Мичман Степан Макаров получил назначение вахтенным начальником на двухбашенную броненосную лодку «Русалка» отряда мониторов флота Балтийского моря. Это был один из самых современных кораблей русского флота 70-х годов XIX века. Отцу новоиспеченный офицер написал с радостью:
«Получил назначение на шхерный броненосец. Чем хорош он, так это современностью постройки...»
«Русалка» была заложена в 1866 году на верфи англичанина-заводчика Митчела на Галерном острове в Санкт-Петербурге. Спущена на воду в 1867 году. Вступила в строй в 1868 году. Корабль 2-го ранга. Конструктором и строителем броненосной лодки являлся корабельный инженер Михайлов. Водоизмещение — 1871 тонна. Длина — 62,9 метра, ширина — 12,8 метра, углубление — 3,3 метра. Лодка имела два котла, одну трубу и один винт. Скорость хода — 9 узлов. Вооружение (главное) — четыре 229-миллиметровых орудия. Толщина брони — 115 миллиметров. Экипаж корабля состоял из 178 человек.
Вместе с плавучей батареей «Кремль» и монитором «Лава» броненосная лодка «Русалка» составляли артиллерийский отряд Балтийского флота. Он предназначался для боевых действий в прибрежных (шхерных) районах прежде всего северной части Финского залива, обстрела из орудий крупного калибра береговых объектов противника, огневой поддержки высаживаемых десантов.
В России первые бронированные низкобортные корабли с малой осадкой класса мониторов появились в 1864-1869 годах. Они имели водоизмещение 1400-1900 тонн и вооружались одной или двумя вращающимися артиллерийскими башнями с орудиями крупных калибров. Их название происходило от названия первого корабля такого типа, построенного в США в 1862 году — «Монитор».
Судьба «Русалки» закончилась трагично. В 1893 году броненосная лодка со всем экипажем ушла в безвестность — погибла в Финском заливе во время жестокого осеннего шторма на коротком, всего лишь четырехчасовом переходе из эстонского Ревеля (Таллина) в финский Гельсингфорс (Хельсинки).
Обстоятельства ее гибели выяснить не удалось, равно как и точного места кораблекрушения. Специалистами Адмиралтейства было высказано предположение, что на лодке взорвались котлы, так как перед выходом в море командир «Русалки» настойчиво доказывал начальству, что котлы неисправны и выход корабля в шторм крайне рискован. Но начальник ревельского порта настоял на выполнении полученного им свыше приказа. И командир броненосца прибрежного действия принужден был подчиниться.
В городе Таллине в память погибших на броненосной лодке «Русалке» впоследствии был сооружен скромный памятник. Он стоит на виду кораблей, проходящих в Финском заливе, и поныне.
Первое «отличие» в службе на броненосных кораблях флота Балтийского моря мичман Макаров получил от вице-адмирала Григория Ивановича Бутакова за... победу в шлюпочных гонках. В бутаковском приказе отмечалось:
«Эта гонка из всех наших гонок замечательна успехом шестерки мичмана Макарова, которая долгое время держалась третьей меж гонящимися шлюпками всех величин и окончательно пришла первою между ними. Такого случая еще не было у нас, и он делает честь молодому офицеру!»
Первый же выход Макарова в море на «Русалке» едва не закончился гибелью броненосца прибрежного плавания. Следуя в шхерах Финского залива, корабль коснулся днищем подводного камня, не отмеченного на морских картах. Через пробоину в корпус стало поступать по 50 ведер воды в минуту и, спасая «Русалку» от неизбежного затопления, ее посадили на мель: броненосная лодка уткнулась в нее носом.
Мичман Степан Макаров в момент аварии находился при исполнении служебных обязанностей вахтенного начальника. Он так описывал случившееся у него прямо на глазах происшествие в дневнике:
«...броненосная двухбашенная лодка «Русалка», следуя в отряде мониторов, на одном из крутых поворотов, при руле «право на борт», коснулась правой скулой камня. Удар был так незначителен, что никакого содрогания не произошло, правый борт, как бы въезжая на гору, несколько приподнялся, а затем снова опустился.
Лодка продолжала идти, только уже не по траверзу, как то было перед столкновением, а по настоящему курсу. Мы прикоснулись к камню при таком тихом ходе и так плавно, что как командир, так и все бывшие наверху были уверены, что лодка не потерпела никакого повреждения, и когда вскоре за кормой всплыл кусок дерева (боковой киль), то кто-то сказал, что тут, верно, лежит затонувшее судно.
Тотчас же, однако, приказано было осмотреть все трюмы...»
Степан Осипович всерьез заинтересовался аварией и сумел доказать конструкционное «неустройство» скоростной броненосной лодки с мощным артиллерийским вооружением. Авария «Русалки» послужила поводом для написания «Исследования по непотопляемости судов», напечатанного в 1870 году в трех номерах старейшего журнала России «Морской сборник». Статья называлась «Броненосная лодка «Русалка» (Исследование плавучести лодки и средства, предлагаемые для усиления этого качества)».
В редакции «Морского сборника» были немало удивлены приходом автора такой солидной по объему рукописи в звании мичмана. Однако вид офицера говорил о том, что цену себе и принесенному материалу он знает. Завязался разговор:
— Будем знакомиться, господин мичман.
— Мичман Макаров Степан Осипович.
— Вы у нас уже печатались? В звании гардемарина.
— Да. По определению девиации корабля в походе.
— Где сейчас служить изволите?
— Вахтенным начальником на броненосной лодке «Русалке». Назначен в этом году.
— Это на той, что в шхерах на камень села?
— Да, на ней. О том случае и статью в журнал принес.
— Научные знания для читателей в ней изложены?
— Думаю, да. Речь идет о непотопляемости корабля, как военного, так и гражданского.
— Вы считаете, что полученная пробоина могла судьбу «Русалки» решить более благополучно?
— На мой взгляд — вне всякого сомнения.
— Но ведь от таких пробоин в открытом море корабли тонут. Не так ли? Примеров на Балтике таких предостаточно. Они вам должны быть знакомы.
— Знакомы. Но все дело в том, как бороться с водой внутри корпуса судна.
— Значит, вы предлагаете для наших читателей какое-то новшество, господин Макаров?
— Да, предлагаю. Пластырь собственной конструкции. Назван мною рейковым.
— Что ж, думается, редакцию такая новация заинтересует. Чертеж вашего изобретения к статье прилагается?
— Да. Он дан с пояснениями.
— Начальству о вашем изобретении, Степан Осипович, доложено?
— Пока нет. Хочется, чтобы с ним оно познакомилось у вас.
— Со страниц «Морского сборника»?
— Да, разумеется...
Макаров предложил для заделки подводных пробоин свой знаменитый рейковый («макаровский») пластырь и сконструировал улучшенную водоотливную систему. Это было больше, чем изобретение — целая научная система. Более того, мичман Макаров впервые в истории мировой науки дал в своем труде определение понятия непотопляемости корабля как одного из главных его боевых качеств.
Опубликовать без рецензирования столь серьезную статью, да еще никому не известного автора в звании всего лишь мичмана, редакция «Морского сборника» не смогла. Или просто не решилась. Рецензент благосклонно отнесся к рукописи, сделав следующее заключение:
«Надо отдать справедливость автору в том, что взятый им вопрос в отношении лодки «Русалка» исчерпан до конца...
От молодого писателя, г. Макарова, мы вправе ожидать еще много статей в будущем... у него есть все шансы занять место в среде наших морских литераторов. Статья г. Макарова не есть его первый печатный труд: в прошлом году в «Кронштадтском Вестнике» было помещено (его. — А. Ш.) описание пневматического телеграфа на фрегате «н. Пожарский», заключавшее в себе... несколько весьма дельных замечаний автора».
Еще более лестный отзыв рецензент дал на предложенную мичманом с броненосной лодки «Русалка» систему водоотливных труб, отметив это как серьезное научно-техническое изобретение:
«Почин печатного, на русском языке, обсуждения важного вопроса об увеличении плавучести судов останется во всяком случае за Макаровым».
Статья «Броненосная лодка «Русалка», опубликованная в трех номерах «Морского сборника» за подписью безвестного мичмана наделала много шума. Да еще какого: о ней говорили даже в кабинетах Морского министерства. Причин для «высокого» интереса было не одна, а целых три.
Во-первых, об авариях на своем флоте писалось всегда с большой неохотой.
Во-вторых, начальство подобные публикации приветствовало крайне редко.
И в-третьих, научная новизна изложенных автором идей заставляла совсем иначе взглянуть на проблему обеспечения безопасности плавания корабля, его непотопляемости.
На служебном совещании офицеров с мониторов артиллерийского отряда мичмана Степана Макарова «атаковали» буквально со всех сторон. Едва ли не всех отрядных офицеров прежде всего интересовала практичность предлагаемого автором:
— Степан Осипович, наша «Русалка» — броненосное судно последнего слова кораблестроения. А вы пишите, что его конструктивные новшества едва не стали причиной потопления лодки?
— Точно так. Непроницаемые переборки и клетчатая конструкция корпуса судна едва не стали причиной нашего потопления.
— Но клетчатая система признана на сегодня всеми лучшей.
— Второе дно могло сыграть с низкобортной лодкой плохую шутку, ведь пробоина оказалась в носовой части. Вспомните, что от заполнения водой носового отделения пошли на морское дно иностранцы — «Афондаторе», пароходы «Амазон» и «Генерал Аббатиси».
— На что тогда могла рассчитывать «Русалка», не будь у нее второго дна?
— Тогда мы поступили бы с пробоиной так же, как это сделал экипаж монитора «Латник». Забили, законопатили, заткнули.
— Согласны. А почему тогда вы против непроницаемых переборок в конструкции «Русалки»?
— Когда вода поступила в носовое отделение, то она оказалась недосягаемой для экипажа. Для ее выкачки мы не могли применить ни машинных помп, ни ручных. Стали черпать как можно проворнее ведрами: не помогло. Вот и пришлось броненосную лодку во имя спасения садить на ближайшую мель.
— В чем же тогда оказался вред непроницаемых переборок?
— Не будь их, вода разлилась бы по всему трюму, подошла к машинным помпам, Оттуда ее можно было бы без труда выкачивать паровыми средствами, которые берут по семьсот ведер в минуту, тогда как пробоина не давала более пятидесяти ведер.
— Однако эскадра не промедлила оказать «Русалке» нужную помощь. Не так ли?
— Вы правы. Помощь с эскадры не промедлила явиться. Но наш экипаж мог прекрасно обойтись и без нее.
— Как это? Ведь на лодке имеется один-единственный брандспойт. Остальные вместе с людьми для обслуживания предоставили вам другие мониторы.
— Давайте обсудим, что может сделать брандспойт. Он в самом исправном виде берет пять ведер в минуту. А пробоина в один квадратный дюйм на глубине десять футов дает в минуту восемнадцать с лишним ведер.
— Но вода из лодки все же была выкачена общими усилиями. Это достоверный факт, случившийся на наших глазах.
— Факт сей мною не оспаривается. Целая броненосная эскадра смогла дать нам средства для выкачивания по пятьдесят ведер в минуту. Но если бы мы могли пустить в дело центробежную машинную помпу, то помощь с других судов могла не потребоваться.
— Степан Осипович, если бы вам поручили изменить конструкцию «Русалки» для борьбы с водой, то тогда что могло быть предложено?
— Самым простым могли стать каналы в трюме монитора. Чтобы вода из пробоины подступила к машинным помпам.
— Что еще? Пластырь вашей конструкции? - Да.
— Почему только пластырь?
— Потому что железные суда принципиально отличны от прежних деревянных. Там средства спасения от пробоин иные.
— Разве деревянная пробка не спасет броненосец от гибели, как спасала и линейные корабли, и фрегаты-парусники?
— На прежних деревянных судах для заделки пробоин, полученных в сражениях, имелись особые пробки, а в боевых расписаниях выводились юнги, трюмные, конопатчики и плотники. Но одно дело забить пробоину в дереве, полученную от чугунного ядра, другое дело — пробоину с рваными краями в корпусе из металла.
В таком случае надо на первое время подвести под пробоину парус или мат. Ведь помогало же это не раз уже. Вы имеете в виду случаи с «Дмитрием Донским» и «Латником»?
Да. Случаи на императорском флоте известные. Случаи действительно были известные и поучительные Для таких людей, каким был на удивление всем любознательный Макаров. Фрегат «Дмитрий Донской» в кампанию 1869 года стал свидетелем нанесения пробоины пароходу «Бисмарк», когда стоял на" якоре на рейде Порто-Гранде, на островах Зеленого Мыса. Входивший на рейд другой пароход ударился носовой частью в левый борт «Бисмарка». Пробоина оказалось по ватерлинии шириною в 2 фута 8 дюймов и шла, сужаясь, под воду на 7 футов. Вода заполнила корабельный трюм, но намного выше ватерлинии не поднялась и гибелью судну откровенно не грозила. Благодаря этому заделку пробоины экипаж проделал довольно быстро.
Пробоина была закрыта смоленой парусиной, сверх которой положен был плетеный мат, шпикованной стороной к борту. Мат сделали квадратный, со сторонами в 9 футов и с изнанки подшили брезентом. Шкоты он имел цепные. На обделку мата потребовалось десять опытных, проворных матросов, которые трудились трое суток под самым строгим присмотром старшего боцмана.
Авария с «Латником», броненосцем береговой обороны, произошла в кампанию 1865 года, в шхерах Финского залива. Корабль, шедший на полном ходу, ударился о неизвестный подводный камень, который не был отмечен на карте.
Вот как описал операцию по спасению монитора корреспондент Л. Л. газеты «Кронштадтский вестник»:
«...Где можно было забить пробками, замазали салом и проконопатили, как изнутри, так и снаружи. Сало, густо положенный ряд пеньки и доски, упертые распорками в палубу и переборки, составляют наши пластыри и бинты. Кроме того, на время подведен тент, и течь почти уничтожена...»
— Значит, вы, Степан Осипович, стоите за пластырь для заделки пробоин на корабле с корпусом из стали?
— Только за него. Лучшего средства пока не придумано.
— Тогда придется менять обязанности матросов по борьбе за живучесть корабля.
— Непременно. Прислуге пластыря должно быть составлено самое подробное расписание: кому нести пластырь, кому перлинь, кому продевать концы под киль, кому принести тали и куда их закладывать. Короче, люди должны твердо знать свое дело, не переспрашивать один другого, как что сделать, а работать молча, как можно быстрее.
— Речь идет об устранении пробоин?
— Не только. Пластырь годен для устранения течи кингстона, приемного шланга какой-нибудь форсированной помпы, минной трубы. Да мало ли какие могут встретиться мелкие повреждения в корпусе судна.
— Вам уже приходилось в море с такими случаями сталкиваться? Или нет?
— Да, приходилось. Я помню, как корвет «Богатырь» должен был лишний раз войти в док на Маре-Исланде у Сан-Франциско только для того, чтобы вставить пробку в дейдвудную трубу, из которой нужно было вынуть вал для оцинкования.
— Значит, все же пластырь. И еще раз пластырь.
— Только он. Авария «Русалки», как видите, подтверждает мои слова. В противном случае лодка не зимовала бы в Петровском доке для окончательной заделки пробоины.
Но не надо считать, что только авария «Русалки» стала первопричиной появления на свет одной из важнейших теорий в кораблестроении. Молодой моряк умел наблюдать, а главное — анализировать увиденное и прочитанное с пользой для флотского дела.
Еще во время плавания на фрегате «Дмитрий Донской» он стал свидетелем, как на рейде Порто-Гранде германский пароход «Бисмарк» получил небольшую пробоину в левом борту от другого парохода, неумело развернувшегося. Казалось бы, случай не редкий и мало кого из специалистов мог привлечь к себе.
Любознательный же Степан Макаров поспешил на «Бисмарк», чтобы принять участие в спасательных работах, которые длились не один день. Он видел тогда, как десять самых расторопных немецких матросов трое суток изготовляли пластырь. Может быть, еще тогда родилась мысль иметь на судне готовый пластырь его собственной конструкции.
Тогда русский офицер спросил командира «Бисмарка», крайне озабоченного происшествием:
Почему бы вам на такой случай не иметь готовый пластырь про запас?
Не положено. В германском Морском уставе в главах об авариях кораблей о запасном пластыре ничего не сказано.
— А если в таком деле проявить собственную инициативу? Вполне разумную и практичную?
— Наш Морской устав подобных инициатив не предусматривает. На флоте должна быть полная дисциплина...
Макаровское изобретение прошло обсуждение и в Адмиралтействе, в его Кораблестроительном отделении (комитете). На заседании начальствовал председатель отделения генерал-лейтенант Дмитриев, а роль «главной скрипки» играл вице-адмирал Бутаков. Сперва собравшиеся на заседание начальники выслушали самого изобретателя, молодость которого поражала. Макаров писал о заслушивании так:
«Скажу вам откровенно, что я в свою жизнь никогда не говорил так связно и методично, как тут. Я даже сам удивлялся потоку красноречия, который по временам прерывался восторженными похвалами генерал-лейтенанта Дмитриева, председателя».
После объяснений мичмана и вопросов к нему слово взял вице-адмирал Бутаков:
— Надеюсь, что мичман Макаров своими разъяснениями всем нам доставил большое удовлетворение. Вопрос только в том, дозволят ли на старых судах устройство трюмных труб?
Вмешался адмирал Шварц:
— Нам не следует ждать, пока перетонут все суда. Нужно уже сейчас принимать меры!
Слово взял другой член Кораблестроительного комитета Адмиралтейства:
— Разрешите доложить. Меня посылали в Англию для ознакомления с вопросом о трюмных трубах. Я принимаю участие в постройке нашего клипера «Крейсер». Надо будет потребовать применить на нем системы, предложенные мичманом Макаровым.
Слово во второй раз взял деятельный Бутаков:
— С трюмными трубами все ясно: их полезность несомненна. Прошу одобрить и пластыри для заделки пробоин, предложенные флотским изобретателем.
Председательствующий на заседании генерал-лейтенант Дмитриев встал и сказал:
— Кто за предложение мичмана Макарова? Прошу голосовать поднятием руки.
— Все — за.
— Тогда я от вашего имени сердечно поздравляю автора с большим научным успехом...
Бутаковское предложение получило полное одобрение Кораблестроительного отделения Адмиралтейства. То есть официальное одобрение. Идеи Макарова обрели, как говорится, долгую и вполне успешную путевку во флотскую жизнь. Флота как военного, так и гражданского, коммерческого.
Макаровские тетрадки вместе с чертежами автором были переданы в Кораблестроительный комитет и учтены в делопроизводстве Адмиралтейства. Комитет постановил:
— Предложения мичмана Макарова в общих чертах одобрить.
Для Степана Осиповича решение Кораблестроительного комитета Морского ведомства стало большой жизненной победой. Она окрыляла его на будущее и обязывала ко многому. Теперь ему приходилось держать «макаровскую марку».
Так в морской толковый словарь вошел термин «пластырь Макарова». К слову сказать, принятый почти сразу в европейских морских государствах, а потом лишь в России. И то лишь во многом благодаря поддержке авторитетного командующего броненосной эскадры Балтийского моря, прославленного героя Севастопольской обороны вице-адмирала Г. И. Бутакова.
Именно он издал в марте 1873 года приказ по эскадре, в котором в пользу изобретателя говорилось следующее:
«На судах броненосной эскадры в 1870 году было 3 пластыря лейтенанта Макарова, а с 1871 года все суда снабжаются ими...
Польза всегда готового способа закрыть внезапную пробоину на всяком судне очевидна, и доселе нет для этого лучшего средства, как упомянутый пластырь лейтенанта Макарова».
Поскольку приказ был «именным», то на эскадре офицеры окрестили его «макаровским». Думается, что создателю пластыря лестно было слышать такие слова.
События не заставили себя долго ждать. «Пластырь Макарова» впервые нашел свое применение в летнюю кампанию 1870 года. Утром 10 июля пароход «Ильмень» ударился на полном ходу о подводный камень. Судно получило большую пробоину в носовой части и в правом борту и стало быстро погружаться в воду. Пароход спасло то, что глубина не превышала высоту его бортов.
Начались работы по спасению «Ильменя». Первые дни водолазы даже не смогли подойти к пробоине, так как грунт оказался рыхлым, илистым. Только 12-го числа начали спасательные работы. Носовую часть судна удалось приподнять над водой двумя «раздутыми мешками». 15-го числа на пробоину наложили «пластырь Макарова». Затем его усилили подведенным парусом (марселем), сложенным втрое. После этого водолазы смогли заделать подводную пробоину. После необходимого ремонта судно снова вошло в строй.
Вице-адмирал Бутаков был очень доволен, что макаровское изобретение в самом скором времени нашло успешное применение. В приказе, в котором говорилось о серьезности происшествия с пароходом, говорилось:
«Пластырь для пробоин мичмана Макарова пригодился для «Ильменя»...»
Для начинающего офицерскую карьеру Степана Осиповича Макарова это было большой победой, которая окрыляла его на последующие научные открытия, на новые технические новшества. Он (и не только он) понимал и то, что теперь его имя навечно вошло в кораблестроительную науку, в морское дело.
Важнейшее же предложение изобретателя — выравнивание судна затоплением поврежденных и соседних водонепроницаемых помещений — Морской технический комитет едва ли не единодушно назвал великой ересью. Его членов страшила мысль пустить по собственной воле (?!) внутрь «родного» корабля многие тонны забортной воды.
Таких рискованных предложений мировая морская практика еще не знала! Это была уму моряка непостижимая мысль. В Морском техническом комитете обнародование предложения мичмана, известного большинству его членов по серьезным научным публикациям на страницах авторитетного «Морского сборника», вызвало бурю непонимания и «профессионального негодования»:
— Когда и кто? В каком веке и в какой стране моряки по своей воле пускали в корабль забортную воду?
— Неужели этот мичман не знает того, что на любом паруснике малейшую трещину в корпусе конопатят немедленно!
— Пробоину надо заделывать без промедления, а не затапливать соседний отсек!
— Заделать пробоину, откачать воду — и на тебе, корабль снова имеет ровный киль!
— И как только моряку могла прийти в голову мысль по своему уразумению пустить воду в судно, да еще поврежденное, с пробоиной в корпусе?!
— Мичман Макаров, господа уважаемые члены комитета, представил нам в своей докладной записке великую ересь!
Смелость мысли Степана Осиповича зачастую служила главным «препятствием» для воплощения в жизнь его новшеств. Так случилось и здесь. Понадобилось целых 35 лет (!), гибели самого Макарова, позора Цусимы и писем в «синих конвертах» выдающегося русского кораблестроителя А. Н. Крылова, нового председателя Морского технического комитета и главного инспектора кораблестроения, чтобы признать справедливость идеи 22-летнего мичмана Макарова.
Крылов тогда во всеуслышание заявил членам Морского технического кабинета, не согласным с ним:
— Мичман с «Русалки» для мирового кораблестроения и престижа Отечества сделал не менее, чем вице-адмирал Макаров для обороны Порт-Артура.
Главному инспектору кораблестроения возражали не в один голос его коллеги:
— С водой моряки боролись все века. Задача была для них одна — не пускать воду в свой плавучий дом. Иначе гибель.
— А вот Степан Осипович на примере броненосной лодки доказал, что этого врага моряки лучше всего могут победить в собственном доме. Сперва нейтрализовав его там и тем самым спасая судно, а затем откачивая воду обратно в море.
— Но кто же нас поймет на флоте, если мы одобрим макаровскую идею? Кто?
— Только моряки и наука кораблестроения. И в будущем — экипажи спасенных водонепроницаемыми переборками судов...
Особенно действенными в той «войне» настойчивого Крылова против своих подчиненных по комитету оказались письма в «синих конвертах». В них по традиции российского чиновничества рассылались письма о предстоящем ближайшим приказом увольнении получателя с государственной службы. Первые же «синие конверты» возымели свое действие на тех, кому увольнение еще только грозило.
Дельные предложения «излишне энергичного» мичмана, да еще «сомнительного происхождения» доставили столоначальникам Морского министерства массу «ненужных» хлопот. Ведь на каждое письмо им приходилось «дельно» отвечать в установленные свыше сроки. Однако «спасительный выход» в подобных случаях все же имелся. От «беспокойных» корабельных людей в царском флоте избавлялись просто, отправляя их в дальние плавания «проветриться».
Такие океанские походы могли продлиться и год, и два, и три. Смотря куда пошлют корабль-парусник в кругосветку. А за это время воды утекало, как говорится, много. Так поступили и в данном случае.
Осенью 1870 года мичмана Степана Макарова назначают на паровую шхуну «Тунгус», уходившую с Балтики в Николаевск-на-Амуре. Плавание по Атлантике и Тихому океану оказалось не из легких и продолжалось около семи с половиной месяцев. Постоянные ходовые вахты в штормовую погоду дали немало пищи для последующих размышлений о значении морской выучки экипажа и «бодрости» его духа.
На шхуне «Тунгус» Макаров исполнял должность судового ревизора, то есть хозяйственника. В одном из своих писем, отправленных по пути в Россию, он спрашивал:
«Знаете ли вы, что такое ревизор?
Если не знаете, то я вас познакомлю несколько с этой обязанностью. Это старший над комиссаром, над канцелярией, управляющий всем судовым имуществом, словом, вроде келаря в монастыре, то, чем был Авраамий Пали-цын, если только не ошибаюсь.
Приходилось, знаете ли, ходить по разным конторам, штабам, хлопотать, просить, клянчить. Ну, словом, приходилось делать то, чего по доброй воле я никогда бы не стал делать».
При повторной попытке прохода Магелланова пролива паровая шхуна, которой командовал капитан Григораш, получила повреждения: погнулся задний ахтерштевень и сломался горбыль винта. Только с помощью случайно оказавшегося рядом чилийского корвета, взявшего русский военный корабль на буксир, «Тунгусу» удалось пройти Магелланов пролив и встать на ремонт в порту Вальпараисо.
Перед этим на шхуне произошел нешуточный конфликт между командиром корабля Григорашем и мичманом Макаровым. Суть происшедшего Степан Осипович изложил в одном из своих писем:
«...В один прекрасный день командир пригласил нас, офицеров, к себе. Каждый догадывался, что командир хочет повернуть оглобли. И действительно, когда мы собрались к нему в каюту, он разложил перед нами карты Магелланова пролива, рассказал нам путь и, убеждая в невозможности идти далее, просил, чтобы мы выразили свое мнение. Это совещание мне напоминало бывший недавно Великий собор, где папа настаивал, чтобы его непогрешимость была возведена в степень догмата...
Первым должен был высказаться, как самый младший, механик. «Идти далее невозможно», — сказал он. Штурманский офицер тоже сказал, что далее идти он находит неблагоразумным. Дошла очередь до меня. Я заявил, что мы шли чересчур апатично, не всегда пользовались хорошей погодой и ветром; что мы не приложили еще всех наших сил, чтобы провести шхуну. И что к убеждению, что переход через Магелланов пролив для нас невозможен, я приду только тогда, когда не останется ни одной меры, которую мы не испробовали бы!..
Капитан был положительно взбешен и скоро свернул на то, что считает себя не вправе рисковать жизнью полсотни людей, зная наверное, что он подвергнется за это суду, он тем не менее берет на себя смелость повернуть обратно! Последние слова он сказал почти со слезами на глазах.
Жаль становится человека, как подумаешь, что он мучится и страдает ни за что, — или лучше сказать — из-за своей трусости. Это сущий Дон Кихот: малейшее дуновение ветра он принимает за ураган, туча кажется ему предвестником страшной бури, а облака, за которыми он вечно следит, как нарочно ходят по небу по всем направлениям, не давая ему покоя ни днем, ни ночью!..
Сергей Александрович Зарин, тронутый положением капитана и не желая ему зла, говорил мне, что хочет подписать протокол комиссии о «невозможности пройти Магеллановым проливом». Бог его знает! Он человек хороших убеждений, но не тверд в них...
Я же твердо стоял на своем и не хотел подписывать протокол... шхуна вернулась обратно в Сэнди-Пойнт, где командир решил подождать два месяца, — затем попробовать свои силы еще раз...»
В той конфликтной ситуации позиция мичмана Степана Макарова вполне понятна. Он считал истинным позором то, что паровая шхуна «Тунгус», идущая под российским военно-морским флагом, оказалась не в состоянии самостоятельно пройти Магелланов пролив. Тот пролив между Южной Америкой и островом Огненная Земля, который на протяжении нескольких столетий проходили сотни и сотни судов самых различных государств.
Судовой ревизор в присутствии офицеров «Тунгуса» прямо сказал растерянному капитану судна:
— Андреевский флаг должен развеваться в море, а не на позорном отстое в Сэнди-Пойнте.
— Что же мне тогда делать, как командиру корабля, находящегося в опасности? Скажите. Может быть, вы и это знаете, Макаров?
— Знаю. «Тунгус» должен пройти через Магелланов пролив своим ходом...
Во Владивостоке, в штабе Сибирской военной флотилии мичмана Макарова ожидала на удивление приятная весть. Высочайшим императорским приказом от 1 января 1871 года он производился «за отличие» в лейтенанты. Одновременно он награждался за мореходные труды в кругосветке немалой для молодого флотского офицера денежной суммой в 200 рублей. Выдали ему премию «экономные» флотильские казначеи не серебром, а бумажными ассигнациями, покупательная способность которых была ниже «звонкой» монеты.
Столь быстрое производство офицера в следующий чин в мирное время считалось на флоте случаем из ряда вон выходящим. Мичманом. Макаров ходил всего полтора года. Очередное звание он получил по представлению адмирала Григория Ивановича Бутакова, прозорливо видевшего в Макарове великого бойца на море. При прохождении представления по инстанциям едва ли не самую решающую роль сыграла личность Бутакова, его популярность как командира прославленного в годы Крымской войны парохода-фрегата «Владимир», большие заслуги в обороне Севастополя.
Бутаков действительно ходатайствовал за безвестного выходца с берегов Тихого океана, с таким трудом до времени получившего производство в гардемарины. В Морском министерстве перечить настойчивому адмиралу не стали. Ведь речь шла о малом — всего лишь о лейтенантских погонах. Да к тому же для человека «примерного поведением и службой».
Прибыв на Дальний Восток, «Тунгус» стал, по мнению неуемного Макарова, совершать бесцельные прибрежные плавания. Да еще с постоянными проблемами снабжения паровой шхуны углем. Обязанности хозяйственника — судового ревизора и постоянные конфликты по службе с капитаном заставили молодого офицера подумывать над поступившими перспективными предложениями перейти в Амурское пароходство, оставив военную службу.
Поводом для таких размышлений стали встречи во Владивостоке со старым знакомым по плаванию на «Богатыре», тогда гардемарином Генрихом Изенбеком. Оставив флотскую службу, он основал коммерческое «Товарищество пароходства по рекам Амурского бассейна». Пароходы «Товарищества» совершали рейсы и в китайские порты, в том числе в Ханькоу за чаем. Владелец амурского пароходства, хорошо зная капитанские достоинства и богатейший опыт морехода Степана Макарова, рисовал перед ним вполне реальные, увлекательные перспективы после оставления военно-морской службы:
— Степан, ты только осознай факт: не с твоим капитанским и штурманским дарованием ходить провизором на какой-то шхуне. Она же ни корвет, ни броненосец.
— Генрих, я надеюсь, что должность провизора в моем послужном списке не будет последней. Надеюсь, что такая служба продолжительной по годам не будет.
— Но какая тебе может быть карьера на Сибирской эскадре. Здесь-то и больших кораблей нет.
— Они еще будут. А чем у тебя в товариществе можно увлечься мне как моряку?
Многим, скажу откровенно. Получишь пароход постройки последних лет. Новейшее коммерческое судно, на котором все топки в исправности. И с углем проблем нет. Команду подберешь сам — я тебе в этом доверяю.
— Но ходить только по Амуру — для меня это не перспектива. Ведь я мореход с опытом.
— Про тебя, Степан, я давно все знаю. Будешь ходить из Николаевска в китайские порты за чаем. Брать придется и другие купеческие грузы.
— Генрих, дай мне подумать. Все же надеюсь, что у меня по службе все уладится.
— Подумай хорошенько. Но поверь мне, что жизни тебе на «Тунгусе» не будет. Так что становись, Макаров, гражданским капитаном парохода...
Скажем прямо, к счастью для России, такого не произошло. В декабре 1872 года лейтенанта Макарова срочно вызывают в Санкт-Петербург. По бесконечному сибирскому тракту, по санному пути, в лютые морозы, он спешно выехал с амурских берегов на берега невские. Он торопился в столицу, ожидая нового назначения и интересной для себя службы.
Еще по пути в Санкт-Петербург Степан Осипович из газет узнал о своих новых научных победах, то есть о применении вновь и вновь его пластыря. В Финском заливе, недалеко от Кронштадта, была спасена благодаря его изобретению железная баржа с плавучей баней. Ее команда не справилась с самым малым переходом, когда барже было приказано переменить место стоянки.
Большой шум вызвало в 1871 году столкновение фрегата «Адмирал Лазарев» с фрегатом «Адмирал Спиридов». Первый из них, считавшийся по конструкции корпуса образцом «непотопляемости», получил серьезную пробоину и лег на борт, начав быстро заполняться водой. От вполне реальной гибели новейший корабль спас подведенный «пластырь Макарова», благодаря которому поступление забортной воды в трюм совершенно прекратилось.
Свою эффективность пластырь показал и при спасении монитора «Лава». Там пластырь удалось подвести под пробоину ниже ватерлинии всего за три минуты! В борьбе за живучесть броненосного судна в условиях открытого моря о таком можно было только мечтать.
Вице-адмирал Григорий Иванович Бутаков в официальном документе рекомендовал макаровский пластырь «Обществу подания помощи при кораблекрушениях». Было такое в старой России. При этом Бутаков ссылался на всем хорошо известные случаи использования пластыря на русском флоте. И на то, что он мог спасти от гибели знаменитый «Атлантик» — трансатлантический пароход линии «Уайт-Стар» , получивший смертельную пробоину от удара о скалу. Позднее, разбирая все эти случаи, Степан Осипович на служебном заседании укажет на причины случившихся аварий:
— Несчастий можно было избежать при одном условии, соблюдении правил борьбы за живучесть корабль. Это есть часть морской культуры.
— Но разве команды не боролись за живучесть «Атлантика» или «Адмирала Лазарева»?
— Боролись, но как? Те переборки, которые должны быть непроницаемы, пропускали воду. Двери, которые следовало закрыть моментально, запирали более пяти минут. И вообще, в экипажах никто не знал, каким образом суда тонут.
— Значит, в этом причины случившихся аварий?
— Да, только в этом. В конструктивном изъяне кораблей и слабой обученности моряков на случай аварии судна. Такое на войне может дорого обойтись любому флоту.
— На войне?!
— Да. По-моему, уж ежели воевать, то воевать не тем, кто больше людей перебьет, а тем, кто возьмет уменьем действовать храбростью.
— Чем, скажите, воевать?
— Воевать быстротой, сметливостью и знанием своего дела. Только этим добывается победа...
В столице лейтенанта Макарова, прибывшего в Санкт-Петербург на несколько дней раньше «графика», ожидала приятная новость: он поступает в распоряжение адмирала А. А. Попова. Россия, как и все морские державы, строила броненосный флот. Новая государственная кораблестроительная программа начиналась с «поповок» — броненосцев с круглыми корпусами.
Относительно их практического использования на войне существовало два толкования. В первом случае эти броненосцы предполагалось использовать как корабли огневого боя с действительно мощным артиллерийским вооружением. Но сам их автор видел в них плавучие форты, которые усиливали собой береговые батареи. Применения же на войне (Русско-турецкой 1877-1878 годов) круглые броненосцы-«поповки» так и не нашли. Вернее — боевого применения им на флоте Черного моря было просто сложно найти.
В течение последующих четырех лет лейтенант Степан Макаров разрабатывал водоотливные средства для броненосных кораблей. За это время он стал ведущим специалистом по вопросам непотопляемости одетых в броню кораблей. Именно в те годы будущий создатель первоклассного русского ледокола «Ермак» в совершенстве освоил кораблестроительное дело.
На страницах популярного «Морского сборника» появляются новые научные работы Степана Осиповича, привлекавшие внимание не только специалистов, но и самую широкую читательскую аудиторию. Примечательно то, что макаровские статьи иностранные морские агенты (военно-морские атташе) в столице изучали самым пристальным образом. Они переводились, и «выжимка» из них, как конфиденциальная информация, отправлялась в европейские столицы. Говоря иными словами, посольская разведка черпала немало ценной информации из научных публикаций русского лейтенанта.
«Морской сборник» печатает не только новые «публикаторские» работы, но и очередные макаровские идеи. Все они оригинальны и новы. Что стоит, например, только одна идея о «водяном корабле». Макаров писал:
«Надо, чтобы люди видели, что такое пробоина, как вода бьет через плохо закрытые двери, почему необходимо должным образом задраивать горловины и прочее. До сих пор мы учим трюмному делу рассказом; пора, однако, начать учить показом».
В те годы осуществить свою идею о создании учебного «водяного корабля» Макарову не удалось. Но в военно-морских флотах будущего такое учебное судно станет неотъемлемой материальной частью процесса обучения военных моряков и по сей день. Лучшего тренажера в обучении моряков борьбе с водой, борьбе за живучесть корабля морская наука и практика пока не придумала.
Под макаровские «водяные корабли» используются отслужившие свой век подводные лодки и эскадренные миноносцы, плавучие базы и просто вспомогательные суда военного флота. Именно на них сегодня обучаются борьбе за живучесть в реальной обстановке экипажи надводных и подводных кораблей. Лучшего учебного судна флотские новаторы пока не нашли.
Труды лейтенанта Макарова не остаются незамеченными. При своем звании он награждается по представлению все того же адмирала Г. И. Бутакова двумя орденами — Святого Станислава 3-й степени и Святой Анны 3-й степени. Два ордена, полученные в мирное время с интервалом всего в три года, свидетельствовали прежде всего о личных достоинствах награжденного. И его несомненной полезности Российскому Императорскому военному флоту.
К слову сказать, такие орденские награды порой «высвечивали» службу в двадцать и больше лет очень многих флотских офицеров. Особенно тех, кому по разным причинам так и не удалось побывать на войне или быть на ней, но не отличиться в боях.
Лейтенант командируется в австрийскую столицу Вену на Всемирную промышленно-техническую выставку, где с успехом экспонируется пластырь «системы Макарова». Интерес к нему там был немалый. В мировом океане становилось все больше паровых судов, а значит, и больше случаев кораблекрушений. Мореходы разных стран мира искали способы борьбы с авариями. Главными врагами для них продолжали оставаться вода и ветер, хотя больших парусников становилось все меньше и меньше.
В те годы лейтенанту Степану Осиповичу Макарову приходится много плавать на Балтике — на корвете «Гридень», фрегате «Адмирал Спиридов», эскадренном броненосце «Петр Великий». Учебные походы совершались один за другим. Корабельный офицер совершенствует свою и без того огромную личную морскую практику, которую успешно начал осваивать в двенадцать мальчишеских лет.
Проводятся успешные испытания водонепроницаемых переборок на фрегатах «Адмирал Чичагов» и «Адмирал Спиридов». Сослуживцы только поражались удивительной работоспособности Степана Осиповича, его самоотдаче службе и морским наукам:
— Надо подумать и о личной жизни. Ведь нельзя же всего себя отдавать флотскому делу.
— А если оно любимое? А если дело спорится? То тогда как мне поступать?
— Надо соизмерять полезное с приятным.
— Пока у меня такое не получается. А вот задумок на будущее накопилось страшно много. Успеть бы только их в дело воплотить.
— Успеешь, Макаров. Ведь ты же такой неуемный трудяга. Тебе ли не успеть...
В те годы служения на Балтике в личном макаровском дневнике, который едва ли не каждодневно полнился авторскими откровениями и сокровенными мыслями, появляется и такая запись:
«Работа по части непотопляемости — не видная, результаты ее скажутся только после аварии...
О наградах и карьере я никогда не мечтал и не буду мечтать».
В этих словах был весь Макаров, верный, говоря громким словом, ратному долгу и российскому Отечеству. Иначе бы он не стал тем человеком, да еще в ранге флотоводца и полярного исследователя, который вошел в российскую историю, в мировую историю военного флота и в историю двух больших войн — Русско-турецкой 1877-1878 годов и Русско-японской 1904-1905 годов. Одной — на Черном море, второй — на Тихом океане.