаркам напиток, за поленницей прячутся девушки, что бы в тайне от глаз посторонних, разговоры вести секретные, да песни петь, душу рвущие.

— Так давно я была молодой, да в леса гулять уходила. — Развалившись на кучи с соломой, ведьма хмельная, глаза прикрывает, в воспоминания проваливаясь. — В той глуши и нашла цветочек, что всю жизнь мою в прах превратил. Одиночеством за желание, я сполна расплатилась, схоронив всех, кто дорог, да сердцу близок был. А сегодня, узнав, что рыдаешь, решила проведать, выпить с тобой, да тайну открыть, как не любит судьба тех, кто без дела воду роняет. Боле всех не прощает злодейка, слабость тем, кто, наверх взобравшись, проклинать свою жизнь начинает, печали к себе примеряя. Коли мир в кулаке держишь, да лишь словом одним закон пишешь, не имеешь права на горесть, иначе беду накличешь. Будь достойна тех благостей, Ольга, что судьба тебе щедро сыпет. Люби мужа, роди ему сына. Укрепляй свое положение. Все мужчины уходят рано, их съедает война и болезни, вдруг, случится, что опорой стать мужу надо, а ты на то не годишься? Коль рыдать вновь решишься, прежде подумай, кто пойдет за владыку слабого? Кто поклонится в землю немощному? Принесет дары в дань дрожащему? Ежели голову не удержишь, выше тех, кто тебя окружает, потеряешь ее вместе с шеей, ошибок князьям не прощают. Я наказ свой сказала, ты об этом подумай, коли внемлешь, быть может, счастливей меня будешь. — И с последним советом, ведьма ввысь улетает, оставляя Ольгу в раздумьях тяжких. Песни небу ночному посвящая, сидит девушка, хмель в одиночестве распивая.

Уж рассвет занимается, трели птиц разнося по окрестностям града Киева. Кашеварка во двор за поленьями выходит, что бы печь растопить да князю с княжичем каши горячей к трапезе приготовить, а за поленницей, калачом свернувшись да прикрывшись куском меха облезлого, спит сном покойным жена Игоря, от меда сомлевшая. Испугавшись, стряпуха со всех ног к девушке кидается, что есть мочи за плечо хрупкое тряся.

— Ой-ой, что же будет. Авось князь не прознает, да почто ж ты девонька, под гнев напрашиваешься. — Ольга в ответ лишь мычит коровою. Кашеварка, тем временем за водицей студеной сбегавшая, о последствиях не думая, на княгиню свою будущую ее выливает. Ольга, кошкою к верху подпрыгивает, шипит, водою отплевываясь, а поняв, что случилось, в ужасе в лужу от воды натекшую садится. Как ей в терем идти такой? Распустёхой, мокрой, да со сна помятой? Хотела уж помощи кашеварки просить, но припомнив наставления ведьмы, решается стребовать.

— Ты с ума сошла, женщина? Как ты смеешь княжну водицею? Аль плетей захотела, негодная? Ну ка живо пошла за одёжей мне! — Говорит, высоко вскинув голову, а самой на душе не ладно. Так обидеть старую женщину! Как бы матушке такое не понравилось! Но кухарка, терзаний Ольгиных не разумеющая, уже стрелою, с тетивы напряженной выпущенной, убегает княжне за одеждою, гневных отповедей не дождавшись. Вновь на землю Ольга садиться, боль головную сдерживая, виски руками зажимает, да под нос себе слова заветные нашептывает:

— Я смогу, я со всем этим справлюсь. Рожу сына, нашему княжичу, буду им и щитом и знаменем, стану крепкой, как дуб столетний. Все забудут, откуда я родом, станут в пояс мне кланяться, да в глаза смотреть заискивающе, милости ища. Я сильна, да поможет мне Велес, будет так все, как я решила!

Поменяв одежды мокрые, заплетает Ольга косу рыжую и отправляется в терем к княжичу, на трапезу утреннюю успеть торопясь.

На скамье деревянной, вдоль печки восседают Игорь с Олегом, задушевной беседою, разбавляя стук ложек о миски.

— Вот и женушка моя появилась. Что с утра, дорогая, не весела? — княжич кашу в рот ложкой отправляя, на Ольгу с хитрецой поглядывает.

— Солнца яркого, добрые молодцы. Вы позволите сесть рядом с вами? Не спалось мне сегодня, княжич, что-то с вечера нездоровится.

— Сядь, позавтракай с нами, Ольга. — Князь Олег, на лавку указывая, поворачивается снова к Игорю, разговор прерванный продолжая:

— Не видать с Византией мира нам, верят в Бога они Единого, под сомненье само мироздание ставя, к нам своих ползунов пускают. Соберу я народы славные под знамена свои. И пойдем на Грека с древлянами, да с варягами, да с полянами. Чуди с нами поднимутся, и вятичи, там, глядишь, и радимичи в стороне не останутся. Ты же, Игорь, в Киеве будешь княжить, за порядком приглядывая. Только вот, не дает мне покоя, что от берега до стен Царьграда на судах не подъедешь военных, кабы, их под ворота поставить, не продержится грек больше должного….

Тишину, что для мыслей престала, нарушает голос женский:

— Расскажу Вам историю, княже, как с отцом мы лодку латали. До избы от реки дотянули на подпоре с колесами. Может можно ладьи боевые, так же к стенам Царьграда доставить? — Робко шепчет Оленька, глаз от миски кашей полной не отрывая.

Застывает время в тереме, замолкают мужчины, задумавшись. На девицу поглядывают с недоверием, как такие мыли дельные в бабью голову приходят? От удивленья оправившись, первым князь тишину разрывает:

— Ну, девица! Ну, удивила! Я спокоен за Киев ныне, коли в стенах славного города, будет править княгиня мудрая. Так ведь просто решение было, как же сам я о нем не подумал. — И о чем-то своем размышляя, уходит Олег раздавать указания.

За столом только Игорь и Ольга молча смотрят в глаза друг-другу. Понимая без слов, поднимаются и в покои свои уходят.

С той поры пять весен минуло. Князь Олег воротился с победою. Щит, к воротам Царьграда прибив, дань грекам назначил.

По дороге домой под Киевом, остановку князь сделать решается, напоить лошадей и воякам отдохнуть дать. Набирая водицы в ручье студеном, о делах Олег призадумывается, не заметив, как от дерева высокого, темная тень отделяется. Старый ворон, с ветки сорвавшись, криком громким лес оглашает, и уже вместо птицы странной, перед князем красавица девушка появляется. Оступается воин бравый, столько битв прошел не пред чем не дрогнувший, а узрев желтоглазую женщину, понимает, что не все в этой жизни он видывал.

— Аль напиться решил, добрый молодец. — Ведьма князя по кругу обходит, то бедром, то ладонью нежною, невзначай его тела касаясь. — А не хочешь ли ты вояка, красной девице радость доставить? Коль пойдешь вслед за мною в избушку, тайну страшную пред тобой приоткрою.

Смотрит князь, как прекрасна та женщина, от присутствия которой дух перехватывает. Он без тайны за ней на край света, удалиться готов, лишь поманит пусть. И она его за руку сильную прочь от лагеря в чащу уводит, между делом на землю мшистую сарафан с себя на ходу скидывает. Зачаровано смотрит мужчина, как в лучах заходящего солнца, кожа женская золотом блещет. Как прекрасен изгиб бедра полного, тонок стан, да бела грудь упругая. Не осталось у воина в памяти ни земли, на которой родился, ни знамени, как зовут его, уж не упомнит кто он есть и какой дорогой движется. Лишь тоска от потери времени, что на смерть и войну истрачено. Где любовь в круговерти утеряна? Разве есть, что важнее этого?

Поутру золотыми искрами сквозь ставни солнца лучики настойчиво стучатся. Князь Олег на подстилке соломенной рядом с женщиной просыпается. И лежит, не шевелится княже, чуткий сон рядом спящей красавицы потревожить боясь. Пряди черные с лица ее убирая, на прекрасную девушку любуется. Вот и ведьма, от взгляда проснувшись, сквозь ресницы Олега разглядывает, как бы век пролежать так рядышком? Но судьба колесо не останавливает.

— Утра доброго, князь великий! Обещала тайну рассказывать. Вижу больше порой, чем мне хочется. Не во власти судьбу мне править. — И на миг замолкает женщина, то ли грустью, то ли печалью охваченная, но решив до конца рассказывать, речь свою скорбную продолжает: — Смерть твою я узрела в колодце. От коня своего ее встретишь.

Помрачнел Олег тучей черною, в глаза ведьмы с недоверием заглядывая. Не поверив словам женщины, молча уходит с душой расстроенной.

Хоть и нет словам бабьим веры, все ж, прибыв назад в лагерь воинства, заколоть коня своего князь приказывает, да в лесу его и оставить. Саму смерть обхитрить мужчина желает, хоть и знает, что впусте это. Каждый ведает, как крепко костлявая держит добычу свою рукой мертвой ни на миг не пуская, оттого и потуги людские обмануть ее, Сумерлу бессмертную только лишь потешают.

Через год в тот лес возвращается князь, разыскать свою ведьму пытаясь. А на месте, где конь упокоен был, белы косточки только остались. И кричит Олег, тишь лесную гласом зычным тревожа:

— Выходи, посмотри, ведьма, жив я! — И, ногою на череп коня наступая, еще громче в чащу выкрикивает: — Да кого мне боятся, его ли? Вот он мертв, а я стою здесь! Не права твоя вода оказалась! Может быть, еще раз в нее посмотришь? — Хруст костей, сапогом раздробленных, тишину разрезает. Из обломков черепа змея выползая, смертельным укусом в голень Олегу впивается.

Так бесславен конец бывает, у того кто героем мниться, не в бою меч острый сложив, не на плахе ворога голову потеряв, а от яда змеиного, от коня любимого, смерть встречает князь Вещий Олег.