8 янв. Рождество большевикам удалось-таки сорвать совершенно, по крайней мере — внешне. Разрушение церквей, занятие их под картошку, превращение в клубы, снятие колоколов, изгнание из квартир священников, лишение их возможности покупать хлеб даже по повышенным ценам, давление на служащих («подписка» о закрытии церквей), вовлечение детей (дети приглашались в анкетах указывать, ходят ли они в церковь, и если ходят — добровольно или «по принуждению» родителей; дети приглашались приносить в школу иконы для публичного сожжения и т. д.), — все эти приемы завершились введением «непрерывки» и «пятидневки», чем сбито самое понятие о празднике и уничтожена возможность общения людей.

Наконец, по невежеству, увидя в елке религиозный институт, запретили продажу и устройство елок, а кстати, т. к. торговля вся почти насильственно сосредоточена в советской кооперации, устроили так, что к праздникам лавки были пусты, нельзя было достать ни пряников, ни сладостей, ни закусок, ни вина.

И вот, надо было видеть русскую толпу людей, ходивших по магазинам и порою довольно открыто возмущавшихся этим намеренным игнорированием интересов граждан. Тут-то и стало видно, что только насилие ничего не поделает. Внешнее торжество полное — ну, а внутри? Для вящего торжества вчера, в день Рождества, утром можно было видеть, как на Страстном монастыре молотком сколачивали какие-то остатки церковного облика колокольни; нынче втянули туда огромную решетку, вероятно для каких-либо озорных надписей или рекламы.

По провинции тоже дан лозунг. Отовсюду телеграфируют о дружных постановлениях закрыть церкви, снять колокола, сжигать иконы и т. п.

По Москве были маскарадные шествия («карнавалы») антирелигиозного характера. Не знаю, правда ли, что при этом пользовались предметами богослужебного культа.

За границей страшное возмущение по этому поводу. Но — это «внутреннее дело», вмешиваться нельзя. Это не то что Сакко и Ванцетти!

* * *

Люди, приехавшие из деревни, говорят, что крестьяне достаточно равнодушны к религиозным утеснениям (за исключением сектантов) и даже «охотно» идут в коллектив, уступив давлению и объясняя свое поведение так: «м. б., оно и лучше будет, продам все свое, войду в коллектив, там работы 8 час., хлеб давать будут, не все ли равно»? Власть старается только приостановить предварительную распродажу и «забой» (sic!) скота, доходящий до полного уничтожения всякой живности.

* * *

Раболепие, готовность забегать вперед, предать — все это достигло невероятных размеров и производит омерзительное впечатление. Тут нужен был бы Тацит. Примеров не оберешься. Газеты ежедневно приносят их массами.

Ныне обрушиваются, напр., на старый русский алфавит и готовы заменить его латинским, доказывая, что русский алфавит подлежит уничтожению, ибо им пользовался старый порядок для внедрения религии и т. д. Ну, а латинский алфавит? И легко ли будет только что приобщенную к грамоте многомиллионную массу переучивать по-новому? И так ли просто будет создавать знаки для сложных звуков, для всех наших ч, щ, ш? И станет ли изучение языка от этого легче?

Другие распластываются, чтобы показать финансовое усердие. Неловко говорить о 4-м займе индустриализации, так начинают кричать о займе коллективизации (!).

Третьи вдруг сорвались и лают на ЦЕКУБУ, которое, очевидно, мозолит глаза. Нельзя же допустить, чтобы части интеллигенции жилось немножко приличней. Алчно лязгают зубами, стремясь захватить добавочную площадь, попутно обливая помоями цекубистов, среди которых, действительно, много еще ученых и притом прежних, ибо новых-то ведь и нет!

* * *

Вернулся Чичерин. Говорят, «уговорили» его приехать из политических соображений, а то на западе уже поговаривали, что он не хочет возвращаться. Его приезд совпал с началом процесса Беседовского (не явившегося, конечно).

20 янв. Когда-нибудь потомки наши будут дивиться чудовищному варварству наших дней в СССР. Мир содрогался, когда во время войны распаленные враждою народы уничтожали города, а порою с особым садизмом и памятники старины (немцы — Лувен, Реймс). Что же сказать про правительство, которое спокойно, обдуманно, с затратой больших средств, стараясь придать энтузиазм и праздничность разрушению, уничтожает ценнейшие, никому не мешающие памятники? Кирпич, так добываемый, обходится втридорога даже при чудовищно вздутых ценах нынешнего производства. И то же творится всюду от имени рабочих, крестьян, «народа», «общественного мнения» и т. д. В Питере с гордостью пишут о «первосортной меди», которая получится… от монферрановских колоколов, снимаемых с Исаакия. Почему бы не добыть первосортное полотно из холстов картин XVIII в. или чудесную фарфоровую пыль из мейссенских статуэток?

* * *

Торжествующий Хам (увы, его в самом деле выпустили и поощряют порой под видом «выдвиженцев») заявляет себя решительнее. На днях в одном совещании о специалистах один партиец заявил: «нам не нужны специалисты, которые целиком и полностью не идут с рабочим классом; пусть они знают, что они будут биты не только исторически».

* * *

Ходят слухи, что в Академии приступлено уже к арестам. В частности, арестован будто бы историк Платонов, заведовавший библиотекой и Пушкинским домом.

«Известия», 19 января.

СНОС СИМОНОВА МОНАСТЫРЯ

22 января в 9 часов утра, в Ленинской слободе организуется грандиозный субботник по сносу Симонова монастыря. В ночь на 22 часть стены и основание колокольни будут взорваны, затем кирпичи и камни будут разобраны и сложены. В СУББОТНИКЕ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ СВЫШЕ 5 ТЫС. ЧЕЛОВЕК. Работа будет заснята на кино-фильм. По окончании субботника, в 2 часа дня, состоится митинг, на котором предполагается выступление членов правительства и партии. По случаю массового субботника райком ВКП(б) и райсовет Пролетарского района (Ленинской слободы) выпускают однодневную газету в количестве 18 тыс. экз. под названием «За дворец пролетарской культуры».

НА МЕСТЕ ТЕРРИТОРИИ СИМОНОВА МОНАСТЫРЯ ВЕСНОЙ 1930 Г. БУДЕТ ЗАЛОЖЕНА ПОСТРОЙКА ДВОРЦА ПРОЛЕТАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ. Дворец будет готов через полтора года. СТОИМОСТЬ ЕГО БУДЕТ СВЫШЕ 5 МЛН. РУБ.

22 янв. Огромные полотнища поперек улиц: «сбором утильсырья увеличим свой экспорт». Государство решительно вступает в борьбу с мусорщиками. На улице слышен такой разговор. Некто, типом дворник, дружественно перекидывается с мешочником-мусорщиком. «Ну, что, не поймали тебя»? — «Нет, ушел». Явно, что осмотр бедняками мусорных ям возведен уже в «экономическую контрреволюцию».

Сегодня «мобилизированы» комсомольцы, домоуправления и еще кто-то — собирают утиль, т. е. бутылки, кастрюльки и т. п. И прежде было общество «пожертвуйте, что вам не нужно», собиравшее хлам и на него воспитавшее множество детей. Но, чтобы государство строило (в нормальное время!?) что-нибудь на отбросах —?

Порою доходит до комизма. Примеры из жизни:

1) Школа собрала «утиль», наняла извозчика за 2 р. 50 к. и сдала утиль, получив за него 1 р. 60 коп. по расценке.

2) В «городе», где-то в Черкасском что ли переулке, принимают обувную рвань в каком угодно виде по 2 коп. (!) за кило!!!

Не напоминает ли это бюрократической переписки, с затратой бумаги, марок, писания, сургуча и т. д., для взыскания недоимки или недоуплаты в 2 коп.?

* * *

И еще одно, кажется, в истории еще небывалое явление. Бывало поголовное истребление завоеванных завоевателями; бывало предание всех в рабство: бывало положение крепостных, зависимых целыми миллионами, но и за ними оставались некоторые права. Впервые в Советском Союзе открыто провозглашается (см. особенно выступления Сталина) отступление от развития принципа постепенного приближения к равноправию и принципиальное изничтожение целого класса общественного, всех тех, кого угодно назвать кулаками, капиталистами и т. п. И притом их со всем их родством, восходящим и нисходящим.

Так, открыто отказывают их детям в возможности получать высшее образование и т. д.; отказывают им не только в политич. правах, но в жилье: им не продают продуктов (так с духовенством) и т. д. и т. д. Словом, 10-миллионная, примерно, масса людей обрекается изничтожению.

* * *

30 янв. С каждым днем все гуще. В печати уже пущена в оборот мысль о запрещении частной практики врачам. Ежедневно целыми страницами печатают о местных крестьянских постановлениях: отнять у кулаков инвентарь и имущество, а их выселить. Местами на этой почве убийства. В ответ — расстрелы группами, по 3–5 человек.

В Москве воспрещен колокольный звон. Провизии нет. В быв. магазине Елисеева пустуют даже яблочные стойки. Сегодня была зернистая икра, миноги, да отпускали по 1 лимону на покупателя.

В Европе — мы скандалим. Требуем выдачи Беседовского. В Париже судили брата наркома Литвинова (когда-то агент-распространитель «Искры», времен раннего Ленина) и еще двух евреев за мошенничество: они на 200 тыс. фунтов надавали векселей — в сущности настоящих, ибо Литвинов имел право и печать для их выдачи. Присяжные оправдали их, ибо, видимо, хотят нам пакостить и тоже стали на «классовую» почву. С Америкой — кисло. В Англии — обвинение нас в пропаганде. Немцы возмущены тем, что мы жалуемся на таможенные трудности со стороны немцев при ввозе наших продуктов. Подумаешь, что мы открыли двери для других! «Пятилетка», по общему мнению, проваливается. — Вышинский (с университет. образованием) торжественно заявляет, что пролетариат не услышит больше в университете церковных слов ректор, декан, а вместо них — знакомое по фабрике: директор.

БЫВШИЕ МОНАСТЫРИ И ДВОРЦЫ ПОД КУЛЬТУРНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ.

СНК РСФСР предложил НКпросу и всем исполкомам проверить историческую ценность всех бывших дворцов и монастырей, чтобы выяснить возможность использования их помещений для учебных и социально-культурных целей. Эта работа должна проводиться с привлечением широких масс трудящихся через профессиональные и другие общественные организации.

КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН В МОСКВЕ ЗАПРЕЩЕН.

В ответ на массовые требования со стороны общественных и рабочих организаций о запрещении в Москве колокольного звона президиум Мособлисполкома и Моссовета запретил колокольный звон в церквах Москвы. Наблюдение за выполнением этого постановления возложено на административный отдел.

* * *

Недостаток самых необходимых продуктов (люди часами ждут, не появится ли какой-нибудь товар — сыр, мандарины, колбаса, лимоны или миноги, безразлично — и тут же, в густой очереди, разбирают все). На этой почве вспыхивают самые фантастические предположения, иные из которых, впрочем, близки к осуществлению. Говорят, что будут отобраны у частных лиц пишущие машинки (несчастные переписчицы в истерике), как уже отняли в большинстве зубоврачебные кресла; то говорят, что отберут рояли, ибо их не хватает для дарований из рабочего класса; наконец, толкуют об уничтожении денег и замене их какими-то бонами.

Действительность только поощряет подобный расцвет фантазии. Вчера напечатано чудовищное по своей «новизне» постановление ЦИК'а СССР о полной конфискации, по желанию местных властей, всего имущества кулаков с выселением их из пределов районов коллективизации. А т. к. последняя, по идее, должна захватить вскоре всю страну, то это равносильно истреблению физическому многих миллионов людей со всем их потомством. И тут же этическое добавление: конфискованное имущество кулаков вносится в колхозы в качестве взноса бедняков и батраков.

Как же после этого не поверить тому, что все духовенство предполагается сплошь выселить из Москвы, дабы затруднить ему приезд и совершение богослужения…

Зато устраиваются курьезные коммуны. Одна называется: «Шесть лет без Ильича», предполагая, очевидно, каждый год менять числовое слово в своем названии. Другая, в черноземном мужицком районе, зовет себя именем немецкой коммун. газеты: «Роте Фане». В числе юридических новшеств — ссылка по суду, со всеми оттенками, какие были у прежнего «Положения об усиленной охране 1881 г.», которое, хоть и обновлялось ежегодно, все же считалось всегда мерой чрезвычайной, а потому временной.

Газеты каждый день дают что-нибудь новенькое. Сегодня, 3-го, открыто говорится, что Восточный институт отныне «по существу комвуз», а готовит он разных агитаторов для стран востока — Индии, Японии, Турции и т. д.

Наркомздрав открыто проповедует классовую медицину, т. е. лечение рабочих, а не других. На практике уже делаются выводы, и поговаривают о запрещении, врачам частной практики, что достигается очень легко: аптеки не будут выполнять рецептов без особого штемпеля.

В Академии Наук «кричат» на весь мир о единственном правильном методе, диалектическом, обругивают религию и «всякий идеализм», издеваются над «буржуазной» наукой и провозглашают, что Ленин был великим физиком, правда, не по специальности, но тем не менее…

А вовне — скандал за скандалом. Если два дня молчат об Англии, то с Францией совсем неблагополучно. Там оправдали теплую компанию из брата Литвинова и др. Очевидно векселя, им выданные, извне были правильны, ибо он имел право их выдавать. Черт знает, что такое.

Наверное так же оправдают и берлинских червонцеподделывателей на том основании, что корысти у них быть не могло, ибо червонцы везде (кроме СССР) не более, как бутылочные ярлыки; и след., их подделка, вредная для СССР, является политическим актом, средством политической борьбы. Вероятно, обвиняемых для приличья просто вышлют из Германии.

9 февр. Вслед за парижским оправдательным приговором — берлинский. Немцы оправдали трех немцев, участников процесса о подделке червонцев, и амнистировали обвиняемых грузин. Газеты наши полны негодования и видят в приговоре акт «классовой ненависти», — подразумевая, вероятно, что мы у себя руководимся принципом классовой любви?

* * *

Все силы брошены на посевную кампанию, куда гонят партийцев и комсомольцев, рабочих и учителей, и просто всякую интеллигенцию. Глухие слухи говорят о том, что кое-где избивают и чуть ли не убивают апостолов. Газеты бьют тревогу о недовыполнении заданий, о головотяпстве, о снятии с работы ряда должностных лиц на местах, — и рядом ликующие о грядущем, наконец, и в деревне социализме под руководством класса-вожака, пролетариата. К этому ликованию всюду грозно уничтожающие ноты (и акты) по адресу кулака. Такова знаменитая речь Куйбышева («Известия», 5 февр.), такова сегодня статья Уншлихта, где заглавие — «Оборона», а суть — пропаганда социализма в деревне.

И в этих же газетах «гримасы» жизни. Сегодня, напр., распоряжение не возвращать паев кулакам, которых выгоняют из кооперации. Или объявления с отречением от религии, с отречением детей от родителей.

12 февр. Очевидно ad captandam benevolentiam Europae [чтобы получить благоволение Европы], или, лучше говоря, для заметания следов, снимаются из состава учебных заведений при ЦИКе все пропагандистские и готовящие агитаторов учебные заведения: Коммунистич. Универс. трудящихся Востока, китайский университет, Коммунист. Универ. Нацменьшинств Запада, — все они передаются: первые два — Обществу по изучению народов Востока, а третье — Обществу по изучению народов Запада! Можно будет официально говорить, что не правительство готовит агитаторов.

Неожиданно объявляется, что президиум МОСПС признал необходимым в виде пая на кооперацию взять по месячному окладу заработной платы, погашая его вычетами по 2 % в месяц, — т. е., иначе говоря, на пять лет пайщик становится закабаленным в уплате вычетов. Как всегда, эта «признанная необходимой» мысль передается на «обсуждение» рабочих и служащих.

* * *

По слухам, в Рязанской губ. голод и сыпняк. То же сообщают из Астраханского района.

* * *

В утешение говорят, что ответственные большевики не спят ночей, поняв, куда они влезли. Но, утверждают они, выхода не было. Изъятие хлеба у крестьян показало, что в следующем году крестьяне не дали бы хлеба (недосевом прежде всего). Следовательно, надо было взять дело в правительственные руки принудительно, — отсюда коллективизация. Но и она обеспечивает в лучшем случае лишь зерно. Мяса, яиц, масла совершенно не будет. Их, в сущности, нет и сейчас. Месячную выдачу масла для детей начали 10-го февр., вм. 1-го, растит, масло обещано к 20-му. Мяса часто не дают вовсе. Пошла уже конина. Яиц давно нет. Детям выдаются, но тухлые часто. Молоко исчезло.

Но вопрос, получится ли и зерно-то.

* * *

И все, все — за границу. В реорганизованном Госторге есть даже отдел Антиквариат (рядом с Маслоэкспортом и Лесоэкспортом). Еще короткий срок, и у нас не останется т. наз. культурных ценностей.

Пример хозяйничанья: на Кавказе научные учреждения усиленно культивируют рыбу и достигли больших успехов в разведении сигов, форели и т. п. И что же? Самим учителям и понюхать не дают этой рыбы. Ее замораживают на месте и везут — в Ленинград, по дороге перемораживая еще раз в Ростове. После нового морожения в Питере, рыбу, завернутую поштучно в пергамент, направляют в Германию, Францию и Англию. Чего стоит один провоз на 2500 вер. жел.-дорожного пути? Хоть бы возили через Батум, но там нет холодильника.

* * *

В Европе — во Франции, в Германии, в Чехо-Словакии, отчасти и в Англии — острое нерасположение к нам. Показатель — оба приговора, в Париже и Берлине, по делам, связанным с векселями торгпредства и с подделкой червонцев. Мы негодуем. А тут и китайцы вывертываются, доказывая, что никаких уступок, кроме как по жел.-дор. делам, они в Харбине не делали.

* * *

Ipse dixit. [«Сам» сказал]. Сталин «ответил» на 10 вопросов, заданных свердловцами. Эти, конечно, из центра поставленные вопросы и по обдуманию освещенные ответы являются директивами. Смысл такой: обирание кулаков в деревне пока не значит, что будут обирать и в городе, ибо город был уже обобран, а кулаки — впервые. — И везде формула: Партия и правительство ставят себе задачей…

16 февр. В «Известиях» напечатано поразительное «интервью» «заместителя местоблюстителя патриаршего престола и его синода» группой (?) журналистов. Вопросы поставлены лукаво, ответы — на языке газетчиков, исполненные признания полной свободы религии у нас, вплоть до заявления, что даже церкви закрываются порою по постановлению самих верующих(!). И все это на посрамление европейцев и всякого западного духовенства, вплоть до папы, поднявшихся на защиту христианства.

Редкий документ! Вот по таким источникам писать позднее историю.

25 февр. За первым интервью последовало второе, данное тем же Сергием «группе иностранных корреспондентов». Все это напечатано. Вопросы похожи на то, о чем вежливо могли спросить иностранцы. Ответы — уклончивы, вплоть до извинения всего происходящего и до утверждения, что если некоторые церкви закрыты, то по желанию самих верующих. Опять тот же мотив!!

Разговоры об этих интервью (теперь ждут еще обещанного послания к пастве) очень большие. Одни утверждают, что никакой подписи не было, но иерархи должны молчать, дрожа за себя и за участь церкви. Другие подчеркивают, что Сергий (прежде архиепископ финляндский) был всегда чиновником и только. Он и тут делает политику. Утверждают, что за согласие на эту подпись отпустили 200 арестованных священников. Наконец, были и столкновения паствы со своими водителями. Рассказывают, что в Палашах верующие после всенощной имели крупный разговор с одним из подписавших — Питиримом. Во всяком случае, и здесь правительство, принципиально ни с чем не считающееся, добилось своего: получило чуть ли не благодарность за хорошее отношение к церкви и верующим.

Другая сенсация — займы. Несколько дней в газетах печатались «требования» рабочих слить все займы в один — «Пятилетка в четыре года», хранить облигации в организациях, не сбывать их и т. д. И правительство быстро решилось. Опрокидывая все свои обещания (займы на много лет, хождение их свободное, прием в уплату за налоги и т. п.), рискуя в корне подорвать всякую веру в свои кредитные операции, правительство остановило продажу займов, решило их объединить в один общий, развязало себе руки в смысле выпуска дальнейших облигаций в безграничном количестве. Займы уже сняты с котировки. Почуявшая недоброе публика хлынула в банки, и за два дня много было спущено займов. Вчера уже было поздно. Но публика сбывает теперь другие займы, берет деньги из сберегательных касс. Словно какой-то «вредитель» нарочно разваливает все.

А денег действительно нет, нечем платить рабочим и — колхозникам, которые ложатся новым огромным бременем на казну. Работают везде потрясающе скверно, и на фабриках, и в колхозах. Вывозить стало нечего. И, вопреки сталинскому обещанию не разорять всех горожан, опять поползли слухи о «неделе сундука», о всеобщем изъятии одежды (для продажи в пустых магазинах) и всяких ценностей — для пополнения казны и вывоза за границу.

Недурно было бы казне через своих агентов скупить займы по дешевке. Многие сейчас удовлетворились бы, получив % 20–25 за свои облигации.

Можно ждать всего.

28 февр. Еврейские раввины (минские) «от себя» написали письмо в редакцию, где говорят о непреследовании еврейской веры и евреев в СССР. Позиция их выгоднее, чем у православного духовенства, — они могут усиленно указывать на «гонения» при старом режиме, они честно могут говорить о том, что евреям лучше. И, думается, совершенно соответствует истине их утверждение, что не было расстреляно ни одного раввина. Да, это не то, что священники.

Сегодня и Рыков беседовал с иностранными корреспондентами, утверждая, что не знает случая расстрела священника «за веру» и что проповедь учения о непорочном зачатии и о превращении вина и хлеба в «кровь и тело» не подвергается преследованию у нас…

11 марта. За две недели краски сгустили еще. Сталин дал отбой: отбирание коровы признал перегибом и чрезмерным усердием коллективизаторов. Результат: коров стали отдавать, а с тем вместе начался массовый выход из колхозов, развал их; местами — угрозы коллективизаторов, принужденье мужиков к лесозаготовкам и т. п. В городе массами появились исчезнувшие было молочницы… С мест известия (устные) самые ужасные. Ничего не готово, орудий нет, хозяйство в полном разладе, скот перерезан, муки, переживаемые сотнями тысяч не только кулаков, не поддаются описанию. Какая-то злая рука замесила кашу — но остановка, сделанная в эти дни, опять оттягивает развязку.

Вовне — идет что-то похожее на мировое желание придушить советские эксперименты. Жмут экономикой — отказываются покупать наш вывоз, ссылаясь на то, что бросовые цены у нас применяются для подрыва общей экономики, что дешевый лес — результат «арестантского» труда наших ссыльных. В Париже суд налагает арест на торгпредство — по иску в 10 000 дол. к бывшему Добровольческому флоту, за который правительство наше, его получившее, не хочет отвечать и т. д., и т. д. Самое бесшабашное давление на умы, травля ученых, всюду находимое «вредительство» с печатанием в газетах подписанных (несомненно!), но страшных признаний во вредительстве, взяточничестве и т. д. Разгром Академии Наук, процесс украинских самостийников (акад. Ефремов и К°), процесс высших чинов магистратуры Узбекистана (официально обвиняемых в «разложении», на деле, говорят, повинных в национализме и желании отделаться от центрального руководителя), надвигающийся голод, судорожно перебиваемый изредка выбрасываемыми на рынок маленькими партиями колбасы, рыбы, макарон, апельсинов и т. п. Невеселое житье.

На трамвайной площадке пара молодежи, он и она, служащие, разговаривающие о своей малограмотности и беспомощности в ученьи, тут же делятся новостями; спокойно, без всякого политического сознания, она рассказывает ему, как у них в учреждении неделю тому назад получено известие об отходе из колхоза 8 % участников, а теперь — новые сведения: ушло 50 %, причем мужики «ходили шествиями, носили белые флаги и кричали — долой колхозы, да здравствует советская власть».

Фольклор. — частушка:

Galgenhumor. На юбилее своем Сталин повторяет свое утверждение, что за революцию он готов отдать свою жизнь капля за каплей… Голос из публики: почему такой медленный темп?

10 марта. Вчера дальнейшее: большое заявление ЦК ВКП «О борьбе с искривлением народ. линии в колхозном движении». Заявление превращается в распоряжение, в приказание — изменить некоторые «приемы» колхозной политики. Твердили о том, что партия — одно, а правительство — другое, и вот партия заменяет правительство, распоряжается за него. И всего курьезнее, что правительство молчит. А изменения важные: только что твердили (и подтверждали это «беседой» с митроп. Сергием), что никаких религиозных преследований у нас нет, а тут вдруг признаются, что были насильственные закрытия церквей против воли населения; указывается, что «за издевательские выходки в отношении религиозных чувств, крестьян и крестьянок (значит, издевательства были, и религ. чувство не просто «пьянство», с которым всячески надо бороться!) привлекать «виновных к строжайшей ответственности» (!).

Молочницы кричат, что это «папа римский потребовал». Давление несомненно, но чье: папы римского (иначе — запада) или мужичков (т. е. «экономики»?). А в конце концов, не в обоих ли давлениях экономика?

* * *

Предусматривает ли какая бы то ни было «теория» политической экономии создавшееся у нас хозяйственное положение? Люди из-за отсутствия основного стимула — интереса — работают отвратительно (не говорю об энтузиастах и идеалистах, такие среди большевиков должны быть), а созданные таким ленивым темпом продукты труда мы сбываем втридешево за границу, дешевой конкуренцией убивая там определенные отрасли. Примерно: вм. 1 часа работы идет 5 час., итого — впятеро, да продаем втрое дешевле, итого в 15 раз производительность труда ниже. Удивительно ли, что при всем «бурном» темпе нашей экономики мы нищаем с каждым днем. Вертимся, измочаливаем людей, а толку никакого.

28 марта. Фольклор.

1) В уборной «Дома крестьянина» б. губернского города черноземной полосы на стене помещено четырехстишие:

2) Деление народонаселения страны:

* * *

Вчера Енукидзе поместил (для Европы?) статью о перегибах в толковании избирательного закона. Цель статьи — показать, что выгоняние из квартир лишенцев, изгнание их детей из школ и т. п. — «перегибы». Важно признание, что все это было; ну, а во-вторых, где гарантия, что этого дальше не будет?

Европа же все волнуется, молится, — и ни с места. Лучше бы уж не волновались, ибо, конечно, никакое «вмешательство» не имеет смысла да и неосуществимо.

* * *

Около б. магазина Елисеева продавец газеты «Безбожник» выкликает: «невероятные зверские проделки (!) римского папы, который сжег на костре 1800 человек». Что отразилось в голове этого выкликателя и его слушателей?!

* * *

Показатели экономической петли:

1) Художественным хранилищам прямо дается наказ «выделить» на продажу ценностей на столько-то миллионов золотом. Подобные наказы получили: Румянцевская библиотека, петербургские дворцы, Эрмитаж и т. д. В Эрмитаже уже «взяты на учет» (а по другим сведениям уже проданы): «Елена Фурман» Рубенса, «Собесский» Рембрандта, «Уортон» Ван Дейка и друг. Из редких книг есть такие, что проданы по 25 000 руб. за экземпляр.

* * *

Напутствуя вузовскую молодежь, отправляемую в Сибирь на лесосплав, т. Угланов (Моссовет) заявил, что Сибирь должна дать миллиард экспортным лесом, 40 % всего вывоза (кажется, цифры гласили так). Посему рекомендуется не бояться ни правых, ни левых уклонов, сносить мельницы и всякие предприятия, если они будут мешать сплаву; за неимением барж и связок, лес будет по Оби и Иртышу сплавляться прямо вплавь, а посему будет летом прекращено всякое судоходство по этим рекам.

* * *

Аресты продолжаются и не видно плана в них. Как-то просто хватают разных людей, кажущихся не советскими, долго держат, а потом высылают и разоряют. Почти не слышно об отпускаемых. Кто попал — изымается из оборота.

* * *

Затевается Волгострой, на Самарской Луке, сильнее Днепростроя в 21/2 раза. Пахнет сотнями миллионов… И строить можно дешево, ибо рабочие руки стоят гроши: за 1 р. 10 к. можно иметь массу чернорабочих, что равняется 19–20 коп. золотом, и это на своих харчах, которые, впрочем, организуются правительством за дешевую плату, — за счет дешево отнятых у мужика припасов, — какой-то circulus viciosus! И все же стройка — самое дешевое дело. Вот только оборудование дорого, и на него уходит все.

Расчет: за границей здание стоит 2/3 и машина — 1/3 расхода; у нас здание — 2/7, машина — 5/7.

И потом — у нас никуда не годные рабочие. Где уж тут стать «индустриальным» государством.

7 апр. Пока идут разговоры о том, усидит на месте Сталин или не усидит; от него или не от него идет зигзагистая политика; даст ли эта политика что-нибудь интеллигенции, или давление будет продолжаться, — пока все это так неустойчиво, твердым остается одно: ГПУ строится надолго, рассчитывая, очевидно, «подготовлять социализм» десятилетиями, поколениями, если судить по необычному размаху строительства у этого ведомства, соорудившего чуть ли не 10-этажные корпуса на месте бывшего дома Пожарского с 3-ей гимназией. Размах большой!

Апрель. После сталинской статьи «Головокружение от успехов» ждут «успехов от головокружения», но их что-то не получается.

Сумятица полная. В газетах усиленно обсуждают «перегибы», доказывая, что на местах неправильно поняли указания. Почуяв «ослабление» линии, жизнь начинает кое в чем «пробуждаться»: вдруг, напр., опять заторговал с рук Охотный ряд, появились мужики с курами, яйцами и творогом, впрочем быстро вытесненные евреями, которые и тут как-то изловчились перехватить торговлю в свои руки. И вдруг (ок. 13–14 апр.) «разогнали» Охотн. ряд, отодвинув его в Обжитный пер., а потом и совсем прижав. Это, говорят, «политика»: сейчас Страстная неделя, так чтобы не было видимости Пасхи и предпраздничного торга.

* * *

Чуть не ежедневно печатаются «льготы» колхозникам, «единоличникам», которые превысят запашку. Тем же, кто не посеет, имея землю, придется платить налог, а землю отнимут и т. д., и т. д. Видимо, получится недосев изрядный. На обывателе это отражается пока урезкой белого хлеба, а «после праздников», т. е. после 1-го мая, обещают сокращение вообще хлебного пайка. Вместо мяса обещают банки с консервами.

Кто правит — неясно. То говорят о союзе Сталина с Рыковым, то о каком-то «посрамлении» Молотова, то о сумерках Сталина, о том, что будто его не то били, не то ранили в заседании секретариата. Но «пока паны дерутся…».

Финансовое положение очень плохо. Распродаем помаленьку все. От будто бы состоявшегося вывоза партии золота (за неимением валюты для уплаты обязательств) газеты отрекаются. На торговлю нашу покушения серьезные: все чаще на рынке появляются экспортные товары: (спички, папиросы, масло и т. д.), т. е., следовательно, почему-то не вывезенные или возвращенные. Дело с займами (о них вдруг перестали говорить), по-видимому, повелось так неудачно, публика так напугана, что поговаривают о непринуждении в этом деле и т. п.

На западе двойственно: во Франции — несомненный нажим; по двум делам суды положили секвестр на торгпредское имущество, в 30 и 31 млн. франков, в одном случае не без участия Литвинова младшего. Зато в Англии дела у нас идут «успешно», т. е., по-видимому, англичане готовы еще раз попробовать иметь с нами дела при обещании нашем платить, — о последнем хоть глухо, но все же проговариваются в английской печати (у нас — одни отражения этого). С Германией какие-то нелады. Защищая свое хозяйство и уже не нуждаясь в нас политически (вернее, оценив невысокое наше политическое значение теперь), немцы повышают пошлины на ввозное сырье, особенно сельскохозяйственное, отказываются у нас покупать и т. д.

В Польше порою пахнет каким-то авантюрным стремлением к захвату Украины (она им нужна как рынок для польской промышленности); но поляки глупцы, не умели вести терпимой национальной политики. У нас же знаменитый процесс украинских сепаратистов (Ефремов и К°) идет как-то вяло, никто им не интересуется, даже печатать о нем стали мало и притом мелким шрифтом.

К великой досаде нашего правительства, Испания хочет уничтожить монополию у себя советской нефти, введенную при диктаторе Ривере, как уничтожаются там многие из его предприятий. А мы, негодуя, отстаиваем сделки «диктатора»!!! «Бытие определяет сознание»!

Никакой уверенности в жизни и быте нет. То поощряют застройщиков, то их же обирают. Соблазняют возможностью жить прилично, чуть посвободнее, а потом уплотняют. Поощряли было мелкое судоходство, и вдруг (не в бешеной ли досаде на полный провал рыбной путины, из-за которой полгода назад в Астрахани расстреляли многих, поощрявших «частника», без него же сейчас провалились с позором) сегодня — национализация мелких речных и морских, особенно моторных судов с бесплатной (как великодушно) их передачей в НКПС.

В области религии то же самое. Огромные «антипасхальные» афиши с объявлениями о спектаклях, концертах, кино и танцах в течение последних дней Страстной и Пасхи; снимание колоколов; запрещение звона; дальнейшая ломка церквей в Москве. А в Коломенском — уже звонят. В деревнях открывают закрытые было церкви. Правда, в Вологде в них настроены нары в несколько этажей, где живут ссылаемые кулаки с семьями, с сыпняком и всеми прелестями.

* * *

Огрубение общее ужасно. Стоит попасть на заседание профсоюза или домового собрания при самом разнообразном составе жильцов, — не увидишь ничего, кроме кепок и платочков, не услышишь ничего, кроме беспардоннейших инсинуаций против отдельных лиц, причем это поощряется, как полезная самокритика.

Живые примеры: 1) на собрании жильцов рабочий «отводит» кандидатуру какого-то гражданина, предупредив, что его «разговор слуховой» (!), т. е. он не знает этого гражданина, а слыхал о нем; минусы такие: не нашего класса, а вроде как из помещиков (кандидат — еврей!!), служит бухгалтером и дочь его поведения легкого (!!). Никто не останавливает гражданина, так рассуждающего, бабы даже находят, что насчет дочери надо расследовать (!!).

2) При чистке в библиотеке какого-то высокого учреждения предлагают удалить библиотекаря — профессора Университета, как лжеспециалиста (не прошел библиотечных курсов), а старушку одну за то, что она придворная дама, — служила 30 лет на Императорском фарфоровом заводе, состоявшем в ведомстве Императорского двора. Когда пытались разъяснить последнее, чистильщики пробовали аргументировать так: «служила, знаем, как служила! небось была хозяйкой этого самого завода».

* * *

Удивительно ли, когда директор гимназии, по-нынешнему, «зав. трудовой школы», партиец, типографский рабочий, (выдвиженец) пишет квитанцию (видел сам): «получено от 4 групе напоеску» (т. е. на поездку «бригады в подшефную деревню»).

14 апр. Сегодня застрелился Маяковский. Вероятно, драма личного распада, но какой удар для власти!

23 апр. К прежним словесным лжам прибавляются все новые: давно уже придумали «военизацию», чтобы не говорить «милитаризация», которая пахнет империализмом; теперь говорят «коренизация», когда хотят сказать, что местный аппарат, напр., Украины должно создавать из местного, коренного населения, — но почему это не национализация.

* * *

Колбасу по степени съедобности делят не без остроумия на три сорта.

1) Высший сорт — 1-я конная имени тов. Буденного (сейчас есть такие юбилейные марки в честь 1-й конной дивизии).

2) Второй сорт — имени Склифасовского (институт скорой медиц. помощи).

3) Третий сорт — (после конины и верблюжатины) — из тракторятины (поломанных тракторных частей).

* * *

Известия о севе тревожные даже по официальным данным. «Единоличник», по-видимому, уклоняется от засева, боится, да порой и не имеет чем засевать, ибо в колхозной передряге был обобран и вернулся на голое место. Мало того, это разорение толкает сейчас многих к возвращению в колхозы, о чем газеты трубят громко, не объясняя причин этих возвращений.

* * *

И опять глухие слухи о войне, опровергаемые официально и на западе, и даже в ближней Польше. А между тем военные расходы Польши до того выросли, что надо либо разоружаться на две трети, либо — losschlagen [все распродать], совсем как это было с Германией в 1914 г.

А как ответим на это мы? Едва ли найдется «энтузиазм» для защиты нынешней власти. Найдется ли здоровое национальное чувство отбиваться от поляков, — или мы сведены будем к Руси Ивана Грозного, с тем чтобы уже долго не подняться?

Июнь. Хозяйство наше, судя по отзывам сверху, «бурно» растет, мы «гигантскими шагами» идем к социализму, «темп» нашего роста обгоняет всю капиталистическую Европу и Америку. На образец — речь т. Коссиора на харьковской партконференции 28 мая 1930 г.

«Совершенно бесспорно — и это отчетливо видно всякому, что мы с вами сейчас находимся в полосе еще небывалого, величайшего размаха социалистического строительства. Это строительство мы ведем с колоссальным успехом, ведем победоносно».

Признавая, что сейчас два вопроса — мясо и товары, оратор от вопроса о хлебе отмахивается так:

«Год-два назад главным вопросом у нас был вопрос о хлебе… К сегодняшнему дню мы добились в основном разрешения проблемы хлеба. А сейчас коллективизация… хлебную проблему разрешает полностью и целиком. Это совершенно бесспорно». (Хлеб в Москве скверный и по карточкам; муки нет; в провинции его и вовсе не дают; цены на муку аховые; вывоза за границу, в сколько-нибудь значительных размерах, давно уже нет).

«Среди (новых) трудностей — трудности с мясом и товарами дают себя чувствовать; остальные не так мозолят глаза» (а строительные материалы, а шерсть, а кожа, а хлопок, а гвозди, а мыло, а папиросы, а химич. товары, а лекарства???).

Относительно мясного кризиса пояснение такое: «В 1926 г. на Украине мы превысили в отношении животноводства довоенный уровень всего только на 7 %. В то же время городское население увеличило потребление мяса и мясных продуктов вдвое. Деревня также начала больше потреблять мяса». (В городах — карточки, обязательные постные дни, полное отсутствие ветчины, колбасы, сала и друг. мясных продуктов, а деревня сплошь вегетарианствует, если — не режет скот вынужденно, чтобы не прослыть кулацкой). «Вот вам и вся арифметика», — торжествующе заявляет оратор.

«Теперь о товарах. Трудности в этой области также являются предметами спекуляции (?) наших внешних и внутренних врагов». Следовательно, нехватка признается, но — и она объясняется «бурным» ростом потребления, оно выросло на 50 % будто бы (пока что это выражается в общей раздетости и разутости, одинаковой как в городе, так и в деревне).

Напечатанный в газете текст этой речи не сопровождается пометкой: бурные овации, все встают и поют интернационал.

* * *

Теперь бытовое отражение этих успехов. Т. к. везде условия жизни и прокормления очень плохи (даже в Питере недавно только поставлена проблема «довести питание до уровня Москвы» — тонкая ирония!!), то Москва перенаселяется не по дням, а по часам. В ней уже считают 2 300 000 жит., а через два года ожидают 2 800 000. Жилищные условия в этом наиболее обслуживаемом центре все более портятся. Застроены все сараи, на старых крепких зданиях, уродуя их архитектуру, воздвигают новые этажи, иные церкви снабжают «этажами» и приспособляют под учреждения; водопровода не хватает, и он, и канализация постоянно «лопаются». Обнищание, предвидимое на много лет, повело к расширению тротуаров за счет проездов, — конный транспорт почти уничтожился, автотранспорт приватный не развивается, толпа прет по улицам невероятная, — серая, грязная, грубая. Город весь разрыт, и, пользуясь дешевизной рабочих рук (за 1 р. 20 к. – 1 р. 50 к., т. е. в сущности за 20–25 коп. можно иметь толпы неквалифицированных рабочих, а если им дать 11/2 ф. хлеба и какое-нибудь горячее хлебово, то можно даже кичиться социальной заботливостью), всюду делают хорошие мостовые (дело тормозится лишь нехваткой цемента, асфальта и мраморной пудры, и т. п.).

Товаров в лавках нет никаких. Похоже на 1919 г., но тогда по крайней мере «рассыпную Иру» продавали в изобилии, а сейчас — кризис с папиросами! Можно видеть длиннейшие очереди у будок и даже у продавцов-моссельпромщиков. Хозяйственная политика по отношению к табаководам (их всячески теснили налогами и хищническим приемом лучшего табаку по ценам второго и третьего сорта) принесла свои результаты: нет табаку, нет даже махорки. В провинции и на окраинах так уже давно, еще с прошлой осени, в Москве все это резко сказалось теперь.

Такой же кризис с мылом. Простое мыло исчезло давно, его малыми дозами дают по карточкам. Туалетное еще прошлым летом продавалось свободно. Среди зимы уже не отпускали дюжинами. Потом стали давать по куску, наконец — нет мыла вовсе.

Иллюстрация — разговор в трамвае, едущем на окраину.

Пролетарий, при проезде трамвая мимо длинного хвоста за папиросами, замечает вслух; «до чего дожили, побрить нечего». Военный из современных, в форме, с кубиками, счел нужным вступиться: «Папиросы — неважно; табак ведь признан вредным, так что м. б. заминка с ним дело полезное, м. б., даже это делается сознательно, — многие курильщики отучатся от табаку за время отсутствия его». Пролетарий: «Ишь ты, а вот мыла нет, это тоже приучают, чтобы без мыла обходились»? Военный: «Ничего подобного, мыла сколько угодно; если где его не дают, это знак плохой работы кооперации». Пролетарий: «А по-твоему, Москва плохо кооперирована»? — «Нет, конечно, хорошо. И у нас, напр., в Замоскворечьи все есть, кооперация доставляет на дом все необходимое. Я сам вчера получил 5 кусков мыла на дом». — «Да если, ты говоришь, мыла много, на кой же ты его запасаешь-то»? Военный прекращает разговор и глядит в окно, а пролетарий торжествующе заканчивает известным русским рассказом о том, как цыган совсем было приучил лошадь не есть, да она только издохла…

Товаров нет, безразлично — привозных (их не ввозят из-за валюты) и отечественных (их, очевидно, делают слишком мало), несмотря на то, что цены выросли ужасающе и покупатели берут всякую дрянь, какая только появляется на рынке. Сейчас нет следующих товаров:

1) йода, хинина, глицерина, нафталина, аспирина;

2) мыла туалетного;

3) никакой мужской обуви, даже холщовой;

4) никаких подметок; ставить их берется только «коопремонт», только по кооперативным книжкам и сроком через 4–6 недель (явная насмешка над людьми, у которых давно уже водится всего одна пара обуви).

Из съестного: нет сыра, колбасы, муки, сметаны, творога и мн. др. Яйца стоят 1 р. 70 к. десяток; масло (хорошее) 4 р. 50 к. вологодское; яблок нет вовсе; апельсин стоит один 2 р. 50 к., лимон — 90 к.-1 р.

Это приводит к вопросу о падении рубля. О его твердости, об индексах цен никто давно не говорит даже в официальной печати. Примерно 1 р. равен 15 коп., но эта цена — условная. Особенно фантастично обстоит дело с одеждой. Бельевых тканей никаких давно уже нет. Но изредка выдают по карточкам, только членам кооперативов, а иногда и только рабочим по одной паре (sic!) кальсон.

С денными рубашками обстоит так: их вовсе нет, но вдруг появляется партия, однако очень маленьких, детских почти размеров. Объяснение: прежний заготовщик знал, что на сотню рубашек надо 5 % малых, и 5 % очень крупных, остальные — на разный средний рост. Теперь, в социалистич. соревновании, какая-нибудь Москвошвея готовит 50 % малого размера, заведомо ненужного для рынка, зато фабрика показывает, что она сделала 110 сорочек из материала, отпущенного на 100!!

Костюмы в продаже бывают по 29 руб. (это то, что прежде стоило, примерно, 3–4 р.), либо по 120 р. (соотв. прежнему рублей на 18–25). Брюк — не достать. Но есть по 69 р. за пару, примерно, прежние руб. в 7–8 из русского материала.

Финансовое ведомство прямо заявляет, что, ввиду изничтожения частной торговли и отсутствия этого источника доходов, приходится ввести «классовое» начало в торговлю кооперативную, т. е. отпускать иные товары по утроенной и упятеренной цене для «классового врага».

В магазине б. Елисеева картина сейчас такая: в отделе рыбном до недавнего времени торговали папиросами; теперь — пусто. В большом отделе фруктов — теперь «весенний базар цветов». В отделе кондитерском — детские игрушки и изредка немного сквернейших конфет. В парфюмерном — одеколон, но нет мыла. Торгует один винный, ибо в колбасном изредка жареная птица по 6 руб. за кило. И только в задней комнате торгуют по карточкам хлебом, сахаром, когда он есть.

Иностранцы (особенно посольские) заказывают по телефону, и им отпускают сыр, икру (она 26 р. за кило!!!), семгу, осетрину и т. п.

В Охотном ряду, после манифеста Сталина о головотяпстве, появилось было все, по высоким, правда, ценам. Мужички-торговцы сильно вытеснены евреями и грузинами, но торговля все же шла. Под предлогом антисанитарности и недоброкачественности товаров Охотный перевели на Цветной бульвар, в опустевший рынок (почему тут товары будут доброкачественнее?). Торговцы заняли пустые, заброшенные лари-будки. Но уже объявился «человек с портфелем», который начал записывать и описывать. По всей вероятности, разбегутся.

А огурец стоит 40 к., и не всегда его найдешь (огородников тоже так обобрали и стеснили, что огородничество сгинуло под Москвой).

Даже презервативы (58 коп. за 1/2 дюжины, очень грубые, и больше не дают, как любезно сообщил один молодой человек) в резиновом магазине предмет очереди, правда, пока не выходящей за пределы самого магазина. Но что будет, когда хвост окажется на улице и домашние хозяйки начнут подходить с вопросом: «а что дают»?

* * *

Снаружи вся видимость работы. Все заняты, мечутся, пишут проекты, всех дергают нервами, никому не дают сидеть на месте, постоянно снимают с работы, даже учреждения все перемещаются, сливаются, переименовываются, больше того — в помещении каждого учреждения вечные переносы касс, столов, вешалок, приемных с места на место. И все это — впустую. Строят заводы, здания, учреждения, и правильно делают: труд дешевый, был бы материал, строить выгодно; но — построенные заводы либо оказываются не на месте, не имеют сырья, либо вовсе не нужны. Вовсе не выдумка, когда в Казахстане с огромными затратами создают завод для разработки будто бы обнаруженного на месте свинцового серебра, а в конце концов обнаруживается, что там не серебро, а цинк. То же и с другими делами. Кричали о курской магнитной аномалии. Сулили необычайные выгоды. Потом замолкли. Извлечение магнитного железа из таких глубин оказалось невыгодным, если не невозможным. К тому же на Урале железо, не эксплуатируемое, чуть ли не наружу валяется. Бросили аномалию, занялись Магнитостроем, где создается даже какой-то особый, новый социалистический город Магнитогорск. Недавно по газетам прошли вести о том, что там сплошные нелады и неудачи, «срывается» (любимое слово!) все начинание.

Сколько было разговоров о Волго-Доне! Даже папиросы были такого наименования. Забыв, что Петр Великий носился с этой мыслью, ругали «гнусный царизм», который «тормозил» хозяйственное развитие страны. Теперь вдруг смолкли: денег не хватает, да и технически что-то ошиблись насчет уровня воды в обеих реках.

Цифры иногда попадаются самые неожиданные. Вдруг, например, в газете по индустриализации читаешь, что вместо намеченных на развитие Урала 1,8 млрд, рублей решено бросить до конца пятилетки (т. е. на 2 года, ибо осталось всего 3 г., а мы пятилетку совершаем в 4 года) 5,5 млрд. Почему не 10 или не 3??

Нередко, размахнувшись на грандиозное предприятие, забывают о его использовании. Разные электрострои, с огромным напряжением средств созданные за последнее время, в большинстве пока убыточны, ибо работают в 1/2 или в 1/3 своей возможности, энергию некуда девать, энергия создана, не вызванная определившимся спросом на нее.

Очередной тяжелый экономический провал — распад концессий (иностранных, ибо русских не бывает). Уже провалился Мологолес (во главе был б. канцлер Вирт), с ним разверстались прилично, хотя, по-видимому, немцы свернулись, успев слизнуть все, что было удобно к вывозу, и отказались от работы, — когда надо было врубаться вглубь, подальше от рек. Со скандалом закрылся карандашник Гаммер (американский еврей из быв. русских евреев), потом трикотажник Альтман (австрийский еврей), судя по отчетам в газетах наживавший до 60–80 %, из которых половину брало сов. правительство, — брало с кого? с населения (конечно). Потом разные другие, не говоря уже о Чиатурах (марганец!).

Сейчас со скандалом рушится Лена-Гольфильдс. Назначили третейский суд. Тем временем у нас стряпня-процесс «вредителей», закончившийся осуждением нескольких лиц из администрации концессии и очернением других, к счастью для них находившихся уже за границей. После этого концессионеры сознательно стали отходить от дела, а потом и совсем его бросили, конечно, уже не щадя интересов советского правительства, которое растерялось, ибо на него падает ответственность за тяжелое положение далекой окраины (Якутия!), казавшееся обеспеченным благодаря концессионеру, который так некстати оборвал все дело.

Едва ли у иностранцев явится охота идти на концессии. А американские инженеры или мостители московских улиц работают за высокую плату и, конечно, без всяких вложений, привезя только несколько крупных (на наш масштаб) машин.

* * *

Капиталистическая и буржуазная Европа, по-видимому, начинает новый этап экономической борьбы с СССР. Германия провела у себя усиленные пошлины на зерновые и пищевые продукты, ввозимые из СССР (для Польши та же Германия дает иные, льготные тарифы) и одновременно облагает вывоз некоторых товаров из Германии в СССР. Объяснение они дают такое: бросовые цены (dumping), по каким идет наш вывоз, приводят к тому, что наживаются немецкие спекулянты (там нет монополии внешней торговли), которые, беря наши товары дешево, продают их выгодно для себя, но дешевле конкурентов, тем сбивая всю торговлю, подрывая и немецких сельских хозяев с их продуктами, и других поставщиков — венгров, румын, поляков, которые не могут продавать так дешево за счет своего населения, как это делает советское государство, отнимающее продукты у русских потребителей. Ну, а соответственное обложение вывозимых из Германии товаров имеет в виду подорвать хищническую торговлю ими в СССР, ибо наша монополия закупки делает то, что цены на привозные из-за границы товары назначаются прямо произвольные.

Наши внешнеполитические отношения носят характер достаточно кислый. В газетах жизнь всего мира почти не находит отражения. Пишут об отдельных скандалах, с удовольствием размазывают беспорядки, волнения, «революционные движения» и т. и. Но, напр., о постройке Апеннинского туннеля или Транссахарской жел. дороги — ни звука; о нашем же «Турксибе» печатают очень много.

Ни САСШ, ни Чехо-Словакия, в свое время нас не признавшие, не собираются, по-видимому, сделать это теперь. Ждут чего-то. С Англией ведутся переговоры, и наш представитель даже приехал в Москву с осведомлением, очевидно, о ходе этих переговоров. Но осязательного пока мало. Правда, газеты не так уж сплошь ругают Англию, прекратились и карикатуры. Но Индия — под газетным обстрелом. И немудрено, что такое отношение дает повод английскому парламенту чаще, чем нужно было бы, говорить о русских делах.

С Францией совсем нелады. Занятая сейчас реконструкцией, материально оправляющаяся, даже опять разбогатевшая и стремящаяся денежно влиять на всю Европу, глубоко буржуазная Франция, естественно, видит в СССР, с его беспокойными устремлениями, естественного своего врага-подрывателя. Иные у нас думают даже, что возможна комбинация: Франция и ее спутники Чехия и Польша — в столкновении с СССР и его союзниками, Германией и Италией!! Италия идет своим путем и всячески дразнит Францию, причем Муссолини усвоил тон Вильгельма II. А Польша — ее не поймешь: и хочется, и колется. Но темного в наших отношениях с нею очень много. Ведь до сих пор (июнь!) не разрешен вопрос о бомбе, найденной чуть ли не 26 апр. в дымоходе советского посольства. Мы опять подали ноту, это было третьего дня оповещено в газете, без сообщения самой ноты, которую, следовательно, могут знать в Европе все, но не мы.

Польские вожделения вертятся около Украины. Поляки сманивают ее освобождением от Москвы. Если бы не глупое увлечение поляков национализмом и католицизмом, их попытки могли бы очень и очень сопровождаться успехом, ибо Украина охотно отдавала бы свой хлеб за польские промышленные продукты (как это было при монархии в России). А большевики нелепой религиозной политикой словно облегчают полякам их дело: ведь, прикинув, украинец может придти к выводу, что хуже не будет.

* * *

Сейчас, пока что, заволокло отдаленные горизонты: Индия, Китай. Погибает или погибнет европейская культура, смытая поднявшимися массами Азии? Все та же тема, которая волновала всех с рубежа XIX и XX в., от проникновенного Соловьева, до поверхностно-хвастливого Вильгельма II. СССР, во всяком случае, этой темы не боится: прошлого он знать не хочет, отрывает людей от него, а будущее — ?

* * *

Политика на так наз. «просвещенском фронте» ведется в том общем тоне, в котором непонятна основная движущая пружина: на знамени — стремление к «бесклассовому обществу», на деле — преследование «до седьмого колена» всех, кто связан по происхождению с общественными группами, отмененными революцией, и тупое стремление выдвинуть на места, где требуется в широком смысле интеллигентность, такие особи, — которым она недоступна. Забывается «естественный отбор», забывается всякое естествознание, игнорируется целесообразность, только бы обеспечить «классу-гегемону» господство во всех верхах сложной жизни страны. И. как всегда, разумеется, лишь «примазавшиеся» умеют пролезть — вместе с пролетариатом — в высшие школы, где потом и стараются подладиться.

В Университетах, кстати сказать, расформированных и превращенных в какие-то группы «производственных», а попросту — чисто и узко прикладных технических школ, и в специальных высших учебных заведениях социальный состав считается «неблагополучным», если там не 80–90 % рабочих. Подбор такого состава дается недешево. С этой целью не пускают подготовленных молодых людей, зато вербуют разные «тысячи» из рабочих, партийцев, приспособившихся, часто уже солидного возраста, таких, которые сами и 10 лет назад, когда могли это сделать, не стремились к науке. На них затрачивают средства, их учат со скрежетом зубовным терпимые учителя из прежних педагогов, им дают стипендии, а их семьям, если они женаты, назначают пайки, их с огромными усилиями «втягивают в учебу» (какая гнусная терминология), «законтрактовывают», т. е. всячески связывают по окончании курса, потом учат через силу (множество туберкулезных, массовые самоубийства и постоянные нервные расстройства), нагнетательно вгоняют в них науку, делая ударение исключительно на прикладное, избегая теорий, не допуская углубления… И тех, кто кончает, называют новыми людьми. На деле, одни из них становятся интеллигентами, что-то постигают в науке, невольно отрываются от серой массы своего класса, другие, не восприявшие науки, либо выбиты окончательно из колеи, либо самоуверенно считают себя на все пригодными, — и вот последняя категория и есть величайшее зло. Из них теперь вербуются «деканы» и начальники учебных заведений, «главки», директора фабрик и институтов и т. п.

Вот историйка одного высшего учебного заведения, уже сменившего несколько подведомственностей, но получающего субсидию от казны. Эго Высшее инженерное строительное училище (кажется, так, в просторечии ВИСУ): в тяжелые годы недопускания интеллигенции, в 1927–28 гг., создалась группа человек в 20 молодежи из генеральских, помещичьих, купеческих, духовных семейств. Т. к. все они прошли недурную школу и хорошо готовились в «вузы», выдержали отлично испытания туда, но оставались за флагом «по социальному признаку», то решили заниматься сами. Пригласили двух студентов в консультанты и принялись изучать математику, физику, химию. Дело пошло хорошо, энтузиазму было много, подготовка и умственные данные достаточные. Группа разрослась до 100 чел., потом выпросили себе где-то разваленный сарай, выскоблили, вымыли и выкрасили его, продолжали занятия — и на этой стадии были замечены. Оценили их коллегиальность, самочинность, пошли хорошие слова — «коллективно», «собственными усилиями», «по-советски» и т. п. Группу решили приютить, дали ей приличное помещение, а для полного упорядочения начали «орабочивать», влили что-то 70 % «рабочих от станка». И что же? Сейчас это «вуз», занятия — в здании наркомата [?], но — из первой сотни энергичных создателей этой школы остались — 5 (sic!). Остальные вычищены по социальному признаку.

В средней школе «унтер» Бубнов строит программы, гвоздь которых в политехнизме. Школа превращается в какую-то мастерскую, где учат «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь»; окончивший такую школу в 17 лет должен, по словам программы, занять любое место, столяра или слесаря, все равно.

Даже Академию, казалось бы, прежде всего научную лабораторию страны, превращают в конгломерат прикладных институтов, задача которых создавать ценности (в прямом смысле слова) для страны. Уже обречены на новое изничтожение или естественное отмирание такие отрасли, как славистика, византийство, палеография, филология вообще и т. д. Состав академиков пополняется в области гуманистических наук подозрительными фигурами, и только в естествознании и математике дело обстоит несколько лучше (там не пускают тех, кто где-либо высказывался по общим вопросам философского характера).

* * *

Курьезный характер носят подчас рецензии о книгах.

В одной разносится автор из своих, впавший в неслыханные ереси, не донести о которых до сведения властей рецензент не считает себя в праве. Как же, в книге говорится о прегрешениях «против каузальности и даже диалектики». «Как, даже диалектики»? — восклицает рецензент: значит автор позволяет себе «ставить диалектику после каузальности?» и дальше в том же духе.

Другая рецензия (из «Вечерней Москвы» в конце мая) обнаруживает, что коммунистическая академия выпустила книжку, проверенную полдюжиной «ученых секретарей» академии и патентованных марксистов (теперь говорят чаще «ленинистов») и содержащую утверждение, что политика 1919 г. и еще больше колхозная политика наших дней является дальнейшим развитием идеи военных поселений Александра I и Николая I. Картина!? Автор, в сущности, не далек от истины, — но надо было сказать, вероятно, что это диалектический процесс — формула, которою прикрываются всякие проявления расправы и деспотизма, когда они совершаются коммунистич. руками.

* * *

Фольклор.

1) Мать твою догнать и перегнать! (приспособление «пятилетки» к привычной формуле отечественной митирогнозии).

2) Менжинский (ГПУ) упрекает Куйбышева в слабых достижениях в области хозяйства. Куйбышев объясняет неуспех: кабы у меня столько было инженеров, сколько у тебя (намек на истребление и заключение всяких «спецов»).

3) Различие между кооперацией и добберман-пинчером: а) у доббермана нет хвоста, у кооперации — есть; б) у доббермана есть яйца, у кооперации — нет; в) у доббермана есть …, у кооперации ни … .

Поражает отсутствие черешен и клубники, обычно изобильных об эту пору. Уверяют, что черешни вывалятся за границу, ибо все должно дать валюту. Через год обещают лучшую жизнь. Но ведь наши платежи валютой за оборудование рассрочены на ряд лет, следовательно, и в будущем году и дальше — будет все то же.

* * *

Специалисты по отдельным отраслям производства говорят об огромных достижениях у нас. Но — все, что мы производим, мы продаем задешево за границу, чтобы завоевать себе рынки какой угодно ценой и чтобы получить валюту, которая вся ухлопывается в тяжелую индустрию, развернув ее, мы сразу начнем сами строить машины и создадим, на костях нынешних людей, могучую индустрию вообще, которая будет обслуживать и нас (т. е. наших преемников) и успешно конкурировать с другими странами.

Мы, например, создаем на востоке (Персия, Турция) прекрасные чулки, изящный трикотаж, великолепные конфеты, сахар, вина и т. д. Даже Англию, будто бы, дразним дешевыми бумажными тканями, — не станет же Англия от нас загораживаться таможнями!!

* * *

Почему-то ждут сенсации от предстоящего XVI съезда партии. Поговаривают, что может произойти своего рода «кемализация» всего дела: «вождь» покроет собой все — уже откровенно, отбросив все «аппарансы».

* * *

Кажется, не будет ошибкой сказать, что попытка строить социализм в отсталой стране резко расходится со схемой Маркса, представлявшего себе социализм возможным в стране высоко индустриализованной.

У нас идет дело навыворот: вопреки ходу развития мы хотим создать «мощный пролетариат», создать промышленность, ценой неслыханных страданий масс, потом создать социализм на искусственно созданной базе. Но тогда (если это удастся), где же закономерность, где правильность марксизма, диалектики и т. п. теоретических построений?

И еще: сейчас мы не только строим у себя, но и роем у других, чтобы свалить ненавистный капитализм в мире, допустимы все средства. И вот мы бросовыми ценами не только на сырье, но и на фабрикаты сбиваем цены везде, внося расстройство в чужое хозяйство, подрывая капиталистов, но и их производство, а следовательно, и возможность оплачивать рабочих, способствуем там разоренью рабочих, безработице и т. д. — всё с единственной целью и там вызвать волнения и революцию. И мы здесь, голодая, мучаясь, терпя вечное насилие, этой ужасной ценой добиваемся упадка жизни там, — все для того, чтобы одержала верх чья-то концепция, ложно, но, надо сознаться, злобно и хитро построенная.

И наш народ, страдая сам, вгоняет в страдания и другие народы. Какая же цена такому народу?

21 июня. Из «Коммунистической Академии» выведены (sic! термин, применявшийся прежде к трактирным дебошанам) три лица, подозреваемых во всяких ересях. Про одного из них Ленин еще в 1928 г. сказал, что его учебник можно взять за основу, но… с разными оговорками. Опираясь на этот отзыв, Покровский воскликнул: «еще в 1923 г. Ленин так сказал, мы тогда же должны были выкинуть этого автора, а мы это делаем только теперь». О, холопство!

* * *

Калинин в одной из речей накануне съезда аргументирует: везде в буржуазном мире перепроизводство, безработица, кризис; у нас нехватка продукции, значит, у нас нет кризиса, это здоровый рост.

* * *

Все гадают о съезде: все ли удалось придавить, пройдет ли все гладко, или где-нибудь прорвется и выйдет потасовка?

* * *

Самоуверенный тон газетных передовиц и речей на собраниях становится все решительней. Подчеркивается полная победа на сельскохозяйственном фронте, ставшая возможной благодаря бурной индустриализации и энтузиазму рабочего класса, руководимого твердой рукой «первого ученика» Ленина и великого теоретика ленинизма — Сталина.

* * *

Глухие слухи о бесчисленных казнях крупных специалистов. Щадят лишь тех, кто «сознается» во вредительстве. В чем дело? Для чего это нужно?

24 июня. На Кавказе что-то неладно. Сообщают, что 8-го июня в Пятигорске повторилось кисловодское происшествие: город был захвачен горцами. В Пятигорске[?], будто бы, 10 дней «не было советской власти». Поезд с ехавшими с Тифлисского съезда невропатологов участниками съезда был «раздет» почти догола, причем особенно пострадали немцы из-за своего шелкового белья. Поезда, обычно в эту пору идущие переполненными, теперь направляются на Кавказ полупустыми. Публика побаивается.

Из «головки» никто, по-видимому, не решился выступить — перед XVI съездом партии — на Кавказе. Послали гонимого за уклон Томского. Его выступление с попыткой доказать, что сделали «ошибку» на местах в толковании «колхозной политики» партии, совершенно не удалось. Грузины разбили его самым простым соображением: одна республика ошиблась, другая ошиблась, округа ошиблись, все, вплоть до отдельных ячеек, ошиблись на местах, но ошиблись одинаково, в одном пункте, — не лучшее ли доказательство, что такое общее заблуждение в одном и том же — результат усердного выполнения определенной директивы из центра?

* * *

В Финляндии крестьяне, отчаявшись в возможности изжить большевизм в стране, перешли к фашистским методам; бьют коммунистов, «выкрадывают» их и поставили правительству категорическое требование: изменить конституцию.

* * *

Аресты не унимаются. Слухи про арест «хозяйственников»-профессоров, из числа лиц, много и усердно работавших с советским правительством; говорят про арест Кондратьева и Чаянова (последний сильно расшаркивался перед правительством).

* * *

В не дошедшем до русского читателя номере «Берлинер Тагеблат» была, говорят, статья под заголовком «Golovokruschenje in Russland» — на основе знаменитого сталинского «Головокружения от успехов».

* * *

Сообщают о ценах на проданные из Эрмитажа картины. Больше всего, что-то ок. 800 000 руб. золотом, уплатил американец за Ван-Дейка духовного содержания (Богородица?), но с оговоркой в договоре о продаже: в течение 2-х лет покупатель обязывается не публиковать о своем приобретении.

* * *

Начался XVI съезд «партии». Участники его получили прежде всего подарок: розовую квитанцию, которая дает им право в особом отделении магазина ГПУ приобрести по сходным цепам ряд товаров. Вот более или менее полный список их:

отрез на костюм — хороший бостон, 3 метра по 18 р. — 54 р.

10 м. бумажн. материи — 10 р.

резиновое пальто — 33 р.

2 пары нижнего белья

1 верхняя сорочка

2 катушки ниток

2 куска мыла простого

1 к. туалетного

1 жакет шерстяного трикотажа — 30 р.

1 пара обуви.

Кроме того на отъезд выдается:

800 гр. масла, 800 гр. сыру, 1 кило копчен. колб., 10 коробок консерв, 800 гр. сахара, 100 гр. чаю, 125 папирос.

* * *

Это, конечно, явный подкуп. И в то же время, какое убожество! Казалось бы, за свои деньги каждый приезжий, не только депутат, мог бы свободно купить не только вещи, если бы они были в обороте, но в том-то и беда, что мы кричим о «бурном росте производства», а между тем две катушки и кусок мыла — это привилегия!!!

* * *

Доходят смутные вести о том, что на юге (Одесса) исчезает мелкая монета (крупная — рубли и полтины — исчезла давно, ибо содержит порядочную пропорцию серебра). Объясняют так: в двугривенном серебра на 4–5 коп., след, рубль мелочи стоит 20–23 коп. — за серебро, в нем заключенное; это уже много выше реальной стоимости бумажного рубля, оцениваемого коп. в 15.

Рассказывают об удивительных усилиях, с какими извлекают из всяких людей подозреваемые у них доллары: заставляют сидеть в ГПУ (не в тюрьме, а в коридоре), без сна, на табуретке, по несколько суток. Обычно, у кого доллары есть, их отдают, получают по курсу наши деньги, и больше ничего.

* * *

Речь Сталина на заседании съезда занимает в газете несколько страниц большого газетного листа. Нового ничего нет. Выдвинуты пункты программы последнего времени и резко подчеркнуты «упадок» в буржуазном мире и «бурный рост» промышленности у нас.

* * *

«Уступка» некоторых картин из Эрмитажа в Москву уже оказалась, как своеобразное прикрытие распродажи: только что поступившие в Москву картины, — называют, м. п., голову работы Фр. Гальса и Рубенсовскую Фурман (не Елену) с дочерью.

* * *

Москву старую разрушают систематически. Сносят множество новых церквей — Растрельевекий храм на Серпуховке, и Иоанна Предтечу в Кречетниках (Новинский бульвар).

Подобное же разрушение идет в Средней Азии, где разрушена Бухара и разрушают другие города.

Все это никакими разумными соображениями не оправдывается. Кричат о социалистическом новом городе, а втискивают многоэтажные казармы в старую тесноту; иногда же в бессилии ломают, а строить нечего. Так, сломали Красные Ворота и ничего сделать с трамвайными путями (для них будто бы ломали) не могут, хотя заодно сломали и церковь на углу; сломали Благовещение на Тверской, — и ничего там строить не нужно.

5 июля. Давний инцидент с писателем Шолоховым, молодым парнем, который выдвинулся романом «Тихий Дон», получил некоторое разъяснение. Хотя в газетах и была напечатана в свое время угроза преследования через ГПУ всякого, кто станет отрицать авторство Ш. и говорить про то, что роман украден у убитого автора-белогвардейца, однако новые данные подтверждают эту версию. Во-первых, напечатаны письма Л. Андреева эпохи 1917 (?) г. к С. Глаголю. В письме одном Андреев говорит про автора, принесшего на отзыв «Тихий Дон», ч. 1-я, очень недурная, и ч. 2-я — совсем сырой материал. Во-вторых, на Украине опубликованы данные о том, что автора знали, он был белый офицер, был расстрелян, а Шолохов, совсем мальчишка, очутился обладателем его вещей. Шолохов этот два года учился у одного писателя грамотно выражаться, и писатель этот был изумлен, когда узнал, что его неграмотный ученик вдруг написал «Тихий Дон».

А Серафимович заверял в печати, что Шолохов — подлинный автор.

* * *

Сообщают, что художник Сергей Чехонин, много лет работавший при новом строе на быв. императорском фарфоровом заводе, составивший себе богатую коллекцию фарфора (как оценщик при советских правительственных покупках, он всегда для себя покупал с выгодой и выбором) и получивший разрешение на вывоз этой коллекции за границу для выставки, будто бы остался за границей и даже выпустил там книгу: «Десять лет в плену у варваров».

Судя по речи Орджоникидзе, процент советских служащих-невозвращенцев очень велик Аппарат наших торговых учреждений он выражает цифрой ок. 1200 чел., между тем с 1925 г. оставалось, отказываясь вернуться в СССР, за границей по 30–40 чел.; в первое полугодие нынешнего года — 40 чел.

* * *

Исчезает из оборота все. Глицерин в аптеках даже по рецепту отпускается лишь в составных лекарствах, а не в чистом виде. Йод по рецептам. Нет электрич. лампочек. Мыло — по карточкам, но его все же нет. Конфеты дряннейшие; 1 ф. шоколад, трюфелей стоит 10 р. 80 коп. (недавно 3 р. 60 к.), изредка появляющаяся палочка шоколада «Золотой ярлык» — 2 р. 75 коп. (недавно 1 р. 25 коп.). Кажется явное признание полного падения нашего рубля.

Люди моются чистолем, продаваемой в нефтелавках смесью песку с чем-то; стоит 50 коп. и употреблялся пока исключительно для мытья кухонной посуды.

О платье нечего и говорить. Его нет, как нет и обуви. Недаром разницу между Маяковским и Моссельпромом усматривают в том, что первый дал «Облако в штанах», а второй — штаны в облаках.

8 июля. Самая успешная пятилетка все же по разрушению церквей. Уничтожается церковь на Басманной при Куракинской богадельне. Уже сломана почти целиком Неопалимая Купина в Неопалимовском пер. на Смол. бульв. Разбирают ц. Смоленской Божьей Матери на стыке Плющихи и Дорогомилова [?], ц. Иоанна Предтечи в Кречетниках. Разворотили покрышку купола, а на подкуполье оказалась вековая залежь голубиного помета — с южной (теплой) стороны — как, значит, голуби климатически облюбовывали свое жилье. Когда едешь окраинами, то тут, то там не досчитываешься опорных пунктов московского пейзажа.

Да, народ податливый! Не только все снесет, но и забудет быстро все свое прошлое. Думаю, что с французами или немцами этого не сделаешь.

* * *

Аресты продолжаются. Говорят об аресте Кондрата Чаянова, Левицкого, Садырина и множества людей из круга молочного и масляного дела, среди них называют старика Чичкина, ему лет под 70!

* * *

Из области «своя своих»: у Рыкова выслали всех трех его личных секретарей, чем лишили его всякой опоры в отчитывании перед партийным съездом, ибо известили, что он, как Сталин и все другие, работает «на секретарях», не только доставляющих материалы, но и пишущих часто самые речи…

Затем передают, что Рыкова уговорили «для фасона» подать в отставку, с указанием, что он де не может работать при таком недоверии партии и т. п., но заверили его, что отставку, конечно, отклонят. Рыков подал будто бы — а отставку-то приняли.

Редкий пример мужества явил один маленький «технический» служащий Ленинской библиотеки. Он подлинный пролетарий, но его — единственного из технических — пришлось поставить на правеж ввиду его явно антисоветских разговоров. Комиссия отнеслась к нему однако крайне бережно. В передаче свидетелей «чистки» диалог был примерно такой.

— Вы, товарищ, разговаривали с другими, резко отзываясь о советской власти?

— Отзывался.

— Вы, значит, недовольны советской властью?

— А кто же ею доволен? Вы вот спросите хоть здесь всех.

— Но ведь вы, пролетарий, только при советской власти стали жить и дышать свободно!

— Зачем же-с? Я и раньше жил и никакого стеснения не чувствовал.

— Но ведь советская власть заботится о поднятии уровня вашего. Она дала пролетариям грамотность…

— Да я всегда знал грамоту, грамотей и сейчас.

— Но ведь вот ваши дети только при советской власти могут поступать даже в университет.

— А на что нам университет? Вот они (указывая на служащих библиотеки), из университета-то, сидят на 105 рублях, а на производстве получают по 200, по 300.

— А скажите, что вы делали в 1917 году, на чьей вы были стороне?

— Ни на чьей. Я лежал больной, контуженый.

— Ну, а если бы пришлось сражаться, вы бы за кого были?

— Кому присягал, за того и был бы.

— Стало быть, и за Керенского?

— Стало быть и за Керенского.

— Ну, а теперь, вы бы стали бы защищать советскую власть в случае гражданской войны?

— Ну, это мы еще посмотрим.

Чтобы спасти положение, допрашивающий в долгой речи по пунктам доказывает преимущество советской власти и кончает вопросом: «Вы меня поняли, товарищ»?

— Чего же тут понимать, я и раньше все отлично понимал.

Характерно: пока что служащий этот на месте, работает, сидит при дальнейшей чистке других и т. п.

* * *

Рабочий другому, приглашая его садиться, на трамвае: «Ну, садись что ли, вот скоро тебе место освободится, вместо Рыкова сядешь».

9 июля. Кривая идет книзу быстрее, чем это казалось еще месяц назад. Уже прикрываются, навсегда или надолго, отдельные магазины и предприятия: «Винторг» на Петровке (вин уже нет!), б. аптекарский магазин Кельц, ныне маг. фабрики им. Семашко (нечем торговать), поговаривают об Эйнеме; некоторые фабрики свертываются.

Припасов нет. Мелочь серебряная исчезает из оборота. Сдачу не везде дают. Мужики, повысив за 15 дней молоко с 20 до 30 коп. за кружку, начинают неохотно брать деньги вообще, предпочитают предметы потребления (хлеб, сахар, конфеты, папиросы и, конечно, всякую мануфактуру).

Лавки стоят пустые. На «вольном рынке» (какая ирония в названии!) при высоких ценах длинные очереди. Недоедание у большинства населения — факт. Народ недоумевает, хмуреет и до чего дойдет, сказать трудно.

На всякий случай новейшие здания (институт Ленина, расширение «Моссовета» позади б. д. ген.-губернатора, все новые телеграфные станции и т. д.) все имеют плоскокрышные вышки — чрезвычайно удобные для пулеметов.

14 июля. Ответственный работник, получивший командировку на Украину, при получении соответствующего аккредитива был поражен предложением самого чиновника, дававшего аккредитив, выписать часть наличным серебром. На удивленный вопрос чиновник ответил, что на Украине, в городах, на рынке ничего не достанешь без серебра: там сдачи не дают, а серебро берут охотнее бумажек.

Другой факт: в Смоленске при покупке на 70 коп. и уплате рублем выдали вм. 30 коп. в сдачу — 3 яйца.

В Москве у Эйнема, при «стандартной» очереди за печеньем по 1 р. 90 коп., давали без очереди платящим 80 коп., из 1 р. 80 коп., серебром.

Это уже показательно. Деревня определенно предпочитает продукты.

Сейчас наступает острейший момент эксперимента. Значительная доля земли околхожена, взята в проработку новыми, машинными приемами земледелия и должна, а priori, дать повышенную урожайность но сравнению с индивидуальным, ручным, тяжелым трудом.

Но раньше вступает экономика. Посевы законтрактованы, т. е. львиную долю урожая, которая останется за вычетом семян и прокорма колхозников, правительство возьмет в свое распоряжение, по установленной заранее цене, скажем, что-нибудь ок. 2 р. за пуд, когда покупательная цена наших денег невероятно пала. У колхозников будет двойной соблазн: 1) получить сейчас больше деньгами; 2) отчетливое сознание, что за полученные от правительства деньги адекватно в товарах не получишь.

Конечно, можно опять начать принудительность сбора (опираемую на обычную «сознательность», т. е. внедрение социалистической идеи), но если она трудно удавалась в прошлом году в применении к единоличникам, то ее еще труднее будет провести в организациях, колхозах. Конечно, можно постановления колхозов сделать «единодушными» и «единогласными»…

Однако подлежит некоторому сомнению, удастся ли вообще продержаться эти несколько недель. По слухам, пошли на большой риск: задешево продали хлебные запасы в расчете покрыть их близким урожаем. Вот тут-то всегда может наступить заминка в снабжении. Согласятся ли людишки голодать несколько недель ради вящего торжества социализма?

Наконец, риск общий идет и дальше. Со всей индустриализацией зарвались отчаянно. Всякие «гиганты» промышленные готовы наполовину, а главное — почти совсем не оборудованы и не снабжены сырьем. Остановиться в строительстве значило бы расписаться в провале, а потому перенапрягаясь строят и строят — с риском очутиться без средств, которые выжимаются невероятными способами. Словом, идет дело на ва-банк. Риск огромный. И капиталисты, мировые, конечно, подстерегают момент. Порою кажется даже, что их кредиты и авансы (САСШ, напр.), в сущности для них мизерные, преследуют какую-то особую цель. Так дают иногда зарвавшемуся клиенту лишний четвертной, чтобы окончательно затянуть петлю.

Поэтому весь «энтузиазм», которым закончился только что закрывшийся XVI съезд партии, носит характер той уверенности, с какой вел себя Наполеон в прокламациях, выпускаемых чуть ли не из Фонтенбло. Послушное стадо баранов послушно кричало ура, а «вожди» — вожди проявляли изумительное холопство и хамски лягались но указанному адресу: обеим оппозициям, и левой (Троцкий), и правой (Бухарин, Рыков), доставалось изрядно. По совести говоря, все три течения — «генеральная линия» и обе «оппозиции» — одного стоят.

* * *

Новое словечко — «невозвращенцы», те, кого советское правительство из-за границы вызывает назад и кто не едет. Число их с каждым годом увеличивается. Виною — соблазн. И европейская жизнь привлекает, да и средства получаются.

Оказывается, что все посланные отсюда «акквизиторы», направляемые для закупки товаров, с момента их служения пользуются вниманием иностранных фирм, которые заводят (без их ведома) на их имя текущие счета, и скоро наш представитель оказывается обладателем некоторого капитала, на который ему и преподносится чековая книжка, — особенно часто в момент, когда его отзывают в СССР. Ну как тут устоять?

16 июля. Сегодня в газетах напечатано, что Гендерсон назвал поименно (имена приводятся) английских представителей в согласительной комиссии о долгах и перечислил и русских представителей, которые, однако, у нас не названы в газете, да и о самой комиссии мы до сих пор ничего не слышали.

Тут же цитируемый отзыв Manchester Guardian гласит, что «непризнание долгов» для Англии неприемлемо принципиально, но, конечно, надо будет многое просто списать и забыть и т. д.

Итак, мы уступаем, — и какою ценою? Опять «кредиты»?

* * *

Передают, что в Армавире, в Абинской станице, в Новороссийске, Одессе, Киеве были значительные разгромы на почве голодовки. В Новороссийске бабы разнесли горсовет, отбили арестованных из рук милиции, а милиционеров всячески избивали. Большую роль играли камни. Оружие огнестрельное не применялось. Тем не менее убитых 70 чел. с перевесом на стороне представителей власти.

* * *

В газете напечатано постановление ВКП от 15 июля, в котором ЦК ВКП поручает Совнаркому (sic) в двухдекадный срок разработать уничтожение округов (созданных за последние 11/2–2 года). Открыто «партия» диктует распоряжение правительству.

* * *

Портретированный в «Правде» 25-членный президиум ВКП заключает 11 евреев, 8 русских, 3 кавказцев и 3 латышей.

20 июля. В газетах мелким шрифтом, но уже без всяких ругательств и ироний по адресу «капиталистического мира», рассказывается о начатии переговоров с англичанами, о том, что назначены представители обеих сторон, о том, что, конечно, англичане не согласны примириться с «принципиальным» аннулированием долгов, но понимают, что некоторые претензии придется просто списать. Характерно, что действуют вместе английские и русские (за границей) претенденты на уплату царских долгов. И все это в нашей печати приемлется без комментарий.

Очевидно, мы вынуждены идти на уступки. Но Европа-то дает нам эту «передышку» для дальнейшего наскока?

В Москве пропасть иностранцев. Стоит отметить, что рядом с немцами и всякими англо-саксами появились и французы.

За границу никого не пускают, даже при отказе от валюты. Очевидно, хотят полной изоляции. А там, за завесой, что-то творится.

Разруха какая-то общая, как в 1917 г. — растет с каждым днем. Мелочь исчезла из оборота. Уже торговцы продают только на папиросы — колбасу, селедки, мыло. Сдачи не дают. В провинции извозчики предлагают «на выбор»: 5 руб. бумажкой или 2 р. 50 к. серебром. В магазинах вывески: просят не затруднять разменом. То же у касс железных дорог.

Уже шепчут о сбыте серебра в Монголию; о том, что у каких-то мужиков отобрали «пуд серебра» монетой; о том, что в этом направлении ведутся обыски и т. п.

Трамваи работают скверно. Развороченные московские улицы убираются клочками, медленно, хоть и работают «американцы» (рабочие-то руки — русские). На железных дорогах постоянные катастрофы, число которых и размеры растут с каждым днем.

С провиантом — все хуже.

Газеты кричат о необыкновенном урожае и о том, что его некуда девать: нет не только помещений, но даже мешков для хранения собранного тракторами и комбайнами зерна!

А в Питере съезд почвоведения, науки, можно сказать, созданной русскими. Приехало более сотни иностранцев. Что они увидят? Пока что, знаменитый Вавилов держал речь-агитку, как-то плохо вяжущуюся с его научной репутацией: он говорил о необычайных успехах социалистического хозяйства, о том, что наука и социализм тесно связаны, о том, что в СССР нет религии, вместо нее — наука!

Как будто наука не процветает там, где есть религия, и как будто без социализма нет науки? Не знаю, как отнеслись к его речи ученые других стран, но в их речах было больше о значении науки почвоведения и о заслугах русских ученых, еще досоциалистического времени, в этой именно области.

* * *

Исчезновение разменной монеты у нас склонны объяснять действиями чуть ли не шпионской организации. Наивное опровержение закона о том, что лучшие деньги изгоняются худшими.

А как это напоминает инфляцию эпохи войны! Тогда с большим основанием можно было говорить о тыловой работе наших противников, — а теперь?..

* * *

Шутники говорят, что обувь русского изделия, сплавляемую по дешевке за границу, можно получать оттуда беспошлинно! В сущности это действительно не нарушало бы интересов нашей страны: оплачивалась бы эта обувь валютой, а получали бы ее русские люди с удовольствием — в подарок от заграничных благодетелей.

* * *

Помимо известий о многочисленных столкновениях, в разных углах Союза, на почве голодания и плохого снабжения, сообщают, что в Питере была забастовка путевых рабочих, отказывавшихся грузить отправляемые за границу съестные припасы. Забастовщиков будто бы заменили командой комсомольцев.

* * *

Из великолепных конфет, сладостей, дичи, рыбы, икры и т. д. остается в Союзе лишь минимальное количество на потребу Кремля, крупных партийцев, иностранцев и на обеды и завтраки в парадных случаях (напр., празднование 10-летних юбилеев). Разница, или сопоставление с прошлым, не в пользу настоящего: тогда очень хорошо жили наверху, но неплохо жила и вся середка, все, кто зарабатывал, — словом, «основание» благополучия было шире, так сказать — демократичнее!

* * *

Несчастная страна, точно оккупированная или отданная в колонию иностранцам.

Утром у б. Елисеева, наглухо закрытого, пропускают «по карточкам» отдельных лиц; идут какие-то дамы. У подъезда стоит два иностранных автомобиля, на обоих развеваются дипломатические флажки. Знать, иностранцы приехали — им заготовляют и отпускают все, равно и для властителей, конечно. Остальному населению, в виде милости, по кооперативным карточкам — сушеного леща, под именем воблы, без относительного вкуса и жирности последней.

* * *

Баба в трамвае, при военных (если это не провокация только!): «мужики наши вернулись из Москвы, денег привезли, а только ничего не купили. Я вот приехала хушь что-нибудь ребенку добыть (на руках младенец); только наши мужики решили больше казне ничего не давать, потому их обманули, хлеб взяли, а товаров нет, и деньги ни на что не нужны. Вы, может, партийные (к военным), так мне все равно; ну, расстреливайте, а только мы хлеба не дадим».

Быт. На б. Большой Московской гостинице висит объявление, смысл которого тот, что ввиду наплыва иностранцев ресторан с 9 ч. утра до 9 ч. вечера для «граждан» закрыт.

Отправился туда после 9 ч. веч. некий профессор-медик из отлично зарабатывающих и лечащих, между прочим, в Кремле. Хорошо поужинали, выпили. На выходе профессор соблазнился купить что-то из хороших сладостей, выставленных в буфете. Продавец вежливо остановил его: «извините, гражданин, это только для иностранцев».

В дополнение к этому. Один немец, давний москвич, ныне приехавший по делам в Москву, но уже немцем, остановился в Большой Московской. Там, увидя сладости и зная от своих сестер, — живущих в Москве и к которым он как раз собирался заехать, — что сладостей нам не дают, он подошел к стойке и по-русски стал покупать. «Да вы разве иностранец, вы так хорошо говорите по-русски», — запросила его продавщица. Он показал паспорт, сказав этой даме: «Вы м. б. сомневаетесь»? И она ему продала пастилу и две плитки «Золотого ярлыка» по 1 р. 30 к., с нас берут 2 р. 75 к. (когда бывает), что он нашел, конечно, очень дорогим, помня этот «Золотой ярлык» у Эйнема по 40 к. за плитку в 1/4 ф. (более 100 гр.).

Ну, уж сюда же и третий случай. Приезжий доктор обедал во вновь открытом «Отель Савой». На 5-й день к нему подошел некто из высшей администрации с замечанием в вежливой форме: «Вы что-то к нам зачастили обедать». На изумленный вопрос посетителя, разве это незаконно, — заведующий сказал: «Мы ведь отпускаем обед за 2 р. себе в убыток, и делаем это для иностранцев, которые ведь меняют у нас доллары, а вы платите нашими деньгами… Мы, конечно, не можем запретить ходить, но было бы лучше, если бы вы заходили не чаще одного раза в пятидневку».

Ну, чем же это не колония порабощения?!

И все ложь, ложь и ложь.

А главное, — иностранцы, сюда приезжающие, не видят, либо не хотят видеть.

И везде — ГПУ, которое все знает, за всем следит, все «искореняет». Вот как теперь — ловит «злоумышленников», которые скупают мелкую монету и будто бы распространяют слухи о том, что правительство изымает серебро из оборота. Ни разу такого слуха ни от кого не слыхал. Дело, конечно, просто в действии непреложных законов политической экономии.

30 июля. Восторженные отзывы об огромном урожае сменились жалобами: а) на недостаток хранилищ и даже просто мешков (в мелких хозяйствах хранение было, конечно, проще) и б) на слабое поступление 1/3 и 1/4 зерна от колхозов, на что так рассчитывали для экспорта. Пессимисты объясняют это тем, что мужики, как всегда, не склонны отдавать хлеб по низкой цене, особенно когда в обмен им не дают товаров; и если прежде легко было хватать мужика в отдельности, то заставить колхоз давать хлеб будет, пожалуй, труднее. И мужики на этом играют Кто кого?

* * *

В Сибири, как сообщают, был целый ряд небольших «местных» беспорядков, но до сплошного движения не дошло, хотя оно уже вырисовывалось. Зимой усиленно готовили сухари и собирались уйти на «черную тропу», т. е. к весне скрыться в леса, откуда и вести партизанскую войну. Знаменитое сталинское «головотяпство» остановило дело. Надолго ли?

Жизнь в Сибири тяжелая. И в помине нет богатого зажиточного края, каким Сибирь рисовалась прежде. Все разорено и обглодано. Но всего возмутительнее лесозаготовки, совершаемые трестом, который нанимает заключенных в концентрационные лагери. Этот «СибЛОН» [Сибир. лагеря особого назначения] эксплуатирует сосланных: по 2 р. 50 к. в день за них трест платит СибЛОНу, затем кое-как кормит их (главное — кило хлеба в день) и заставляет работать в тяжелых условиях. Жилье — ими же собственноручно построенные бараки, низкие, темные, где живут люди семьями, ибо высланные захватили своих, которых некуда было девать. Не имея заработка, они вынуждены 5-й день, день отдыха, работать, беря уже 2 р. 50 к. в свою пользу, и на это живут семьи, ибо из обычных 2 р. 50 к. ничего не дается заключенным, а на долю семейных никакого пайка не полагается. Мрут, как мухи, — особенно дети. Да и взрослым нелегко, ибо там много кавказцев, азиатов, украинцев с Волыни (высылали за то, что есть родственники зарубежные, куда была большая тяга зимой), которым климатически край совсем не подходит.

* * *

Должно быть, проведав кое-что про эти условия, американцы повели было кампанию о недопущении русского леса в САСШ, припомнив закон, по которому американцы не допускают к себе произведений, сработанных принудительным трудом (закон чуть ли не линкольновских времен).

Нашлись, конечно, заинтересованные в обратном: у одной фирмы заказано 30 пароходов русского леса, уплачены задатки и т. д. Стали ссылаться на другой закон, разрешающий, в случае нужды, покупать и товар принудительного изделия. Кончили пока тем, что уже закупленные транспорты примут все. А дальше?

* * *

На наших больших стройках (Магнитострой и др.), говорят, везде есть лавки, обслуживающие исключительно иностранцев, где есть все в хорошем виде и по особой для иностранцев цене. Ну, чем не колония?

* * *

Зато в нашей кооперации, где все и без того разлажено, в последнее время понасажали выдвиженцев. Посетителю, которому двое таких лиц никак не могли произвести запись платежа, на его нетерпеливое замечание: «зачем же вы беретесь не за свое дело, коли не умеете писать?» — один выдвиженец ответил: «а мы грамотных в Соловки всех выслали, вот теперь и приходится нас сажать на это дело».

* * *

О спецах постоянные курьезы. Решается, напр., какой-то важный в нефтяном деле вопрос. Можно или нельзя так сделать? Собрание власть имущих не умеет распорядиться. Один из них едет в тюрьму и через час привозит бумажку с заключением: «нельзя, Сарбеков» (крупнейший спец, сидит в тюрьме, и там его консультируют!).

* * *

Года два назад, когда проводили «районирование» (кстати сказать, для хозяйственных целей существующее во многих странах, без всякой ломки привычного административного строя, напр., в САСШ), переломали в который раз все деления прежние, создали округа, всячески настаивая на необходимости сделать это теперь же, не откладывая. — Нынешним летом признали, что это лишняя инстанция, к 15-му октября велено округа спешно «ликвидировать».

* * *

Редкая по гнусности тона статья М. Горького из журнала «За рубежом» (создан для собирания всяких гнусностей про весь мир) перепечатана в «Известиях» на этих днях. Всех обругал: Азеф — дурак, Струве — болтун, Чернов — проститутка; всего интереснее, пожалуй, цитата против Горького, им приведенная и объявленная глупостью.

* * *

Вопрос о мелочи жизнью смягчен: вместо гривенников везде дают почтовые марки, у продавцов стараются добрать до круглой суммы, на трамвае — все запаслись десятибилетными листками. А мелочи — все-таки нет, хоть ГПУ и переарестовало великое множество кассиров, кондукторов и «спекулянтов» за хранение мелкой монеты.

7 авг. Большевикам удалось то, чего до сих пор не умел сделать никто: наложить арест на мозги человеческие и эксплуатировать их в свою пользу. Спецов ставят в такое положение, что подводят их под наказание, а затем держат в заключении и эксплуатируют, сдавая их в рабство учреждениям. Один из недавних примеров: двух инженеров (один из них Жданов), содержанных в Бутырках, заставляют одеться получше, везут в Питер в обществе шпика, и там заставляют в полуторамесячной работе чинить «прорыв» на Путиловском заводе. А дальше — опять Бутырки. ГПУ получает большие деньги за таких заключенных.

Недаром САСШ подняли такую кампанию на тему, применяется ли принудительный труд в СССР.

Характерна небольшая, всего в 11/2 стр., статейка в американской «Лейбор Ревью». Вся статья очень сухая и официальная — построена на документах и данных «Известий». Напомнив февральский 1930 г. закон о праве сельсоветов карать пятикратным штрафом сельчан, уклонившихся от лесозаготовок, принятых на себя большинством общества; приведя затем закон об использовании заключенных в лагерях на лесозаготовит. работах; процитировав кстати циркуляр наркомюста, обещающий ознакомить с принудительными работами тех судей, которые не будут во всей строгости применять этого закона — «Лейбор Ревью» делает вывод, что принуд. труд, особенно при лесозаготовках, у нас применяется. А дальше — 2 цифры: 60 000 заключенных в лагерях по официальным данным на 1 дек. 1928 г. и 80 000 работников на лесозаготовках, как значится в отчете о них; отсюда вывод, что 3/4 заготовщиков — рабы.

* * *

К арестам сельскохозяйственников прибавились банковые: Юровский и Лоевецкий, работники по червонной валюте. Первый из них один раз подписал выпуск червонцев без обеспечения, когда ему обещали это обеспечение внести позднее; второй же раз отказался дать подпись под необеспеченный выпуск. Его тогда же (1/2 года назад) сняли с работы. Теперь, когда червонец катастрофически крякнул, он же будет в ответе, как… вредитель системы, которую он всячески спасал. Говорят, он к тому же больной.

* * *

А развал хозяйственный все идет. Стройка почти всюду стоит, — и только отдельные случаи показно осуществляют быструю стройку.

Нет гвоздей, совсем нет никаких труб. С Магнитостроя рабочие бегут. Говорят, Магнитострой окружили кордоном, но группа рабочих все же «прорвалась». Голодно.

На юге не знают, что делать с хлебом. Этим пользуется Италия, куда сейчас продают, говорят, по 50 коп. пуд лучшую пшеницу, правда, сыроватую, которую хранить негде.

А мужики-колхозники не отдают хлеб по контрактовой цене. И тут тоже получается «неувязка». Одолеет ли мужик?

* * *

Фольклор, — Сходство Сталина и радио: слушать противно, и возразить нельзя.

11 авг. Газеты полны известий о всяческих «прорывах». Проскальзывают сведения об отвратительном питании рабочих на «Магнитострое», о скверных жилищных условиях, о недоработке то тут, то там, и все в каких-то потрясающих цифрах (хорошо, если выполнено 85 %, бывает и 10 % задания), одинаковым образом и в промышленности и в сельском хозяйстве. А газеты все кричат: «нет никаких объективных причин, есть только субъективные» («халатность», «вредительство», «головотяпство», «уклон», — все такие неопределенные термины), и они «должны быть» устранены, если «воля пролетариата» требует этого. Что же называть после этого «идеализмом» и «метафизикой»?

* * *

Однако «текучесть» рабочей силы остается угрозой настолько серьезной, что сегодня в «Известиях» напечатан проектец «Наркомтруда» для удержания рабочих на месте. В проекте есть и угроза изгнания в двухнедельный срок с фабричной квартиры рабочего, самовольно оставившего место работы; и незаписывание на биржу тех, кто дважды «самовольно» оставил работу на определенном заводе и т. п. Все, как в доброе старое время (лишение квартиры, «черная доска» и т. п).

И все-таки рабочие бегут. И в иных отраслях (особ. лесозаготовки) прямо приходится заставлять работать уже всяких заключенных.

* * *

Мы нашли сучок в глазу американцев. Сегодня в «подвале» «Известия» констатируют с торжеством, что американцы вывезли за границу на 10 000 долларов (20 000 руб.) изделий, выработанных заключенными в тюрьмах!..

* * *

В «Известиях» сообщено, что «чистка» выявила подлинных врагов советской власти: их, устраненных по 1-ой категории, оказалось 11 000 челов. Целая армия! По второй категории вычищено что-то вроде 25 000 челов.!

* * *

Слышал вопрос: в Китае не пускают китайцев в иностранный квартал, где расположены посольства. А у нас в Кремле своих пускают к своему правительству? И будут ли пускать, когда новый дом правительства будет построен на Болоте?

* * *

Стройка идет дико: 2–3 дома растут спешно, десятки — ни с места. Нет материалов.

* * *

Газеты полны новым приемом социалистического строительства. Уже констатируется «факт», что «встречный промфинплан дает увеличение производственной программы». Это новое проявление «энтузиазма рабочих масс», вкратце, заключается в том, что рабочие сами планируют, т. е. заявляют попросту, что они могут против намеченного плана сделать на такой-то % больше, причем иногда это выражается в 8–10 %, а иногда цифры прямо поразительные: есть случаи, когда «встречный промфинплан» увеличивает памятку в 21/2 раза!

Итак, опять «идеальный фактор» в действии. Газеты захлебываясь учитывают энтузиазм, буквально заявляется, что его необходимо перевести на числа, на цифры, — и так и поступают, невольно напоминая тех персонажей детских сказок, которые, размечтавшись, учитывали, сколько будет в стаде, когда купишь свинку, да она опоросится, а те свинки опоросятся снова и т. д., и т. д.

* * *

И только когда на улице начинаешь вглядываться в окружающее, понимаешь, что тебя окружает самая глухая уездная провинция с ее бытом, взглядами, вкусами, потребностями, и притом провинция полураздетая и полуголодная.

17 авг. Сообщают о состоявшемся аресте московских историков: Любавского, Готье, Егорова. Первый академик, второй и третий видные работники Ленинской библиотеки. Первый и второй — русские историки, работавшие много и в архивах, где они служили, первый и третий, по приглашению Покровского, участвовали в неделе русских историков в Германии в прошлом или позапрошлом году.

Петитом сообщается в газете о четырех «злостных» укрывателях разменной монеты, расстрелянных по постановлению ГПУ. Таким путем ищут выхода из затруднительного экономич. положения?

* * *

Увлечение «политехнической школой» доходит до «восторгов». Газета утверждает, что «рабочие, осознав свою роль во всем социалистическом строительстве, стремятся к охвату всей системы производства, к пониманию всех деталей его техники и организации».

И далее: дело новое, учителей нет, как нет и самого «политехнизма». Вывод: немедленно все-таки строить политехническую школу «по Марксу, Энгельсу и Ленину», а пока что — «спешно переподготовить старых учителей».

* * *

Для разговоров о подъеме благосостояния характерны устанавливаемые с 1-го окт. 1930 г. минимумы окладов. Беру только районы 1 разряда, где эти минимумы наиболее высокие. Учитель 79 р.; учитель II-ой ступени — 118 р.; врач и ветеринарный врач — 144 р.; агроном — 144 р. (учитель все еще ниже сортом); районный статистик — 72 р.

Все они вынуждены обращаться к услугам частного рынка, где масло — 8 р. фунт, кружка молока — 40 коп.; а стоимость нашего рубля приблизительно 10–15 коп. — Золотой десятирублевик на Кавказе расценивается уже 200 руб. бумажками.

* * *

«Колониальность» наша все усиливается. Есть «комиссионные магазины», где продают только иностранцам. В других — особые отделы для них. Есть превосходная мебель, но ее продают только на экспорт. Японцы, американцы, даже персы вывозят на валюту отличные вещи. Распродажа России идет «распивочно и навынос», — больше «на вывоз».

Т. к. ряд производств совсем замер, то получается своеобразный «голод» на некоторые вещи, напр., на мебель, особенно на стулья и шкафы. Неимение дерева привело к приостановке выделки даже «Сухаревской» мебели. Шкафы прямо рвут друг у друга. А «буфеты», наоборот, не находят сбыта, ибо нет таких помещений, где буфет поставить, и нет такого количества посуды, которое требовало бы буфета. Ни у кого нет лишней тарелки или стакана. В провинции разбитие третьей тарелки приводит к тому, что в маленькой З-х-4-х членной семье обедают в очередь.

Зато под Большой Московской гостиницей помещается вывеска серебряными буквами по голубому полю: «Antiquités Magasin de l'Etat», а рядом два пояснения — русское — с перечнем продаваемых разрядов вещей, и французское — с характерным прибавлением к перечню — provenant de palais russes.

18 авг. 1930 года, «Известия», на V Коминтерне.

Из речи ген. секретаря Лозовского.

…Все товары, выходящие из фабрик и заводов, направляются прямо в рабочие районы и колхозы. До революции рабочий, особенно крестьянин, недоедал. Если бы то количество продуктов промышленности и земледелия, которое производится сейчас в советском государстве, производилось при режиме капитализма, то магазины Москвы и других городов ломились бы от товаров, но рабочие и деревни все равно не видели бы этих продуктов.

Аресты идут опять усиленные. По линии адвокатуры — Брусиловский(?), ряд других, и даже Коренев, старик, когда-то бывший председателем совета присяжных поверенных Московского округа. Другая линия — старик Прянишников (Петров. с.-х. Академии), лет 70, работавший по программе очень левой, и огромное количество молодежи из Наркомзема и ЦСУ. Третья линия — крупные спецы в области техники: Осадчий, чьи статьи, полные энтузиазма, постоянно появлялись в советских органах; Рамзин, первейший авторитет в области теплотехники.

Что это такое? Некоторые уверяют, что это начало своего рода «раскулачивания» интеллигенции, теперь можно обойтись без нее, а ее мозги можно держать в тюрьме и даже эксплуатировать при случае.

* * *

О мостовике Велихове передают, что его и допрашивали-то мало, а расстреляли по обвинению в том, что будто бы поддерживавшаяся им постройка моста у Черкасс отвечала интересам польского военного командования.

20 авг. Ходить по городу противно, и не радуют даже зачатки благоустройства — новые мостовые. Всюду все разрушено. То и дело попадаются недоломанные церкви; в одну — в Чернигов. пер. — роют траншею для канализации, а сама церковь завалена досками, цементом, известью, вм. алтаря какая-то эстрада. Вдали то и дело виднеются обезглавленные храмы, непременно с рваным красным флагом где-нибудь на верхушке. Везде «надстраивают» легкой стройкой старые хорошие двух- и трехэтажные дома. И все кишит толпой — грязной, серой, тупой, мордопротивной. Словом, несмотря на «американскую» технику, впечатление грандиозного Тушинского лагеря, сплошь «воры», которым ничего не жаль, которые готовы продать все.

* * *

А «слова» становятся все гуще, все вульгарнее, лексикон обогащается речениями подлократии. Сначала было «даешь» из жаргона крючников, потом еврейское «на все сто%», теперь какие-то залихватские словечки, вроде «деремся за своевременную ликвидацию округов», «идем на штурм за правильную доставку овощей».

* * *

Шпана, призванная к хозяйственному строительству, тащит вовсю: со всех фабрик вопли, что расхищают продукцию и при каждом осмотре (а их приходится устраивать) обнаруживается сплошное воровство, включая комсомольцев и партийцев, к тому же нагло отвечающих: ведь не чужое берем, а свое. — В кооперативах хищения прямо чудовищные: крадут товаром (редкая пачка папирос обойдется без пустой гильзы — это на фабрике воруют, — а то прямо без одной папиросы; в конфетных коробках систематически нехватка одной пастилы и т. п.), воруют купонами. Газета сообщает об одном фрукте, который ухитрился набрать 6700 (расстрелян за 6700 карт.) (sic!!) продовольственных карточек и торговал ими; при аресте у него нашлась их целая тысяча. То же самое с серебром: когда начали укрывать его крестьяне, немедленно за ними последовали кооператоры, всякие кассиры и т. д. Воровство сплошное. Ну, а спекуляция уж дело совсем простительное: когда нет товаров, оставшиеся становятся спекулятивными, и тут не помогут даже смертные казни, обильно опять применяемые «по этой линии».

* * *

Аресты, аресты без конца.

* * *

Уничтожение интеллигенции, очевидно, одно из звеньев плановой пятилетки. О плановом устранении представителей этой «касты» говорят совсем открыто. Пример — фельетон в «Известиях» от 19-го авг.

3 сент. В «Известиях» мелким шрифтом о том, что ОГПУ арестовало Кондратьева, Чаянова, Макарова, Садырина, Рамзина, Юровского и других, уже сознавшихся в том, что составили сообщество для ниспровержения советской власти.

Что это за сознание? Вынужденное?

Или неужели так невмоготу советская власть всем крупным лицам, с нею работающим, что неминуемо все переходят к заговорам. Но тогда заговоры всюду кругом, а мы про них и не подозреваем!!

Относительно арестованных ОГПУ хозяйственников передают, будто бы их хотят выставить виновниками провала пятилетки. До сих пор тех, кто пытался умерить темпы и цифры пятилетки, т. н. «правоуклонисгов», всячески травили, и в противовес им «энтузиасты» рабочего класса (т. е. коммунистическая хозяйская верхушка — все эти Лисковы, Куйбышевы, Орджоникидзе, Крыжановские и др.) все ширили размах, все повышали цифры предполагаемой добычи и выработки. Теперь, когда пятилетка трещит (газеты вопят ежедневно о прорывах, недодачах, недогрузках и отчаянно призывают «штурмовать» прорывы, «драться» за выработку и т. п.), будто бы стали выдвигать другую версию: спецы-хозяйственники (не коммунисты), видите ли, нарочно подсказывали ответственным партийцам невыполнимые цифры, чтобы провалить пятилетку.

В таком объяснении арестов многое, однако, не вяжется. Ведь рядом идет же дальнейшее подвинчивание пятилетки: придуман новый метод — встречный промфинплан, состоящий в том, что рабочие навстречу цифрам верхов выдвигают свои цифры, конечно, в форме обещания дать больше. Некоторые и тут видят злоумышление партийных верхов, которые сначала сбросят спецов (под флагом вредительства: таков флаг, выкинутый уже давно), а затем дальнейший (им вполне очевидный уже, как думают многие) провал возложат уже на самих рабочих, у которых де не хватило социалистического энтузиазма для выполнения ими же самими поставленных себе заданий.

* * *

«Признания» арестованных продолжают служить темой разговоров. В чем признались и почему такие поголовные признания?

В процессе украинцев (Ефремова и др.), говорят, прибегли к запугиванию, если не сознаются, и обещанию мягкого наказания при признании. Не согласившиеся будто бы понесли тяжелую кару, «признавшиеся» были судимы при общем равнодушии даже газетных читателей и были приговорены, действительно, к довольно «легким» наказаниям (ни одного расстрела).

Говорят о внушении во время следствия, о недавании спать, о чрезвычайной длительности допросов. Иные расстрелы (не публикуемые) порою получают характер прямо заметания следов.

* * *

Сейчас создается большое дело (намекают в газетах на монархический заговор, а впрочем — тема еще может быть изменена), в котором «амальгамируют» петербургских и московских «русских» историков (впрочем, есть два «всеобщих» — Тарле в СПБ и Егоров в Москве). Про питерских уже сообщалось в речах, что они «сознались».

* * *

Некоторый свет на «методы» следствия проливается таким, напр., фактом. Не так давно (месяца 11/2–2 назад) покончил с собой (а заодно покончила и жена) только что выпущенный из ГПУ инженер. (Трагически погиб — обычная теперь форма ежедневных объявлений в «Известиях»), Передают, что он сообщил своему отцу и жене, что отпустили его под условием стать осведомителем ГПУ относительно сослуживцев (другой выбор был — расстрел). Пошел он на это лишь для приведения в порядок своих дел. Совершив это, он вместе с женой бросился в пролет с 6-го этажа.

* * *

Трагедий не оберешься. О большинстве из них поговорят — и успокоятся. Впрочем, успокоиться некогда, ибо идут новые трагедии. Вот на образец. У стариков-супругов, врача-физиотерапевта и его жены, зубного врача, с полгода назад арестован был 30-летний сын, филолог, человек старой складки, интересовавшийся оккультизмом, масонством и др. подобными вещами. Создано было целое дело, в которое, по обычаю, вплели разных лиц — называли: ген. Снесарева, бывшего нач. красной академии ген. штаба; проф. Озерова, финансиста; какого-то японоведа-ученого и др. Ждали приговора о высылке. Вдруг известие — сын расстрелян. Сообщают, что родители демонстративно положили на стол открытое евангелие, зажгли лампаду и впрыснули себе морфий. В таком виде картину и застало ГПУ, будто бы явившееся к ним (арестовать и их? «конфисковать» имущество?). Тела обоих преданы кремации, но молва добавляет, что при отпевании двух покойников священник поминал трех, включив и расстрелянного сына. Боятся теперь за священника.

Фамилия врача — Ясман, жена его — Кейзер.

* * *

Экономика в развале. Особенно велика вакханалия беспорядков в овощном деле, — арбузы несчастные гниют, их никак не могут вывезти с мест, и в Москве редкие продаются по чудовищной цене. Виноград 2 р. фунт, дрянная груша 50 коп. — Поволжье не знает, куда деваться с яблоками. «Казна» назначает смехотворные цены с огульной повадкой. Мужики везут, но им запрещают продавать на базаре. Или разрешают (в Казани или Нижнем) вывезти для продажи 1 пуд… Когда же пуд этот появляется, внезапно отменяют разрешение и яблоки конфискуют, напр., для детских домов.

Оголтелые обыватели сидят без яблок (а есть вообще нечего!), садоводы не могут продать огромного избытка, а тут же, на глазах тех и других, делают пастилу целыми бочками, на которых написано, что это «made in USSR», — для вывоза за границу.

* * *

Развал транспорта (всякого) необычайный. На авиации — аварии при учении постоянные. Пароходы почти замерли (на Волге особенно). Поезда, как правило, опаздывают на 5–8, даже 12 часов, особенно идущие с юга, с Кавказа и из Крыма (а еще 3 года назад движение было вполне приличное). Дороговизна кормов и истребление лошадей привели к тому, что в Москве с вокзалов берут за проезд 8–10 рублей, а бывает и 20 р., особенно когда застают публику врасплох при прибытии дальних поездов. Ломовики за доставку дров берут 15–20 рублей уже теперь (сентябрь!). Такси порою нельзя достать вовсе, на бирже — ни одного. Шоферы донельзя грубы.

* * *

Больнее всего с рабочими руками. Тут какая-то неразбериха. Безработных как будто не стало, что объясняется истреблением квалифицированных старых работников (от бухгалтеров, техников до плотников и штукатуров), неподготовленностью новых и ростом спроса, с одной стороны, и «текучестью» рабочего состава — с другой. А текучесть от невозможных условий труда, прямо каторжных; партийцы же только и призывают к «энтузиазму» творчества. Голодная жизнь (продовольствия нет на местах), обычно в бараках (на новых строительствах особенно), низкая оплата (что такое 2–3–4 рубля, когда яйцо стоит 30 коп.!) приводит к постоянному исчезновению рабочих, а тут еще психология безработия, ибо недостача материалов постоянно прерывает работу. Вот и получается бегство с работ. Стоят даже недоломанные церкви, не говоря уже о разрытых улицах, недоделанных тротуарах (рядом с «американской» обработкой асфальта опять 2–3 человека с варкой тут же), покинутых стройках больших домов.

А наш глава правительства в смехотворной по своей наивности передовице «Известий» (от 7 сект.) легко и свободно разрешает вопрос о нехватке рабочих (статья так и озаглавлена).

Восторженно приветствует он постановление Наркомтруда РСФСР о том, что «Турксибу должны быть переброшены 4000 рабочих из районов Нижегородского края, Средней Волги, Татреспублики и Башреспублики», и находит «совершенно правильным», чтобы, в случае неудачи вербовки, «сняты» были рабочие «с менее важных строительств». И не хочет видеть тов. Калинин, что ведь это крепостное право, своего рода переселение крестьян волей дедушки Степана Михайловича в благословенные степные места.

По поводу «нехватки» рабочих он радуется тому, что, стало быть, у нас нет безработицы: «что с общей точки зрения это явление положительное, что оно возможно лишь в стране диктатуры пролетариата, я думаю, никто не будет отрицать»… «Ведь только подумайте, вникните в смысл слова "безработица"», — и кивок на запад, с примером из-под Берлина, где отец, мать и дочь повесились на одном дереве из-за безработицы. (Хорошо бы примерики сопоставить с судьбой семьи д-ра Немана, см. выше).

И дальше истерические возгласы про то, что могут дать наши многомиллионные массы, «втянутые» в работу. «Если эти сплоченные миллионные массы вооружить первоклассной техникой и соответствующей ей организацией труда? Тогда народы увидят, что значит социализм». И при месте: «Тракторный завод в Сталинграде будет (!) производить товаров на сто миллионов рублей в год при десяти тысячах рабочих. Значит, каждый человек при семичасовом дне будет производить на 10 000 рублей в год».

Заманчиво, что и говорить!

12 сент. С экономикой решительно не ладится, и в крупном, и в мелком.

В мае торжественно справляли выход первого трактора на Сталинградском тракторстрое (в Царицыне). Вскоре выяснилось, что это только сборка советская, а части — из Америки. А дальше — весь хваленый конвейер просто стал. Сегодня тревога: вм. 400 тракторов выпушено всего 7; сменили всю головку — за неумение создавать интернациональное настроение в рабочих (так и сказано; по-видимому, в связи с избиением рабочим-американцем рабочего-негра), за неумение поднимать энтузиазм и т. д., и т. д.

Стройка везде останавливается — нет материалов, да и рабочие бегут.

В сельском хозяйстве не лучше. Газеты истерически призывают к ударности, штурмованию и т. д. На деле же необычайная отсталость в количестве вспаханных га (гектаров); отсталость в засеве (характерно, что у единоличников засев идет быстрее и количественно значительнее) — со склонностью сокращать самую наметку предполагаемой к засеву площади; отсталось в сдаче хлеба, значительные массы которого лежат в поле не убранные (недостаток транспортных средств, пьянство колхозников, оглушенных хорошим урожаем и не усердствующих в необходимой спешной уборке).

В добывании руды, каменного угля, в дровозаготовках — резкая нехватка. Кричат уже о необходимости экономить топливо.

В частности, в Москве уже нет продажи дров. Все сосредоточено в Мостопе, который будет 1/3 поступающих дров распределять населению (2/3 на «промышленность») по ордерам месткомов, «в порядке живой очереди». Это означает — недостаточное снабжение (по лицам, а не по размерам помещения; по «классовому» признаку, т. е. больше скученным рабочим, торгующим углами своей комнаты, чем пытающимся жить по-человечески культурным людям), с очередями ночью, с трудной перевозкой («ломовики», дравшие 20 руб., ликвидированы, транспорт «обобществлен», т. е. стал дешевле, но и сократился).

По обуви жители разделены на очереди. Педагоги в 5-ой очереди в октябре! Какая же разница между буржуазным и социалистическим строем? В первом, если заработал, ты всегда можешь купить ботинки; теперь можешь заработать, иметь деньги, а обуви не получишь ни за какие деньги (если не продаст, обдирая, рабочий).

17 сент. В Германии выборы (14 сент.) дали, как и предвиделось, усиление правого и левого крыла: необычайно расцвели фашисты, и увеличилось число голосов за коммунистов. Придется немцам теперь делать соответствующие выводы. Либо они перейдут к русскому антипарламентаризму (но с опорой на фашистов или без них, в духе прежней прусской монархии), либо подчинятся коммунизму (такой ли он будет у них, как в СССР, — вопрос другой), если только, прозрев, не поймут, какую опасную игру они затеяли, думая, что можно «по-бисмарковски» опираться на «Россию», не считаясь с тем, что отсюда идет всяческое поощрение коммунизма.

* * *

Аресты продолжаются. Указывают на линию врачебную: знаменитый Благоволин, абортист, прекрасно знакомый всему советскому бомонду; затем бактериологи — будто бы целиком все связанные с изготовлением сывороток; другая линия — актерская: Завадский, Поль, художник Никитин и др., все люди, связанные давней работой по театру; наконец, по линии историков — Иванов-Полосин, Совков; говорят, на свободе лишь слепой Бочкарев.

* * *

О колхозах отовсюду вопли. Колхозники оказались кулаками — сжали для себя, что нужно, распределили, продают хлеб на вольном рынке, плохо сдают обязательный и дешевый государству, а главное — пьянствуют и не хотят работать дальше. Уборка проваливается, сев идет туго. Лишь островами разные «ударники» что-то показывают.

То же ударничество местами дает соответств. эффекты в области промышленности, но в большинстве, в массовой работе — «прорывы». Для их исправления издаются жестокие и срочные «приказы» из центра, мобилизуют тысячи, ударники, комсомольцы, направляются, наконец, крупные партийные работники. Результатов не видно.

* * *

Рынок угнетен окончательно. На возу частник-огородник изредка продает крупную репу, хороший картофель, ядреную морковь. Тут же рядом, страшно дешево, кооперативы и обществ, лавки отпускают лук (его сейчас выкинули на рынках пропасть), мелкую морковь, слабую капусту, дрянной картофель. Очевидно, все это преждевременно снято с полей, чтобы заткнуть нехватку иных продуктов, и все это, очевидно, очень скоро кончится, как уже исчезли огурцы, помидоры, а арбузы как-то и совсем почти не появлялись. Ну, а потом? Останется картофель, которого еще не собрали целиком?

С юга тревожные вести о поздней копке сахарной свеклы. Заводы почти еще не работают, а им было назначено открыться 1 сент. ввиду объявленного огромного урожая свеклы.

* * *

Зато в горах, верстах в 60 от Гагр, студенческая экскурсия натыкается на специально построенный в горах, у озера, в красивой местности небольшой дом в несколько комнат — для Сталина. Лишь на обратном пути задержанные ГПУ экскурсанты узнали, в чем дело: застава стоит в 15 вер. от места и удивилась, как проникли туда экскурсанты. Дорога только верхом. Есть, говорят, еще тропа, но ее знают лишь абхазцы.

* * *

Обдирают крышу над алтарной апсидой церкви Петровского монастыря: видно, понадобилось хоть и старое железо.

На большинстве крупных строек работа приостановилась: тачки и инструменты так и стоят без дела на верху неположенных стен.

Сжались по части мостовых. Уже сделанные «по-американски» части показывают волнообразные прогибы (водостоков совсем не сделали, так что целая улица не имеет ни одной решетки сточной!). Тротуары асфальтируются уже по-русски, т. е. тут же (обычно на первом попавшемся дворе, с жителями не стесняются) идет варка асфальта, разносимого и укладываемого ручным способом; а вторая сторона улицы просто замащивается булыжником (обычный частичный, т. наз. «ямочный» ремонт, осужденный задолго до войны).

* * *

Осадчий, говорят, не сидит в ГПУ. Но «его влияние пало, он сидит дома и к нему мало ходят»; что это — домашний арест м. б.?

Новый лозунг: «перекличка запасов». Предприятия должны выявлять, что у них лежит зря, а потом выявленное будет направляться туда, где оно нужно.

Все какие-то порывания и дергания вместо методической, спокойной работы.

* * *

В некоторых учреждениях задерживают выплату заработной платы. И Москве педагоги ждут уплаты уже более недели. Банк не дает. Выпущены опять новые серии пятирублевок с одним и тем же номером.

21 сент. В газетах что ни день, то потрясающие известия по части экономической разрухи. 21 сент., напр., передовица «Известий» вычисляет, что если не будут приняты меры, то на 250 млн. руб. заготовленного, но не свезенного леса замерзнет в воде и весной унесено будет в море. А предлагаемая мера говорит об октябре., когда в прежние времена после 20 сент. никаких сплавочных работ уже не делалось, ибо каждую минуту все может быть нарушено морозами. Явно, что ничего уже нельзя сделать.

Хороши и лекарства для излечения хозяйств. язв. На «Донбассе», где рабочие бегут или лодырничают, теперь рекламируется такая мера: будет поощряться сдельная выработка, причем 30 % выработанной платы будет выдаваться товарами. Предполагается, что всякий будет стремиться вырабатывать больше, ибо целую треть выработанного можно будет осуществить реально (остальные две трети — бумага или дорогой товар по рыночной частной расценке).

* * *

Вдруг объявляется, что неделю назад (загодя!) объявленные на 20–28 октября съезды ВЦИК'а РСФСР и ЦИК а всесоюзного переносятся на декабрь! А была ведь дана даже программа обоих! Все это официально объясняется связью с другой, тоже неожиданной мерой: хозяйств. год, приурочение которого к 1 октября года два назад обсуждалось, проводилось и считалось чрезвычайно важным, вдруг отменяется: год велено считать с 1 янв. Мотивация: октябрь делан для сельск. хозяйства, а оно теперь индустриализируется (!!), следовательно, нет надобности считаться с крестьянским хозяйственным годом. Не пугает и путаница: сейчас вместо одного хоз. плана надо составлять два — отдельный на октябрь-декабрь и другой — с 1 янв. на год. Суть в том, что никак не могут к 1 окт. закончить год: денег нет, хлеб не собран и не поддается учету, люди разбегаются, промышленность падает, колхозы провалились — словом, летит вся пятилетка, выполнением которой так хвалились недавно, да и продолжают кичиться в газетах.

Иногда действительность превосходит всякую анекдотическую выдумку. В одной газете татарской (дело происходит в Казани), на русском яз., в статье, громящей какого-то инженера-спеца, напечатано было примерно следующее: «в то время как татарский народ, харкая кровью (sic!), старается доставить московскому правительству хлеб, инженер такой-то позволяет себе говорить» и т. д. На другой день газета извиняется перед читателями и, приводя этот текст, объявляет, что по недосмотру выпускающего газету допущена была опечатка: напечатано «харкая кровью», а следует — «с энтузиазмом».

22 сент. Сегодня газеты сразу были распроданы с утра: большой день газетный. Сообщается о раскрытии грандиозного вредительства в деле мясозаготовки, овощеснабжения, рыбного дела и т. п. Оказывается, во всем виноваты и во всем сознались сорганизованные вредители (за последние годы, 1928 и след., нередко, уже часто после шахтинского вредительства), ставившие себе задачей развал советского хозяйства, отчасти восходившие в своей деятельности еще к 1925 г. И все это бывшие дворяне, бывшие торговцы, кадеты и меньшевики, профессора, словом «интеллигенция», продававшаяся иностранцам (вплетена английская консервная фирма), продававшие дело рабочих, подрывавшие этим даже оборону страны и т. д., и т. д. Кто-то получил за это 2500 руб., что-то даже больше, а главное — все сознаются и подписывают свои признания. А партийцы, возглавляющие все эти отрасли, так-таки ничего не видели? Один преступен тем, что умышленно назначал цены на первый сорт мяса настолько близко ко 2-му сорту, что все брали первый, а второй гибнул. Ну а если бы цены слишком разнились, сказали бы, что он 1-ый сорт предназначал нэпманам, чтобы рабочим он был не по карману. Будто сознательно в одни моменты недовозили мясо, а в другие доставляли его в таком количестве, что привезенный скот от скученности подыхал, и т. д., и т. д. Самальгамировано огромное дело с массой обвиняемых, разного уровня и склада, есть «ответственные» работники, а есть и мелкие люди, никогда роли не игравшие. Все дело Совнаркомом «передано» в коллегию ГПУ. Следовательно, по-видимому, расправа последует без открытого суда.

Имена: проф. Каратыгин, проф. Рязанцев, два брата Фишзона, агроном Дроздов, все имена мало импонирующие. Но главное — пытаются «сшить» это дело, вызванное, но-видимому, желанием свалить на кого-либо вину в провале пятилетки (как провал в крупной металлургии свалили на шахтинцев), с «идейным» воздействием той группы лиц, чей арест еще недавно вызвал общее недоумение и ужас (Громан, Кондратьев, Макаров, Садырин, Юровский и др.). Из последних имен с особой яростью налегают на Кондратьева, Громана и старика-полевода Дояренко из Петровской Академии. Несколько затушевывают сейчас Садырина, Чаянова.

Вся эта история весь день 22-го сделала каким-то мрачным. Толкуют все это, как признак полной растерянности, особенно, в связи с новым бюджетным годом и отсрочкой заседаний обоих ЦИК-ов, и слепой мстительности по адресу интеллигенции. И уже пущен в оборот весь обычный «бум»: учреждения отмежевываются резолюциями от своих (Наркомзем от Макарова, Чаянова и др.), заводы в резолюциях требуют «высшей меры наказания», фельетонист Рыклин в «Известиях» кровожадно восклицает: «И мы не будем с вами вегетарианцами, извините за выражение», а Демьян Бедный в «Правде», кажется, превзошел сам себя в большом стихоплетном фельетоне, где говорится о «громано-кондратьевской сопле» и где рифмуются «консервы» и «стервы». Все это в газетах 23 сент.

Итак, очевидно, изничтожение культурной интеллигенции — дело ближайшего будущего. Теперь на очереди, очевидно, грандиозное дело об «измене», «шпионаже» и т. и. остатков российской профессуры: «русская история» уже арестована целиком, дело строится в Питере, который «соцсоревнуется» с Москвой.

* * *

Мелкие «вредительства» проходят незаметными. Знаменитая переделка московских мостовых, разворотившая с ранней весны весь город и не завершенная поныне, уже сказывается: новые мостовые местами уже бугрятся; грязь с них не убирается и при проезде автомобилей стоит пыль; почему-то заделаны все водостоки, и потому вода уже теперь застаивается, а что будет зимой, при больших снегопадах и таяниях, этого и вообразить себе нельзя; снесенные на Садовой сады пока — груда мусора и испорченных деревьев.

* * *

В каком-то немецком журнале изображен, говорят, русский мужик, голый, с капустным листом там, где обычно бывает фиговый, и с подписью: «Die russische Kohlhose».

Даже в наши газеты нет-нет да проскользнет известие о том, что на западе весьма сознают роль русского вывозного «демпинга», пока лишь в области сырья и сел. хоз. продукции, в ожидании начинающегося промышленного вывоза (спички, посуда, обувь, шелковые изделия и т. п.). Наши газеты, конечно, иронически говорят о «так наз. советском демпинге» и объясняют все «страхом» гнилого капитализма перед «бешеным» развитием нашей промышленности, которая просто задавит всякую другую в силу естественных преимуществ всякого социалистического хозяйства.

25 сент. 22-го сент. газеты оповестили об открытии вредительской организации и передаче дела Совнаркомом в ОГПУ. Сегодня уже сообщается, что 48 человек расстреляно. Быстрое расследование и быстрая расправа: показания иных («признания»), даже по газетам, происходили после 10-го сент.

Теперь можно год, по крайней мере, не давать мяса, оправдываясь «вредителями». Впечатление — ужас. Люди ходят по улицам молча, в трамваях — молчание.

Всего гнуснее то, что эти дни (часто, вероятно, после расстрела) делались всюду «единогласные» постановления с требованием высшей меры наказания. Есть такое постановление от преподавателей I МГУ, аналогичное — от «собрания Академии Наук» (анонимно), — очевидно, весь «коллектив» с месткомом во главе (меньше всего — академиков).

А молодежь уже передает за достоверное, что найдены «списки с распределением должностей после переворота, — подумайте только!» — это уже подготовка политической расправы с русскими историками. И опять будут «признания».

* * *

Существует, оказывается, «собачий ликбез». Породистые псы взяты на учет у желающих хозяев (своего рода «общественная» работа для последних); за это выдается собачий паек, но владельцы обязаны в указанные сроки являться с собаками на обучение псов всяким тонкостям службы ОСОАВИАХИМ'у. Делается это (за плату!) на разных «собачьих площадках»; одна из них во дворе упраздненной церкви в Старогазетном переулке.

* * *

Образец современной речи. Еврейчик, стоящий у дела в кооперативном строительстве, выражается так: «Ну, и что мы можем с такой сметой? — мы плутуем с ней в потемках». И дальше: «Все стены наших домов новой стройки покрыты ахиллесовыми пятками».

* * *

Житейский юмор: Как известно, всякая попытка опереться на родословную, на предков, встретила бы у нас самое резкое противодействие. Наоборот, всегда карают человека за его предков (дочь служителя культа, сын помещика, дворянин и т. д. — сплошной укор и унижение для человека). Наоборот низость происхождения встречает всяческое одобрение, и не случайно Демьян Бедный со смаком повествует о том, как его мать с полюбовником топили его отца в отхожей яме; а в Институте Маркса и Энгельса какой-то еврей из месткома на «чистке» громогласно объявил себя «сыном рабочего и проститутки-еврейки», что вызвало брезгливый жест со стороны т. Рязанова.

При этом забывают, конечно, и материализм, и дарвинизм, забывают отбор наследственный и т. д. Так бывает, когда речь о людях.

Картина меняется по отношению к собакам. Те же Демьяны и им подобные с гордостью насчитывают «12 поколений» своих собак, ведут их «родословные», а правительство заботливо охраняет эту чистоту породы, раздает премии, обеспечивает собак пайком (что-то около 1/2 пуда пшена или перловых круп в месяц) и — учит собак. Собачьих «ликбезов» (площадок) в Москве несколько, одна на дворе закрытой церкви в Старом Газетном. Собаковладельцы записываются в «ОСОАВИАХИМ», и тогда они обязаны являться в определенные сроки (это «общественная работа») и дрессировать своих собак на «ликбезе», дрессируясь и сами.

* * *

И рядом — школа для людей. Сейчас проводится в средней школе «политехнизация». Ее, разумеется, и понимают различно (повторяется история с модными несколько лет назад лозунгами «трудовое начало» или «дальтон-план», над которыми побились-побились и бросили, ничего не добившись), и выполнить не могут за отсутствием: 1) соответствующих учителей, 2) каких бы то ни было пособий, мастерских и т. п. Набиты школы ужасно. Идет внедрение безбожия, учителя все переподготовляются или уходят на «обществ. работу», учителей «прикрепляют» к школе и педагогич. работе и т. д. Уровень учащихся падает, а если кто из детей чему-либо научится, то это помимо школы, большею частью от интеллигентных руководителей или родителей, — и такому ученику все равно нет хода, разве что притвориться левым, пристроиться к «производству», т. е. затратить массу времени и энергии на чуждое дело.

Руководство школами стараются обеспечить партийцами. Во главе оказываются трамвайные кондуктора, текстильщики, наборщики. Если они люди добрые, еще ничего себе, — но тогда их быстро снимают за «разложение». Если они с партийной фанаберией, т. е. уверенностью в том, что могут справиться со всяким делом, то получается чушь. В химическом техникуме (б. 3-е реальное училище) трамвайный слесарь, став заведующим, сделал выговор химику-руководителю за зряшные траты: тот купил фильтровальной бумаги для лаборатории.

Университет сломали совсем. Через каждый месяц меняются деканы на всех больших факультетах, ныне институтах. Недавно на «физмех» (это физико-механический институт вм. физико-математического факультета, где, как видно из названия, просто вычеркнули математику) назначили в деканы какую-то еврейку-естественницу, Быховскую, но она, как баба глупая и невежественная, держится за мужчину, некоего Иуду Соломоновича Закгейма, который преподает… диалектический материализм и вертит всем учреждением. Быховская сместила интригами какого-то партийца, своего предшественника, и сама скоро уступит место очередному «выдвиженцу».

* * *

Переучивают и профессоров. В одном из технических вузов объявлен «семинар» по диалектическому материализму. Собравшимся седовласым старцам какой-то молодой профессор (просто учитель средней школы, но он читает математику в каком-то военном заведении и потому — профессор) с извинением и оговорками, что он не философ, прочел 10-минутный реферат, смысл которого тот, что с древности были материалисты и идеалисты, но теперь идеализм окончательно отвергнут. Другой, какой-то Броудо или Бреуде, постарше, рассказал то же самое пространнее, сказал, между прочим, что «материя» не может быть определена точно, и что «дух» есть «производное» материи. Математики не особенно удовлетворились производным от чего-то, не поддающегося определению. На вопрос одного из слушателей, вся ли наука на западе материалистична, последовал ответ, что «странным образом» на западе лишь 30 % материалистов, остальные ученые склонны к идеализму.

* * *

Хороша и готовящаяся «смена». В ней процветают только еврейчики. Со склонностью к паразитизму и отвращением к труду, они очень легко берутся за всякое чтение лекций и читают о чем угодно, особенно любят излагать всякую «теорию», — диалектический материализм отличная для них тема, кормятся ею. Хуже с российскими головотяпами; способных всех отшивают, ибо они шире по взглядам и чаше всего могут быть откинуты по социальному признаку. Оставшиеся — серые, самодовольные, тупые. Недавно преподаватель языка спрашивает такого аспиранта-историка, знает ли он франц. язык. Оказывается, не знает и «не интересуется» им. — «Как? историку не нужен язык страны, где происходила Великая революция, где была Коммуна»? — Ответ: «Мы, марксисты, интересуемся только динамикой исторического процесса; страна, где 50 лет не было никакой революции, нам абсолютно не интересна» (!!!).

Октябрь. Аресты все продолжаются. Говорят о 300 арестованных из Теплосилы. Указывают на арест некого Шеина, без 5 минут большевика, возглавлявшего всякую химию, «общественного обвинителя» в шахтинском процессе, где он проявлял усердие непомерное.

* * *

Показатель: заминка в деньгах (своих, советских). В банках по текущим счетам дают не более 500 р. в день. Жалованье служащим в целом ряде учреждений не плачено с 1-го окт. — На рынок выкинут сахар по четверной цене 2 р. 50 за кило (вм. 60 коп.). Публика ломится.

Зато 11 окт. с шиком заявлено, что на квартал окт. — декабрь в смету совершенно не вносится уплата пособий на безработных, т. к. таковых не имеется, на бирже никого нет. И это верно, но что это значит?

* * *

В средней полосе колхозники, овладев барскими усадьбами, захватили все яблоневые сады и теперь нанимают на работу мужиков за меру яблок в день (эквивалента в 5 р. деньгами мужики не берут). — На юге еще лучше: единоличников просто мобилизовали по 3 р. в день с лошадью — убирать колхозное добро, оставшееся в поле.

Средина октября. От времени до времени, после затишья в несколько дней, известья о новых арестах. «Спецов» изничтожают всячески.

Некоторые представления о «мобилизации» населения можно вывести и из официальных цифр. Не считая ГПУ (оно ничего не объявляет обычно), по ведомству Наркомвнудела число «арестованных» было: 200 тыс. в 1928, 300 с чем-то в 1929, наконец, свыше 570 000 за первые 9 мес. 1930 года.

Хозяйственная жизнь все угасает, во всех направлениях.

Осенью не было арбузов и винограда, как раньше, летом этого года, почти не было в продаже ягоды. Яблоки сейчас по 25 к. штука — дрянь. Никаких ранетов нигде нет и в помине; попадаются одни яблоки средней полосы, зеленые, кислые, червивые, преждевременно снятые. Груш совсем нет. Цены: масло 9–12 р. фунт; яйца 4 р. 20 к. десяток, мясо 4 р., молоко 65 коп. кружка (прежде 6 коп.).

Дров в продаже нет. По ордерам можно получить (не всем, конечно) по 16–18 руб. за сажень (меньше прежней); провоз — 4–5 руб. официально, но обычно надо нанимать вольно; и тут уж цены аховые: 15–20–25 руб. Курьезов не оберешься. Напр., живущий в лесу, на даче, в 6–7 верстах от Москвы, покупает дрова в городе по ордеру, платит 16 р., еще 35 р. (!) за провоз и везет дрова… в лес, топить свою дачу.

* * *

Нет денег, нет советских знаков. Видимо они пущены в хлебную кампанию, ибо приходится оплачивать (правда, низко — 3 р. в день с лошадью) труд крестьян, принудительно убирающих урожай колхозников, не справившихся (а порой и не желающих справляться) с урожаем. Как бы то ни было, наблюдается следующее: служащим не платят жалования; не оплачен сентябрь, не платят за октябрь; ассигновки, выписанные учреждениями для оплаты «зарплаты служащих», банком просто не выполняются. Говорят о секретном циркуляре оплатить к 24–25 окт. зарплату за сентябрь; тогда в ноябре будут платить за октябрь, и в общем месячная оплата останется у казны в кармане.

В банке по чекам выдают лишь часть денег, напр., 500 р. и не больше. Приходится ходить кряду неск. дней, чтобы исчерпать чек.

Идет усиленная «мобилизация средств населения». Формы различны: собирают раньше срока всякие платежи; напр., приходит представитель РКИ или Фининспекции к плательщику, которому осталось в два срока внести столько-то, и предлагает внести раньше срока; обычно платят, чтобы избавиться от чересчур назойливого гостя, который хочет все рассмотреть: комнаты, обстановку и т. д.

Арестовывают разных лиц, добиваясь от них долларов. Налеты часто успешны. А ведь ни один закон не запрещает иметь доллары, само правительство их открыто продавало одно время в своих банках. Попутно отбирают и всякие другие ценности, в разных случаях приемы разные — от убеждения до насилия.

В банках оттягивают выплату выигрышей, даже небольших, в 100 рублей!

Предлагают покупать 9 % заем 1930 г. с перспективой выигрыша в 50 000 руб.!

Отсутствие денег проявляется даже в комиссионных магазинах, где ничего интересного почти нет, но где стали давать поразительно низкие цены за приносимые вещи: стало быть, денег нет в кассе, — или это политика: деньги нужны сейчас более, чем когда-либо, «до зарезу», — и государственные магазины пользуются этим.

В провинции почта не платит сразу по переводам, — касса пуста. Граждане посылают червонец простым письмом, в надежде, что как-нибудь дойдет.

Работа строительная приостановилась; в частности — асфальтирование, оборванное как-то сразу. Местами — просто забивают булыжником, по старинке, разрытые мостовые.

Главнаука продала за границу за 17 000 руб. иконостас разоренной церкви Косьмы и Дамиана с Полянки. Но ГПУ явилось и без спроса увезло иконостас, каковой и был изничтожен на предмет добывания золота, — последнего оказалось на 700–800 рублей!

Товаров нет и нет. Даже книжка перевелась почти окончательно. Букинистов придушили до последнего, а в казенных лавках одна «новая» книга. Впрочем, учебников не хватает, несмотря на колоссальные тиражи.

* * *

Колхозы, в общем, провалились. Даже газеты не могут скрыть того, что и при сдаче продуктов единоличники оказались аккуратнее колхозников. Но газетчики пустили в ход «диалектику»: индивидуальники потому выполнили свою задачу лучше, что на них наложили мало; а вот если бы наложить по-настоящему, они оказались бы в хвосте у колхозников. Ложь, ибо изначала единоличников принципиально облагали сильнее, чтобы заставить их отказаться от хозяйства и идти в колхозы.

* * *

Жизнь тусклая, серая, без подъемов, хоть газеты и кричат все время об энтузиазме, бурном движении, буйном цветении, штурмовании, разовом преодолении всяких прорывов и т. д., и т. д.

Толпа серая, обозленная, грязная, живут люди свински. В городе нового социалистического строительства, в б. Царицыне, где развернут (впрочем, уже обанкротившийся в производстве) «Сталинградский Тракторстрой», люди (в большинстве светоч-пролетариат) живут в неимоверной обстановке, и, главное, они не желают ее изменения, говорят, что им хорошо и так (по данным обследования Наркомздрава у 28 % жителей нет кроватей вовсе, а 72 % с кроватями, занятость которых что то ок. 4–7, т. е. иными словами, в разные часы суток на кровати всегда кто-нибудь спит, а чаще всего — спят по 2–3 человека, ничем уже не стесняясь; и подобных наблюдений пропасть, а наблюдатели все заинтересованные, советские бюрократы: обвинять их в пристрастии не приходится). Вывод печальный: такому народу ничего не нужно, и долго еще, если его оделят сушеной рыбой, изредка калошами, почаще водкой (хотя бы и вчетыре дорогой), он будет доволен, только бы «буржуй» или «интеллигент» не имел и этого.

Поймешь восклицание партийца, который не то всерьез, не то грубо шутя, процитировал:

* * *

Пятилетка всего успешнее все-таки в деле разрушения церквей. Они исчезают прямо пачками. Чаще всего сламывают их совсем. Изредка «приспособляют» под что-либо. Иногда разрушение ведется исподволь, не без «сладострастия». Так, напр., по частям просто снимают железное покрытие с храма в Петровском монастыре. Никто не замечает этого, а разрушение идет себе да идет. Правда, под железом кирпичный свод апсид, но доберутся и до него.

Порою не знают, что делать собственно с площадью из-под церкви. Так уже несколько лет стоит пустое место от разрушенной церкви Трех Святителей около тоже неизвестно зачем уничтоженных Красных Ворот.

Не обходится и без циничных курьезов.

Разломали колокольню церкви Косьмы и Дамиана в самом начале Полянки. Здание церкви подо что-то «приспособили». Иконостас, помнится, «барочный», с виноградом, продали было, говорят, за 17 000 руб. за границу. Представитель Главнауки решил как-то зайти посмотреть в последний раз на произведение старого русского мастерства, чуть ли не собирался сфотографировать его, — и ахнул: иконостас исчез. Оказывается, приезжало ГПУ и решило «использовать» золото иконостаса. Для этого его весь сожгли — и добыли золота на 700 рублей!!

Разрушение Симонова монастыря обошлось в 400 000 рублей. В результате этих расходов груды щебня, кирпича не получилось. Уничтожено дивное крепостное зодчество XVI века и чудесный собор (колокольня, огромная по высоте, была XIX в).

* * *

В экономике дела дивные. Цены все растут (молоко 70 к. кружка, масло 10 р., подошвы 25 рублей), а между тем денег, даже бумажных, нет. В банках не выдают по чекам, а с текущих счетов отпускают крупицы, требуя документа о том, что деньги нужны на покрытие заработной платы за сентябрь, (сейчас конец октября). Отсюда вывод, напрашивающийся сам но себе, да и поговаривают уже о секретном циркуляре: если позволяют платить сейчас только за сентябрь, то в ноябре будут платить за октябрь, и, след., будет украден «незаметно» месяц заработной платы, как уже однажды была скушана полумесячная плата, когда стали платить за истекшее время, а не за текущее.

T. наз. «мобилизация» средств населения идет вовсю, но не дает результатов. Газеты с наивным (или притворным!) негодованием говорят о том, что задание о привлечении сбережений в сберегательн. кассы за сентябрь «выполнено» всего на 2 % (вм. «заказанных» 60 млн. привлечено, след., 1,2 млн. руб.). Причины ясны всякому дураку: 1) нет доверия; 2) нет и свободных средств; 3) и меньше всего вносит в банк крестьянин.

Не оправдавшая себя система «безналичных расчетов» повела за собой устранение сразу и союзного наркомфина (некий Брюханов, по-видимому человек абсолютно бестолковый и бездарный), и директора государ. банка — Пятакова, который играл одно время в оппозицию, а потом опять пошел было в гору. Вообще, из тех, кто «подписывал» наш червонец (в разных комбинациях эти имена можно видеть на бумажках), пока ничего не слышно про одного Шлезингера, бывш. члена правления купеч. банка (умер, м. б.?), а остальных судьба такая: Шейнман, первый директор банка при червонце, «не вернулся» из-за границы; Садырин, Юровский, Шер, Каценеленбаум — сидят; Кутлер и Мануйлов — умерли, а то бы, конечно, сидели; Сокольников — после немилости — посол в Лондоне, но и его судьба очень шатка.

* * *

Дровяной кризис. Дрова по ордерам, как в 1919 г. Свозят эти дрова (в большинстве очень скверные) огулом и вываливают на площадях, где происходит разбор. Так уже изгажена вся посадка древесная у одного бока Храма Христа Спасителя. Обращение публики самое дикое.

* * *

Два громких дела, висящих над страной, будут разрешены, как говорят, без суда. Из разных разговоров с представителями ГПУ заинтересованных лиц намечается следующее.

По делу о «заговоре» против Советской власти (Чаянов, Кондратьев, Макаров и т. д.): суда не будет, к концу октября все будет разобрано в ГПУ, главные виновники будут наказаны 10-ю годами тяжелого заключения, другие — меньше, а совсем ни в чем не виновных подведут под «манифест» в связи с 7 ноября.

По делу о другом «заговоре» (т. н. «дело историков») тоже процесса не будет; верховный суд будто бы не нашел данных для дела; но изобразить заговор все же надо; говорят о ссылках в разные места и на разных условиях. Все, будто бы, должно разрешиться в ближайшие недели.

* * *

Кто-то почему-то затеял помянуть 75-летие кончины Грановского. Скорее всего, затеяно было все это до арестов историков. И вот устроили в «I МГУ» «торжество». Историков на нем не было. Отменили присутствие «слепца» Бочкарева и неизменного «профессора» Бороздина. И речь пришлось сказать не историку. После вступления, сделанного каким-то идиотом, распространявшимся на тему о материализме Грановского (!!), сказал речь коммунист Невский (говорил прилично, остановившись на культурном явлении Грановского, первого звена в цепи — Грановский, Чернышевский, марксисты), а затем опоздавший на заседание П. С. Коган распространялся об идеализме героя дня (евреи из президиума переглядывались, готовя очередной полемический донос в газетах), причем неоднократно извинительно оперировал «тем, что по устаревшей терминологии называлось душа», — зачем все это нужно, если это устарело?

Второе отделение — приветствия. Было всего одно приветствие от Малого театра, прочитанное актером-коммунистом [Лепиным?], — на тему о Щепкине, Грановском — всем круге этих людей, воплощавших и поддерживавших тогдашнюю культуру.

Третье отделение — чтение стихотворений (Огарева и друг.) и исполнение музыки произведений, любимых Грановским.

Зачем чужие люди устраивали чуждому им человеку такие странные поминки?

* * *

Аресты продолжаются. Злые языки говорят, что из московских экономистов не арестован один только Железнов.

* * *

Последняя неделя октября. Процесс идет своим чередом.

В области внешней политики — выступление Франции, открыто заявившей о своей борьбе с «советским демпингом». За Францией последовали Бельгия и Румыния. Но все это страны, покупающие у СССР сравнительно мало, и потому их выступления носят скорее политический характер. В хозяйстве этих стран «демпинг» мог иметь разве лишь «разлагающий» для тамошних экономических отношений характер: бросовая цена в объеме даже небольшой предложенной партии сырья или товара вносит, конечно, смуту в производство, в торговлю, даже в настроение покупателя. Впрочем, такой же характер получают дешевые ситцы или шелковые чулки, проданные в Америку или Германию вовсе не от избытка нашего производства. Ведь и другие страны иногда продают «бросово» вовне, когда внутренний рынок перенасыщен; тогда они поднимают цену внутри, ограничивая предложение, а избыток идет на завоевание внешнего рынка. При этом, однако, заваливаемые товаром страны борются, защищая свою промышленность повышением таможенных ставок.

Всего любопытнее, что всюду находятся простоватые люди, которые, не видя дальше своего носа, заявляют, что коли советские продукты дешевы, так это хорошо для иноземного потребителя. Наши газеты, разумеется, отмечают такие высказывания с теплой симпатией.

Из голосов за или против СССР выделяется относительною трезвостью суждений бывший в СССР наблюдатель-американец из кругов социологического изучения. Он отмечает, что эксперимент грандиозный и интересный, но совершаемый, конечно, не волею народа. Никогда ни один народ не подверг бы себя таким лишениям, каким подвергнута сейчас Россия (все немецкие репарации ничто перед этими лишениями), и потому никакой демократический режим, конечно, немыслим в СССР, его и нет, а есть сплошной террор, прикрытый флером Советов и совершаемый с неслыханною жестокостью. Надо вернуться даже не к Петру (Петр, действительно, бил дубинкой вороватых своих помощников, но не истреблял специалистов), а ко времени Ивана Грозного. Но самый опыт американец считает интересным и, м. б., кое-что дающим (он только не допустил бы его ни за что в своей стране). Беда, однако, в том, что все это строительство — а его нельзя отрицать — творится неприемлемыми темпами, а потому разрушительно подчас, сопровождается неимоверными затратами, жертвами и дает очень плохие результаты.

Ведь и у нас многие думают, что ошибка в темпах и в приемах (скорей, подчас, не на месте, средств вваливай, сколько влезет, работай неподходящими руками, надзор в неподходящих руках и т. п.); не отрицая строительства, приходится часто признавать, что оно ни к чему: зачем нам маргариновый завод, когда могло бы быть изобилие настоящего масла при иной крестьянской политике; зачем грандиозные сооружения в местах, где нет других данных для промышленности, и т. д., и т. д.

Словом, «разлагающая» сторона нашей хозяйственной политики сильнее созидающей: 7-часовой рабочий день, конечно, развращающе отзывается в других странах; хорошие продукты, туда направляемые, сбивают там рынок, не давая подъема промышленности у нас, и т. д., и т. д.

А в других странах словно не видят и не знают этого. Молодые люди, по 3–4–5 лет остававшиеся за рубежом в учении, уверяют, приехав, что увиденное для них полная неожиданность, т. к. там, при чтении газет, создавалось впечатление, что на СССР все навирают, на деле же здесь сплошной подъем. Теперь эти приезжие (все больше техники, сразу получающие здесь хорошие места) быстро вешают нос…

«Оптимисты» наши, сочувствующие социализму и даже коммунизму, утешаются тем, что народ стал сознательнее, что жизнь двинулась вперед, эксцессы минуют, все утрясется: а эксцессы — рука каких-то тайных вредителей (не спецов, конечно), сидящих где-то наверху, чуть ли не в самых недрах компартии, — до того иногда нелепы бывают приемы политики, словно нарочно направленной на разрушение.

Сами большевики думают иначе, официально, по крайней мере. Они усиленно ищут «вредителей» среди классовых врагов. Вот опять открыли вредительскую организацию, возглавляемую крупными специалистами (см. «Изв.» от 27 окт.). И тут, в той же газете, напечатана речь сравнительно не кровожадного Енукидзе, где прямо говорится о необходимости физического истребления целого класса — т. е. буржуазии.

«Изв.», 27 окт. 1930 г.

ВРАГ ДОЛЖЕН БЫТЬ УНИЧТОЖЕН: ИНОГО ИСХОДА НЕТ.

Обострившаяся классовая борьба даже нам, коммунистам, ученикам Маркса и Ленина, которые во всей широте и глубине ставили вопрос о классовой борьбе, открыла очень много нового. Борьба классов, начавшаяся в процессе преобразования социальных отношений, ничем не может быть приостановлена и прекращена. Никакие обещания, увещевания, никакие меры тут не действительны. Борьба имеет свой закон: она должна быть доведена до конца. Один класс должен побороть, победить, уничтожить другой. Иного исхода у нас нет. Классы, которые должны быть уничтожены в экономическом процессе борьбы, должны сопротивляться до конца. Никакого примирения здесь быть не может, и правы были Маркс и Ленин, которые всегда утверждали, что классовая борьба не знает примирения, что здесь борьба идет не на жизнь, а на смерть.

Все последние события в деревне, борьба кулачества против нас, целый ряд раскрытых во всех областях нашей промышленности, сельского хозяйства и кооперации вредительских организаций, связанных между собой, планомерно и решительно проводивших борьбу против всех наших мероприятий, нам со всей очевидностью показали, что борьба идет не на жизнь, а на смерть между новым классом, взявшим власть в свои руки и строящим социализм, и остатком обреченных старых классов. Эту борьбу ничем нельзя смягчить, ее необходимо довести до конца.

Все эти события, все это планомерное вредительство, связь вредителей с капиталистическими странами, непримиримыми врагами Советского Союза, показывают и доказывают, что мы были правы, ведя борьбу против всех этих контрреволюционных, антисоветских сил.

«Изв.», 27 окт. 1930.

РАСКРЫТИЕ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ.

Недавно органами ОГПУ раскрыта контрреволюционная организация, вредительская организация, состоявшая преимущественно из инженеров и действовавшая подпольно под названием «Промышленной Партии». Организация ставила себе целью искусственное создание кризиса путем вредительства во всех областях народного хозяйства, приурочивая развертывание кризиса к моменту иностранной интервенции. Организация была связана с эмигрантским центром в Париже, именуемым Торгово-Промышленным Комитетом (Денисов, Гукасов, Нобель, Манташев, Рябушинский, Мещерский и др.), волю и директивы которого выполняла она во всей своей вредительской работе.

Арестованы члены центра «Промышленной Партии»: Рамзин, Ларичев, Федотов, Чарновский, Куприянов, Калинников и др., которые дали подробные показания о деятельности организации на территории СССР и в Париже.

Дело передается в Верховный суд и будет слушаться в ближайшее время. (ТАСС).

* * *

Аресты продолжаются. Мало уж и осталось на свободе крупных техников, инженеров, химиков, экономистов. Попутно доканывают и вообще интеллигенцию.

Последние новинки — арест математика проф. Д. Ф. Егорова и удаление отовсюду историка А. А. Захарова.

Первый, давно известный своим консерватизмом (никогда этого не скрывал, вплоть до открытого отказа от предложения записаться в профессиональный союз), тем не менее получивший пенсию. Говорят, что последней каплей была его речь (в ответ «полярному путешественнику» О. Ю. Шмидту, высказавшему излишность математики теоретической, нужной лишь в ее узкоучебном смысле) о том, что всякое государство, в том числе и советское, строится не на год и не на два, а потому ему нужна настоящая наука, а не приспособленная к нуждам момента, — всякий же возражающий против науки является вредителем самым настоящим. Сказав это, Егоров надел калоши и ушел из заседания.

Захаров же имел наивность защищать в РАНИОН'е историю, как науку. Какой-то комсомолец возразил ему, что изучение хеттов никому не нужно; вот если бы Захаров мог, не распечатывая, сделать свежими вредительские банки с консервами, вот это была бы наука!

Ноябрь. В той экономической неразберихе, которая так пышно лезет наружу всюду, лишь путем слухов и догадок публика пытается установить какие-то «факты». Спешность, с какой вдруг перенесли начало финансового года с 1-го октября на 1-е января, объявив октябрь-декабрь «ударным трехмесячником» (sic!), объясняется будто бы грандиозным дефицитом ок. миллиарда, который обнаружился перед самым завершением финансового года (1 окт.) и заставил отложить на три месяца сведение концов с концами. Неудачные финансисты — Брюханов, Пятаков и др. — пали жертвой своих ошибок (безналичные расчеты и вдруг нехватка бумажных знаков, к тому же перевыпущенных). Теперь будто бы силятся покрыть этот перевыпуск, ок. 800 мил., для чего всячески изымают знаки, чтобы их уничтожением не дать чрезмерно пасть рублю. Но есть и более непосредственные задания: надо перед 7 нояб. раздать зараб. плату рабочим за октябрь. В поисках, как добыть эти несколько миллионов, наши финансисты пустились в самые искусственные приемы: выбросили в вольную продажу сахар по учетверенной цене (2 р. 40 к. кило песку, 3 р. — кило рафинаду). Набросились с голодухи и горожане, и особенно деревня. Но сахаром, кажется, насытились пока что: очередей уже не видать. Тогда вдруг выбросили на рынок без карточек и ордеров всякую мануфактуру. Произошло нечто несосвятимое: в диких очередях дрались, толкались, кое-кто умер от давки, затоптали нескольких детей, разбили кое-где витрины; пришлось вызывать конную милицию, а по уверению некоторых, местами прибегали и к пожарной кишке. В два дня все было раскуплено: теперь опять отпускают будто бы по ордерам.

Но спекуляция правительственная взрастила и спекуляцию частную. Скупщиками в этой дикой свалке явились, конечно, прежде всего спекулянты, бабы, рабочихи, мещанская среда и т. д. Накупив, они тут же, на месте, а назавтра и по рынкам стали продавать добытое. Говорят, произошли облавы, и множество «товаров», отобранных у торговцев, вновь попадет в казну.

Словом, получается черт знает что такое.

Параллельно с этим в банках при скупой выдаче с текущих счетов требуют объяснения, для чего деньги нужны, и отпускают только на уплату заработной платы за октябрь. Так проводится маневр: заработная плата выдается через полмесяца после отработки. Этой передвижкой достигается «передышка» в расходовании денег, а попросту — у рабочего люда отнимается бюджетный месяц. Все ругаются, злятся, клянут потихоньку власти, — подчиняются.

Недостаток денежных знаков чуть ли не повлиял на «частный» рынок. По крайней мере, уверяют, что масло подешевело (8 р. вм. 10). Но, увы, политика разгона торговцев опять поднимет цену у частников.

* * *

Разрушение Москвы идет вперед гигантскими шагами. Не говоря о том, что огромное большинство старых, когда-то просторных домов, с дворами и садами, перезаселено сплошной шпаной, которая варит в примусах на мраморных подоконниках и сушит белье в гостиных и залах, а на дворах повытоптала последние деревья; самый наружный вид города резко меняется. Такое сооружение, как десятиэтажные корпуса тюремного характера на Болоте («Дом правительства»), совершенно заслонило знаменитый вид от Храма Христа Спасителя на Замоскворечье; дома-кубы серого арестантского цвета очень унылы, — ну, и пусть бы строили из них особые кварталы на окраинах, — так нет же, ими теперь украшают средину города, где и без того тесно. Но самое ужасное — это исчезновение XVII века в Москве, уничтожение ее церквей либо на слом, либо под «школы» и «техникумы». Не удивительно, что подлаживающиеся иноземцы стараются попасть в милость к заказчикам, когда они, вроде сомнительного «американского» инженера («Изв.», 2 нояб. 1930), который в поисках складов для хлопка развязно указывает на «пустующие» (по чьей воле?) церкви, подчеркивая, что особенно подошли бы «большие» церкви.

«Изв.», 2 нояб. 1930.

Несмотря на то, что у нас ощущается недостаток в промышленных складских зданиях, я не сомневаюсь все же, что можно найти много зданий, неправильно используемых.

В качестве конкретного предложения мы выдвигаем возможность использования пустующих церквей, непригодных для иных промышленных или социальных нужд вследствие особенностей своей архитектуры, но вполне могущих быть использованными в качестве складских помещений. Для этой цели прекрасно подошли бы большие церкви.

Практическое осуществление плана улучшения распределения хлопковых запасов в соответствии с только что описанными принципами является вполне возможным и дало бы немедленные положительные результаты для всей промышленности в целом.

Е. СЕПЕЗИ.

Американский инженер-рационализатор.

Руководитель группы в Оргтекстиле.

Очевидно, скоро мы помимо «сломки» и «приспособления» увидим заполнение хлопком (а, м. б., и не только хлопком) именно больших храмов, — ну, напр., Христа Спасителя.

* * *

С запада вести смутные. То газеты говорят о каком-то общем стремлении «бойкотировать» хозяйственно СССР за «демпинг», то вдруг подчеркивается стремление торговать с нами (особенно Германия; меньше САСШ и Англия). С Англией все еще нелады из-за толкования роли Коминтерна, который мы считаем «независимым» от правительства учреждением. Важно то, что англичане уже дали нам некоторые кредиты, и консерваторы не без ехидства говорят лейбористам: вы не можете теперь разрывать с СССР, иначе «плакали наши денежки».

Переговоры о «долгах» с Англией опять затянулись, а с Францией чуть ли не совсем прекратились. Даже московская конференция с Китаем замолкла.

Ничего путем мы не знаем о том, что относительно нас затевают в Европе. Тем временем Литвинов едет в Женеву, где опять будут говорить о «разоружении».

* * *

Партийная склока идет своим чередом. Из партии выкидывают всяких «уклонистов» — левых и правых. В резолюциях, каждодневно наглеющих, добираются до Бухарина, который пока что молчит, а через него уже и до Рыкова, хотя последний подписывает законодательные и правительственные акты. Говорят о том, что сняли того Сырцова, которого так недавно продвинули в ответственную роль председателя совета комиссаров РСФСР, когда отняли эту должность у Рыкова.

* * *

Расстрелы продолжаются, но о них не печатают, а узнают случайно — от родственников.

* * *

Говорят, что в книжке, выпущенной как бы на правах рукописи, утверждается — по показаниям — связь «промышленной партии» (Рамзин и др.) чуть что не с Пуанкаре!!!

10 нояб. Усиленное питание — слухами.

Сплошные смены в Наркомфине — их объясняют «прорывом» в дефиците. В газетах глухо, но было все же сказано о необходимости покрыть какие-то сотни миллионов не то эмиссии, не то дефицита.

Смены идут и дальше. Сдвинули Лежаву, сбросили Сырцова, неск. месяцев назад вынырнувшего на место предсовнаркома РСФСР. Говорят, что он произнес в Совнаркоме 11/2 часовую речь с резкими нападками на дутые цифры, на нелепость т. наз. ударничества и т. п. Мало того, эту свою явно «маловерную» и «уклонистскую» речь он будто бы размножил и, как начальство, разослал по подведомственным учреждениям. За это его сняли, стремительно, и направили будто бы в Сухум. На его же место назначили какого-то Сулимова (приказчик, сын рабочего), который только что отпрашивался уйти из замнаркомов путей сообщения. Говорят, что это чекист бывший, из собственноревольверно расстреливающих.

Уклоны, говорят, столь сильны, а желание расправиться, наконец, столь решительно, что в ближайший срок обещают устранение из партии Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Сырцова, Лежавы, Крыжановского…

Про Чичерина говорят, что он, больной, не хотел бросать запада, но его «уговорили», и вот в результате он здесь, живет где-то на юге и, будто бы, страдает манией преследования: ему чудится, что ГПУ является его арестовывать.

Рыков демонстративно уволен в месячный отпуск, с 6-го ноября (т. е. кануна великого праздника, где он и не появился), так прямо и указана дата. Надо полагать, он не вернется на место.

Видящие в большевиках все-таки людей, способных иметь что-то вроде личного достоинства, уверяют, что в случае отстранения Рыкова обещали демонстративно выйти из партии Крупская и Калинин. Впрочем, тут же прибавляют, что им надо уйти, иначе вскоре «их уйдут» все равно.

А герой всех этих пертурбаций, «гениальный секретарь» партии, на торжествах трусливо держался в толпе «сановников». И трусит он, конечно, сильно. Очевидцы рассказывают, как обставляется его отъезд с места работы, из ЦК партии. Сначала появляется двое штатских, подозрительно оживленно беседующих у подъезда сего учреждения. Затем подъезжает автомобиль, внутри которого сидит развалившись молодой человек, в обычное время тоже гуляющий около подъезда. Затем из того же подъезда выбегают двое военных, делающих вид, что они одеваются на ходу, причем кобуры револьверов у них расстегнуты. Наконец, стремительно выходит фигура с поднятым воротником, быстро садится рядом с шофером, и машина сразу дает полный ход.

Аресты идут и идут. Хватают не только уже спецов, а и просто маленьких людей, учителей, врачей, мелких служащих. Но наибольшую сенсацию произвел слух о будто бы состоявшемся (после многочисленных арестов и расстрелов, замолчанных, среди военных) аресте Блюхера, в котором хотели видеть «Наполеона», хоть несколько популярного «вождя», «победителя» в Манчжурии. Согласно «показаниям» группы Кондратьева, Чаянова и т. д., с ним будто бы хотели вступить в сношения «заговорщики».

Бее слухи о том, что к 7 ноября будут разрешены все «дела» (Кондратьев и К°, Рамзин и К°, историки), не оправдались. Наоборот, теперь говорят, что дела эти отодвинуты будут надолго, т. к. нашлись новые: вредительские, о военном заговоре.

Из-за границы сведения тоже не очень благоприятные.

В «Берлинер Тагеблат» проскочило известие, что некто Георгий Агабеков, заведовавший делами ЧЕКА за границей, остался там и собирается печатать в «Матэн» о «преступлениях Советского Правительства». Про этого фрукта говорят, что ему дано было поручение убить того секретаря Сталина, который уехал за границу да там и остался, начав разоблачения (что-то вроде Баженова; год тому назад?). Агабеков знает будто бы очень многое, во всяком случае больше Беседовского.

Появилась и новая версия о Кутепове в «Нойе Фрайе Прессе». Четверо должны были его заманить и увезти. Захват удался, но чересчур сильная хлороформенная маска убила Кутепова. Тогда они его зарыли. Будучи вызваны в Москву, трое исполнителей поехали и были здесь «убраны». Четвертый поехать поопасался, остался во Франции, был, будто бы, разыскан Бурцевым, прижат к стене и вынужден рассказать все, после чего, будто бы, ему дали возможность скрыться. Фамилия его Фикер или Фингерт, что-то в этом роде. Другие уверены, что этого Ф. уже видели в России. Третьи продолжают держаться версии, что Кутепов просто удрал с дамочкой и с деньгами.

* * *

Увеличивается и количество «невозвращенцев». Передают, что будто бы отказался приехать в Москву Стомоняков, чуть ли не «торгпред» в Берлине; во всяком случае фамилия постоянно попадалась в связи с переговорами в Германии.

Говорят даже, что Сокольников под каким-то предлогом отказывается бросить Лондон, где ведутся переговоры с Англией и откуда его вызвали в Москву, не без связи с тем, что «заговорщики» имели его в виду на министерский пост. Дезавуировать его было бы совершенно скандально. Работающие в этом направлении «домыслы» уверяют, что и Шейнман получает ежемесячное «жалованье» от СССР за «молчание», — а ведь уверяли раньше, что Шейнман получил богатое наследство от отца, банкира в Вильне когда-то.

* * *

Экономическое, или, точнее, продовольственное положение, по общему мнению, пока становится все удовлетворительнее. Из главного кризиса мы, будто бы, вышли. Во-первых, осталось не вывезенным многое, что уже считалось для питания нашего утерянным; во-вторых, урожай действительно хороший и даже собран удовлетворительнее, чем могло казаться; в-третьих, к весне ожидается огромный прирост скота, особенно свинины. Наконец, отводится большое место легкой индустрии т. к. хлопка много, а машиностроительное увлечение невольно задерживается из-за недостатка валюты, вызванного непринятием на западе наших товаров.

Денег же мало. Зараб. плата только рабочим (да и то не везде) выплачена приблизительно в срок. Второстепенные и третьестепенные работники и граждане не получили еще за октябрь, а иной раз выдают по 10, по 15 руб. на день-два вместо всего оклада. Ворчат — но и только.

Сберегательные кассы пока что выдают беспрепятственно (в Москве). В провинции почти не выдает по денежным переводам, во всяком случае — сильно задерживает.

* * *

Не обходится и без юмористики. Вдруг запретили разучивать по школам и хорам и играть в войсках марш Буденного. Его сочинил в Одессе еврейчик Покрасс, талантливый музыкант, понравившись пьяному Буденному. Теперь оказывается, что марш содран из еврейской свадьбы. Слова (веди, Буденный, нас), редкие по вульгарности. Напр., «И Ворошилов первый офицер — умрем за СССР».

* * *

13-я годовщина революции (погода была недурная) отпразднована без подъема. Бывшие у мавзолея (он окончательно отделан снаружи из полированного гранита, изнутри, говорят, мраморами) утверждают, что было много охраны, «вожди» держались достаточно далеко от толпы, и ряды их поредели: Рыков в отпуску, Бухарина нет, а Сталин жался к толпе других.

11-го ноября в газетах появился огромный обвинительный акт по делу т. наз. «промышленной партии»; привлекается всего меньше 10 человек, во всем «признавшихся», частью объявивших о своем «раскаянии». Во главе крупнейший «спец» по теплотехнике, инж. Рамзин, лет 43. Признаются они в организованном вредительстве, целью которого было служение своим бывшим «хозяевам» и ослабление советской страны в связи с определенно намеченной «интервенцией», которая намечалась на 1928 г., потом на 1930 и, наконец, на 1931 г. Во главе стоял будто бы осужденный по шахтинскому делу старик Рабинович (67 лет два года назад уже!), после него Пальчинский (ныне уже давно расстрелянный), потом уже Рамзин, взявший дело в свои руки.

Обвинительный акт устанавливает их разговоры и сношения с Нобелем, Гукасовым, Денисовым и др. крупными прежними предпринимателями, далее утверждаются беседы с Пуанкаре, Брианом и высшими чинами французского (частью и английского) генерального штаба, и, наконец, почти полными буквами поименовываются чины франц. посольства в Москве, вплоть до самого Эрбетта, скрытого под семью точками.

Обвинительный акт утверждает, что многое надо еще доследовать, но необходимо торопиться с указанием уже установленного. Получается впечатление, что торопились бросить открытое обвинение французам. Чем это вызвано? Об этом только гадают. Одни видят в этом диверсионную поддержку Литвинову, который сейчас как раз выступает в Женеве по вопросу о разоружении. Другие полагают, что Европа сейчас усиленно занята разоблачением советского демпинга, пропаганды в разных местах, затем обнародованиями Агабекова, «раскрытием» Кутеповской истории и т. д. Так вот, навстречу всем этим действиям — необычайное по развязности выступление наше, после которого (в прежние времена!) мог бы последовать только полный разрыв дипломатических отношений. Считают также, что нам сейчас, по внутренним соображениям, крайне важно отвлечь внимание населения от неурядиц и экономического развала. И это делается не без таланта. Обвинительный акт составлен так, что самые убежденные «не приемлющие» советских методов спрашивают себя: нельзя же все это высосать из пальца! пусть преувеличено, но что-то во всяком случае есть.

Даже на националистическом чувстве играют: вредители де хотели Украину с Киевом уступить Польше, а Кавказ — англичанам.

Есть в обвинит. акте странности. Так, признавшиеся говорят о «цепочковой» организации, по которой знали друг друга лишь немногие, а между тем, признавшиеся говорят о десятках людей! Откуда сие? Далее, обвинительный акт подчеркивает, что суду предана эта маленькая группа, а всех вредителей (их уже названы десятки по разным группам производств, арестованы сотни, а насчитывают их тысячи!) будут судить как-то по отдельным группам. Много навалено вин на уже умерших и расстрелянных (во время следствия умер загадочно Хренников, расстрелян Пальчинский); но ведь в цепи возглавлявших — Рабинович, Пальчинский, Рамзин — первый жив и сидит в одиночке, приговоренный к 10 годам, как же его не привлечь, когда вся «организация» поначалу идет от него? Между тем, обвинит. акт отмежевывает уже осужденных по другим делам; их трогать не будут. Это очень странно.

Соответственное «настроение» немедленно сказалось на местах. Уже идут резолюции с требованием расправы: рабочие организации в газетах пишут, постановляют требовать расстрела, а другие — не теми же словами, но почти что того же. Выступили уже театры, Таиров лаялся, и даже Качалов сотрясал воздух требованиями, — не простят ему по сию пору его приветствия Деникину в Харькове, затем бывшее Технич. Учил., где арестовано 18 профессоров (Рамзин оттуда) и где оставшиеся, имена мелкие, требовали казни своим коллегам. В таком же духе постановления разных ученых корпораций.

А что если, опираясь на них, без процесса расправятся с привлеченными? Или непременно устроят обещанный суд вроде шахтинского (с общественным обвинителем вроде Шеина, который сейчас сам привлечен, как вредитель) и с такими же результатами? Рабиновича вызвать побоятся, очень он жестко достался тогда.

Аресты идут и идут: после Осадчего — Графтио, строитель Волховстроя.

* * *

Еще больше слухов в связи со сменами наверху, отпуском Рыкова, смещением Крыжановского (который по собственной просьбе назначен — сам к себе в заместители по Госплану), исчезновением из правительства Сырцова.

Последний, как говорят, произнес резкую речь в Совнаркоме, отпечатал и разослал ее. Дальше больше. Тут версии несколько расходятся.

По одной, Сырцов будто бы готовил сговор, целью которого было устранение Сталина путем его непереизбрания, чего надеялись достигнуть каким-то голосованием в соответствующей инстанции. Во всяком случае, главным организатором дела был не Рыков (ныне тоже убранный), а Сырцов. Он, будто бы, ездил на какие-то конспиративные собрания, причем оставлял машину и шел пешком. Его любовница (?), молодая балерина, проболталась немножко старшей своей покровительнице (потекли намеки опять на Гельцер, будто бы связанную с ГПУ), которая выдала все. Сырцова потребовали, кажется, в ЦК партии. Здесь говорили «развязно», требовали объяснения, куда он ездил (шофера, очевидно, допросили). На его уверение, что «к бабе», заинтересовались, почему днем. «А разве предсовнарком обязан бывать у бабы по ночам»? — В таком роде разговор скоро был оборван, ибо Сырцов понял, что его выследили, и стал «выражаться прямо и резко, назвав Сталина кретином (между прочим, довольно часто применяют именно эту квалификацию) и заявив в лицо «тупому рылу» Куйбышеву, что он расстроил всю нашу промышленность… Дальше эта наша местная версия гласит, что Сырцов на другой день клялся в горячности, рыдал и т. п. И будто бы хитряга Сталин склонен его простить.

Версия «Нойе Фрайе Прессе» говорит не о Сырцове (его по-видимому, мало знают), а о Рыкове, как главе заговора. Упоминается и о балеринах. Но цель заговора рисуется термидорская: имелось в виду, будто бы, арестовать Сталина, Молотова и еще несколько лиц и объявить «директорию» во главе с Рыковым.

Разбираться во всем этом сейчас невозможно. Но тревога какая-то заметна. В воздухе носится что-то горючее. Мы живем в страшные времена. Кажется, подходят какие-то решающие дни. Газеты бряцают оружием, но основной мотив: мы не хотим войны, а капиталисты готовы устроить интервенцию.

В западных газетах будто бы подтверждают, что наш торгпред(?) в Берлине, член коллегии Наркомторга, участник недавних переговоров с Германией, Стомоняков не захотел приехать и остался за рубежом.

Прибавляют, что некоторых объявляют «невозвращенцами» — для успеха их провокаторской работы среди белых.

Жуткость момента видна из ответа Енукидзе даме, хлопотавшей о возвращении мужа из Соловков: пусть лучше сидит там, а то вернется сюда, случится, что арестованных не хватит для расстрела, он и попадет за компанию.

20 нояб. Денежные дела становятся все запутаннее. Банк выдает учреждениям с текущих счетов только на заработную плату за октябрь. До сих пор можно было переводить из банка на личный текущий счет литературный гонорар и плату за сдельную работу разных лиц. Теперь и это воспрещено. Сберегательные кассы, пока что, выдают (в Москве, по крайней мере), но распоряжение имело, очевидно, в виду приостановить всякие скрытые уплаты долгов путем перевода. Недостаток денежных знаков ставят в связь с неудавшимся стремлением выдержать «золотую» стоимость червонца. Но едва ли это так, ибо червонец давно уже скатился почти до уровня нынешнего франка. Рыночные цены, поколебавшиеся было чуть-чуть в связи с явным недостатком «знаков», теперь опять стали на путь роста. Следовательно, дело не в качестве знаков, а в полном к ним недоверии.

Стремление «мобилизовать средства населения» выразилось и в законе о злостных неплательщиках за квартиру: дается 20-дневный срок для покрытия недоимки под угрозой выселения. Не думаю, чтобы тронули рабочих, но для среднего обывателя, особенно, когда ему не платят заработка, получается трагедия.

Едва ли все эти мероприятия смогут способствовать притоку средств в сберегательные кассы, о чем особенно стараются сейчас. Получается какой-то Тришкин кафтан. Все бегают в поисках денег, а денег не получить, даже заработанных. В провинции проще: там почта не выдает по переводам или выдает частями (!!) или по очереди.

И в мелочах хозяйство разладилось совсем. Наступили, напр., морозы, а картофеля в лавках нет. Когда же и при каких температурных условиях будут его продавать массами, для зимних запасов? Московские мостовые, особенно тротуары, остались недоделанными, причем как раз перед дождями с них сняли асфальтовый покров: грязь получилась невероятная; теперь эти кочки примерзли до весны или до первой ростепели. Только что сделанные мостовые уже дают ухабы, асфальт продавился, грязь стоит у краев мостовой, к тротуарам, т. к. нет водостоков.

Как в 1917 г., появилась какая-то хулиганская бесшабашность в населении: никому ни до чего нет дела, кроме желудка, все крушат, ломают, заплевывают. Около памятника Пушкину (у него каждодневно рвут гирлянды бронзовые) изломали изгородь, вытоптали кустарники и ходят напрямки, поближе, как в деревне «задами». И даже люди иногда средне одетые, с портфелями.

* * *

Тревога какая-то глухая. Говорят о войне. Или, лучше сказать, не говорят, а носятся с мыслью о ней, причем газеты так и заливаются криками об «интервенции». По известиям с запада (об этом передают через третьи руки от лиц там бывших, или «сверху»), там «смеются» над нервностью большевиков, не собираясь воевать. Но у нас в войне уверены. Вот, например, как рассуждают молодые специалисты, толковые, образованные, не партийцы, но все же взошедшие на советских дрожжах: интервенция несомненно будет, сомнения нет; вопрос лишь в том, как скоро и как бы нам к ней быть готовыми; некоторая уверенность в нашей способности отбиться у молодежи есть; они не скрывают того, что у нас большую роль играет немецкая подготовка; передают, что часть немцев, живущая мыслью о реванше французам, определенно готовилась заключить с СССР военный союз, что в Россию приезжали штабные немцы, все изучили, всем остались очень довольны, но только, вернувшись в Германию, встретили там резкий отпор у правительственной стороны, которая будто бы остерегается союза с СССР; отголоски этих споров проникли будто бы и в печать (в Германии).

Во всяком случае изредка всплывают характерные фактики из попадающей к нам немецкой прессы. Так, «Берлинер Тагеблат» под заглавием «Одни и другие» дает подсчет вооруженных сил разных стран, иже с Францией, а также Сов. Союза. Выходит, что все сильно вооружены, тогда как другие — немцы — безоружны; но при подсчете разных видов оружия характерно полное умолчание о танках и воздушном флоте в СССР: как раз в области последнего у нас работают немцы, которые, кстати сказать, отлично приспособляют свой гражданский флот для целей военных, и еще на днях (Берл. Тагебл.) пришлось за бестактность сместить представителя Юнкерса в Мадриде, сдуру провозгласившего там, что последний Юнкерс (П-38), на котором немцы прилетели в Мадрид, отлично годится и для бомбовоза! «Берл. Тагебл.» с укоризной замечает, что такие откровенности могут быть неправильно (!!!) истолкованы для Германии в ее выступлениях на женевской мирной конференции, где, кстати сказать, СССР в единодушии с немцами.

Опасную игру ведут немцы, ведь нам они нужны только — для «мировой революции». Иногда они как будто действуют и против большевиков, но вся политика их двойная.

Последние дни были как раз ознаменованы какими-то, по-видимому, резкими выступлениями запада. До нас долетели они лишь в виде (целиком?) неважно переведенных двух статей Пуанкаре из газеты «Эксцельсиор». Статьи недавние у нас переданы 17-го ноября. Они написаны спокойно, весьма деловито, с правильным юридическим анализом нашего закона 11 октября о прекращении уплаты пособий безработным и о применении принудительного труда. Отозвался Пуанкаре и на обвинительное заключение Крыленки по делу Рамзина и пр. Чуть ли не выходит, что Бриан сделал нам свое «представление» по этому поводу. Его пока в газетах нет. Дело пахнет, пожалуй, дипломатическим разрывом.

Относительно Рамзина и др., вышеупомянутая образованная и лояльная молодежь думает, что они уверены были в интервенции, считали крушение большевизма очень близким и действовали поэтому решительно, т. е. помогали так или иначе иностранцам, во всяком случае — страховали себя. Дело Рамзина и др. назначено на 25 ноября. На этот раз «общественным» обвинителем выступит рабочий: опыт Шеина в процессе шахтинцев (этот тогдашний общественный обвинитель сам попал во вредители, — след., тоже было «страхование»?), видимо, учит осторожности.

Но жизнь — небывало тяжелая. Кто бы мог подумать, что придется выносить? Лишь исподволь, можно было научиться терпеть все это. Гнет подавляющий, тяжелый, тупой и упрямый. Какая цензура! Какое холопство (все требуют смерти вредителям), актеры (выступал Качалов), инженеры, профессора — вчерашние товарищи Рамзина и др., не говорю уже о рабочих. Конечно, тут много давления, приневоливания, но все же это ужасно. Какие же это люди для последующей жизни? Голое место.

Аресты все продолжаются. «Заговор» против Сталина как-то сошел со сцены, — о Сырцове не говорят, а Рыкова и К° продолжают подтравливать (резолюции с мест).

И ото всех требуют «общественной» (т. е. бесплатной) работы. Оплачиваемые работники (напр., учителя) со злобой встречают «добровольцев», которые (по принуждению, ибо это обязательно) лезут даром обучать, просвещать и т. д.

25 ноября — сегодня начинается процесс «вредителей» т. н. торгово-промышленной партии. Заседание суда, давно назначенное на 6 ч. вечера, переносится на 3 ч. дня, очевидно, в связи с тем, что дня три назад вспыхнула идея демонстрации населения по поводу вредительства: на демонстрацию эту зовут всех, и, явное дело, ей удобнее состояться при некотором еще дневном свете, с факелами, пожалуй, не вышло бы. Кроме того, сообщают, что выданные было на первое заседание билеты для публики внезапно отменены, будут розданы новые; вероятно, хватились, что дали билеты кому-нибудь неподходящему.

«Негодующие» обращения идут отовсюду. Сегодня в газете распинается академик Губкин о нефтяном вредительстве, почвовед Келлер восторженно говорит о сознательности деревни в оценке почвенных научных достижений (все это для того, чтобы ругнуть прошлое и «интервентов»), из Берлина собрание съезда трудящихся женщин шлет делегацию, везущую наказ — расстрелять вредителей, и собирающуюся сидеть на процессе, а Максим Горький в обычном для него теперь вульгарном тоне ругает и «авантюристов на службе капиталу» Болдуина, Черчилля и др., и интеллигенцию, и всех и вся, призывая к расправе рабочих, своих и мировых.

* * *

В «Нойе Фрайе Прессе» от 15 ноября была, кажется, уже отмеченная выше, корреспонденция инженера Николая Бассехеса с очень отчетливым изображением всего хода дела по финансовой части у нас. Это, оказывается, технический сотрудник австрийского посольства, москвич-еврей по происхождению и воспитанию, отлично разбирающийся в наших делах. Свою корреспонденцию он заканчивал указанием на дальнейшие утеснения свободного денежного оборота, в форме ограничения выдач из сберегательных касс. Теперь, по-видимому, к этому и приступают. По крайней мере в газетах уже появилась «беседа» с каким-то членом правления Государственного банка или членом финансового комитета (что-то в этом роде), где говорится о проведении «жесткой финансовой дисциплины» в области сберегательных касс и их средств и в области расходования заработка. Следовательно, можно ожидать, что все заработки будут направляться в сберегательные кассы, которые будут выдавать их «измором», т. е. маленькими дозами, при предъявлении «ордеров» на ту или иную покупку и т. п.

Бассехес очень отчетливо рассказал весь ход нашей финансовой политики: перевыпуск бумажек, за протесты против дальнейшего перевыпуска будто бы убрали Брюханова и Пятакова; далее попытка выкачать деньги из населения: выпуск сахара по учетверенной цене. Не все, однако, склонны вкладывать свои сбережения в сахар. Тогда выбросили по повышенным ценам мануфактуру. Очереди, драки, бой стекол, конная милиция. «Негодующие» на спекулянтов рабочие потребовали и добились прекращения этого безобразия. Торговали только три дня. Далее начались новые очереди, но уже по ордерам. Т. ч. пролетарии полученное перепродают немедленно «лишенцам» всяких категорий, либо везут в деревню, куда они ездят в день отдыха, для обмена на провизию. Но и этот путь не дал нужных средств казне, которая породила полное к себе недоверие уже в тот момент, когда запретила продажу займов индустриализации, вызвав сразу продажу остальных, пока не забронированных бумаг. Дальнейший напор, по мнению корреспондента, неизбежен. Недоверие же понятно, когда банк не платит по чекам текущих счетов.

На днях, например, одному учреждению, затребовавшему чеком 1000 руб., выдали 150 руб., а остальные 850 р. занесли на текущий счет!!! Получается (на бумаге) даже оживленная картина — берут, вносят и т. д.

* * *

Высылки идут массами. Стоящие в очередях для «передачи» у Бутырок рассказывают, что ежедневно вывешиваются списки высылаемых, притом так, что иногда родные, бывшие утром на передаче, на другой день узнают, что высылка уже состоялась по списку, вывешенному вчера во вторую половину дня.

Много высылают кавказцев и крестьян; родня последних, по обыкновению располагающаяся в тюремных коридорах в ожидании передач, узнав о высылке, принимается выть, как по покойнике.

Бывают и случаи смерти. Оно бы и неудивительно, когда в тюрьме, рассчитанной на 2500 челов., помещается чуть ли не 14 000. Но мрут не только от болезней (сейчас, говорят, в Бутырках тиф), иногда сообщают «умер на следствии».

Так, жене одного из внуков Бартенева (П. И., издателя «Русского Архива»), сообщили о такой смерти ее мужа. После долгих переговоров ей выдали на 5-й день труп мужа. Оказались какие-то ссадины и заклеенная гуммизным пластырем шея. Отдирали, но труп уже был в состоянии частичного разложения. Не было ли тут самоубийства? Ибо, сколько известно, к политическим никаких увечий и избиений не применяют. Есть способы более тонкие, не оставляющие следов: подвергают мигающему свету электрической лампочки, сажают в какую-то пробковую комнату, где душно до сердцебиения («депрессия» на ученом языке ГПУ), допрашивают «конвейером», т. е. допрашиваемый чуть ли не сутками сидит на допросе при сменяющихся следователях, и т. п. Такое лишение сна приводит, говорят, к блестящим результатам: обвиняемые подписывают все, что угодно.

Жуткие вести из ГПУ. Жены обвиняемых отовсюду устраняются, их гонят с мест. Иным дают свидание — по преимуществу тем, чьи мужья «сознались» и дали обширные показания. К числу таких относят Рамзину и Кондратьеву.

* * *

В одной передовице (в «Известиях») было сказано, что данные, уличающие вредителей, подавляющие: лучшим доказательством является то, что «мы передаем их гласному суду». Отсюда невольно делают обратный вывод о расстрелянных без суда.

* * *

В деревне, ныне уже заносимой снегом (наступили морозы — картошку все еще не везут в город!), как будто все смолкло, но, говорят, ненависть лютая не слабеет. Стали «раскулачивать» уже и середняков — по признаку: изба крыта железом. Железо сдирают и уносят в колхоз (часто без толку, просто бросая) У одного сняли крышу и порезали на железные полосы для обивки ящиков с яблоками, которыми торгует колхоз, получивший барские сады.

* * *

По новому закону, до декабря 1931 г. запрещено резать скотину: коров, овец, телят, свиней.

* * *

В области философии посрамление Деборина. Завидующие занимаемым им должностям объявили его уклонистом. Главное обвинение: не принял во внимание «теоретических указаний, преподанных т. Сталиным» (!).

* * *

Идет процесс вредителей — Рамзина и К°. Странный процесс! Обвиняемые (их 8, кажется) не только признали себя виновными, но они спокойно, методически, словно лекции читают, — докладывают о своем вредительстве, выясняют психологические предпосылки своих действий, проявляют «классовый подход»; перечисляют участников заговора, называют множество имен, пополняют показания друг друга, изредка вносят поправочки, и все это вежливо, академически. Столь же вежливо и обращение суда, — никаких иронических замечаний (как бывает всегда и как было, напр., в деле шахтинцев), вежливые вопросы («м. б., вы устали»? — к обвиняемому), вежливые «садитесь» и т. д. При этом фотографы, киносъемка, освещение. И еще одно: суд и обвиняемые курят…

Рамзин (да и другие) явился с туго набитым портфелем документов. Разве следственный материал передан был обвиняемым? Разве так бывает? Получается впечатление какой-то сговоренности, слаженности процесса. Обвиняемые словно заранее получили условия приговора. Публика гадает: по мнению одних, не будет смертного приговора; по мнению других — расстрел и помилование ВЦИКом; по мнению третьих — «надуют»: обещали не казнить, а казнят, ибо подвинчены «массы». В рядовой публике, особенно среди рабочих и коммунистического стада, господствует убеждение, что был заговор, была «партия», иные «верят» вплоть до участия самого Пуанкаре.

Последнее — сущая фантазия, конечно. У Пуанкаре могло быть желание, чтобы состоялся разрыв, чтобы дело перешло к столкновению, все это дело его вкусов и желаний, которых мы точно не знаем. Был же, говорят, у Фоша разработанный план интервенции. Но чтобы Пуанкаре действительно мог осуществить интервенцию, это, конечно, бредни. Войну 1914 г. нельзя сваливать на желание отдельных лиц, тем более теперь, после опыта мировой войны, едва ли подобный шаг-может осуществиться чьим-нибудь «желанием».

Ну, а «торгово-промышленная партия» и ее система сознательного вредительства?

Была ли партия-то? Правда, называют ее, называют центр ее, состав этого центра. И называют участники, ныне судящиеся. Но много странного: почему, если партию возглавляли последовательно Рабинович, Пальчинский, Рамзин, почему же для выяснения всей картины не вызывают в суд Рабиновича, который отбывает 10-летнее наказание (он работает где-то в Сибири) и многое мог бы рассказать (среднее звено выпало, Пальчинский расстрелян). И почему, установив (словесно, в показаниях обвиняемых) какую-то связь с группой Чаянова-Кондратьева, вызывают свидетелем только Юровского, а не этих лиц? Выходит, что некоторых не хотят допустить до публичного выступления, т. е. словно подтасовывают свидетелей, как и обвиняемых, впрочем, которых 8–9, тогда как привлеченных десятки, а замешанных, как говорили на суде, около 2000 чел. Элементы налаженности процесса сказались, например, в таких мелочах: докладывая в передовице о первом дне заседания (заседали раз вечером), «Правда» сослалась на сделанные в заседании указания о связи этих вредителей с правоуклонистами из ВКП. Между тем ни слова в этом смысле сказано на первом заседании не было. Бойкая газета, очевидно, ссылалась на материал, еще не оглашенный в суде.

Любопытно, что на западе газеты (всякие, до соц.-демократ. включительно) совершенно не передают подробностей показаний, а о самом процессе отзываются — одни, как об «организованном суде Линча», другие, как о спектакле, имеющем целью смазать провал пятилетнего плана и отвлечь внимание масс на мнимых виновников (нечто вроде погрома интеллигенции, как бывали в старину еврейские погромы). А что же на самом деле кроется за этим процессом?

У большинства людей интеллигентных складывается впечатление, что данные обвинительные чрезвычайно расцвечены и очень ловко скомпонованы. Гадают о том, когда наступил «сговор» обвиняемых с ГПУ. Иные полагают, что Рамзин еще до ареста своего (а он арестован совсем недавно, — еще летом он был за границей, а сидел всего 2–21/2 месяца) был уже в руках ГПУ послушным орудием. Другие относят обработку ко времени (столь краткому!) сидения. Во всяком случае, указывают, что жена имела с ним свидания, получала будто бы даже его жалование. Тогда вопрос: почему так признались, раскаялись и даже «с этой высокой трибуны» поучают других инженеров, как надо вести себя: это очень театрально сделал тов. Калинников — со скамьи подсудимых (кстати: один фельетонист назвал ее «скорее ложей подсудимых», не заметив, что он ядовито этим задел — устроителей процесса, а вовсе не обвиняемых). Ведь, казалось бы, если люди попались, если их уличили в заговоре (обвинение «из-за денег», конечно, можно было бы с себя скинуть: деньги шли на «дело», обвиняемые и без того были хорошо обеспечены), то единственная приемлемая позиция была — умереть за неосуществленную мечту спасения России, как они его понимали. Все равно — смерть. Или они оказались мягкотелыми интеллигентами, которые стали спасать свою шкуру (спасут ли только), выполняя желания своих тюремщиков и помогая им инсценировать версию об интервенции, которая (интервенция) при таких условиях уж ни за что не может состояться теперь, очень уж скандально было бы осуществлять с таким треском «разглашенные» большевиками намерения «капитализма», «классового врага». Если так, то далеко им до Перовской, В. Фигнер и др., которые на суде не скрывали своих целей и гибли за идею.

Это самоуничтожение, спокойное самооплевывание производит впечатление тягостнейшее: все мы чувствуем себя какими-то окутанными этой общественной грязью: никому нельзя верить, все оплевано, кругом везде предательство, шкурничество. И это должны чувствовать все, и большевики, и вся остальная масса населения.

Рабочие, в массе, конечно, малосознательные, просто сжимают кулаки и по первому кличу разорвут в клочья всю интеллигенцию. Мужики совсем, по-видимому, не интересуются ходом процесса и плохо разбираются в этом «историческом», как его зовет наша печать, деле.

Газеты вопят, из себя выходят, льют ушаты помоев на обвиняемых, а косвенно на всю неблагодарную интеллигенцию. Ее же, эту интеллигенцию, заставляют подписывать резолюции с требованием смертной казни.

* * *

Экономика: по слухам, заработную плату за ноябрь (первая половина) выдадут в декабре, а вторую половину предлагают пожертвовать (на заем, что ли!), дальнейшее же будут платить, будто бы, аккуратно. Но зловещим остается намерение — не давать денег на руки, все через сберегательные кассы, которые, по инструкции, всячески будут тормозить выдачи.

5 дек. «Процесс вредителей» (Рамзин и К°) пошел как будто «веселей», когда от слаженных, несомненно по соглашению с ГПУ, профессорских «докладов» перешли к диалогам, где довольно тактично выступает председатель (Вышинский, — чувствуется бывший юрист), назойливо и вульгарно — прокурор Крыленко, живо, умно и, по-видимому, искренне такие обвиняемые, как Федотов, Чарновский, и — в роли «злого гения», подкрепляющего всегда прокурорскую сторону, — Рамзин.

Когда рассказывает Федотов, всегда кончающий неизменным признанием вредительства, выходит так, что и вредительства не было, и никакого сговора на этот счет. У других «вредительство» проступает отчетливо, но все это сложно, психологически сложно, так что примитивными партийными подходами тут ничего путного не выяснишь. А Крыленко все пытается ставить свои точки над своими «i».

Странно, что из группы Чаянова — Кондратьева вызвали свидетелем Юровского (оказался Наумовичем, евреем, чего никак не ожидал). Он подтвердил свидание свое с Милюковым, что Милюков, кстати сказать, категорически отвергает. В чем тут дело? Сегодня другое: один из свидетелей рассказывает (кажется, Осадчий), что Ясинский (инженер, высланный чуть ли не в 1922–23 г.) в Берлине свел его с кем-то, кто назывался Денисовым, но свидетель не знал раньше Денисова. При таких условиях возможно, что наших москвичей сводили черт знает с кем и сводили — представители нашего же ГПУ за границей. — Вот и в свидетели вызвали почему-то Осадчего, а не тронули Шеина. Оба они, кстати сказать, выступали общественными обвинителями в шахтинском процессе. Теперь на суде говорят, что это выступление было подстроено, они громили шахтинцев, чтобы уберечь от ГПУ тайну своей организации. Но как же так: они ведь обвиняли, и очень резко, Рабиновича, чуть не подвели его под расстрел, а ведь он возглавлял организацию!! Ничего не поймешь. И тут что-то неладно. Про Шеина говорят, что он упрям и не даст показаний, удобных и нужных для ГПУ, потому его и не извлекают на процесс, как не извлекают и Рабиновича.

Неладно и с деньгами. Говорят о миллионах, данных организации безотчетно, а следов этих денег как-то не видать. Между тем и «Торгпром» в Париже (русско-эмигрантская торгово-промышленная организация — обломки и подобие прежних русских торгово-промышл. съездов) отрицает всякую роль свою в переговорах, отрицает и Пуанкаре свою «интервенционную» роль. Пусть отчасти тут «дипломатия», но не всё же? И странно, что наши (обвиняемые) здесь не пытаются и не пытались опереться на эти для них выгодные заявления.

Дело очень сложно, и разобраться в этой дьявольской махинации очень трудно: тут соединилась прежняя охранка, революционное подполье, революционная провокация и несомненный садизм, — словом, пущены в ход такие приемы, что всякие Рачковские, Азефы и Гапоны покажутся невинными ребятами.

Обвиняемые, м. п., особенно подчеркивают, что их никак не пытали, ни к чему не принуждали, а здоровье их даже поправилось, до того тюрьма гигиенична и питательна.

Заграничная печать продолжает относиться к делу иронически и вообще не отводит ему сколько-нибудь значительного места. Но постановка, инсценировка процесса порою в состоянии произвести некоторое впечатление, и в отдельных корреспонденциях отсюда на запад это сказывается. По соображениям чисто политическим (недаром Литвинов виделся в Милане с Гранди), лишь фашистская Италия делает вид, что принимает процесс всерьез (отчасти «Карьера делла Сера» и особенно «Тевер»).

Но больше всего процесс дал «для внутреннего потребления». Если деревня не очень разбирается в деле и равнодушна к вредительству в промышленности, а против войны даже ничего не имеет (крестьяне в массе ждут войны и от нее — разрешения всего), то городское население «уверовало» вполне, и не только рабочие, не только партийцы, но и мещанская беспартийная масса и значительная часть так. наз. интеллигенции. Конечно, «единогласно» проводимое по учреждениям требование «высшей меры наказания» (а этого требует даже Академия Наук) является делом насилия и давления, но по фабрикам, пивным, по разным клубам и столовым разлилось определенное настроение, и объяви власть сейчас погром интеллигенции, он совершился бы с большим подъемом, во всяком случае, более значительным, чем былые еврейские погромы.

А жизнь разладилась. Денег нет, банки наглейшим образом не платят по чекам. В учреждениях не работают. «Планирования» никакого не происходит. В одном учреждении велели составить к 1 января план на следующую пятилетку. Потом, по-видимому, поняли дикость такого скороспелого задания и прислали отсрочку до 1-го февраля, однако учреждение сообщило, что оно может составить и к 1 января!

Даже внешне жизнь приняла какие-то тусклые формы. В прошлом году хоть картофель раздали (правда, иногда мокрый) с осени. Сейчас и этого нет. Кооперативы его не имеют, а когда подвозят, то он уже мерзлый, сыплется из сгоревших мешков, завязываемых соломой: нечем завязать, ибо бечевки нет. В лавках уже ничего не завязывают никогда, даже избегают завертывать и, напр., кету, когда она бывает, так и выдают прямо в голые руки; селедку люди тащат, держа наотмашь руку, с которой капает рассол. Мужиков с картофелем в город не пускают, но почему-то позволяют торговать морковью. Явного голода нет (ибо хлеб, хоть и очень плохой, все же выдается, в Москве, по крайней мере, в провинции — хуже), даже у крестьян, думается, есть хлеб и картошка (скотину запрещено резать), но, выражаясь мягко, недоедание несомненно. Впрочем, даже некоторые экономисты на западе верят в то, что пятилетка осуществится и жертвы, на нее затраченные, окупятся.

Пока что, явно успешна одна пятилетка: разрушение церквей в Москве идет очень быстро; ломают уже Бориса и Глеба у Арбатских ворот — редкий барокко.

Декабрь. Пресловутый процесс вредителей закончился. Последнее слово подсудимых — а они говорили все — производит не очень выгодное для них впечатление. Все они считают себя лишенными чести и ждут пощады. Не хватило у этих представителей «интеллигенции» (для процесса «отобрали» подходящих), если уж они действительно замышляли что-то, сказать в лицо судьям правду и умереть, как это vice versa делали хотя бы те (правда тоже отборные, но по иному принципу) фанатики-народовольцы и иные, боровшиеся с царизмом, не имея никакой, даже затаенной поддержки в тогдашнем обществе. — Большинство приговорено было к смертной казни. Очевидцы говорят, что Рамзин был словно оглушен и минут 5 оставался один, коменданту несколько раз пришлось звать его идти. Что он переживал? Не мысль ли: а вдруг надуют?

На деле получилось следующее: осужденные подали просьбу о помиловании и тут же его получили — уже в следующем номере газет оказалось возможным объявить о нем. И это после вызванных «требований» народа о казни!! ГПУ должно негодовать, его здорово подкузмили: оно казнило одним махом 48 мелких вредителей, а тут крупных — милуют!

Всё поразительно в этом процессе: огромное дело — ни одного документа; грознейшие обвинения — ни одного свидетеля, кроме сидящих по тому же делу; вредительство во всяких важнейших специальных отраслях — и никакой экспертизы, хотя никто из судей ровно ничего не понимает ни в текстиле, ни в топливе, ни в металлургии. Сознание обвиняемых? Но ведь и Галилей сознался, отрекся и просил милости (никакого «А все-таки она вертится» он, конечно, не произносил).

Грандиознейшая провокация для внутреннего потребления и для создания идеи о якобы интервенции, — из страха перед возможностью этой самой интервенции хотя бы в форме финансовой что ли.

А как же теперь дальше? С делами других «вредителей», с крестьянской партией? Будет суд или казни без суда?

Европа, во всяком случае, разбирается в деле лучше российской публики. Хотя и здесь среди рабочих, после помилования, раздаются голоса: «одна шатия! сами вредители наверху, кто судит! замазывают»!

За границей продолжают мало или совсем не говорить о процессе. Отзывы нелестные или иронические, кроме некоторых заинтересованных (напр., фашисты в Италии). Один старик, немецкий корреспондент, на процессе заявил, что за 30 лет своей судебной и журналистской работы никогда еще не сталкивался с процессом, где бы все было так подтасовано от начала до конца.

Какая-то аналогия с делом Дрейфуса. Там только не рискнули расстрелять, несмотря на упорство обвиняемого, отрицавшего свою вину.

М. п. рассказывают, что Кондратьеву давали читать процесс. Он поражен и будто бы уверяет, что не слыхал никогда даже фамилии Рамзина.

Мотив газет: советская власть сильна, а потому не нуждается в мести. И сейчас же «голоса с мест»: и не надо было казнить. — Правда, таких голосов меньше, чем было «требований о высшей мере». Но это и понятно: ни к чему это. Сделали так, как давно было оговорено и намечено.

* * *

Большое омерзение вызывает Д. Бедный, настрочивший огромный холст раешного блуда на тему об интервенции, и вечный ненавистник всякой интеллигенции М. Горький, уверяющий, что «48 вредителей» «были казнены ГПУ по единогласному требованию рабочих». (Тема его статьи — издевка над всякими «гуманистами», преимущественно европейскими).

* * *

Об одном из арестованных, Шеине, все еще ходят «слухи»: не то он умер в тюрьме от разрыва сердца, не то покончил с собой, не го. как сказал не без зловещего юмора какой-то коммунист, «жив еще, но плох» (!).

* * *

В процессе так и осталось невразумительным, в чем же, собственно, заключалось вредительство. Но вот житейский пример того, как можно попасть во вредители.

За арестом всех крупнейших специалистов по нефтяному делу, во главе его стоят приблизительные люди, не специалисты, порою просто коммунисты. Один из таких призывает инженера по нефти и ведет с ним такую беседу: «Вы год назад подали записку, где указывали, как очень просто, с экономией во времени и в затратах в 30 %, можно добывать из нефти вещество, идущее на динамит. У нас сейчас строится дорогая и медленная установка, отсталая; строят инженеры, не знающие достижений, спецы же «сидят»; если я теперь выдвину ваш способ, то сядут в тюрьму эти строители-инженеры за вредительство; если я умолчу об этом способе, вредителем окажусь я, и не уйти мне от ГПУ. Так вот, не возьметесь ли вы устроить параллельно, в виде опыта, небольшую установку по вашему плану, рядом с той, так сказать, в виде опыта…». На это приглашенный на совещание инженер горячо заявил: «Но позвольте! ведь я уже год назад бился в комиссиях за свой способ, все это запротоколено в разных протоколах многочисленных совещаний. Если я отступлю от своего мнения и начну тратить средства на параллельный «опыт», то ведь уже я окажусь вредителем. Нет, благодарю вас». Так и висит в воздухе выгодное дело. — И кто же виноват?

* * *

Во всяком случае нищенская жизнь в богатейшей стране продолжается. Ничего нет и купить нельзя. Но существует два магазина: один съестной (б. Елисеева), лучшее московское торговое помещение, другой, где был Альшванг, на углу Кузнецкого Моста и Петровки, магазин военных вещей, от марок и книг, до ковров, фарфора и драгоценностей, — «Торгсин» (торговля с иностранцами). В оба магазина «доступ собакам и советским гражданам» воспрещен: следовало бы сделать такую надпись, ибо продают исключительно иностранцам, по-видимому, на валюту.

Удивительно, почему не догадаются запретить всякие заграничные посылки; пусть бы родственники и друзья слали сюда доллары, а из этих «распределителей» выдавали бы здесь масло и др. вещи, можно было бы даже давать похуже, чем иностранцам, и то были бы довольны.

* * *

Пока что мы работаем (на Прохоровке!) ситцы на вывоз в Англию.

* * *

Передают (в заграничной печати — англ. и нем.), что к полпреду в Лондоне явились некие посланцы из Москвы требовать приезда полпреда для ответа по обвинению в правом уклоне. Полпред же, будто бы, сих посланцев задержал на территории посольства. Власти же английские, потирая руки, не вмешиваются — ведь экстерриториальность должна соблюдаться! Сюда же полпред будто бы прислал сказать, что не может отлучиться из Лондона, ибо ведутся переговоры о долгах…

* * *

В газетах подчеркивается сближение Турции с Италией, а последней с СССР. Уже проскочило известие, что турки заявили о намерении закрыть проливы в случае какой-либо угрозы Советскому Союзу. Литвинов виделся с Гранди, турецкий мин. ин. дел с самим Муссолини. Скоро, очевидно, «Duce» свидится со Сталиным!

* * *

В Институте Маркса и Энгельса.

1) Собираются подписи под протестом против франц. историка Mathiez’a за то, что у него некий Бушмакин в Annales de la Revolution объявил себя представителем русской науки по революции, отрицая Захера, Фридлянда и даже самого Лукина; Mathiez же «позволил» это напечатать.

2) Сильно травимый местной ячейкой теоретик политич. экономии встретил поддержку Рязанова, который «изорвал» (laesio majestatis) постановление месткома (или ячейки) о «меньшевизме» сего теоретика и о необходимости его изгнать из недр института.

* * *

В одном детском саду из 14 детей, разрешенном от МОНО, узнав, запретили заниматься немецким языком, т. к. это пролетариям недоступно, так не нужно создавать неравенства.

В одной средней школе (на Миусах) в составе учащихся ок. 1/3 девочек. Сии 14-летние Цирцеи, по словам учительницы, по созвучию с немецкими словами, произносят неприличные ругательства («похабные слова», как говорит учительница).

* * *

Руководитель «Планетария», астроном, говорит, что в его обязанности входит немножко публике прививать атеизм, но зато и атеистам (типа Ярославского) давать зачатки астрономии. Атеисты исторические в этом, увы, не нуждались!

* * *

«Искривления» современной жизни «выправляются» своеобразными способами, а иногда принимают «уклоняющийся» от предписанных норм путь. На житейских мелочах это сказывается лучше всего.

В банях вдруг объявили: услуги банщиков отменяются. По идее, теперь нет банщиков моющих, а прислуживающие в раздевалке не должны прислуживать. И даже коробка общая, куда клались чаевые, исчезла. И что же? Когда посетитель приходит, услуживающий не делает никакого движения в его сторону. Но… все-таки старым клиентам услуживают. И благодарны за малейшее внимание. Банщика нельзя нанять. Но прежние банщики откуда-то приходят, раздеваются и, уже без всякого передника, моют клиента, а потом получают плату (разумеется, повышенную). Старики и больные еще не дошли до этого, но развязные и обеспеченные (особенно евреи) уже все это наладили.

Молочницы сделались спекулянтами. Привозя свой продукт, они обосновываются у кого-либо из постоянных своих покупателей, а затем «рыщут», т. е. выменивают молоко на хлеб, применяют им уступленные свободные карточки, особенно покупают у причастных к домовой «трестовой» организации всегда у них имеющиеся купоны, — и, обзаведясь хлебом, крупой, сельдями, папиросами, продают все это выгодно своим деревенским и особенно многочисленным лишенцам, поневоле загнанным жить в деревню.

Недавно «уничтожили» частных возчиков, которые стали уже осенью брать по 10–15 руб. за доставку сажени дров (овес 9 руб. пуд!!). И вот оказалось, что «обобществленный» транспорт слишком незначителен, а несчастный обыватель, с усилием добыв частника-возчика и «уговорив» его — не без униженных просьб, — платит 30–40 руб. за провоз сажени дров, оплаченных 16-ю рублями!! А теперь, чтобы упростить себе дело, дровоснабжение «централизуют», именно все переводят в Тестовский поселок за Пресненской заставой, откуда все придется возить дрова, платя бешеные цены за провозку; и все это потому, что там выгружать удобнее, прямо из вагонов валят дрова в снег, а потребитель еще заплатит несколько рублей, чтобы ему эти дрова достали из снегу.

* * *

Из школьной жизни никаких сведений об успехах (даже о «политехнизме», наполнявшем все газеты летом, теперь не говорят), зато сплошные анекдоты, наводящие, однако, на грустные размышления.

С девятилетиями детьми читают о саранче, сусликах и др. вредителях. По окончании чтения учительница спрашивает; «Ну, ребята, так кто же наши главные вредители»? — «Поп, кулак»! — хором отвечают дети.

С той же группой учительница «прорабатывает» тему о необходимости расстрела Рамзина и К°. Затем «резолюция» и вопрос «кто за расстрел, поднимите руку». Поднимают все, кроме двух. Смущенная учительница: «ребята, а вы что же»? Один мальчик наивно отвечает: «а я не хочу, чтобы расстреливали», на что его сосед, не менее наивно, сообщает: «Мария Александровна, они новенькие, они не знают, что поднимать руку обязательно».

Не лучше и в вузах. Там не только «работают», проходят «учебу» бригадами, там, для острастки толковых студентов, и сдают работу бригадами. В случае плохого ответа идиотов, на основе круговой поруки, вся бригада, вместе с талантливыми, считается не сдавшей. Так насильственно заставляют способных и подготовленных отвечать за дураков и невежественных. А каков уровень ныне насильственно внедряемых в высшую школу студентов, об этом свидетельствуют «Известия» от 15 дек. под заглавием «Вооружить хорошей подготовкой вузовский молодняк». Оказывается, что в специальные технические учебные заведения высшие принимаются люди, которых надо готовить но среднешкольной математике и которые зачастую оказываются вообще неспособными ни к какой «учебе». Процветают «подгоночные» и даже «нулевые» группы для такой «подготовки». Возлагается ответственность за это опять-таки на способных и подготовленных, в виде «общественного буксира».

«Изв.», 15 дек. 1930 г.

ВООРУЖИТЬ ХОРОШЕЙ ПОДГОТОВКОЙ ВУЗОВСКИЙ МОЛОДНЯК.

От нашего ленинградского корреспондента.

Принятая в нынешнем году в ленинградскую высшую школу молодежь оказалась в общем недостаточно подготовленной. Лучше всего подготовлены студенты, окончившие рабфаки. Плохо подготовлена молодежь, прошедшая через краткосрочные курсы.

Особенно плохо обстоит дело в провинции. Студенты, направленные отсюда в ленинградские вузы, рассказывают, что ссылка на неподготовленность зачастую не принималась в расчет: «Пустяки, стоит только подналечь».

Хотя на столичных курсах (Москва, Ленинград, Харьков) подготовка была поставлена значительно лучше, чем в провинции, однако качество ее также довольно низкое.

Плохая работа курсов привела к тому, что сейчас во всех ленинградских вузах и втузах созданы специальные подгоночные и даже нулевые группы для студентов-первокурсников.

В Институт инженеров путей сообщения в нынешнем году было принято на первый курс 1600 чел. Половина из них брошена на практику и работает в Ленинградском железнодорожном узле и в порту; остальные 800 проходят теоретическую подготовку. Проверка этих товарищей выявила необходимость организации двух групп — подгоночной и нулевой. На этих двух группах сейчас работают 350 чел., причем во вторую группу входят 50, вовсе снятых из-за слабой подготовки с вузовской учебы. Вопрос об их приеме на первый курс будет обсуждаться не ранее января. В отношении же трехсот студентов подгоночной группы дело обстоит лучше. Надо думать, что через месяц-другой они смогут перейти к нормальной учебе. Обязанности «общественного буксира» взяли на себя, помимо преподавателей, аспиранты и студенты старших курсов.

В Электротехническом институте из 212 студентов, присланных с курсов, пришлось отправить на переподготовку 190. Для них создан ряд подгоночных групп по средней математике. И это в то время, когда из 60 товарищей, окончивших рабфак, только четыре оказались недостаточно подготовленными.

В Гидротехническом институте из-за плохой подготовки пришлось откомандировать двух товарищей, присланных с Кавказа. Отменено несколько случаев заявлений об уходе из института по той же причине. Дирекция института принимает все меры к тому, чтобы удержать слабо подготовленных товарищей в вузе и создает для этой цели специальные группы.

В Котлотурбинном институте, созданном на базе бывшего политехникума, положение несколько лучше. В этот вуз попали исключительно высококвалифицированные рабочие. Но и здесь на 200 студентов, присланных от курсов, пришлось создать три подгоночных группы. Несколько же товарищей вынуждены были уйти из вуза.

В Ленинградском Геолого-разведочном институте (бывш. Горном) из 200 чел. нуждаются в спецкурсах более 15 проц., причем часть из них направлена в нулевую группу.

В Химико-Технологическом институте на 600 студентов-первокурсников нуждаются в основательном «буксире» 100 чел. Так же, как и в других вузах, вся эта группа оказалась недостаточно подготовленной по тригонометрии, алгебре и физике. И в этом вузе было несколько случаев, когда плохо подготовленные товарищи сами бросали учебу. Заведующий учебной частью института отмечает хорошую подготовку студентов, выпущенных рабфаком быв. Технологического института, и жалуется на низкую квалификацию студентов, присланных провинциальными курсами.

В Лесотехнической Академии 250 студентов, направленных на подготовку и переподготовку, разбиты в зависимости от качества своих знаний на три группы, причем в нулевую группу входит 35 чел. Дирекция академии рассчитывает наименее подготовленную группу товарищей направить на курсы при академии, в которых они получат общую подготовку по лесотехническим дисциплинам.

В университете организован «общественный буксир» на биологическом факультете. Здесь созданы бригады из хорошо подготовленных студентов, взявшие на «буксир» остальных студентов.

«Общественный буксир» несомненно сделает свое дело, и недочеты будут изжиты. Но опыт прошлого должен быть учтен в полной мере. Работу курсов по подготовке вузов нужно перестроить самым основательным образом. Подготовку в вузы нужно сосредоточить на рабфаках.

И. Л.

* * *

Закончившийся процесс вредителей с «помилованием», состоявшимся чуть ли не раньше подачи о нем прошения осужденными, потребовал, приличия ради, разъяснительной кампании на некоторых хотя бы фабриках, где перед рабочими оправдывались в смягчении приговора, суровость которого («высшая мера наказания»), наоборот, выставлялась еще несколько дней назад как волеизлияние масс. (Все это, конечно, «для внушения Европе»). У рабочих, особливо у баб, разумеется, все перепуталось в голове, и на одной фабрике, после разъяснения, вскочила баба-работница и давай крыть: «как, этих мерзавцев не расстреливать? да они, такие-сякие, во всем виноваты — они колхозы выдумали, мужиков разоряли, у меня на деревне у братьев корову взяли в колхоз, а братья там прожились, из колхоза вышли, они у меня во где сидят (выразительный жест по загривку), все сюда переехали жить, на мою шею сели»» и т. д. в этом же роде. Пришлось ревностную сторонницу «высшей меры» в месткоме уговаривать, поясняя, что она не совсем о том говорит…

* * *

А аресты все еще идут, с ними и высылки людей мелких, крупные же все сидят и сидят, и не видно конца их сидению. Кормимся слухами. То говорят, что осужденный Федотов умер в тюрьме. То сообщают, что Шеин упрямо не показывает того, что от него требуют; говорят о независимом поведении Бернштейн-Когана; жена Чаянова (она еврейка и родная племянница жены Рязанова) будто бы получила в полную собственность имущество мужа (дачу, квартиру, книги), будто бы она даже отреклась от него (добровольно или после намека — неизвестно). Никаких определенных данных о предстоящем процессе каких-либо дальнейших групп вредителей нет.

«Давление» со стороны следственной части ГПУ несомненно. Оно наивно подтверждается даже самими чинами ГПУ. На днях одному родителю, добивавшемуся свидания с сыном, в приемной ГПУ при публике чиновник разъяснил, что во внутренней тюрьме свиданий не дают, они состоятся только по разрешению соответствующего следователя, который дает свидание «в поощрение», «когда заключенный даст нужное следователю показание» (так и сказал!). Идти же надо к прокурору, который назовет следователя, ведущего о данном лице дело. — По крайней мере, откровенно.