ВЛАДИМИР СТАРИЦКИЙ — ВОЕВОДА XVI ВЕКА
Россия… Многие продолжали называть страну, возникшую в результате объединения древних русских земель вокруг Москвы, — Русью, как повелось со стародавних времен. Иные называли ее Московией, а ее обитателей — московитами. Но все чаще и чаще звучало, постепенно выходя на первый план, и новое гордое имя — РОССИЯ!
XVI век. Трудными были первые шаги молодого Российского государства. Превращение великого княжества в царство и смелые реформы, четвертьвековая Ливонская война и присоединение Сибири, опричнина и Смутное время… Это была пора измен, предательств, заговоров, казней и ссылок. Многие воеводы сложили головы не на поле брани, а на царском дворе и московских площадях. В такой обстановке многие в России вольно или невольно задумывались: а не попытаться ли заменить безумно жестокого царя Грозного? Ведь из царского рода жил и здравствовал не один Иван IV. Двоюродным братом царя был старицкий князь Владимир Андреевич. Он так же, как и нынешний царь, внук Ивана III, правнук Василия Темного.
К сожалению, история князя Владимира Андреевича Старицкого представлена отрывочно и знакома лишь по весьма неполным и зачастую необъективным характеристикам в исторической и художественной литературе. Например, многие представляют личность старицкого удельного князя по фильму Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», в котором он показан забитым, слабовольным и глупым человеком. На самом же деле князь Владимир Старицкий был одним из замечательных воевод XVI столетия. А иначе и быть не могло, поскольку ремесло воеводы было привилегией аристократии, и это звание носили почти все знатные фамилии тогдашней России. А во всех разрядах, росписях, князь Владимир Андреевич был записан вторым, после царя Грозного, в военной иерархии. Именно военная аристократия была главным источником опасности для крепнувшего московского самодержавия. И потому ее история полна драматических страниц. Обо всем этом и пойдет наш разговор в этой небольшой книге.
Владимир родился в 1535 году. Вот как об этом написал летописец: «Того же лета 7043 (1535 год-А.Ш.) июля в 9 день родися князю Андрею Ивановичю в Старице сын Володимер».
Когда Владимиру было два года, его отец, князь Андрей Иванович, в 1537 году поднял мятеж против правительницы Елены Глинской, которая в период малолетства Ивана IV фактически возглавляла руководство страной, ведь как гласит Псковская летопись, после смерти великого князя Василия III, отца Ивана IV, правление государством было поручено «душеприказчикам», среди которых был и князь Андрей Старицкий. Началась борьба за власть. Одну из главных ролей стал играть фаворит Елены Глинской князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский. «С его помощью правительство совершило подлинный переворот, — пишет историк А. Л. Юрганов, — удалив из опекунского совета приближенных к великокняжескому двору». В этот период к власти пришли группировки князей и бояр, часто сменявшие друг друга. Доносы сопровождались кровавыми расправами. Одной из первых жертв стал дядя молодого великого князя Дмитровский князь Юрий. Князю Андрею Ивановичу пришлось укрыться в своем Старицком уделе. Живя там, Андрей постоянно ждал опалы. Вместе с ним все время находилась жена Ефросиния, которая наверняка была вовлечена в дворцовые интриги. Чуткая и преданная жена, она видела, как переживал князь, как затаился он в своем уделе, стараясь не привлекать к себе никакого внимания.
Князь Андрей Старицкий, сидя безвылазно в своем уделе, по-видимому, хотел постепенно отойти от «государевых дел». Но это ни в коем образом не входило в планы Москвы. Началась «дипломатическая» игра, которую затеяла Елена Глинская и ее боярское окружение. Слухи и доносы постоянно шли в Москву на удельного старицкого князя. Обе стороны как бы проверяли друг друга и одновременно ждали, кто первым не выдержит. Не выдержал старицкий князь Андрей.
Вывод его войск из Старицы 2 мая 1537 года на православный праздник князей Бориса и Глеба, «невинно убиенных» еще в XI веке их братом Святополком, прозванным на Руси за коварство «Окоянным», совсем не случаен: князь Андрей тем самым подчеркивал, что он не хочет повторить злополучную судьбу князей-мучеников.
Что это — мятеж? Неужто удельная Старица собиралась помериться силой с самой Москвой?
В Москве действительно поняли всю опасность и серьезность старицкого мятежа, ведь князь Андрей с мятежным войском двинулся в сторону Великого Новгорода. Великокняжеские войска бросились, в буквальном смысле Слова, вдогонку, так как новгородцы, объединенные со Старицей, представляли для Москвы очень серьезную силу.
Но новгородцы не поддержали князя Старицкого, после чего он оказался в безвыходном положении. Из Новгорода навстречу мятежникам был послан отряд воеводы И. Бутурлина, оснащенный артиллерией, а в тылу старицких мятежников уже ждали правительственные войска.
Итак, старицкие войска были окружены и поражение их стало неминуемо. Единственно верным шагом для них были переговоры, на что они и решились, рассчитывая на прощение и свободу. Думается, что и для правительственных войск это было более приемлемым, чем открытое сражение, в котором все решали бы случай и личное мужество. Да и к тому же нельзя было учитывать сложное международное положение, требовавшее военной мощи, а не ослабления в международной борьбе.
Надо сказать и о том, что фаворит Елены Глинской Овчина-Оболенский укрепил в мятежниках веру в помилование: «поцеловал крест», и говорил, что волос не упадет с головы князя Андрея Ивановича, если он добровольно приедет в Москву. Поверив в эти слова, 1 июня мятежники в сопровождении московских воевод прибыли в Москву. Елена Глинская разыграла удивление: как мог боярин Иван овчина дать такое обещание сам, «с великим князем не обослався». И для виду наложила на него опалу. А князя Андрея Старицкого сразу же схватили и бросили «в заточение на смерть». На узника надели некое подобие железной маски — тяжелую «шляпу железную» и за полгода уморили в тюрьме. Перед тем, как похоронить князя Андрея Ивановича, пришлось оттирать на теле умершего следы от железных оков. Его положили в усыпальнице великих и удельных князей — Архангельском соборе Московского Кремля, там, где покоились опальные, рядом с братом Юрием, умершим в той же тюрьме.
Жену Андрея — Ефросинию Хованскую посадили «на Берсеневский двор, а малолетнего Владимира сперва держали отдельно от матери и только потом ей отдали в тын», то сеть в место заключения, огороженное тыном.
Через год скоропостижно скончалась Елена Глинская. По мнению иностранцев, она была отравлена. Восьмилетний мальчишка Иван IV — круглый сирота. Он восседает на троне в шапке Мономаха, со скипетром и державой, а вокруг — ожесточенная борьба боярских кланов за власть.
В 1541 году к власти пришли Вельские, которые освободили из заключения многих опальных князей и бояр. А 29 декабря были освобождены из заключения жена и малолетний сын удельного князя Андрея Старицкого. Вот что мы читаем в летописи об этих событиях: «По печалованию отца своего Иоасафа митрополита и бояр своих, князя Владимира Андреевича и матери его княгиню Ефросинию, княже Андреевскую жену Ивановича, из нятства выпустил и велел бытии князю Владимиру на отца его дворе на княже Андреевском Ивановича с матерью. Очи свои им дал видети, да вотчину ему отца его отдал, и велел у него бытии бояром иным и дворецкому, и детем боярским дворовым, не отцовским». Таким образом, после бурных событий, проходивших в годы малолетства Владимира, старицкий удел сохранился, а его малолетний владелец, двоюродный брат Ивана IV, оказался единственным потомком Ивана III по боковой линии, имевшим право претендовать на великокняжеский престол.
Детство князя Владимира прошло, в основном, при дворе великого князя. Можно сделать вывод о том, что оставаясь в Москве он, лишенный некоторое время материнской ласки, был лишен детских забав. В чинных великокняжеских покоях испокон веку витал дух домостроя, а это значит, что жизнь во дворце подчинена была раз и навсегда установленному порядку. Князь Владимир часами высиживал на долгих церемониях, послушно исполнял утомительные, бессмысленные в его глазах ритуалы.
В мае 1542 года на целую неделю старицкий князь Владимир вместе с двоюродным братом Иваном IV, боярами и князьями выезжал «к живоначальной Троице в Сергиев монастырь помолитися», а в декабре этот кортеж выезжал молиться «в Боровеск, и в Можайск, и на Волок…». В этом путешествии они навестили едва ли не все «заволжские обители» — Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Корнильев, Коменский, Павлов Обнорский монастыри.
Путешествия будут продолжаться, с перерывами, несколько лет. Как сообщает Постниковский летописец, князь Владимир побывает в 1546 году в Коломне, а на следующий год из Троице-Сергиева монастыря вместе с Иваном IV они приедут в город Старицу и посетят древний Успенский монастырь. По всей видимости — это был первый приезд великого князя в волжский город.
Находясь при дворе великого князя, Старицкий наверняка видел безобразные сцены боярского своеволия и насилия, переживал вместе с двоюродным братом страшные нервные потрясения. При них люди из враждующих группировок врывались во дворец, арестовывали, не обращая внимания на просьбы малолетнего государя пощадить того или иного боярина. Шла острая, абсолютно беспринципная борьба за власть. А такая борьба дезорганизует правительственный аппарат, который и без того слаб. Не от этого ли с годами в характере Владимира Андреевича, как и у Ивана Васильевича, будущего Грозного, развились подозрительность и глубокое недоверие к людям. К этому следует добавить, что делами старицкого удела заправляла мать князя Ефросиния, мечтавшая отомстить за смерть своего мужа и возвести сына на великокняжеский престол.
Начало самостоятельного правления Ивана IV отмечено было актом большого политического значения. Глава Русского государства принял титул царя. Ивана Васильевича короновали 16 января 1547 года. После торжественного богослужения в Успенском соборе в Кремле митрополит Макарий возложил на его голову шапку Мономаха — символ царской власти. А уже 3 февраля 1547 года на боярских смотринах царю сосватали Анастасию, дочь окольничего Романа Юрьевича Захарьина. Три дня по русскому обычаю в Кремле продолжался брачный пир: «а в материно место была… княгиня Ефросиния, а в тысяцких был Володимер Андреевич, брат Великого князя».
В годы «боярского правления» Русское государство временно оказалось не в состоянии проводить активную внешнюю политику по отношению к кочевому миру. Теперь же, после коронации Ивана IV, борьба с Казанским ханством стала самой важной задачей русской внешней политики. В ее решении оказались заинтересованы самые различные слои русского общества. Все население желало прекращения разорительных набегов и понимало, что самым надежным путем, ведущим к этому, является подчинение Казанского ханства русской власти. Здесь также надо сказать о том, что для всего русского общества война с Казанью была продолжением многовековой борьбы русских земель с Золотой Ордой.
Настало время важных перемен в организации вооруженных сил страны. Активизировав внешнюю политику и усилив военный нажим на Казанское ханство, правительство Избранной рады значительно усилило боевые возможности своих войск, приступив к формированию первых «приборных» частей. Однако ядром московской армии оставалось поместное войско. Все остальные служилые люди (пищальники, а позднее стрельцы, отряды иноземцев, полковые казаки, пушкари) и мобилизуемые в помощь им посошные и даточные люди в походах и сражениях распределялись по полкам дворянской рати, усиливая ее боевые возможности. Такое устройство вооруженных сил просуществовало до середины XVII века, когда русское войско пополнилось полками «нового строя» (солдатами, рейтарскими и драгунскими), действовавшими в составе полевых армий автономно.
Общее руководство осуществлял Разрядный приказ, куда сходились все нити управления войсками. В самостоятельное ведомство со своим штатом сотрудников-разрядными дьяками и подьячими Разряд превратился в первой половине XVI века. Этот приказ ведал всем кругом вопросов, относящихся к организации обороны страны, и руководил подготовкой военных операций. Он распределял служилых людей по отечеству — дворян и детей боярских на службу по военному, гражданскому и дворцовому ведомствам, ввел списки всех дворян по городам с уездами, так называемые десятни. Разряд взаимодействовал с другими приказами, ведавшими военными делами: Пушкарским, Стрелецким, Поместным, Бронным, Иноземным, Оружейным, Конюшенным, Рейтарским, Ствольным, Казачьим, Панским, Сбора ратных людей. Во время военных действий полевыми войсками начальствовали большие и полковые воеводы, а также подчинявшиеся им головы — сотенные, стрелецкие и пушкарские, казачьи атаманы и есаулы. Для ведения документации в армию назначались дьяки «с разрядом», которые вместе со своими помощниками составляли штаб войска, получивший в середине XVI века название «разрядного шатра».
Комплектование вооруженных сил осуществлялось в виде верстания и прибора служилых людей. В первом случае происходило пополнение поместного войска. В уездах проводился смотр служилых и неслужилых новиков, проверялось их вооружение, количество приведенных с собой боевых холопов, собиралась информация о происхождении и имущественном положении. После этого каждому дворянину или сыну боярскому назначалось определенное поместное и денежное жалованье. Во втором случае на военную службу набирались стрельцы, казаки и пушкари. Вместо поместного оклада, полагавшегося служилым людям «по отечеству», приборные воины получали денежное или иное жалованье.
Заметно изменилось вооружение русского войска. Началась эпоха бурного развития ручного огнестрельного оружия и ствольной артиллерии. С конца XVI столетия даже дворянская конница стала вооружаться пищалями, карабинами и пистолетами. Применение новых образцов вооружения вынудило московское командование приступить к систематическому обучению ратных, особенно пушкарей, военнослужащих полков нового строя и стрельцов.
В 1550 году князю Владимиру Андреевичу исполнилось 15 лет. Это пора совершеннолетия в жизни людей XVI столетия. В этом возрасте дворянские дети поступали «новиками» на военную службу, а дети знати получали низшие придворные должности. И здесь неудивительно, что свое совершеннолетие удельный старицкий князь Владимир ознаменовал «боевым крещением» в походе на Казань.
Войска дошли до Нижнего Новгорода, но тут «прииде теплота велика и мокрота многая, и мокрота многая, и весь лед покры воды на Волге». В результате «пушки и пищали многие провашесь в воду… и многие люди в прошинах потопиша». Поход на Казань все же был продолжен, войска дошли до столицы ханства. Здесь русские войска сразились с татарской ратью, «самого царя в город втопташа», но без артиллерии штурмовать город было невозможно, и, простояв под Казанью семь дней, русская армия двинулась в обратный путь. Великий князь и царь Иван Васильевич был вынужден вернуться «с многими слезами».
Родственные доверительные узы Старицких с великокняжеским домом в это время были настолько крепки, что царь Иван Васильевич во время нового военного похода на Казань смело оставляет двоюродного брата «начальником в Москве» и «о всех своих делах царь и великий князь велел князю Володимеру Андреевичу и своим бояром приходити к Макарью митрополиту…».
Постепенно князь Владимир овладеет военным искусством и, как покажут дальнейшие события, царь Иван Грозный часто будет поручать самые ответственные боевые дела Старицкому князю. Ум стратега сочетался в нем с большим личным мужеством, обстоятельной рассудительностью. Особенно это все проявится в знаменитом последнем походе на Казанское ханство в 1552 году. Нам же интересно это событие еще и тем, что один из основных вкладов в общую победу над Казанью внесли старицкие удельные войска, которые участвовали еще во втором неудачном походе в 1550 году.
В начале июля 1552 года русское войско выступило в поход. Под городом Муромом царь Иван Грозный назначил и распределил командующих полков. Так, читаем в «Казанской истории» в большом полку главными воеводами были: «Сам благоверный царь и брат его — князь Владимир, и князь Иван Вельский, и князь Александр Суздальский, по прозвищу Горбатый, и Андрей Ростовский Красный, и князь Дмитрий Палецкий…».Есть данные, что численность его достигала ста пятидесяти тысяч. В конце августа русские обложили Казань. Перед штурмом города был проведен молебен, после которого царь, призвав к себе князя Владимира Андреевича и многих знатных бояр, сказал: «Приспе, князь Владимир Андреевич и все бояре и воеводы, время нашему подвигу еже за благочестие поборати… Воспомянем Христово слово: ничтоже сего больше, еже душу свою полагати за други своя…». И сказал князь Владимир Старицкий вместе с боярами в ответном слове: «Видим тебя, государя, тверда во истиннем законе и за православие не щадя себя и нас на то утверждающа, должни есмии все единодушно помрети безбожными сими агаряне. Дерзай, царю, на не же еси пришел, да збудется на тебе, государе нашем, Христово слово: всяк просяй приемлет, толкущему отверзается».
После молебна русские войска подвергли бомбардировке города деревянные стены. Против главных Царевых ворот, где стояли с полками царь Иван Грозный и удельный старицкий князь Владимир Андреевич, была выстроена трехъярусная осадная башня, достигавшая 15-метровой высоты.
Установленные на ней орудия вели по городу убийственный огонь, «… и Арские ворота до основания збища, и обломки избили, и множество людей побиваху, верхними бо каменными ядры и каменьми чрез вся нощи стреляше, да не опочивают погани».
Казань была сильной крепостью, к тому же защищенной с двух сторон серьезными естественными преградами — болотистой речкой Казанкой и тинистым Булаком. Столицу Казанского ханства окружали крепкие деревянные стены с 15-ю башнями, рвы глубиной до 15 метром. Внутри городских стен, на холме, была еще одна крепость с 8-ю башнями и высокой дубовой стеной. Город имел многочисленный гарнизон: «35 тысяч Казанцев и 3 тысячи ногаев; его поддержал почти 30-ти тысячный отряд конницы князя Япанчи, нападавший из Арского леса».Отряд Япанчи не случайно находился в тылу русских войск, так как здесь было самое удобное место для приступа осажденной крепости. Вот почему главные военные события развернулись именно на этом направлении.
Казанцы сопротивлялись с мужеством отчаяния. Часть их войск осталась за стенами крепости и постоянно нападала на русский лагерь из окружающих лесов. Эти нападения сопровождались вылазками из города. В течение трех недель под Казанью шли столь тяжелые бои, что, по словам участника осады князя Андрея Курбского, не всегда оставалось время для приема пищи.
На Арском поле разбили свои станы большой полк под командованием воеводы Михаила Воротынского и передовой полк удельного старицкого князя под командованием воеводы Юрия Оболенского.
Известно, что еще как минимум два старицких полка участвовали в осаде Казани — «на Галицкой дороге воеводе Ивану Угрюмову-Заболоцкому» с полком велел быть царь Иван Грозный, а воевода Угрюмов-Заболоцкий служил старицкому князю, и еще один полк находился при царе Иване IV, которым командовал удельный старицкий князь Владимир Старицкий.
Осадные работы затянулись больше чем на месяц. Только 30 сентября был предпринят первый штурм. Против Арских ворот взорвали подкоп, но захватить Казань не удалось. Тогда было решено штурмовать город со всех сторон, чтобы оборонявшиеся не могли маневрировать своими силами, но главный удар по-прежнему планировался со стороны Арского поля. Было заложено еще «сорок восемь бочек пороха под Ногайские ворота, неподалеку от Арских».
Перелом наступил 2 октября, когда находившийся в царском лагере иноземный мастер Размысл взорвал порох в подкопах, сделанных в двух местах под городскими стенами: «… и затряслось все то место, где стоял город, и заколебались городские стены, и едва весь город не разрушился до основания».
И здесь, согласно версии официальной летописи, именно князь Владимир Старицкий возглавил русские войска и привел их к долгожданной победе. А сам царь Иван Васильевич в это время пребывал на службе в полотняной церкви и долго молился за победу русского оружия. Когда его известили о начавшемся штурме, то он ответил: «А ще до конца пения дождем да съвършенную милость от Христа получим». После моления царь сел на коня и выехал к войску, то «знамена христианские» были уже на стенах «градных».Интересно, что ту же версию мы находим и в ряде литературных текстов, вышедших из духовной среды: «Степенной книге», составленной при участии царского духовника Андрея, будущего митрополита Афанасия, в Чудовом монастыре, в повестях о взятии Казани Троицкого старца Адриана Ангелова.
Через проломы воины большого и передового полков ворвались в город. На узких и кривых улицах города произошла кровопролитная сеча. Татарская столица пала.
В тот же день, после того как одну из улиц города удалось очистить от трупов, Иван Грозный въехал в Казань и остановился в ханском дворце. Русский царь перед лицом поздравлявших его воевод вынужден был признать действительных героев взятия Казани: «Бог сиа содеял твоим, брата моего, попечением и всего нашего воиньства страданием».
Почти то же повторил он в своей речи перед митрополитом и всем Освященным собором по въезде в Москву в Сретенском монастыре. Там он объяснил победу Божьей милостью, а «такоже попечением и мужеством и храбростию брата нашего князя Владимира Андреевича и всех наших бояр и всего… воиньства тщанием и страданием».На что, в поздравлении царю удельный князь Владимир Старицкий отвечал: «И впред у Бога милости просим умножити лета живота твоего, и покорит всех съпостат твоих под нозе твои и дасть ти сынове, наследники царству твоему, да и в тишине и покои поживем».Но о покое, как покажут дальнейшие события, современникам царя Ивана Грозного оставалось только мечтать.
В честь победы в Москве в Грановитой большой палате царь Иван Грозный устроил торжество: «… и в те три дня государь раздал казны своея, по смете казначеев за все деньгами, платья, судов, доспеху и коней и денег, опричь вотчин и поместий и кормлений, 48 000 рублей…», боярам и воеводам, которые с ним «мужествовали в бранех». А брата своего, старицкого князя Владимира Андреевича, государь жаловал «шубами, и великими фрязскими кубками, и ковшами златыми…».
Успех на востоке имел большое значение для исторических судеб России. Овладение всем волжским торговым путем открыло перед Россией богатые восточные рынки и способствовало оживлению ее внешней торговли. Началась интенсивная колонизация русским крестьянством плодородных земель Среднего Поволжья. Народы Поволжья были избавлены от гнета татарских феодалов. Также Казанская победа означала перелом в истории отношений России с ее южными и восточными соседями. Теперь Россия уже не только защищалась от нападений с их стороны, но и сама перешла в наступление, а одно из недавно угрожавших ей «царств» — наследников Золотой орды, вошло в состав Русского государства.
В 50-е годы XVI столетия князь Владимир Андреевич Старицкий еще более проявит себя на поприще воеводы, так как применение военным силам в то опасное время находилось постоянно. В1553 году он хотя и не принимал участия в военных действиях против крымских татар, но находился с царем Иваном IV в Коломне.Этому, наверняка, есть свое объяснение. Дело все в том, что царь Иван Васильевич не забыл мартовские события 1553 года, когда глава Российского государства вдруг занемог «тяжским огненным недугом». Он бредил в жару, перестал узнавать близких людей. В такой ситуации было принято решение о составлении завещания и приведения бояр, а также князя Владимира Андреевича, ближайшего родственника царя, к присяге на верность его наследнику Дмитрию. Опять создавался прецедент, который был после смерти великого князя Василия III при малолетнем Иване IV, повлекший за собой смуту. Началось скрытое соперничество группировок знати, и з частности недовольство чрезмерным возвышением Захарьиных, родственников царицы Анастасии. Именно в этот период времени многие бояре выразили свои симпатии старицкому князю, так как уже в случае смерти малолетнего царевича законным наследником трона должен был стать его двоюродный брат князь Владимир Андреевич. Только под давлением «ближних» бояр Старицкий был вынужден присягнуть наследнику престола. Но царь Иван Грозный выздоровел, и вопрос о престолонаследии утратил остроту. Именно эти события навсегда испортили взаимоотношения между царем и удельным князем: «И оттоле бысть вражда великая государю с князем Володимером Ондреевичем, а в боярех смута и мятеж, а царству почала бытии во всем скудость», — замечает русская летопись, откликаясь на мартовские события 1533 года.
Таким образом, царь Иван Грозный не мог доверять одному старицкому удельному князю важные военные дела. Так, 6 июля 1553 года, когда государю пришли вести о том, что крымский хан вновь появился у российских границ, он «отпустил князя Владимира Андреевича до воевод своих князя Семена Ивановича Микулинского с товарищи» в Серпухов, а сам «пошел в Коломну».
В 1554 году удельный старицкий князь постоянно находится рядом с царем Иваном IV в большом полку, который «курсирует» маршрутами Коломна — Тула.
Приведение бояр к присяге во время болезни царя Ивана Грозного в 1553 году. Лицевой летописный свод.
Только в 1556 году царь Иван Грозный наконец-то отпускает князя Владимира Андреевича для выполнения ответственного поручения: «Во всех местах смотрити детей боярских и людей их. И свезли к государю списки изо всех мест, и государь сметил множество воиньства своего…».Следующие два года старицкий князь возглавляет войска в Коломне и стоит заслоном татарскому войску «против крымского царя Девлет-Гирея».
Тем временем на Западе Россия в 1558 году начинает Ливонскую войну. Возникает вопрос: стоило ли ввязываться в Ливонскую войну? Какие мотивы двигали царем Иваном Грозным, когда он отдавал приказ о наступлении русских войск на Прибалтику?
Однозначного ответа на эти вопросы до сих пор нет. Русский историк С. М. Соловьев одним из первых высказал мысль, что война была средством достижения более тесных культурных и торговых контактов в Западом: «при сильной потребности иметь непосредственное сообщение с Западною Европою, иметь гавани на Балтийском море взоры московского царя необходимо обращались на Ливонию, добычу легкую по ее внутреннему бессилию».
В дальнейшем Ливонская война была объявлена историками стратегической кампанией за выход к Балтийскому морю, за прорыв к западной цивилизации, которому подло препятствовал ничтожный Ливонский Орден.Парадоксальность их высказываний в том, что совершенно непонятно, за какой выход к морю боролась Россия, если он у нее был? Россия контролировала все побережье Финского залива от Ивангорода до Невы.
Чтобы понять истоки этого крупнейшего конфликта в средневековой Восточной Европе, необходимо обратиться к истории дипломатической борьбы в регионе в середине XVI века.
В 1550-е года в России набирали обороты крупномасштабные реформы всех сфер жизни, от экономики до управленческих структур. Для их проведения требовались деньги, и русское правительство искало всевозможные пути для их извлечения. В 1554 году, после истечения 30-летнего перемирия, Россия предъявила Ливонскому ордену требования уплаты так называемой «Юрьевской дани», упоминавшейся в документах еще с 1463 года. Казус состоял в том, что каждый раз при заключении русско-ливонского перемирия подписывали три договора: ливонско-новгородский, ливонско-псковский и дерптского епископа с Псковым. Пункт о дани содержался только в последнем договоре, поэтому ее выплата ливонцами саботировалась, а русские особо не настаивали.
В 1554 году дипломаты Ивана Грозного по-новому поставили вопрос о дани: Ливония не только должна ее платить впредь, но и возместить недоимки за предыдущие годы. «Размеры платежа были невелики: одна немецкая марка с души населения Дерптской области, — пишет историк А. Филюшкин. — Всего Россия требовала 6000 марок (около 1000 дукатов).Но ливонцы платить не хотели и в 1544 году подписали обязательства о сборе необходимой суммы только под недвусмысленной угрозой посольского дьяка И. М. Висковатого, что «царь сам пойдет за данью».Однако русские дипломаты совершили ошибку, думая что дело сделано, противник достаточно запуган, и на время перестали обращать внимание на ситуацию в Прибалтике. А тем временем королевство Польское заключило Позвольский мир, по которому Ливония фактически лишалась самостоятельности во внешней политике. Позвольский мир грубо нарушал условия русско-ливонского соглашения 1554 года, открывая прямую дорогу к грядущей Ливонской войне.
Между тем русская дипломатия явно недооценила сложность ситуации. Она действовала без учета позиции Польши, не считаясь с позицией других европейских государств. Трудно сказать, что здесь сыграло свою роль: недостаточная информированность посольской службы или самоуверенность царя Ивана Грозного. Но события быстро стали развиваться по самому неблагоприятному сценарию. Россия устремилась в расставленную ей ловушку.
В 1557 году трехгодичный срок для собирания «Юрьевской дани» истек, но в Москву она не поступила. Вместо этого прибыли ливонские послы, пытавшиеся пересмотреть условия договора 1554 года. Результаты таких действий Ордена нетрудно было предвидеть: «царь сам пошел за данью». В конце 1557 года Москва приняла решение о демонстрационном карательном походе в Ливонию. Его целью было заставить неплательщиков выполнить обязательства. В январе 1558 года войска Ивана Грозного вторглись на территорию Ливонского государства. Русские войска двигались от одного города к другому, и разгром Ордена приобретал все большие масштабы. 11 мая пала Нарва, затем — Нейшлос, Сыренск, Адеж. 18 июля воеводой В. С. Серебряным был взят Дерпт. Потом были взяты Новгородок, Керепеть, Раковор, Порхол, Лаюс, Потушин и Торчбор. До конца 1558 года активные действия были приостановлены, хотя мелкие стычки вокруг городов продолжались.
Одновременно на южном направлении также продолжались активные военные действия, так как крымские татары постоянно вторгались на территорию русского государства. В 1559 году в очередной раз «приговорил царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси братом со князем Володимером Андреевичем и со всеми бояры, как ему против своего недруга крымского царя Девлет-Гирея стоять и как ему свои Украины беречь». Опасность крымского нападения была столь велика, что выступить в поход готовился и сам царь Иван Грозный. Активно принимают участия в этом мероприятии и старицкие удельные войска под командованием воевод Петра Пронского и Василия Темкина.
Военными тревогами было заполнено для князя Владимира Старицкого и начало 60-х годов XVI века. В 1561 году в «разряде береговом от поля» вновь упоминается «в большом полку в Серпухове князь Володимер Андреевич». На следующий год крымский хан Девлет-Гирей с пятнадцатитысячной ордой сжег посады Мценска, нападению подверглись Одоев, Новосиль, Белев и другие «украинские города». Ордынский набег чуть не сорвал поход русского войска в Полоцк. Только умелые действия пограничных воевод позволили отогнать крымского хана. Как свидетельствуют разряды полками в южной России против татар предводительствовали: «в большом полку князь Володимер Андреевич да царя и великого князя боярин и воевода князь Иван Дмитриевич Вельской».
Тем временем Ливонская война затягивалась, на смену первым блестящим победам пришли тяжкие поражения, продолжение войны требовало крайнего напряжения сил страны. Историки видели причины неудач в Ливонской войне не только во вмешательстве соседних государств — Польши, Литвы и Швеции, но и в полководческом искусстве нового польско-литовского короля Стефана Батория. Все это, конечно, повлияло на ход войны. Но нельзя не согласиться с мнением историка В. В. Каргалова, который дает свою оценку неудачных военных действий русского государства: «России пришлось воевать фактически на два фронта. Из двадцати пяти лет Ливонской войны только в течение трех лет не было крымских нападений».И в том, что южный фронт выстоял против такого натиска немалая заслуга удельного старицкого князя Владимира Андреевича, командующего южным фронтом.
После некоторого затишья на южном направлении князь Старицкий в 1562 году впервые принимает участие в Ливонской войне, так как «Девлет-Гирей дал шерсть (присягу — А. Ш.) в верности московскому царю».
В ноябре 1562 года царь Иван Грозный сам возглавил поход на запад. Целью похода было объявлено не только возвращение под власть законного монарха его старых «вотчин», незаконно захваченных литовскими великими князьями, но и освобождение православных, живущих в Великом княжестве Литовском от власти «христианских врагов иконоборьцев», «люторские прелести еретиков». Поэтому поход царя на Литву выглядел «крестовым походом», подобным походам русского воинства на Казань, важным шагом по исполнению миссии, возложенной на монарха самим Богом. Выступлению в поход предшествовали многочисленные молебны, войско сопровождало многочисленное духовенство во главе с коломенским епископом Варлаамом и архимандритом Чудова монастыря Левкием. Духовенство везло с собою чудотворные реликвии — икону Божьей Матери Донской и крест святой Евфросинии Полоцкой. Присутствие последней реликвии было совсем не случайным, так как целью похода стал Псков — город и крепость на Западной Двине.
Крепость Полоцк была замком, запиравшим путь по Западной Двине, и прикрывала стратегически важный путь на столицу Ливонского княжества. В походе на Литву принимает участие старицкий князь: «В большом полку Володимер Ондреевич…. да князь Володимера Ондреевича бояре и приказные люди», — записано в разрядной книге того времени. Надо сказать, что удельные старицкие войска уже участвовали в Ливонской войне в различных походах, где воеводой был князь Андрей Петрович Хованский, который служил дворецким князю Владимиру Старицкому и приходился двоюродным племянником Ефросиний Хованской, матери старицкого князя.
Под царские знамена созвали почти все наличные силы: «18 тысяч конных дворян, каждый из которых привел одного-двух боевых холопов, 7 тысяч стрельцов, да 6 тысяч служилых татар — всего больше 50 тысяч человек».
С собой государь приказал взять почти всю наличную артиллерию. Надо сказать, что русская артиллерия в эпоху царя Ивана Грозного по праву может считаться одной из лучших в Европе. Поразительный факт: среди всех высказываний иностранцев XVI века о «московитской» артиллерии невозможно отыскать негативных отзывов. Видевшие на торжественных смотрах или в боевых действиях русские пушки европейцы восхищались и удивлялись их огнестрельной мощи. Так, Марко Фоскарини в середине XVI столетия сообщал, что русская артиллерия «в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется». Иоанн Кобенцль, посол Максимилиана II, в 1576 году доносил своему императору: «У русского царя такая артиллерия, что, кто не видел ее, не поверит описанию». К тому же, по его словам, к бою у русских всегда готовы не менее 2000 орудий. «Полагают, — писал в 1588 году Джильс Флетчер, — что ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые». По словам иностранцев, в осаде Полоцка участвовало до 150 орудий, из них 36 метали зажигательные смеси. Самую большую стенобитную пушку тащили будто бы 1040 посошных людей.
Огромное русское войско не вмещалось в узкие дороги. Обозы вязли в снегах, то и дело на многокилометровом марше возникали заторы. Армия ежечасно застревала в лесных теснинах среди болот. Под конец полки утратили всякий порядок; пехота, конница и обозы перемешались между собой, и движение вовсе застопорилось. Все это раздражало спешившего вперед царя Ивана Грозного. Доходило до того, что он не раз самолично бросался «разбирать людишек» в дорожных пробках.
В первых числах февраля, потратив несколько недель на путь от Великих Лук до Полоцка, хотя разделяет их всего 160 километров, русская армия подтянулась, наконец, к стенам крепости.
Полоцкий гарнизон насчитывал около двух тысяч человек при 20 орудиях. В помощь Полоцку литовское правительство спешно направило гетмана Н. Радзивила с 3400 солдатами. Радзивил остановился в 7 милях от города, оказать помощь осажденным не решился.
Расставив мощную артиллерию, воевода В. С. Серебряный, в распоряжении которого находился «весь наряд стенной» (стенобитные орудия) и «верхний» (мортиры), включая Кашпарову пушку, Павлин, Орел и т. д., быстро сокрушили стены полоцкого острога, и оборонявшиеся отступили в последнюю цитадель — Верхний замок.
Ночью 10 февраля полоцкий гарнизон предпринял вылазку и попытался захватить русские батареи. Однако князь Владимир Старицкий и боярин И. В. Большой Шереметев, командующие большим полком, отбив атаку, «втоптали» литовцев в замок. Во время боя был тяжело ранен Шереметев и его место занял боярин князь Ю. И. Кашин.
11 февраля орудия через завалы битого кирпича и камня были втащены внутрь разрушенной крепости. В ночь на 13 февраля князь В. С. Серебряный приказал такому «нарядному воеводе» (начальнику артиллерии) князю М: П. Репнину подвергнуть крепость методическому обстрелу. Д#>е суток тяжелая канонада сотрясала полоцкие окрестности — шел методичный обстрел Верхнего замка. Городские укрепления не смогли выдержать такого жестокого обстрела: московская ле^пись без преувеличения писала, что «… ядра у больших пуша по двадцати пуд, а у иных пушек немного полегче». Цитадель горела во многих местах, рьщари несли большие потери: «из нарМу, во вмногих местех вкруз города стены пробили, и ворота вь^или, и обламки з города позбили и людей из наряду побили, як°же ото многаго пушечнего и пищального стреляния земле дрогати в царевых… полкех».
Разрядные записи сохранили след/ющие сведения о падении Полоцка. На рассвете 15 февраля князь С. Серебряный известил царя, что пушечным огнем удалось перечь крепостную стену у больших ворот и что замок горит во многих местах. В тот же час Серебряный донес, что полоцкие воеводы сдали городское знамя и заявили о капитуляции. Под утро половцы покинули горящий город, сдавшись на милось победителя-
Царь Иван Грозный был рад и первый военный успех так окрылил его и показался таким значительным, что он приказал включить дополнение в свой титул. Теперь царь стал еще именоваться и «великим князем полоцким». Взятие Полоцка было самой крупной победой русской армии в Ливонской войне. Русская армия заняла ключевую крепость на Западной Двине, в устье которой находился крупнейшей ливонский порт Рига.
Как ни странно, но именно в это время обострились взаимоотношения между царем Иваном Грозным и князем Владимиром Старицким. Оказывается в дни Полоцкого похода 1562 года произошли события, усилившие недоверие властей к старицкому удельному князю. На сторону литовцев перешел знатный боярин Б. Н. Хлызнев-Колычев. Изменник «побеже ис полков воеводских з дороги в Полтесг и сказа полочаном царев и великого князя в Полтеску с великим воинством и многим народом».Побеги стали обычным явлением того времени, так как многие из беглецов были жертвами преследований и сикали за рубежом спасения. Перебежчик выдал важные сведения о планах русского командования, которые немедленно же были переданы полоцкими воеводами литовскому правительству.
Семья Хлызневых-Колычевых издавна служила при дворе старицких князей, вот почему измена Б. Н. Колычева бросила тень на князя Владимира Андреевича, и царь, по-видимому, решил учредить за семьей двоюродного брата надзор. Сразу после падения Полоцка в Старицу к Ефросинье, матери князя Владимира, выехал с «речами» Ф. А. Басманов-Плещеев, новый фаворит царя, пользовавшийся его исключительным доверием. Когда 3 марта 1563 года князь Владимир Андреевич выехал в свою удельную столицу, его сопровождал царский пристав И. И. Очин, родня Басмановых. Внешне еще не омрачало отношений между царем Грозным и его двоюродным братом Владимиром. В марте 1563 года царь по пути в Москву остановился в Старице и «жаловал» удельного князя, «у них пировал».
Вскоре власти получили донос, положивший начало розыску об измене царского брата. Доносчик Савлук Иванов служил дьяком у Старицких и за какие-то провинности был посажен ими в тюрьму.
Оттуда Савлук «ухитрился» переслать царю «память», в которой писал, что «княгини Ефросиния и сын ее князь Володимер и многие неправды ко царю и великому князю чинять и того для держать его окована в тюрме».Здесь можно сделать острожный вывод о том, что князь Владимир Андреевич умышленно запрятал в тюрьму дьяка, так как тот, видимо, «чего-то знал» и открыто хотел донести царю Ивану Грозному об этом. Остается лишь гадать, как старицкий князь мог оставить в живых такого свидетеля, и каким образом «память» дошла до царя из тюрьмы.
Получив донос, царь тут же распорядился: «Княгине Офросиние и князю Володимеру Савлука к себе прислати». Через некоторое время государь Иван Грозный получил от старицкого дьяка обширную информацию относительно замыслов удельного князя и его сообщников. «По его слову, — сообщает летопись, — многие о том сыски были и те неисправления сысканы». К сожалению, и на этот раз официальная летопись ни одним словом не объясняет, в чем состояли «многие неисправления и неправды» старицкого князя перед царем Иваном Васильевичем Грозным.
Начался розыск об измене Старицких, который тянулся все лето. С начала июня до 17 июля государь Иван IV безвыездно находился в Александровской слободе. Чтобы подвергнуть наказанию двоюродного брата, царю надо было представить его главой давнего заговора, в котором участвовала Дума и Государев двор. Затребованные из архива судные документы заключали в себе весь необходимый для этого материал.
Интересно, что Боярская Дума участвовала в рассмотрении дела Старицких, но не в его решении. Царь Иван Грозный не желал делать бояр судьями в своем споре с двоюродным братом. Участь удельной семьи предстояло решить духовенству. Митрополит Макарий, архиепископы, епископы и прочие члены священного собора собрались в Кремле, где власти ознакомили их итогами розыска. «И перед отцем своим и богомолцом Макарием митрополитом и перед владыками и перед освещенным собором», — значится в летописи, — «царь и великий князь княгине Ефросиние и ко князю Володимеру неисправление их и неправды им известил и для своего Макария Митрополита и архиепископов и епископов гнев свой им отдал». Официальная летопись представляла дело не вполне точно. Духовенство действительно просило царя за опальных, но государь внял совету митрополита не сразу. Княгиня Ефросинья и ее сын князь Владимир Андреевич подверглись опале.
Обвинив двоюродного брата в измене, царь Иван Грозный велел взять его под стражу и отправил в ссылку… в Старицу. Среди документов 1563 года в царском архиве хранилась «связка, а в ней писана была ссылка князя Володимера Ондреевича в Старицу…». Опала и ссылка князя Владимира Андреевича сопровождалась конфискацией его удельного княжества.
Больше всего в этой истории «досталось» матери старицкого князя. Княгиню Ефросинью доставили из Старицы на подворье Кирилло-Белозерского монастыря, и 5 августа 1563 года игумен Васьян постриг ее в монашеский чин. В монашестве Ефросинья приняла имя старицы Евдокии.
Князья Старицкие вышли из опалы довольно быстро, не ранее сентября-октября 1563 года. Характерно, что 15 сентября царь Иван Васильевич Грозный пожертвовал «40 рублей по княгине Евфросинии… в монастырь на Белоозеро». Государь Иван IV давая по ней деньги в монастырь «просил молить о здравии княгини Старицкой». Всего за это время братия Симонова монастыря получила от царя свыше 478 рублей. Но не только деньгами помогал царь Иван Грозный опальной удельной княгине. Старице Евдокии было послано из великокняжеского погреба мед, мука, рыба, икра и т. д.
В октябре 1563 года государь Иван Грозный в знак окончательного примирения с двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем ездил в Старицу, пировал там и «прохлаждался» в удельно-дворцовых селах. Примирение между царем Иваном IV и его удельной старицкой родней на время приостановило развитие политического кризиса в стране.
Пока князь Владимир Старицкий пребывал в опале, ни о какой его военной деятельности не могло идти речи. Только в 1565 году мы находим князя Старицкого в разрядах, он посылается опять на южные рубежи страны со своими удельными войсками: «7073 (1565 — А. Ш.). И октября в 17 день приговорил царь и великий князь со князем Володимером Ондреевичем и со всеми бояры послати за реку з берегу боярина и воеводу Ивана Петровича Яковля со всеми людьми да воевод князя Ондрея Хованского да князя Онтона Ромодановского».
С середины 60-х годов XVI столетия Московское государство попало в тяжелое положение. В ходе Ливонской войны русские войска потерпели крупные поражения под Улою и Оршей; литовско-польские войска вторглись в собственно московские границы и «пустошили» земли до Смоленска и Пскова. В самой Москве конфликт между царем Иваном Грозным и боярством достиг последней степени напряженности, все выше поднимала голову феодальная знать среди боярских группировок. Все чаще называется имя князя Владимира Андреевича Старицкого в качестве возможного преемника царя Ивана Грозного. Все это побуждало государя «всея Руси» для сохранения своей власти на решительные действия и реформы.
И 3 января 1565 года в стране вводится опричнина. Страна разделилась на земщину и особый государев двор-опричников. Был также создан хорошо вооруженный опричный корпус. В указе о его образовании количество «опричных» служилых людей определялось в 1000 человек, но с течением времени это количество было увеличено до многих тысяч. Вводилась и особая форма для опричников — «черные кафтаны из грубого сукна, подбитые мехом, а под ними богатая нижняя одежда, черные же островерхие шапки; на шее лошади привязана была собачья голова, а у колчана со стрелами — нечто вроде кисти или метлы, в знак того, что опричники обязаны грызть как собаки государевых изменников» и выметать «измену» из Московского государства.
С введением опричнины начались казни и опалы на неугодных царю лиц, «изменников» и «заговорщиков и, главным образом, против тех, кто в той или иной степени симпатизировал удельному старицкому князю Владимиру Андреевичу, поддерживал его притязания на царский престол. «Однако», — по словам историка А. А. Зимина, — «это было не просто запоздалым возмездием крамольным боярам, а, скорее, превентивным мероприятием, которое ставило своей целью подорвать опору старицкого князя среди московской аристократии».
К началу 1566 года опричный порядок настолько глубоко уже пустил корни, что можно было без особого опасения подвергнуть опричной ломке и самого крупного из удельных владетелей, настоящего удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. Поводом к этому, возможно, была бездеятельность князя Владимира, может быть, вынужденная, ибо царь Иван Грозный сам же всячески лишал своего родича какой-либо инициативы. И государь решает сменить всю территорию Старицкого удельного княжества. Процедура обмена была завершена в январе-марте 1566 года, когда земская боярская комиссия приписала в земщине покинутые князем городов Старицу, Алексин и Верею и закрепила передачу Владимиру Андреевичу городов Дмитрова, Боровска, Звенигорода, Стародуба Ряполовского и села Мошок под Муромом. Представляется не случайным тот факт, что царь Иван Грозный выделил старицкому князю земли, находившиеся в разных местах страны. Выделенные царем земли находились в центре русского государства и, таким образом, старицкий князь был все время, как бы на виду у государя. «Обмен землями, лишивший князя Владимира прочной опоры в лице старицких вассалов, знаменовал собой, — по утверждению историка А. А. Зимина, — решительное наступление на крупнейшее княжество, оставшееся к тому времени на Руси». Таким образом, уже предыстория опричнины и первый год ее существования показывали, что правительство Ивана IV своим основным политическим противником считало старицкого князя и тех влиятельных представителей феодальной аристократии, которые могли быть его опорой.
Только осенью царь Иван Грозный во время весеннего набега крымского хана Девлет-Гирея на страну решает направить удельного князя на южные рубежи. В сентябре старицкий князь должен был стоять «для сбережения от воинских людей на Туле». При этом полки находились под командованием бояр, «а князю Володимеру Андреевичу было повелено ходить по вестем, только придут на которые места царевич, по его наказу».
Осенью 1567 года царь Иван Грозный решил предпринять еще один поход против литовцев с целью окончательного склонения исхода Ливонской войны в пользу России. К тому же по стране пополз слух о крупном боярском заговоре, участники которого собирались выдать царя Ивана Грозного польскому королю, как только последний вступит с войском на литовскую землю.
Некоторые сведения о заговоре того времени можно почерпнуть у иностранных опричников, служивших у царя Ивана IV, А. Шлихтинга и Г. Штадена. В краткой записке, поданной королю, Шлихтинг писал следующее: «Когда три года тому назад… были в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем Федоровым во главе… письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками. Но лишь только в Москве узнали… один остерегался другого, и все боялись, что кто-нибудь их предаст. Так и случилось». План заговора, по Шлихтингу, был выдан царю князем Старицким и руководителями земской Боярской думы.
Это известие подтверждает данные Г. Штадена о том, что заговор был раскрыт во время ливонского похода вследствие доноса Старицкого. Но в рассказе А. Шлихтинга появляется новый момент. По его утверждению, Федоров и прочие заговорщики находились в тайном сговоре с литовским правительством. О внутренних целях заговора Шлихтинг полностью умалчивает.
Среди источников русского происхождения подробные сведения о недовольстве земских людей сообщает Пискаревский летописец начала XVII века. Если А. Шлихтинг и Г. Штаден черпали свои сведения в опричнине, то московский летописец, по-видимому, передавал традицию, сложившуюся в земщине. Это обстоятельство придает источнику особую ценность. В Пискаревском летописце отсутствует версия об измене земских бояр в пользу литовцев, как И в рассказе Г. Штадена. Недовольные опричниной земские дворяне «уклонялись» в сторону князя Старицкого, но до настоящего заговора дело не дошло, опальные пострадали главным образом из-за неосторожности, то есть «по грехом словесы своими» — разговоров. «И присташа ту лихие люди ненавистники добру: сташа вадити великому князю на всех людей, а иные, по грехам словесы своими, погибоша. Стали уклоняться Володимеру Андреевичу; и потом большая беда зачалася».
Существовал ли в действительности заговор или дело ограничилось неосторожными «словесами», сказать невозможно. Ясно лишь, что на лицо было весьма опасное настроение, общее негодование против насилий и произвола опричнины. События, произошедшие после Земского собора 1566 года, воочию показали земскому руководству и членам земского Государева двора, что с помощью верноподданнических ходатайств обуздать беззакония опричнины не удастся. Стало очевидным, что без устрашения царя Грозного ее уничтожить невозможно. Перспектива устранения государя Ивана IV выдвинула на первый план фигуру удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. Рано или поздно недовольные должны были начать переговоры с кандидатом на трон. А тут еще толки о пострижении царя Ивана Васильевича или даже об его отъезде в Англию дали новую пищу для крамольных речей.
В дни похода в Ливонию удельный князь Владимир Андреевич находился при государе, а затем выехал к удельным войскам и присоединился к царской армии в Твери, после чего шел «за государем» до самой границы. Позже он уехал вслед за царем Иваном Грозным в Москву.
По всей видимости, в этой истории удельный князь Старицкий желал выгородить себя в глазах брата и, может быть, взял на себя роль доносчика. В походе он передал царю разговоры, которые вели в его присутствии недовольные земские дворяне, ободренные слухами о возможном отречении государя. В рассказах князя Владимира Андреевича царь Грозный увидел непосредственную для себя опасность — начало боярской крамолы, которой он боялся и давно ожидал. По возвращении в Москву царь Иван IV распорядился начать дознание об измене конюшего И. Федорова.
Согласно рассказу Г. Штадена, царь Иван Грозный приказал переписать всех земских бояр, которые совещались, чтобы избрать великим князем Владимира Андреевича. Более детальные сведения о том, как опричникам удалось заполучить списки заговорщиков, сообщает А. Шлихтинг. Во время похода царя в Ливонию князья Старицкий, Вельский и Мстиславский запросили у конюшего И. Федорова список заговорщиков под тем предлогом, что имелись еще другие, которые хотят записаться. Затем они передали список в царский лагерь и предупредили царя Ивана Грозного, чтобы он как можно скорее возвращался в Москву. Трудно поверить и определить, насколько достоверен рассказ А. Шлихтинга в целом. Некоторые его моменты не согласуются с известными фактами. Так, князья Старицкий и Мстиславский никак не могли отправить гонца из Москвы в царский лагерь, поскольку сами они находились при особе царя на ливонской границе. Следовательно, они могли посетить конюшего И. Федорова лишь после возвращения в Москву. Если так, то, очевидно князь Старицкий, подавший донос в походе действовал с ведома или по распоряжению царя. Князь Владимир Андреевич по-дружески попросил конюшего И. Федорова записать имена лиц, на поддержку которых он может рассчитывать. Многие земские дворяне стремились заручиться расположением Старицкого, в котором видели возможного преемника царя Ивана Грозного на царском престоле.
Так или иначе, но поход был отменен, царь Иван Васильевич с опричной армией вернулся в Москву, и начались расправы. В синодике опальных Ивана Грозного имеются подробные списки лиц, казненных по делу князя Старицкого в 1567–1570 годах. Из списков можно выделить две группы лиц: во-первых, родственников князя Владимира Андреевича и, во-вторых, участников Земского собора, заседавшего за полгода до начало казней.
Конечно, опричный террор царя Ивана IV больно ударил по всем сторонам жизни общества, но особенно сильный удар был нанесен русской армии, ее «генералитету» — поседевшим в боях и походах боярам, ратным трудом которых ширилось и крепло московское государство. Царь Иван Грозный, как всякий тиран, более всего боялся заговора военных. Среди воевод XVI века, пострадавших в эпоху опричного террора, были такие знаменитости, как: Петр Щенятев, Михаил Воротынский, Василий Шаховский, Андрей Оболенский, Петр Куракин, Александр Горбатый, Иван Колычев, Александр Шеин-Морозов, Федор Образцов и многие другие.
«Заговор» конюшего И. Федорова скомпрометировал двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича Старицкого. Ценой «выполненного обязательства» — раскрыть заговор «скрепленной особой записью» — удельный князь спас себе жизнь, но лишь на короткое время. Через год после гибели конюшего И. Федорова царь Грозный решил окончательно избавиться от незадачливого родственника, единственного законного претендента на царский престол. По выражению историка Р. Г. Скрынникова: «Определенное влияние на это решение оказали два обстоятельства: во-первых, известие о перевороте в Швеции и, во-вторых, начавшееся расследование «новгородской измены».
«Великое посольство», вернувшееся из Швеции в июне 1569 года, было спешно вызвано к царю Ивану IV в Вологду. Представленный послами отчет произвел на царя Ивана Васильевича ошеломляющее впечатление. Послы сообщили о том, что незадолго до их приезда в Швецию король Эрик XIV казнил многих знатных придворных. Опасаясь мятежа, он неоднократно обращался за помощью к русским послам. Однако «заговорщики» — мятежные братья короля «удельные князья» Юхан и Карл свергли в сентябре 1568 года Эрика с престола и заточили его в крепость.
Известия о перевороте в Швеции усилили тревогу царя Ивана Грозного по поводу смуты в земщине. Царь Иван IV опасался разделить участь сумасшедшего шведского монарха. Новости из Швеции, глубоко запавшие в голову мнительного царя, бесспорно, ускорили развязку дела о «заговоре» князя Старицкого.
В мае 1569 года осложнилась обстановка на юге России. Турция предприняла попытку захватить Астрахань. И в это сложное время царь Иван Грозный назначает удельного князя Владимира Андреевича главнокомандующим русскими войсками на южном рубеже для отражения противника. Князь Старицкий тут же отправился в Нижний Новгород. Фактически это назначение говорило о его знатности и умелом военном руководстве. Единственным помощником князя Владимира Андреевича был назначен второстепенный воевода П. В. Морозов.
По пути главнокомандующий русскими войсками князь Старицкий остановился в Костроме, где духовенство и боярство, давно недовольное опричными казнями и политикой царя Грозного, демонстративно устроили князю Владимиру Андреевичу пышную встречу. Это тоже не осталось без внимания царя Ивана IV, который особенно подозрительно присматривался к тем, кто в той или" иной степени проявлял симпатии к старицкому князю.
Подозрения и страхи окончательно предрешили судьбу удельного князя. Царь Иван Грозный решился раз и навсегда покончить с мятежным двоюродным братом. Такое решение выдвинуло перед царем Иваном Васильевичем некоторые проблемы морального характера. В незапамятные времена русская церковь канонизировала князей Бориса и Глеба ради того, чтобы положить конец взаимному кровопролитию в княжеских семьях. Братоубийство считалось худшим преступлением, и царь без колебаний все же решился на него. Прежние провинности князя Владимира Андреевича казались, однако, недостаточными, чтобы оправдать осуждение его на смерть. Нужны были более веские улики. Так было положено начало сфабрикованному делу Старицких.
«Улики» вскоре нашлись. Во время пребывания князя Старицкого главнокомандующим русскими войсками в Нижнем Новгороде опричники, руководившие розыском, инсценировали покушение на жизнь царя Грозного. Опричники задались главной целью доказать, будто опальный удельный князь Владимир замыслил отравить царя и его семью. Они арестовали дворцового повара, ездившего в Нижний Новгород за белорыбицей для царского стола, и обвинили его в преступном сговоре с двоюродным братом царя. При поваре «найден» был порошок, объявленный ядом, и крупная сумма денег, якобы переданная ему князем Владимиром Андреевичем. Таким образом, «преступники» хотели «испортить государя и государевых детей». Версия немало не соответствовала характерам действующих лиц и поражала своей нелепостью. Но современники, наблюдавшие процедуру собственными глазами, замечают, что к расследованию были привлечены в качестве свидетелей «ближайшие льстецы, прихлебатели и палачи». Инсценированное опричниками покушение на жизнь государя послужило предлогом для неслыханно жестоких гонений и погромов. Судилище проходило в глубокой тайне.
Царь Иван Грозный пробыл в Вологде все лето и вернулся в Москву только 10 сентября. Вскоре он выслал гонцов к князю Старицкому, чтобы тот немедленно прибыл в Слободу. В начале октября 1569 года ничего не подозревая удельный князь Владимир Андреевич прибыл на ямскую станцию Богану под Слободой и разбил там свой лагерь. Старицкий князь дал знать государю о своем приезде и стал ждать ответа. На следующий день несколько сот вооруженных опричников окружили Богану.На двор к удельному князю явились опричные судьи В. Г. Грязной и М. Л. Скуратов. Они объявили князю Владимиру, что царь «считает его не братом, но врагом, ибо может доказать, что он покушался не только на его жизнь, но и на правление, как доказал это сам князь Владимир тем, что подкупил повара, дав ему яд и приказал погубить великого князя». Для очной ставки с князем Старицким были привлечены доносчик-повар и другие свидетели.
После короткого судебного «разбирательства» князь Владимир Андреевич 9 октября 1569 года был доставлен в царский лагерь. Вот как описывает сам ход расправы над Старицкими историк Н. М. Карамзин: «Ведут несчастного с женою и с двумя юными сыновьями к государю: они падают к ногам его, клянутся в своей невинности, требуют пострижения. Царь ответствовал: «Вы хотели умертвить меня ядом: пейте его сами!» Князь Владимир, готовый умереть, не хотел из собственных рук отравить себя. Тогда супруга его Евдокия… — видя, что нет спасения, нет жалости в сердце губителя — отвратила лицо свое от Иоанна, осушила слезы и с твердостью сказала мужу: «Не мы себя, но мучитель отравляет нас: лучше принять смерть от царя, нежели от палача». Владимир простился с супругою, благословил детей и выпил яд: за ним Евдокия и сыновья». Одновременно царь Грозный жестоко расправился с матерью удельного князя с ненавистной теткой Ефросиньей Старицкой, находившейся в заточении на Белоозере.
Вскоре после гибели Старицких русские власти сделали сообщение в Литве о раскрытии заговора в земщине. Официальная версия гласила, что «князь Володимер с матерью учал умышляти над государем и над государьскими детми всякое лихо, хотели государя и государьских детей испортити». Новгородский летописец оставит такую запись, что после смерти удельного князя Владимира Андреевича Старицкого «мнози по нем люди восплакашася».
Подводя итоги «фальсификации дела Старицких» историк А. А. Зимин писал, что «казнь последнего крупного удельного владыки князя Владимира Андреевича явилась мерой политически необходимой, была продиктована заботой о ликвидации оставшихся оплотов удельной раздробленности». Но этот вывод историка дает нам повод усомнится в этом, так как если бы царь Грозный задался целью полностью и окончательно ликвидировать оставшиеся «оплоты удельной раздробленности», он (царь) не пощадил бы наследника Дмитровского удела княжича Василия Владимировича, старшего сына Владимира Старицкого.
Опричнина нанесла завершающий удар мощным последним форпостам удельной раздробленности, к числу которых принадлежали Великий Новгород и Старицкое удельное княжество. Гибель князя Владимира Андреевича означала «завершение длительной агонии последнего сколько-нибудь значительного удельного властителя на Руси».
Было бы ошибкой усматривать в отношениях между царем Иваном Васильевичем Грозным и его двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем Старицким только семейную трагедию, порожденную различием темпераментов, складов характера, духовного облика… Суть непримиримых противоречий состояла не в том, что царь Иван Грозный, одолеваемый честолюбием, не брезговал никакими средствами, чтобы сохранить престол за собой. Все это, разумеется, имело значение, создавало во взаимоотношениях накаленную атмосферу. Но в данном случае друг другу противостояли не только «братья по крови», но и две концепции, два представления о роли монарха в государстве. Главная цель боярского окружения царя Ивана IV — сделать князя Владимира Старицкого великим князем, а это означало бы для него довольствоваться пассивной ролью «помазанника» Бога, не обременяющего себя трудом, инициативой и активным участием в управлении государством, что, конечно, понимал царь Иван Грозный и приложил все свои силы, чтобы не быть марионеткой в руках оппозиции.
Подводя итоги военной деятельности князя Владимира Андреевича, надо признать, что он был одним из выдающихся полководцев XVI века. Старицкий князь поднялся до самых вершин тогдашней военной иерархии благодаря полководческому таланту и верной службе на благо Отечества. Он был воеводой большого полка, возглавлял оборону южных границ против крымских татар, сыграл определенную роль в победах над Казанью и Полоцком…
Так почему же его полководческий талант не стоит рядом со знаменитыми полководцами XVI столетия — Даниилом Щеня, Михаилом Воротынским, Дмитрием Хворостининым?.. Видимо, все дело в том, что на протяжении многих лет деятельность старицкого князя рассматривалась многими историками и исследователями как «знамя антиправительственных сил», как надежда «на изменение правительственной политики», то есть, в первую очередь, как усилия претендента на великокняжеский престол.
Великие свершения предков живут только памятью народа, а память питается историческими знаниями. Думается, что придет время, когда личность князя Владимира Старицкого будет рассматриваться историками, краеведами, любителями истории не только как лицо, покушавшееся на царскую власть, но и личность, внесшая особый вклад в историю России, и в первую очередь — как военный деятель.