Уж семь лет, как Ольга жена мужняя, уж год как она княгиня полноправная при Игоре. А детей Род все не дает. Поговаривают в тереме княжеском, что пуста княгиня и к зачатию не способна. Не видать ей ни сына, ни дочери, так как проклята деревенщина Игоря богами. А еще языки злые сплетничают, что о другой жене князь подумывает. И все реже заходит в покои к Ольге муж когда-то любимый. И все злее и жёстче к ней его отношение становится, оттого что бессильна княгиня как женщина, и не может дитя в чреве выносить. И порой избивает Игорь рукою своей ту, кому в вечной преданности клялся.

Но не льет Ольга слез, не теряет надежды, помнит девушка слова ведьмы. Кто поклонится в землю слабому? Кто пойдет за правителем немощным?

Кликнув девку-помощницу, у окна садится, косу рыжую на пряди разбирая, смотрит Ольга, как Игорь с молодухой какой-то на коне уезжает.

— Чего слышно в народе, Переслава? — Вопрошает княгиня, а самой боязно, что услышит от девушки, то чего и знать ей не хочется.

— Так тихо все, как грека поклониться заставили, так и славно в народе. Хлеб колоситься, бабы рожают, лепота!

— Не о том я, глупая! Что о муже моем сплетничают?

Замялась Переслава, слова злые, что в округе летают, от княгини утаивая. Не глупа Ольга, по молчанью девки все без слов понимает.

— Говори уж как есть, полюбовница у Игоря? — И тоска страшная наваливается, грузом мертвым на сердце повиснув. Прикрывает глаза Олюшка, не желая слез своих показывать.

— Говорят, с Царьграда девушку пригнали, глазами ясная, щеками румяная, губы как вишенки, лоб высокий, да брови смоляные. Кожа белая, как снег первый. На кухне бабы сплетничают, что с ней князь ночи проводит, потому и к тебе в покои глаза не кажет.

— Выйди вон, Переслава! — И предательски злые слезы, комом к горлу подкатывают. Кулаки сжимает Ольга в ожидании, когда одна в покоях останется. Как могла она быстро так потерять над мужем влияние? Как он смог от нее отвернувшись, у другой искать утешения? Переслава девка глупая, на пороге все мешкает что-то. Не уходит, напротив, вернувшись, в ноги к Ольге кидается. Прижимаясь лицом к коленям княгини, тараторкой заговаривает:

— Ты прости меня за весть дурную, Ольга! Не хотела я сплетни бабьи рассказывать, только рано ли, поздно ли, все равно все узналось бы.

Смеется Ольга заливисто, волосами рыжими слезы смахивая, изливает в веселье неистовое, всю печаль свою не растраченную. И в истерике это этой приходит ей в голову, мысль простая, да оттого не менее верная, коли сможет родить полюбовница, отошлют из терема Ольгу, в лучшем случае родителям возвращая.

— Ты поможешь мне, Переслава? Не по службе, а дружбы ради? Никому о том не рассказывай, что просить тебя сейчас буду. — Перейдя на чуть слышный шепот, Ольга просит, узнать о девице, что прислали подлые греки для услады мужа ее Игоря. Где содержится, и как кличут, чем в светлице своей занимается. Получает дары ли от князя и ночей сколько вместе проводят. Отпустив Переславу, задумывает, как избавиться от соперницы. И все искренней улыбается, мыслям черным своим радуясь. Не хочет княгиня тьму в сердце пускать, но как видно придется, так как выбора ей не оставили.

Позвав одного из дружинников, говорит ему:

— В лес по ягоды сходить я желаю, снарядите в охрану мужчину, кто со мной прогуляться изволит.

И идут они чащей дремучей, впереди мелким шагом Ольга, вслед за ней служивый суровый, что в охрану княгине поставлен. Но не смотрит на ягоды женщина, по сторонам все больше поглядывая. Ищет Ольга ворона старого, что бы весточку с ним отправить. И находит, за холмом на пригорке, сидит птица знакомая, клювом перья свои вычищая. Поманив пташку, к кусту с ягодой можжевеловой направляется, тихим шепотом приговаривая:

— Ты лети быстрей, пернатый, весть для ведьмы передай, пусть придет ко мне до утра, потолкуем, есть о чем.

И, взметнувшись к кронам деревьев, в небо синее ворон взлетает, оглашая глушь окрестную криком каркающим.

Ольга ягоды не спеша собирает, о своей судьбе размышляя. Как из девушки веселой, что плясать у костра любила, баба поганая случилась, что, на совесть наплевав, неугодную женщину извести решилась. Но нельзя над судьбой своей печалиться, что за зря о деяниях грустить, коли нет другого решения. Если хочет власть над мужем в руках своих удержать, негоже сомненьем терзаться. Поделившись мыслями грязными с Берегиней-рожаницей,* заранее прощение у нее вымаливает. Помощи не просит женщина, зная, что не помощник богиня в делах темных, лишь бы зла не держала и то ладно будет, осерчает ежели — не видать детей Ольге во век. Просидев на пенечке до вечера, недовольство охранника, домой спешащего, не замечая, собирается женщина в терем возвращаться. По дорожке идя, с ведьмой свидеться надеется, а, увидев подругу закадычную, вздыхает радостно. У околицы, на метлу опершись, стоит женщина желтоглазая. Не поняв, где слова взялись, Ольга ведьму спрашивает:

— Как звать тебя, зрящая?

— Не ужель не догадываешься? Поумней ты мне виделась. — И прищурив очи желтые, над невежеством Ольги посмеивается.

— А должна ли?

— Да могла бы. Так и быть назовусь тебе именем. Я Морена*, баба ты глупая.

— Ты Морена? — Бледнеет Ольга. Дурно стало, неужели та самая? Злей которой не сыщется в мире, та, которой деток малых стращают.

— Испугалась? Не стоит, милая, — смеется ведьма заливисто. — Не желаю дурного тебе я.

— Ты звала меня имя выяснить? Али дело какое есть ко мне? — Продолжает Морена насмешливо, испугом девушки упиваясь.

— Есть, да просить теперь боязно. — Ольга шепчет губами от страха белеными. Как могла она с богиней страшной, словно с девкой дворовой общаться?

— Не обижу, проси, ты по нраву мне. От соперницы хочешь избавиться?

— Как узнала ты?… Хотя верно все, ты же видишь всяк больше, чем я думаю. Попросить хочу приготовить настой, что бы разум человеческий мутился. Что бы волю свою навязать под зельем тем можно было, а на утро, кто выпьет его, ничего упомнить не мог. — Все ж на просьбу Ольга решается. Глупо как-то смущаться опосля того, как цветок аленький из под носа Морены скрала.

— Ты действительно этого хочешь? Не боишься, что может последовать? Не простит Берегиня такого, на десятки лет бесплодием накажет.

И смолкает Ольга, задумавшись, стоит ли ревность такого проклятия? Только ведьма сомненья развеивает речью дальнейшей:

— Вижу, если останется девка греческая рядом с Игорем, то родится сын у них, он и будет Русью править.

— Делай зелье! — Княгиня решается, высоко вскинув голову к верху, у неба помощи вымаливает.

— Не сказала я, что коли избавишься от полюбовницы мужа, твой сын князем следующим будет. Может быть, не случиться тебе матерью стать и терзания души напраслиной станут. — Ждет ответа Морена, последний шанс княгине давая, отказаться от затеи скверной. Но ответ твердый слышит:

— Делай. Должно так. — Не позволит Ольга других наследников Игорю, кроме тех, что сама родить сможет. И на все пойдет женщина, в отчаянье своем в угол загнанная.

Получив согласие, Морена вмиг исчезает, с обещанием к утру воротиться. Высоко на метле в небо взмывает, даже духа своего близ Ольги не оставляя.

Занимается рассвет красный, птичьим гомоном землю будя. Слышен бай дружины голосистой, что о чем-то спорят близ терема. Ведьма, как и обещала, с лучом первым, землю облизавшим, появляется. Водрузив на стол Ольге чашу, до краев красным соком наполненную, шепчет слова заветные, что бы миг спустя, княгиню в одиночестве оставить, на зелье заговоренное глядеть, да совестью маяться.

Позвав Переславу, Олюшка выпытывает, что за день прислуга выведала. И ответ получает, что разлучницу кличут — Марей, и ночи она в покоях княжеских проводит, а как день наступает, по терему шляется, мехами, которыми ее Игорь одаривает, пред чернушками хвастаясь, да над супругой законной любовника своего за глаза посмеиваясь. Говорит, что вскоре сама княгиней станет, место Ольги в сердцах народа заняв. Злостью черной душа жены Игоревой наливается, вытесняя совесть не спокойную яростью. По столу кулаком хлопнув, приказывает женщина отнести чашу Маре, да хоть силком, хоть уговорами до дна осушить вынудить. А потом привести распутницу в светелку Ольгину, да в ноги княгини кинуть.

Ожиданию недолго длиться, даже дня не проходит, как в покои супруги законной, вводят девку-полюбовницу под руки белые, да с порога на колени пред княгиней ставят. Та безвольно лбом в пол дощатый утыкается, видно зельем вдосталь опоенная.

— Ты почто, мерзость греческая, на мужа моего заришься? Власть мою поколебать решила? Не получится, ой, не получится. Ты сегодня в покоях Игоря, задушить его попытаешься, скажешь всем, что тебя из Царьграда смерти княжеской добиться послали, а на утро не вспомнишь о том, что с тобою мы нынче виделись. И покуда вспомнить пытаешься, твою голову уж и отрубят.

Слово в слово приказ Маря исполняет, под властью зелья дурманного, не соображая. От того по утру с головой и прощается, не поняв, что случилось. У окна Ольга день простаивает, место ставшее плахой для женщины, что перины Игорю грела, оглядывая. Муки совести сердце сжимают, в правоте дел своих усомниться вынуждая.

Красива осень на Руси. Листвой багряная, ручьями звонкая, да ягодой красная. Ветра порывистые деревья обнажают, к зиме ветви гибкие готовя. Крестьяне всходы последние с полей убирают, которые снег заметет скоро. Костры свадебные в серое небо взмывают, от песней грустных да хороводов веселых колеблясь. Плывут по рекам венки, девками не мужними сплетённые, да молодцы добрые их ловят, на головы одевая, избранниц ищут, что руками своими цветы в воду пускали. А найдя, из хоровода под руки выводят да в дома свои ведут, что б женой сделать. И связь ту, которая клятвой у костра ввысь улетает, никто не порушит. Дана она небу, Ладе, да Велесу, и нет ничего крепче для люда русского, чем слова богам сказанные.

Красива осень на Руси. Грибами богата, да рыбой в реке полна. Дождями плача, земле силу дает, что б в году грядущем хлеб лучше родился. И те, кто свободного ветра ощутить желают в поля бегут, на вязанках травы сухой полежать, песни звездам ярким распевая.

Красива осень на Руси. Как красна девица, грустна и прекрасна, красками яркими очаровывая, ветрами северными отрезвляет. Капризна природа к зиме готовясь, то теплым солнцем балует, то дождем ледяным окатывает. Но тем и прекрасно время это, что не постоянством славится.

Грустит сей осенью Ольга, к кострам свадебным выходя, хороводы с молодыми девушками водит, свадьбу свою вспоминая. Как хмель разум туманил, как счастье границ не знало, и муж верный рядом за руку держал, к губам алым прикасаться не уставая. Куда ушло все? Как в воду кануло, в летах потерялась, вся страсть томления сердец молодых.

Вдруг, чувствует, руки крепкие в тиски стан ее сжимают, выпускать не собираясь. Хмуриться Ольга, отповедь гневную негоднику готовя, но углядев, что Игорь ее обнимает, расслабляется, улыбкой на улыбку отвечая. И радостно так становится, и вновь весна в душе цветами распускается. Хохочет княгиня молодая, кудри рыжие ветру подставляя, да с задором князя спрашивает:

— Неужто, в терем свой поведешь меня, княже?

— Так весен восемь уж как увел, но каждый год к костру с тобой выходить рад буду. Ты жизнь моя, искра яркая, пойдешь ли в терем мой этой осенью?

И словно дети малые, жизни радуясь, бегут, смеясь да толкаясь, князь Игорь с княгиней Ольгою.

И все меж ними налаживается на годы долгие, да только грусть снедает, что не дарует Род деток маленьких. И люд интересуется, кто княжить после Игоря будет, коль нет ни сыновей, ни дочерей у четы правящей. А тут еще и год голодный выдается, народ волнуется, да возмущается. Пришлось в поход вновь снаряжаться, в войне огонь восстаний тушить. К непокорным древлянам Игорь следует, что б с них дань собирать, да покой землям ближним обеспечить. Князь Мал, что землями теми владеет, хоть хитер, как лис в пору весеннюю, но духом слаб. Покоряется Игорю, не выдержав натиска. И, как водиться, со времен давних, на землях отобранных дружина победоносная гулять начинает, от страха смерти избавившись, девиц насильничают, да кровь невинную льют, за павших собратьев мстя. Тяжко Малу на бесчинства те смотреть, но поделать ничего не может. Поклоны ниже гнет, за пазухой нож держит, на чудо надеясь. Не случилось чудо ныне, уходит Игорь с земель древлян, дочь Мала — Малашу с собой прихватив. Хороша девка, да хитра, и умом не в отца вышла, а в пращуров дальних, что земли эти отвоевывали. Окрутив по дороге до Киева князя, в стольный град не рабыней, но женой второй приезжает. И хватает везения девушки, от гнева Ольги уберечься, на острие меча мести ее не попав. А на третий год от поры той, сына Игорю Малаша дает, сама в горячке родовой сгорая, видно чем-то судьбу обидела, коли не дала ей она дитя свое в руках потешить. Княжича Улебом нарекают, да нянькам передают, наказав беречь пуще глаза, опору государства киевского. О женщине несчастной, что, жизнь ребенку давая, сгибла, тризну справив, забывают, будто не было Малаши на землях этих. Но на всех постах вести радостные глашатаи выкрикивают, Игоря славя, да будущее великое Улебу предрекая. Странно, как быстро теряется Смерть подле дара Рода.

Ольга в отчаянье по терему мечется, детей своих не имея, на радость мужа, что наследника в руках тешит, с ненавистью смотрит. Не печалит грусть Ольгина, Игоря, отцом ставшего, не волнует князя смерть жены второй, некогда любимой, ни порушить невзгодам да зависти счастье того, кто ребенка в колыбели качает.

Преданная как пес княгине Переслава, не боясь гнева Игоря, предлагает Ольге удушить младенца. Но не может женщина на чадо невинное руки поднять ни своей, ни людей ей верных. От горестей тех, да печалей, валит Ольгу недуг на седмицу, тошнота то и дело подкатывает, да еда впрок идти не желает. Лишь с постели встает, голова идет кругом, назад лечь заставляя.

Поползли по терему слухи, змеями в каждую горницу пробираясь, что брюхата княгиня Ольга, вскоре Киев обрадуют новым наследником. А пяток седмиц спустя, становится ясно, что слухи те — истина! Видно сжалилась Берегиня над Ольгою, раз дитя в час тяжелый подарить решает. От счастья такого женщина тяжелая, всем хлеба даруя, в городе столы накрывает, чтоб люд простой за трапезой за нее, да за будущего наследника хвалы вознес. Ведь известно всем издавна, что на сытый желудок, крестьянин искренней радуется.

В положении своем прекрасна Ольга, нет краше бабы в мире этом. Косу тугую заплетая, через плечо на грудь полную, молоком налитую, перекидывает. Платье просторное, что уж не в силах живот большой прикрыть, надевает, да к мужу в покои отправляется. Смотрит на нее Игорь, наново влюбляясь в губы алые, да глаза с поволокою. А злые языки уже мелят, что ведьма княгиня русская. Ведь сколько лет уж мужниной женой ходит, а все молода, как в день свадьбы. И все примечают, что кожа у Ольги нежная, да гладкая, такая лишь девушкам юным пристала, и волосы седины не знают, хоть и минуло уж двадцать весен, с поры той, что Игорь в Киев замухрышку деревенскую вывез. Но не слушают сплетен княгиня с князем, своему счастью нарадоваться не в силах.

Девять месяцев минуло не заметно, и темнеет сердце Олюшки, что вторым ее сын родится, будет младшим при брате Улебе. То, что дочь появиться может, по приказу княгини молчать велено, что б языками своими погаными к ней несчастье не притягивали.

В день весенний и теплый по летнему сын у Ольги рождается. Светлоглазый и темноволосый, как две капли воды на отца похожий. Тяжки муки матери были, долго в схватках княгиня металась. Ни кому не дает Берегиня поблажки, ни князьям ни люду простому. Все в крови, да поту на свет являются, вне зависимости от сословия. Нарекают дитя Святославом, что был светел и славен путь его. И весь Киев гулять созывают, за чету княжескую порадоваться.

Славен Игорь! Славна Ольга! Славен сын их Святослав! Гуляй земля русская, меж набегом вражеским да земельным бесплодием, время для праздника завсегда найдется.

Познав вкус материнства, дитя к груди приложив, вспоминает Ольга про Улеба несчастного, что ласки материнской с рождения лишен. Приказав забрать у кормилицы, молока своего дает пасынку, на ребенка чужого глядя, прилив нежности испытывает. С той поры братья вместе воспитываются, не догадываясь, что матери у них разные. Любит княгиня сына мужниного, так как только мать любить детёныша своего может. Правду молвят в народе, что сердце женское, с появлением младенца больше становиться.

Год минул, за ним второй, уж третий Святославу Игоревичу годок идет, не нарадуются мать с отцом на дитя свое, не ведают, какие горести впереди их ждут. А та, что ведает, в избе своей сидит, да помалкивает, не желая в людские жизни вмешиваться.

Радуется Ольга жизни своей, как во хмелю живет счастьем полная, да вот только после пьянки любой похмелье не задерживается.

В год тяжелый отправляется Игорь к древлянам за данью. В путь дорогу собираясь, снаряжает князь дружину, жену целует, да сыновей по головам лохматым треплет, разлукой с детьми печалясь.

Князь Мал, хоть обиду на Игоря затаил, да дружины его боится. Дань собрав, к стенам города выставляет. Но не хочет гордец Игорь у ворот свой оброк забирать, желая в городе погулять, дружине своей волю давая, отдохнуть, по буянить, да девок потрепать. Терпят древляне, дочерей, да жен пряча. Скрипят зубами мужчины, что женщин своих уберечь не смогли, да поделать ничего не в силах. День, другой, и пора возвращаться обратно в Киев захватчикам. Снарядив богатырей своих, отправляется князь киевский восвояси. Да вот только версты не проехав, девушку ладную встречает. Глаза голубые в кайме ресниц черненых, губы алеют, как маки по весне, волосы русые в тугую косу затянуты. Смотрит Игорь не налюбуется, а девушка сарафана подол подхватывает, да к стене городской стрекача задает. Скачет князь за нею следом, азартом охотничьим охваченный, не замечая, что дружина его по отстала, коня подгоняет, девице в след улюлюкая. А древляне уж и ворота открывают беглянку впуская. Вслед за нею Игорь заезжает, да не чает, что его за теми стенами ожидает. Вот ворота закрывают, князя вяжут, да к Малу на суд ведут. А дружина за стенами в растерянности, что поделать не зная, кричат да грозит древлянам, только тем, кто за камнем прячется, не страшны те кто за воротами остался. Без головы не плыть рыбе, без князя да воеводы в бой воину не идти.

Усмехается Мал, глупости Игоря радуясь. Все грехи ему вспоминает. То как дочь любимую из дома отчего выкрал, дань безмерную, каждый год выплачиваемую, девок деревенских обесчещенных, да мужчин в бою положенных. Суд короткий вердикт выносит, к четырем деревьям за кроны Игоря привязать, да порвать на четыре части. Что останется за стену выкинуть, пусть дружина в Киев везет, а там найдется, кому оплакивать.

(*Берегиня-рожаница — славянская богиня семейного очага, помогает детям, матерям. У нее просят здоровья, семейного счастья и крепкого потомства.

*Морена — богиня смерти, холода у славян. От ее имени взяли начало такие слова, как мороз, морок, мор, уморить и т. д. — прим. автора).