Опасные заложники

Шитов Владимир Кузьмич

ВИНОВНЫХ В КРИМИНАЛЕ НЕТ

Часть 3. "ПРОТИВОСТОЯНИЕ"

 

 

 

Глава І. ТИХИЙ

В свои пятьдесят восемь лег библиотекарь колонии Виктор Захарович Аверкин, известный читателю под кличкой Тихий, столько раз был очевидцем разной человеческой подлости как по отношению к врагам, так и к своим близким, что она перестала его удивлять. А уж волноваться из-за такого человеческого проявления он совершенно не собирался. Однако за неделю до конца отбытия своего срока наказания он сильно расстроился и не находил ни покоя, ни места. Освобождаться на волю ему совершенно не хотелось. Для этого у него имелись веские основания: в колонии он имел свой угол с постелью, постоянное питание, легкую работу, уважающих его зеков, которые делились с ним всем, что имелось у них в излишке. На воле его никто не ждал, никому он там не был нужен. Родственников у него не было. Как и где жить? За счет каких средств питаться и одеваться?..

Эти проблемы были предметом его постоянных размышлений, Если бы у него была возможность выбора, то он не раздумывая добровольно остался бы в колонии до конца своей жизни. Но такое было нереально, а поэтому неосуществимо.

На законном основании оставаться в колонии он мог только при одном условии. Для этого ему надо было совершить в зоне новое преступление. В интересах козырных он мог совершить заказное преступление, то есть стать торпедой. Но опускаться до такого уровня для Тихого было ниже его достоинства.

Он принял такое решение: "Придется освобождаться и коптить небо на воле. Пока у меня будут бабки, стану тратить их и жить по-человечески. Если жизнь на воле у меня не сложится, начну грабить магазины до тех пор, пока не заловят менты. Возможно, поживу в свое удовольствие. Если сяду снова, буду знать, что не задаром”. Определившись и приняв такое решение, Тихий почувствовал, как стало легче на душе…

Днем в библиотеку к нему за книгами зеки приходили не очень часто. Жара не располагала к чтению книг, вынуждала зеков больше времени находиться в помещениях, под тенью зданий и деревьев. Поэтому прихода Костыля в библиотеку в одиннадцать часов Тихий никак не ожидал.

Поздоровавшись с Костылем за руку, он поинтересовался:

— Ну, что, дорогой, желаешь почитать?

Костыль в библиотеке никогда книг не брал, и Тихий догадывался, что пришел он сюда по какому-то делу. Поэтому свой вопрос Костылю задал формально. Надо же было что-то говорить посетителю.

— Книги подождут. Я к тебе пришел с визитом вежливости, — доставая из газетного свертка бутылку шампанского и ставя ее на стол, ответил Костыль.

— По какому такому случаи»?

— Скоро ты нас покинешь. Имею желание напоследок с тобой поговорить о житье-бытье без свидетелей и не спеша.

Удовлетворившись его ответом, Тихий молча сходил к себе в подсобку, откуда принес два стакана и горсть шоколадных конфет.

— Ну что ж, выпьем за твое скорое освобождение, — произнес Костыль первый тост, чокаясь своим стаканом о стакан Тихого.

— Давай дерябнем, — без воодушевления поддержал его Тихий и опрокинул вино из стакана в рот. Закусив конфетой, он продолжал: — Хотя если честно, то я в свободе не нуждаюсь. Она голому не нужна.

— Знаю и понимаю, почему ты так говоришь. Кому-то свобода приносит счастье, а кому-то одни нерешенные проблемы, — разжевывая конфету, с пониманием развил его мысль Костыль.

— Вот меня гам как раз и ждут эти чертовы проблемы.

— В нашем возрасте если в жизни ничего не успел поймать, то уже и не поймаешь.

— Тут как пить дать, — согласился Тихий.

Не спеша беседуя, они осушили бутылку, которую Тихий немедленно убрал со стола.

— Нам с гобой и вторая бутылка не помешала бы, но, извини, запасы этого добра иссякли, — сокрушенно заметил Костыль.

— Мы же не в ресторане, — успокоил Костыля Тихий. — Может, нам продолжить разговор за партией в шахматы? — предложил он.

— Давай! — согласился Костыль, понимая, что как шахматист Тихий не сможет ему оказать достойного сопротивления.

Отношения между норами козырной масти строятся на взаимопонимании и уважении личности. Никто из них никогда не посмеет другого унизить, оскорбить плоской шуткой. В разговоре между собой они следят, чтобы не выскочило оскорбительное слово, а если это случалось, то допустивший оплошность немедленно извинялся перед товарищем, пояснял сказанное случайностью. Если бы свободные граждане страны следовали их примеру и поступали так же предупредительно и искренне, то смогли бы избежать многих неприятностей, которые поджидают их в жизни…

Достав из кармана пачку денег, перетянутую черной резинкой, и отдавая ее Тихому, Костыль произнес:

— Вот тебе пол-лимона от меня на дорожку.

— Я тебе не смогу их вернуть, — заметил Тихий, не решаясь спрятать деньги в карман своих брюк.

— Это дружеская помощь. Без отдачи, — успокоил его Костыль.

— Тогда другое дело, — повеселев и пряча деньги в карман, оживился Тихий.

— До тебя, где-то год тому назад, освободился Музыкант. Мы ему хотели тоже сделать безвозмездный, дружеский подарок, но он пожелал взять у нас бабки только в долг и под проценты.

— Что его равнять со мной? Он парень шустрый. Мне до него далеко. Ему еще крутиться и крутиться в жизни, а я свое уже открутил, — прибедняясь, заметил Тихий.

— Каждому овощу свое время, — согласно кивнул Костыль.

— Может, тебе на воле какую-нибудь услугу выполнить? Говори, я не откажусь.

— Ты же свое уже открутил, — улыбнувшись, напомнил Костыль товарищу его недавнее заявление,

— Не совсем же я стал никудышным, чтобы не уметь ничего, — тоже улыбнулся Тихий. Видать, деньги друга приподняли ему настроение.

— Есть у меня для тебя поручение, — не стал запираться Костыль,

— И какое же это поручение?

— Четыре месяца тому назад откинулся Инженер. Когда он был тут, то обратился ко мне с просьбой, чтобы мы взяли над ним шефство и подогревали. Больше года он получал от нас "дурь" и по-барски кайфовал. Мы его считали правильным мужиком. Он обещал, освободившись, снабжать меня посылками. Однако Инженер оказался бакланом и своего обещания не сдержал… Я дам тебе его адрес, посети негодяя и от моего имени потрекай с ним. Скажи ому: если он не хочет, чтобы в его дом прилетел красный петух и если ему дорого жизнь, то двадцать путевых посылок, каких — он знает, должны быть направлены к нам в зону на мое имя.

— Мне с ним потрекать не проблема. Как думаешь, он на меня выступать не станет?

— Инженер — человек интеллигентный и не дурак. Он знает, с кем имеет дело, а поэтому выступлений с его стороны можешь не бояться. Буду ждать от него первую посылку три недели после твоего освобождения. Не дождусь — займусь его воспитанием. Чем закончится твой разговор с ним, брякнешь мне по телефону.

— Это дело я сварганю, — с облегчением вздохнул Тихий. Поручение Костыля оказалось легким и не опасным…

После беседы и шахматной партии они расстались. Еще в течение нескольких дней к Тихому тянулись другие воры, которые обязательно чем-то его одаривали. Такое внимание к своей личности несколько приободрило Тихого, вдохновило его, и предстоящее освобождение из колонии уже не казалось ему таким плачевным и ненужным.

 

Глава 2. ИНЖЕНЕР

Освободившись из ИТК, Дмитрий Гордеевич Давыдов, известный под кличкой Инженер, по специальности работать на производстве не стал. Пользуясь тем, что его домовладение с земельным участком находилось в центре города (как говорят торговые люди, "на бойком месте"), он у себя во дворе построил кирпичное здание, в котором открыл магазин по продаже спиртных напитков и табачных изделий. Помимо продажи товаров, на которые у него имелись сертификаты, он через свой магазин реализовывал винно-водочные изделия подпольного розлива. На такой противоправный шаг его толкнула огромная прибыль, получаемая от реализации левой продукции, Получение лицензий на право продажи спиртного, табака, пива, прохладительных напитков вынудило его сильно потратиться на взятки разным должностным лицам. Поэтому погашение своего долга Костылю Инженер откладывал из месяца в месяц "на потом". Постепенно он привык к своей неисполнительности, тем более, что она его не беспокоила и не напоминала о себе.

Торговлей в магазине Инженера занимались жена, сын, невестка. Жена с сыном были за прилавком, невестка сидела за кассовым аппаратом. Сам Инженер взял на себя функцию экспедитора, занимаясь поставкой товара с баз, складов, из различных подпольных цехов, с заводов и фабрик.

Вот и сегодня Инженер доставил на своем “москвиче" с Динской кондитерской фабрики ящики и коробки с конфетами, Вместе с сыном он быстро выгрузил товар в подсобное помещение магазина, спеша отправиться в новую поездку, на этот раз за партией шампанского.

Освободившись от неотложной работы, он снова направился к своей машине, когда его остановил прилично одетый мужчина пенсионного возраста. Только внимательно приглядевшись, Инженер узнал в нем старого знакомого.

— Привет, Инженер, — не подавая руки, поздоровался Тихий.

— Здравствуй, Тихий, — сразу же позабыв о своих планах, ответил Инженер. — Какими ветрами тебя занесло в наши края?

— Костыль направил меня к тебе на толковищу.

— Пойдем в дом, там и потолкуем.

— Давай лучше поговорим в твоей тачке, — усаживаясь на переднее сиденье, предназначенное для пассажира, предложил Тихий. Инженеру ничего не оставалось, как последовать его примеру,

— О чем будет разговор? — закрывая за собой дверцу машины, спросил он.

— Костыль поручил мне напомнить, что за подогрев, который тебе делался там, ты должен ему двадцать посылок, Какое содержимое должно быть в них — не мне тебя инструктировать.

— Все это я помню. Но у меня нет сейчас свободных бабок на посылки ему.

— Ты мне такую чушь трекаешь, что мне ее от тебя просто странно слышать.

— Какую же я глупость сказал?

— Еще спрашиваешь? Как только свой ромбик ты в институте получил, если мелешь языком не думая.

— Тихий, кончай травить, говори по существу.

— А я и говорю по существу. Имеешь дом, дачу, магазин, машину, товару на десятки лимонов — и смеешь жаловаться мне, что у тебя нет бабок на посылки? Такая твоя заявка сильно возмутит Костыля. Ты не боишься того, что в одно прекрасное время от него к тебе прилетит красный петух, который опалит красным крылом все твои хоромы? Тогда у тебя действительно дело будет швах.

— Ты мне угрожаешь?

— Ни в коем случае. Ты должен не мне, а Костылю. Я всего лишь передаю его слова. А он сказал, что если в течение трех недель к нему не начнут поступать от тебя посылки, то он осуществит свою угрозу. Смотри, не допусти перебора. У Костыля исполнителей на воле больше, чем у тебя на голове волос.

— Понимаю, но меня замучили рэкетиры, постоянно доят, не дают продыху, — заскулил, оправдываясь Инженер, понимая, что с Костылем шутки плохи.

— Костыля твои проблемы не колышат. Посылка — не тачка, на нее много бабок не требуется, — резонно заметил Тихий, довольный, что на его долю выпала такая деликатная миссия, когда можно почувствовать себя вершителем человеческой судьбы.

Подумав и все взвесив, Инженер сообщил Тихому:

— Передай Костылю, что в течение недели он начнет получать от меня посылки в счет погашения моего долга.

— Вот теперь я слышу рассуждение умного мужика, Напоминаю тебе на всякий случай, что часики Костыля начали отстукивать твой срок,

— Не маленький, все уяснил. Пошли ко мне в дом пообедаем, поговорим.

— Не откажусь.

У себя на кухне Инженер подогрел борщ, нарезал ветчину, колбасу, сало, соленые огурцы. За обедом они распили бутылку водки. Тихий поведал Инженеру лагерные новости, тот поделился своими проблемами. Чем больше они пили спиртного, тем беседа между ними становилась непринужденнее. В конце застолья Инженер неожиданно для Тихого поинтересовался:

— Послушай, Виктор Захарович, у тебя есть к кому от меня ехать?

— Я вольная птица. У меня нет ни кола, ни двора,

— Могу предоставить тебе и кров, и шамовку.

— На каких условиях?

— Будешь сторожем моего магазина,

Задумчиво почесав бровь, Тихий ответил:

— Не могу принять твоего предложения.

— Почему?

— Старому козырному вору не с руки идти в услужение к какому-то фраеру.

— А если подумать?

— Тут нечего думать. Мои принципы не позволяют опускаться до такой дикости. Если бы я не знал, что ты сделал мне свое предложение от души, то мог бы принять его за подлянку и обидеться на тебя.

"Трудовое соглашение" не состоялось. Пообедав, они дружески расстались.

Инженер не сомневался в серьезности предупреждения Костыля, а поэтому на другой день после беседы с Тихим приступил к выполнению своих обязательств перед "авторитетом на положении".

Когда в ИТК пришла посылка на имя Шумнова, того вызвал к себе в кабинет старший инспектор оперчасти Окшин. Усадив Костыля, он поинтересовался:

— От кого-нибудь ждешь посылку?

— Жду.

— От кого?

— От Давыдова Дмитрия Гордеевича, — не задумываясь быстро ответил Костыль.

— Угадал! — улыбнулся Окшин. — Распишись вот тут в ее получении и забирай к себе в барак.

В ИТК существует правило: когда зеку поступает посылка, оперработник спрашивает у него, ждет ли он посылку и от кого. Если у зека много родни, которая может прислать ему посылку, то оперработник называет регион страны, чтобы зеку легче было ответить. Если зек и с помощью наводящих вопросов не может угадать, от кого посылка, тогда она вскрывается в присутствии начальника отряда, в котором числится зек, его самого и оперработника. Все, что не положено для передачи зеку, из посылки изымается, остальное передается ему.

За десять лет службы Окшина во внутренних войсках у него не было случая, чтобы хотя бы один, даже дебильный зек, не угадал, от кого пришла посылка.

Эпизод с Костылем был не исключением из правил, а установившейся закономерностью.

 

Глава 3. СВИДАНИЕ С БРАТОМ

Брат Костыля, с редким именем Ермолай, ежегодно дважды приезжал к нему на свидание в ИТК. Ермолай был старше Костыля на семь лет и внешне даже отдаленно не походил на своего тщедушного брата. Ростом он был под сто девяносто сантиметров, весил более центнера, повадками и медлительностью напоминал дрессированного медведя. Несмотря на внешнюю несхожесть, разные взгляды на жизнь и на труд, они любили друг друга.

Ермолай был женат, имел трех взрослых сыновей и дочь. У него же в доме жил отец — Шумнов Роман Константинович, которому шел семьдесят восьмой год жизни. Возможно, последний фактор являлся причиной того, что где бы ни был Костыль, находясь на свободе, но регулярные визиты к отцу и брату, одаривание подарками родственников стали для него приятной потребностью. Слышать от древнего старика нравоучения было для Костыля священным занятием, на котором он был самым дисциплинированным учеником. Соглашаясь со всеми догмами отца и не переча ему, Костыль, покидая стены родительского дома, в жизни однако принимал решения опираясь только на свои знания и опыт.

Когда Ермолай приезжал на свидание к брату, у последнего на душе становилось приятно и радостно. При Ермолае у Костыля изменялся даже внешний вид: на лице разглаживались суровые складки, он становился улыбчивым и доступным для общения. С годами разрыв в семь лет между братьями полностью сгладился, и сейчас трудно было определить, кто из них старше, а кто моложе. Этот разрыв был слишком заметен в детстве. Тогда Костыль тянулся к брату, хотел играть с ним и его друзьями, а они видели в нем большую помеху, обременяющую и мешающую Ермолаю в его развлечениях. Поэтому Ермолай чаще всего убегал от брата под громкий плач того.

Но если Ермолаю и было неинтересно играть с Григорием, это не мешало ему выполнять обязанности старшего брата и не позволять сверстникам обижать его. Так получалось, что Ермолай всегда оказывался на месте там, где Гришке его ровесники готовили хорошую взбучку. Старший брат предотвращал ее.

Мать у них умерла очень рано, когда Григорию было всего пять лет. Во второй раз отец не женился, но здорово стал злоупотреблять спиртным. Возможно, именно поведение отца, который мало уделял внимание своим детям, явилось причиной того, что Григорий рано пристрастился к кражам. Сначала обворовывал пьяных мужиков, потом стал совершать квартирные кражи: пользуясь своим малым ростом, он проникал в квартиры через форточки.

После смерти матери Ермолаю пришлось всю работу по дому взвалить на свои плечи. Не по годам он стал трудолюбивым и старательным. Может быть, желание побыстрее избавиться от домашних работ, по, возможно, и любовь побудили Ермолая жениться в восемнадцать лет. Женившись, он быстро оброс тремя сыновьями и дочерью. Племянники Игорь, Олег и Константин в разное время тоже были у Костыля в ИТК. Однако в свой последний приезд Ермолай никого из сыновей не взял с собой.

Когда надзиратель привел Костыля в комнату для свиданий, тот обомлел, увидев, что голова Ермолая стала совсем седой. Они обнялись, расцеловались. Костыль не видел на лице брата обычной улыбки, к которой привык при встречах.

— Ты чего ко мне без племяшей приехал?

— Оставил их дома с матерью. После гибели Константина баба совсем раскисла и сдала.

Костыль из письма брата знал, что девятнадцатилетний Константин погиб в Чечне в марте 1995 года, но подробностей его гибели не знал и сейчас не стал расспрашивать о них: не подошло еще для такого разговора время.

Как обычно сервировкой стола занимался Ермолай. Он выкладывал на стол из сумок весь продуктовый дефицит: конченую курицу, сало, колбасу, лук, чеснок, огурцы, помидоры, давая возможность Костылю право выбора.

Взяв толстый кусок сала, Ермолай отодрал от него поджаренную на соломе шкуру, вытащил из тайника пол-литровую плоскую бутылку со спиртным, Ставя ее на стол, он без былого вдохновения произнес:

— Помянем моего сына, а твоего племянника. Пускай он не обижается, что мы не смогли его уберечь.

Только выпив несколько рюмок спирта, Костыль счел возможным попросить:

— Ты бы, Ермолай, хоть рассказал, как погиб наш Константин. Ты же ездил за ним в Чечню.

— Ездил и забрал домой. Но лучше бы я его там, в этой загребанной Чечне и похоронил, — не скрывая бегущих по лицу слез, прорычал сердито Ермолай.

— Почему так? — удивился Костыль.

Когда жена узнала, что Константин не только убит чеченцами, но ослеплен и кастрирован, то от ее воя, даже сейчас, как вспомню, у меня мурашки по телу бегают. Как после такого горя она не чеканулась, удивляюсь, — опустив голову под тяжестью своего несчастья, рассказывал Ермолай.

— Ты, смотри, сволочи, до чего додумались!

— А чего ты хотел? Наши козлы их вооружили, дали возможность три года тренироваться, вербовать наемников, после чего восемнадцати-девятнадцатилетних пацанов бросили в эту мясорубку. И что характерно, ни президент, ни правительство никак "не найдут" виновных в таком бардаке. Пускай наши дети гибнут из-за разного рода взяточников и дураков, позволивших Дудаеву встать на ноги и окрепнуть. О том, что ему давно надо было рога свернуть, я не спорю, но только руками профессионалов, а не пацанов.

— Ну ладно, наши солдаты, Константин в том числе, убивали вооруженных чеченцев, поэтому и те имели какое-то право стрелять и убивать. Но зачем им было над убитыми ребятами издеваться?

— Здесь я с тобой согласен. И то, что чеченцы убили моего сына, зла на них не таил. Но издевательства над его телом я им, гадам, никогда не прощу. В роте сына по моей просьбе солдаты дали мне две противотанковые гранаты, Хотел я их взорвать в бомбоубежище, что на улице Интернациональной. В нем скрывалось более сотни мирных граждан, если бы среди них не было русских, то я бы их всех там и похоронил. Из-за русских пришлось пожалеть чеченцев, зато все равно два дома с чеченцами подорвал, Никто из соседей тогда не вышел на улицу и не попытался задержать меня. Спрашивается, где их хваленая горская гордость? Как крысы попрятались по норам. Неужели Дудаев, поощряя жестокость своих наемников, не понимает, что мы его все равно где бы он ни был достанем и сделаем с ним то, что они сделали с нашими сыновьями? Зачем ему надо было своей жестокостью натравливать нас, россиян, на чеченский народ? Ведь чеченцы не могут жить безвылазно в пределах своей республики, А за ее пределами такие обиженные, как я, им спокойной жизни теперь не дадут. Жестокость дудаевских наемников пробудила во мне зверя, и я не успокоюсь, пока не утолю свою жажду мести или пока они меня не убьют.

— Ты так рассуждаешь по пьянке.

— Тебе хотелось бы так считать, но я уже начал пить их кровь и не остановлюсь. — Ермолай разглядывал свои огромные руки, — Я их мужиков теперь стал грохать с помощью одного кулака. Шлепну им по кумполу — и нет ваших. Дудаев хотел с нами газавата, я ему его устрою.

— Ты бы подумал о жене и детях, ведь чеченцы могут поступить с ними так же, как поступаешь ты.

— Думал я об этом и бросил было свою охоту на них. А тут Шамиль Басаев со своими головорезами захватил в Буденновске заложников. Опять погибло сто двадцать три жителя города, я уже не говорю, что раненых там оказалось гораздо больше убитых. Они, сволочи, нас запугивают. Афганским душманам такая попытка оказалась не по плечу, а уж горстке бандитов и подавно. На басаевскую выходку я поклялся тоже в Чечне устроить такой же концерт. Только тогда я смогу обрести покой.

— Тебе надо лечиться от бешенства!

— Когда свои обязательства выполню, тогда и подумаю о лечении. А сейчас давай выпьем за наше здоровье…

Выпив еще немного и закусив, Ермолай сказал:

— Знаю, что ты руководишь зеками в своей колонии. А чеченцы здесь есть?

— Четверо.

— Уничтожь их в память о своем племяннике, — со звериным блеском в глазах предложил Ермолай.

— Я этого сделать не могу.

— Почему?

— Они правильные люди, не нарушают наших законов. А я даже ради родного брата не пойду против наших правил. Если я поступлю иначе, меня законники могут призвать к ответу.

— Если бы ты сейчас, уважаемый законник, отбывал наказание не у нас тут, а у них в Чечне, то вряд ли они пожалели бы тебя и придерживались бы воровского закона.

— Тебе так кажется, — возразил ему Костыль.

— Вот так у нас и получается: русских гонят в шею из других республик и бьют, а мы терпеливо ждем, когда наш закон разрешит нам всем им дать сдачи. Вот и дождались, что более трех миллионов русских вынуждены переселяться из стран СНГ к себе в Россию. А как нас разная националистическая сволочь не называет при этом? И сволочами, и оккупантами, и свиньями. Пока мы не станем себя уважать и защищать свое Я, нас никто по-настоящему за великую нацию признавать не будет.

— Знаешь что, брат? Ты в политику не лезь. Не с нашими мозгами в ней разбираться.

— Тебе, Григорий, просто так кажется. Когда у тебя, как у меня, погибнет сын в Чечне, а у некоторых родителей погибший был единственным продолжателем рода, то хочешь ты или нет, но очень быстро станешь разбираться в политике.

— Мне такого не дано, да я и не стремлюсь.

— Жаль, а я между прочим надеялся на твою помощь и приехал за ней.

— Мы с тобой, Ермолай, шли по жизни разными путями. Даже ради памяти Костика я не могу и не буду перестраиваться.

— Это твое праве. Свою точку зрения я тебе навязывать не собираюсь. Я, брат, не хочу, чтобы ты из-за моих идей страдал. Живи как можешь. Завтра я от тебя уеду.

— Куда поедешь?

— Поеду в Чечню, в часть сына. Возьму там нужную мне справку, заодно отведу душу. Если меня там прибьют, что маловероятно, то жене не вздумай передавать мои сегодняшние откровения.

— Лихачишь ты на старости лет!

— Есть немножко, но жизнь заставляет, — пьяно улыбнувшись, согласился с ним Ермолай. — Просился у командира части взять меня к себе добровольцем. И знаешь, почему он мне отказал?

— Почему?

— Видишь ли, я оказался для него старым. А какой я старик, если пятерых, а то и с десяток сосунков, как мой Константин, смог бы подмять под себя?

— В твоих руках только автомата не хватает, Ты и так, как я вижу, до хрена наломал дров.

— Зато я знаю, что мой сеян отомщен.

"Дураки… Обозлили моего брата своей жестокостью, теперь пожинайте свои плоды. Если бы он мстил тем, кому надо, а то пострадают невинные люди", — с жалостью подумал Костыль.

Допив спирт, они легли отдыхать, но Костыль еще долго не мог уснуть:

"Ермолай, оказавшись в Чечне, применит там тактику чеченских боевиков. Из толпы мирного населения те стреляли в солдат и убивали их, часто уходя от ответственности за свои преступления. Теперь Ермолай среди жителей Грозного будет выбирать жертву, достойную его внимания. Сколько Иванов, Ермолаев, других россиян чеченские садисты пробудили к адекватным действиям, никто сейчас не сможет сказать, но будущее свое покажет. Уже сейчас перед властями страны возникла проблема, где и в каких войсках использовать призывников из Чечни, чтобы их не обижали солдаты других национальностей. Долго теперь среди чеченцев не будет генералов", — засыпая подумал Костыль.

На другой день они вместе позавтракали.

— Может, останешься у меня и никуда не поедешь? — с надеждой спросил Костыль.

— Своих чеченцев ты трогать не хочешь, а меня там “работа" ждет.

— Будь осторожней, я за тебя, дурака, переживать буду, — обнимая Ермолая, попросил Костыль.

— Если у меня гам пройдет все чин чином, то я дам знать.

 

Глава 4. НАЗАРБЕК СУЛЕЙМАНОВ

Расставшись с братом и возвратившись опять в свой барак, Костыль обратился к своему телохранителю Оглобле:

— Пойди найди Бека и скажи ему, чтобы он пришел ко мне, Я его буду ждать в беседке около волейбольной площадки.

Группа чеченцев, возглавляемая Назарбеком Сулеймановым, три года назад попыталась в Центральном банке города Краснодара получить миллиардную сумму денег по фиктивному авизо. Работники банка оказались на высоте, они вызнали работников милиции, которые четырех преступников задержали на месте. Члены группы Бека получили каждый по восемь-девять лет, сам Бек был осужден к десяти годам лишения свободы, из которых два уже успел отбыть. Вот с этим пятидесятилетним чеченцем Костыль и решил поговорить, чтобы хоть как-то разобраться в событиях, происходящих в Чечне.

— Присаживайся рядом со мной, поговорим.

— О чем будем трекать?

— Сейчас узнаешь. Ты не спешишь?

— Да нет…

— Вот и отлично, так как разговор у нас с тобой будет долгий. Ты, Бек, со своими париями правильный мужик и у меня к вам претензий нет. Вас никто не щекочет по причине того, что вы чеченцы?

— Нет, но из лагерной братвы с нами никто не хочет иметь дел.

— Ну, тут уж ничего не попишешь. Насильно мил не будешь. Если кто-то на вас начнет бочку катить только за то, что вы чеченцы, то скажешь мне. Я такой нахалки в своем доме не допущу. Сам не вздумай заняться разборкой, так как тебе ее мужики не простят.

— Учту, но к чему ты мне все это говоришь?

— Я хочу иметь с тобой разговор по душам. Ты против него не возражаешь?

— С другим человеком, может быть, я и не пожелал говорить, а с уважаемым Григорием Романовичем — с большим удовольствием. О чем будем говорить?

— О событиях в Чечне.

— Если бы ты, Григорий Романович, знал, как надоел моей четверке разговор на эту тему!

— Просто вы, наверное, наскучили друг другу, а я человек новый, и мои вопросы будут для тебя новыми и интересными… Вчера у меня было свидание с братом. У него в Грозном убили младшего сына.

— Солдата?

— Да.

— Что поделаешь, такова участь солдата. Их, между прочим, на войне убивают, так как они тоже несут с собой смерть.

— Я с тобой согласен. Даже мой брат из-за гибели сына к чеченцам никакой претензии не имел. Но его привело в ярость то, что дудаевские бандиты у моего убитого племянника выкололи глаза и кастрировали.

— Они совершили большой грех. Их накажет Аллах. По нашему Корану над мертвым воином издеваться нельзя.

— Если бы только бандитов карало возмездие, но ведь вместе с ними продолжает гибнуть мирное население, — не посвящая Бека в планы Ермолая, продолжал Костыль.

— Да, много мирных жителей погибло, в том числе и дети.

— Как же вы допустили, что война между вами и нами состоялась? Неужели вы не понимали, что она для вас в любом случае является проигрышной?

— Когда горец держит в руках кинжал, он считает себя непобедимым. А тут еще дудаевская пропаганда забивала народу умы о нашей непобедимости, необходимости с вами газавата. Ну вот, состоялся газават, и что он нам дал? Разрушен центр Грозного. В прежний облик нам его уже никогда не возвратить. А сколько братьев и отцов погибло в этой войне! Мы не такая многочисленная нация, чтобы уже сейчас не почувствовать постигшие нас людские потери. Они очень долго, может быть сотню лет, будут напоминать о себе.

— Если бы ты тут не сидел с нами, то стал бы воевать на стороне Дудаева?

— Когда нами правил Дудаев, то его не признавало и не поддерживало несколько районов республики. Жители этих районов не поддержали Дудаева в конфликте с вами, держали нейтралитет. Они поступили благоразумно и оказались в выигрыше. В начале войны я, безусловно, встал бы на сторону Дудаева и воевал бы на его стороне. Теперь же, видя тот беспредел, который он творит, я бы его не стал поддерживать. Так рассуждаю не только я, но и мои кореши. Если Дудаев не уйдет за границу и Ельцин не посадит его в Бутырку, то все равно ему не жить. Чеченцы его сами уничтожат.

— Почему ты считаешь, что с Дудаевым расправятся сами чеченцы?

— Зачем он из-за своей корысти подверг наш народ такому горю, позору и унижению?

Своим вопросом Бек дал ответ Костылю.

— У твоего народа горе и у моего тоже не так много радости. Хорошо, что мы, воры разных национальностей, не ввязались в эту склоку. Удивительно, но мы оказались дальновидней наших вождей. Пойдем, выпьем по капельке за упокой наших близких. Пускай земля им будем пухом…

Пить спиртное для мусульманина считается большим грехом. Но в ИТК мусульманину приходится ежедневно совершать и более тяжкий грех — есть борщ со свиным мясом и салом, если конечно, он не предпочтет такому нарушению голодную смерть. Поэтому Бек предложение Костыля принял с удовольствием.

— Сколько лет было твоему племяннику?

— Девятнадцать…

— Молодой! Совсем не успел повидать жизнь, — направляясь с Костылем к бараку, рассуждал Бек…

Зековский закон оказался для Костыля выше человеческой слабости, имя которой МЕСТЬ.

 

Глава 5. ОЧЕРЕДНАЯ ПРИХОТЬ ЛОСЯ

Бригада Лося чем дольше работала на выводном объекте, тем выше становились стены строящегося детсадика. После того, как коробка здания была готова, зеки приступили к установке стропил, после чего должны были покрыть крышу шифером.

Находясь высоко от земли, зеки получили возможность больше и дальше обозревать окружающую местность. Часто в свободные от работы минуты они с интересом и удовольствием, хотя бы визуально, покидали охраняемую территорию. В расположенном в двухстах метрах от их объекта птичнике они видели бегающих, озабоченных своими проблемами кур. Видели на улице спешащих в школу детей, идущих на работу взрослых. Идиллия мирной, спокойной жизни сограждан успокаивающе действовала на расшатанную нервную систему зеков.

В бригаде Лося был двадцатилетний зек по кличке Рахол, весьма ленивый по натуре. Лосю постоянно приходилось напоминать ему о необходимости трудиться, как все. Помимо Рахола, в бригаде имелось еще несколько таких "работяг", на которых "бугру" приходилось отвлекаться, что давало Рахолу возможность отдыхать больше других и знакомиться с окружающей местностью.

Однажды в период интенсивного перестука топоров и молотков Рахол оповестил членов своей бригады новостью:

— Мужики, смотрите-ка, на птичнике баба усралась.

Зеки, все как один прекратив работу, обратили свои взоры в сторону птичника. Они увидели у ближайшего корпуса пожилую женщину которая, не предполагая о ведущемся за ней наблюдении, оправляла свои естественные надобности. Она, видимо, никуда не торопилась, а поэтому ее действия были медлительны: спустила до колен трусы, подняла платье и только потом присела.

Зеки затаив дыхание с удовольствием наблюдали эту картину. И когда она закончилась уходом птичницы, вздох сожаления прокатился в толпе. Возвращая зеков к реальной жизни, Лось произнес:

— Сами, дураки, виноваты. Не сумели тихо, по-человечески, незаметно для других молодую бабу иметь. Теперь, видите ли, им захотелось хоть на голую старую посмотреть.

Критика была обоснованной, а поэтому никто из членов бригады не стал вступать с ним в спор.

В обеденный перерыв к Лосю подошел зек по кличке Молоток:

— Послушай, Лось, мужики сильно по бабам стосковались. Терпежа у нас уже нет…

— Ну, а я тут причем?

— Пойди к Костылю, попроси его, чтобы он устроил нам спектакль.

— Какой тебе еще спектакль понадобился?

— Пускай завтра в обеденное время у ближайшего к нам птичника голая баба попляшет для нас.

Почесав затылок, обдумывая предложение и обнаружив препятствие, Лось заявил:

— Ишь чего захотели! Чтобы голая баба перед ними выпендривалась. Теперь задаром и прыщик на заднице не вскочит.

— Мужики готовы по червонцу за такой сеанс заплатить.

— Уже дали согласие?

— Да.

— Шустрые вы все на дурь. Вот если бы так же активно пахали, давно бы героями труда стали… Ну что ж, если настаиваете на своем, то я к Костылю схожу. Только вряд ли он уважит нашу просьбу, — с сомнением в голосе заметил Лось.

— Почему это?

— Мы тогда с нашей бабой его сильно подвели, да еще собака ее покусала, уколы от столбняка из-за нашей глупости профура приняла. Сильно мы опозорились.

— Извинись перед ним за нас, скажи ему, что мы поумнели и подобного ляпсуса со своей стороны не допустим.

— Проведи инструктаж со всеми по этой части, чтобы не было никакого базара.

— Сделаю! — заверил его Молоток. — Только ты проси у него в артистки бабу с крупными телесами, — посоветовал он бригадиру.

— Зачем нам такая бомба?

— Мы же не все молодые и с хорошим зрением, крупную бабу легче будет разглядеть.

— Теперь понятно.

Вечером Костыль, выслушав просьбу Лося, отнесся к ней по-серьезному.

— Так, говоришь, по бабам соскучились?

— Эта просьба исходит не от меня, а от членов бригады.

— Я так и понял, — успокоил его Костыль. — Меня не подведете своими длинными языками?

— Мужики заверили, что второй такой ошибки, как с той бабой, они не допустят.

— Последний раз поверю вашему слову.

— Так я могу идти? — желая как можно быстрее поделиться согласием Костыля с членами своей бригады, заспешил Лось.

— Не спеши, коза, в лес, все волки твои будут… В отношении бабы вы толково придумали, но если она станет демонстрировать свои способности вместе с мужиком, то, я думаю, спектакль получится интереснее.

— Если можно устроить выступление еще и с мужиком, то мы за милую душу!

— Бабки за завтрашний концерт пойди собери сейчас и принеси мне.

Требование Костыля Лось исполнил с четкостью дисциплинированного солдата.

Костыль знал, что на чердаке почти каждого барака имелись картины местных художников-любителей, изображавшие крупным планом голых женщин в непристойном, эротически возбуждающем виде. Зеки часто поднимались на чердаки не для того, чтобы дать оценку мастерству художника-зека, а чтобы посмотреть на картину, возбудить свою плоть, заняться мастурбацией и опустошенным уйти, уступая место другому, такому же как он, страждущему. Поэтому Костылю просьба Лося была понятна и он согласился ее удовлетворить.

 

Глава 6. НЕОБХОДИМОСТЬ ЛИ ЭТО?

Просьбу Лося не трудно было выполнить, так как в период затянувшейся горбачевской "перестройки" опустившихся людей, занимающихся попрошайничеством, бродяжничеством, мошенничеством, проституцией развелось много. Их уже не надо было искать. Они постоянно стали попадать добропорядочному человеку на глаза и, честно говоря, уже порядком стали надоедать. Эта опустившаяся часть населения давно потеряла честь, совесть, свои принципы, с которыми начинала жизнь. Такие люди готовы были за копейку исполнить любую прихоть денежного человека.

В тот же вечер Костыль через "дорогу" передал на Волю свою заявку вместе с частью собранных Лосем денег — гонорар за услуги "артистов".

На другой день бригада Лося до обеда трудилась вдохновенно и дружно, даже Рахол и тот в предвкушении предстоящего "спектакля" отрабатывал деньги, занятые на оплату за его просмотр, не нуждаясь в понукании Лося.

В точно оговоренное сторонами время на территории птичника появилась крупногабаритная женщина и мужчина. Мужчина был ниже женщины на голову, но зато моложе ее. Площадка перед птичником служила им сценой. Деревянный забор, огораживающий территорию птичника, не позволял случайным прохожим, проходившим мимо, видеть то, что видели зеки со своей стройки.

"Артисты", помахав руками уставившимся на них зекам, дали понять, что и они видят своих зрителей. Женщина, похоже, не имела никакого понятия о стриптизе. Вместо медленного, томного раздевания по частям, она тут же сбросила с себя халат и сразу оказалась в одежде Евы, обнажив зекам все свои прелести. Каждая ее грудь оказалась с голову партнера. Женщина, нагнувшись, стала по очереди качать, мять и нянчить их как малых детей. Тем временем мужчина, раздевшись догола, немного поласкал женщину и пристроившись сзади, приступил к выполнению своей мужской обязанности. Партнеры то падали на расстеленный на земле плед, то вставали, меняя способы совокупления. Они старательно и не без успеха возбуждали своих зрителей.

Одни из них уже занимались "самообслуживанием", другие, более авторитетные, удовлетворяли свою страсть с кочетами, некоторые из которых, благодаря артистам, даже испытывали удовольствие от совершаемого в отношении их унижения. Только три пожилых зека ничем не возбуждали себя, а лишь курили и улыбаясь смотрели на "артистов". Но, как бы там ни было, и чем бы зеки не занимались, взоры всех были устремлены на импровизированную сцену и на "артистов".

После "концерта" и после перерыва работа у зеков на крыше уже не клеилась. На второй день "концерт" повторился. В этот день бригада Лося покрыла крышу шифером и была снята — с выводного объекта. "Артисты" лишились "работы" и своих преданных зрителей.

 

Глава 7. ПРИКАЗ № 401

Совместным приказом МВД и Генеральной прокуратуры страны от 2 1 ноября 1992 года осужденные, отбывающие наказание в ИТК разных режимов, получили право на отпуска, позволяющие им покидать ИТК и ездить в гости к своим родственникам на двенадцать рабочих дней без учета времени потраченного зеком на проезд в оба конца. Но процедура получения такого отпуска была довольно сложной, а поэтому не у каждого зека мечты об отпуске осуществлялись в реальной жизни.

Прежде всего зек, желающий получить отпуск, должен был отбыть в ИТК не менее двух третей назначенного судом наказания. Только тогда он имел право написать заявление на имя начальника учреждения с просьбой получить возможность использовать предоставленные ему приказом № 401 права. С получением согласия начальника, зек, написавший такое заявление, переводился на улучшенные условия содержания. На такого зека начальник отряда заводил личное дело, в котором группировался весь материал об его поощрениях и наказаниях. После этого зек должен был отработать в ИТК одиннадцать месяцев не получив ни одного замечания, не допустив ни одного нарушения правил внутреннего распорядка. И только тогда в прокуратуру края, области, республики направлялось ходатайство о предоставлении длительного отпуска тому или иному зеку. После утверждения ходатайства соответствующим прокурором, оно претворялось с жизнь.

Даже зек, отбывающий наказание в колонии строгого режима, мог получить отпуск домой. Ему надо было только взять себя в руки и неукоснительно выполнять все требования, которые предъявлялись к нему администрацией ИТК. Такое легче сказать, чем сделать. Не удивительно, что многие осужденные с такой "ношей" не справлялись и срывались, допуская нарушения режима содержания и внутреннего распорядка, чем автоматически исключали себя из списков претендентов на отпуск. Но особо терпеливые и целеустремленные зеки преодолевали все препятствия, которые их ждали на пути к отпуску, и получали право на него. Прибыв к месту своего постоянного жительства, они обязаны были явиться в РОВД и сделать там отметку в отпускном удостоверении о времени прибытия и времени убытия, когда возвращались обратно в ИТК.

Одни отпускники старались у себя дома за двенадцать дней переделать всю мужскую работу, которая их ждала, пока они находились в ИТК. Другие решали не менее важные семейные проблемы: женитьба и замужество детей, проводы сыновей в армию и так далее. Третьи, получив долгожданную временную свободу, старались столько употребить спиртного, чтобы воспоминаний о "счастливых" днях хватило на весь оставшийся срок.

Возвращались отпускники в ИТК уставшими, опустошенными, но душевно успокоившимися. У некоторых из них темнели под глазами синяки, но и они были довольны. Невозвращенцев, пустившихся в бега, были единицы. Погоды своим поведением они не делали, а поэтому не могли помешать работникам ИТК претворять требования приказа № 401 в жизнь.

На зека, не вернувшегося в ИТК к установленному сроку, через десять дней после его неприбытия объявлялся местный розыск, по истечении тридцати дней — всероссийский. Такого нарушителя приказа № 401 уже приравнивали к лицу, совершившему побег из-под стражи, со всеми вытекающими отсюда последствиями: при задержании и сопротивлении оперработники имели право убить его. Задержанному и вновь представшему перед судом невозвращенцу добавлялся срок наказания как за совершенный побег.

Были такие зеки, которые зарабатывали себе право на отпуск только с одной целью — совершить новое преступление. Они у Костыля находились на особом учете. Через законников на воле он искал для них соответствующую их специальности "работу".

 

Глава 8. МЕДВЕЖАТНИК АГАВ

В ИТК отбывал наказание за участие в ограблении банка зек по кличке Агав. Ни сотрудники колонии, ни зеки не знали, что означала эта “собачья" кличка. Только сам Агав знал, что это слово в переводе с греческого (агалос) означало "прославленный".

Внешность Агава не вызывала к себе почтения. Он был щуплым, явно не наделенным физической силой мужчиной, склонным к облысению в свои сорок девять лет.

Но недаром говорят, что внешний вид бывает обманчив. Неказистый Агав был опытным медвежатником, имевшим огромный авторитет в преступном мире. Свою работу он знал в совершенстве, чувствительные пальцы рук оберегал от любого физического труда, а со своим слухом на флоте он обязательно стал бы акустиком.

Был случай, когда его друзья принесли ему магнитофонную запись работы замка одного сейфа с шифром. Прослушав запись, а позже ознакомившись с самим сейфом, он в течение нескольких минут постиг секрет его замка и открыл сейф. Члены банды, в которой он тогда состоял, а это было в 1985 году, смогли взять из кассы крупного завода три миллиона рублей. По тем временам это была огромная сумма денег.

Последний раз Агав попал в ИТК не по своей оплошности и вине. С сейфом в акционерном объединении "Вымпел" он разбирался где-то минут десять, открыл его. Члены банды изъяли оттуда крупную сумму денег и скрылись с места преступления. Но работники уголовного розыска каким-то чудом вышли на их преступную группу, многих, в том числе и Агава, задержали. Прижатые доказательствами, бандиты вынуждены были признаться в преступлении. Но каждый арестованный признавал свою вину только в том, что было доказано материалами уголовного дела. Так было оговорено раньше на всякий случай. Когда такой "случай" наступил, они воспользовались своей предусмотрительностью. Именно благодаря ей роль медвежатника в их группе взял на себя вор по кличке Енох. Вот почему Агав прошел в суде как рядовой член преступной группы, получив всего шесть лет лишения свободы, тогда как Енох, став для него громоотводом, был осужден к десяти годам.

Ничего необычного в таком самопожертвовании не было. Прежде всего Енох выполнял указание главаря по кличке Лавр и обижаться не приходилось. Такова уж участь молодого вора. Беря на себя чужие действия, Енох, как молодая пчела оберегает матку, оберегал кормильца в лице Агава. Поступок Еноха свидетельствовал о том, что он не только уважает, но и придерживается правил воровского закона. В будущем, когда он сам станет матерым вором и придет пора подниматься вверх по воровской ступеньке мастей, ему его прошлое самопожертвование зачтется определенным плюсом.

Постоянное противодействие воров правоохранительным органам дало им возможность получить огромный опыт в нелегальной деятельности, позволило некоторым воровским группировкам приобрести завидную выживаемость, быть на плаву, несмотря на проносящиеся мимо штормы, ураганы, цунами…

После последнего "шторма" большинство членов группы Лавра оказалось в местах лишения свободы. Сам он и несколько молодых норов, не участвовавших в ограблении кассы акционерного объединения, оказались вне поля видимости работников следствия, а поэтому, переждан бурю, через какое-то время вновь продолжили свою преступную деятельность. Но навар от нее у Лавра был теперь ничтожно мал по сравнению с теми операциями, в которых участвовал Агав.

Почему арестованные бандиты не выдали своего главаря? Ответ на данный вопрос очень прост. Только совсем молодые воры раскалываются до "самого горла" и говорят следователю все, что знают. В результате такого откровения они тянут за собой как всех соучастников преступления, так и целый состав отягчающих их участь обстоятельств. Попадая в места лишения свободы, такие "говоруны" встречаются там со "смотрящими", "авторитетами на положении", которые уже знают об их "подлянке", Под жестким прессингом из "говорунов" выбивается дурь, их опускают в кочеты, создают невыносимые условия для проживания в ИТК. Пройдя курс такой "академии", говоруны начинают отказываться от своих, ранее данных на следствии правдивых показаний, начинают обвинять следователей, что якобы такие показания они дали им под физическим воздействием. Но, как говорится, поезд ушел и бесполезно пытаться догонять его пешком.

В банде Лавра говорунов не оказалось, а поэтому как у работников дознания, так и у следователя имелось много неясных моментов по совершенному ею преступлению. Однако необходимость завершить расследование в. двухмесячный срок (для его продления веских оснований не было), вынудили следователя, обрезая концы, идущие от арестованных к тем, кто остался на воле, направить сырое дело в народный суд. В суде тяжкое преступление было рассмотрено быстро и без каких-либо осложнений. Внешняя, видимая простота, "чистосердечное" признание подсудимых укрыли от судьи подводные рифы, и он, довольный своей работой, добросовестно и от души "раздал" каждому подсудимому такую меру наказания, какую тот заработал. Приговор суда никто из приговоренных не обжаловал, что дало возможность судье еще раз убедиться, что принятое им решение верное.

Тем временем Лавр "обкатывал" новичков своей банды на разных преступлениях. Таких банд, как у Лавра, было много, они конкурировали между собой и соответственно мешали друг другу. Когда же Лавр в компании с Агавом "работал" по "раскалыванию" сейфов, на этом поле деятельности они действовали вне конкуренции.

Перед тем, как получить отпуск домой, Агав попросил Лавра найти ему для "работы" фартовый сейф. Тогда же Агав предупредил главаря, чтобы тот не посвящал молодых воров в свои контакты с ним.

Осторожность и анализ своих действий на много ходов вперед сделали Агава опасным преступником. Когда, например, он узнал, что его направляют отбывать наказание в УО-7 8 4/25, то запретил Лавру говорить о себе Глухарю. Он знал, что "смотрящий" колонии Глухарь наркоман. Доверять наркоману тайну своей специальности Агав посчитал недопустимым. Кроме наркотиков Глухарь ничего не видел и не ценил; употребив дурь, мог ненароком проболтаться кому-нибудь о его секрете.

Смирившись с участью звонкового преступника, Агав не стал просить у Глухаря никаких привилегий и даже был вынужден заниматься физическим трудом, С приходом в колонию Костыля он сразу же расположился к нему доверием, но не открылся "авторитету", а решил познакомиться с ним через Лавра. Такой подход к Костылю он считал более весомым и убедительным.

Получив с воли от воров информацию об Агаве, Костыль немедленно встретился с ним в слесарном цехе, где тот работал. После состоявшегося знакомства Костыль поинтересовался:

— Тебе от меня помощь нужна?

— Конечно!

— Какая?

— Быть шниффером я не могу в силу того, что Бог мне не дал здоровья. Если по-прежнему буду пахать в слесарном цехе, то не исключено, что и медвежатником стану хреновым,

— Почему это?

— У меня оттого, что грохот и шум, портится слух. А на руках, видишь, какие мозоли? — показывая Костылю ладони, заявил Агав. — А ведь только благодаря нежности рук, чуткости слуха и соответствующему опыту медвежатник может на "ты" разговаривать с сейфом. Если у меня не будет в наличии всех трех слагаемых, грош цена мне будет в базарный день.

— И что ты предлагаешь?

— Переведи меня куда-нибудь на тихую и легкую работу, где я мог сгонять мозоли с рук и заработать себе отпуск. Думаю, что тебе мою просьбу выполнить не составит особого труда.

— Это тебе со своей колокольни так кажется. В нашем кичмане, как ты знаешь, много козырных воров. На всех у меня теплых мест не хватит.

— Выходит, я зря рассчитывал на твою помощь?

— Не спеши с "оргвыводами", дай подумать, — недовольно сморщив лицо, попросил его Костыль. Подумал, что-то вспомнил и оживился. — На склад каптенармусом пойдешь?

— Выдавать и принимать от зеков шмотки?

— Что-то в этом роде.

— Конечно пойду.

— Ну вот и договорились, — довольно произнес Костыль. — А зачем тебе понадобился отпуск?

— У Лавра на воле, не сомневаюсь, давно приготовлена для меня работа. Если не буду регулярно заниматься практикой, — Агав согнул руки в локтях, демонстрируя в непрерывном движении пальцы, — то очень скоро буду дисквалифицирован как специалист своего амплуа.

— Умно рассуждаешь. Я знал несколько медвежатников. Они в зонах жили королями, а ты себя мучаешь,

— Когда менты меня расколят, кто я есть на самом деле, то и я буду себя вести как твои знакомые. А пока для меня лучше всего не высовываться из своей теперешней шкуры. Подумай сам: какой мент согласится медвежатника отпустить из кичи в отпуск домой? Никакой!

— Молоток! — дружески похлопав Агава по плечу, согласился с ним Костыль. — Когда заработаешь отпуск, не забудь зайти ко мне поделиться своим успехом.

— Договорились! — пожимая на прощание Костылю руку, заверил его Агав,

 

Глава 9. АГАВ В ОТПУСКЕ

И действительно, перед отпуском Агав зашел в барак к Костылю. Тот усмехнулся:

— Добился все-таки своего.

— А как же, старался изо всех сил, — поддакнул ему Агав.

— Думаешь после отпуска возвращаться обратно?

— Обязательно. Основной срок оттянул, осталось самую малость, какая необходимость теперь бросаться в бега? — высказал свою точку зрения отпускник.

— Действительно, — задумчиво промолвил Костыль.

— Если в отпуске меня менты зажухают на деле, все равно возвращения в кичу не избежать. Правда, только в другую.

— Смотри, не будь дураком,

— Буду стараться.

— Если вдруг своякам на воле понадобишься, где нам тебя искать?

— Буду работать с Лавром. А где обитает мой "бригадир", они должны знать сами.

— Понятно. У меня к тебе не будет претензий, если ты на воле ввяжешься в серьезное дело и погоришь. За свои поступки в первую очередь отвечаешь ты. Но если увидишь, что кореши тебя тянут на тухлое дело, не соглашайся. Зачем нам бросать лишний раз грязное пятно на оставшуюся тут братву? Мне не хотелось бы лишний раз объясняться с "хозяином".

— Постараюсь не вляпаться, — пообещал Агав.

Чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания, Лавр приехал в ИТК за Агавом на старой “шестерке", лично сам управляя ею. Из колонии Лавр повез Агава к его сестре с редким именем Рената. Рената с. мужем и двумя взрослыми дочерьми жила в двухкомнатной квартире, при этом комнаты в ее квартире не были изолированными. Условия для его жизни в отпуске; были никудышными, но Рената была его единственным родственником, а поэтому выбирать, куда ему ехать, не приходилось.

За долгую дорогу к конечному пункту они сделали две остановки: отдыхали, обедали, не употребляя спиртного. Лавр посвящал Агава в детали предстоящей операции, выслушивал замечания друга, давал на них пояснения.

Подъехав к городку, в котором жила Рената, Агав сообщил Лавру:

— Я у сестры жить не буду. Мне в ее квартире тесно, не будет хватать ни места, ни воздуха.

— Где же ты тогда думаешь жить? Не забудь, что ты должен в ментовке встать на учет, сообщить им, у кого остановился, — напомнил ему Лавр.

— Формально я остановлюсь у нее на квартире, а фактически буду жить на ее даче. Буду вольным казаком, не подконтрольным никому.

— Если только менты не захотят тебя там проведывать.

— Могут, но вряд ли. У них сейчас своих дел невпроворот, а поэтому зачем им сдался какой-то лагерный отпускник.

— Мне придется поехать с тобой на дачу, посмотреть твою будущую берлогу.

— Для того я тебе и сообщил о своем намерении. Чтобы ты знал, где меня тебе искать, когда я понадоблюсь.

Они съездили в дачный поселок, где Агав показал другу домик сестры:

— Один потом сможешь его найти?

— Без проблем.

— Когда думаешь за мной приехать?

— Когда “медведь" нажрется.

— Вы там не тяните. Помни, что мое время ограничено. Еще не побыл на свободе, а кукушка уже начала свое выводить.

— Секу! Будешь "медведя" брать на лапу или еще как?

— Надо будет посмотреть, что он ив себя представляет. Постараюсь обойтись с ним как можно обходительнее.

— Без лишнего шума было бы, конечно, лучше.

— Эго уж точно. Если операция затянется, то дня через два приволоки мне шмару лет тридцати, чтобы при всех регалиях была и морда кирпича не просила. Надо же с кем-то время в отпуске коротать.

— Да хоть завтра, такого добра у меня навалом!

— На завтра она мне не нужна. Я запланировал завтра встречу с Сатаной, своим корешом, у которого хранится весь мой инструмент.

Доставив Агава до дома сестры, Лавр перед расставанием дал ему пачку денег, купюрами в пятьдесят тысяч рублей.

— Думаю, что на первое время хватит. — Потом достал из багажника огромный целлофановый пакет, скорее мешок. — Здесь подарки для всей твоей родни.

Агав был доволен.

— Ты меня здорово выручил. Я-то, дурак, за болтовней с тобой совсем забыл о подарках.

— О такой чепухе за тебя есть кому подумать, — успокоил его Лавр.

— И что же за подарки я им привез?

— Племянницам по костюму, шурину тоже приличный костюм. А уж своей сестре Ренате ты купил черное утепленное кожаное пальто с ламой.

Вместо благодарности Агав поинтересовался:

— Мои подарки не засвеченные?

— Ты, дорогой, меня начинаешь обижать. Все куплено в магазинах.

— Не слишком ли шикарно?

— Ну а какая необходимость тебе мелочиться? Пускай твои родичи знают, что имеют дело не с какой-то козявкой и проявляют к тебе достойное внимание.

— Действительно! — подумав, согласился с ним Агав.

Перед тем как расстаться с другом, Лавр поинтересовался:

— Ты мой номер телефона не забыл?

— Будь спок, — ответил Агав, взваливая на спину сверток с подарками.

Вечером Агав хорошо погулял с родственниками, а утром после завтрака сказал Ренате:

— Сестра, я не хочу больше вас стеснять…

— Не поправилось тебе у нас, решил уехать? — встревоженно поинтересовалась та, не дав договорить до конца.

— Совсем не то, что ты думаешь. Мне эти чертовы стены до чертиков надоели в колонии. Мне нужен простор. Позволь мне пожить одному у вас на даче. Буду купаться, рыбу ловить.

Оказалось, что Ренату это вполне устраивало. Ее небольшой дачный домик был полностью отделан, пригоден к жилью, но семья в нем ночевала от случая к случаю. Проживание брата в дачном домике автоматически снимало множество забот о брате. Не надо было беспокоиться о его еде и многом другом. Поэтому она сразу же согласилась, но родственные чувства все же заставили ее спросить Агава:

— Как же ты будешь там питаться?

Агав показал ей пачку денег.

— При наличии такой кучи бабок проблемы с кормежкой не будет.

— Хочется тебя почаще видеть. Я же, братушка, по тебе сильно соскучилась — обняв его рукой за талию, призналась сестра.

Погладив ее по голове, он пообещал:

— Буду вас проведывать, но только без ночевки. Ночевать буду на даче. Ну кок, пойдет?

— Пойдет, если ты так хочешь.

На такси они добрались до дачного поселка. Остановив машину у магазина, Агав купил кое-какие продукты и три бутылки водки.

На даче Рената помыла полы, застелила постель всем новым и на электричке уехала домой. На этой же электричке, только в другом вагоне, стараясь но попасть сестре на глаза, Агав вернулся в город. Он сходил в отдел милиции, где ему в отпускном удостоверении сделали отметку о прибытии, записали в специальный журнал все необходимые его данные. Из милиции Агав направился к своему корешу по кличке Сатана, чтобы забрать свой дипломат с инструментом медвежатника. В дипломате, помимо набора отмычек и фонарика, лежали низкооборотная электродрель со сверлами, фонендоскоп и очень необходимый в его "работе" фиброгастроскоп.

Убедившись в целостности и сохранности всего этого, Агав назначил Сатане вечером у себя на даче свидание, предупредив, чтобы тот явился с подругой не только для себя, но и для него.

От Сатаны Агав пошел на городской переговорный пункт, где связался по телефону с Лавром и сообщил ему, что готов к "серьезному" разговору, Так он должен был уведомит? его о своей готовности к участию в операции.

Выполнив в городе все, что запланировал, Агав на такси вернулся к себе на дачу. Пожарил яичницу с колбасой и салом, выпил двести граммов водки и лег отдыхать. Спал он до прибытия Сатаны с двумя женщинами…

Утром, расставаясь с гостями, Агав уединился с Сатаной, чтобы сказать ему:

— Больше без предварительного согласования со мной пока не приезжай и никого не привози.

— Задумал какую-нибудь химию?

— Есть такая думка, но на какой день, — еще не определился.

— Понятно.

— Когда инструмент мне будет не нужен, тебе его принесет Лавр. Спрячь его снова подальше, до моего возвращения.

— Ты хоть за мой труд не забудь позолотить мне ручку. Я ведь как-никак тоже из-за тебя рискую.

— Я скажу Лавру, чтобы он взял тебя на довольствие.

 

Глава 10. "ПРОБЛЕМЫ" ОТПУСКНИКА

Будучи местным жителем, Агав не нуждался в чьих-либо подсказках вроде тех, где здесь на речке рыбные места, а просто нашел на даче удочки, накопал червей и пошел к водоему ловить рыбу. К вечеру он наловил штук тридцать окуней, сазанчиков и карпов. Улов оказался более внушительнее, чем он ожидал. Довольный приятно проведенным днем, он вернулся к себе на дачу.

Там его ждал Лавр с симпатичной женщиной, которую звали Ольгой.

— Пойди сваргань нам уху, — сказал ей Лавр тоном, не терпящим возражения.

Пока Ольга занималась ухой, мужчины, сев в машину, поговорили:

— Ну, как устроился? — спросил Лавр.

— Ничтяк! Работу для меня нашел?

— Аж две..

— Рассказывай!

— Одно акционерное объединение решило на сахарном заводе купить пару вагонов сахара, чтобы потом выгодно его загнать в Сибири. Уже неделю оно копит в кассе деньги, чтобы провернуть свою затею.

— Какая необходимость копить бабки в сейфе, когда надежнее всего рассчитаться за сахар безналичкой?

— Десятки разных акционерных объединений задолжали заводу миллиарды бабок. Теперь он за свою продукцию стал требовать с покупателей предоплату наличкой. Думаю, что завтра вечером с твоей помощью мы очистим копилку акционеров.

— Жаль, что работа предстоит не сегодня, а завтра. Не люблю ждать, скорее бы рассчитаться с долгами..

— Придется потерпеть до завтра. А чтобы ты не скучал, я, ты видел, привез тебе козырную бабу.

— Придется потерпеть. Только учти: наши новые помощники не должны видеть меня в лицо. Я не хочу им светиться, даже если среди них найдется громоотвод для меня. Второй раз такой номер может у нас не получиться.

— Ты прав. Я тоже думал об этом и купил тебе резиновую маску. — Лавр достал сверток с заднего’ сидения и передал Агаву. — На досуге примеришь.

Не разворачивая свертка, положив его на колени, Агав спросил:

— Если мне завтра предстоит пахать, то какого черта ты приволок сюда эту биксу?

— Она твоему здоровью помехой не будет. Пускай хоть ночь потопит тебя. Утром прогонишь ее. Эта птичка сама к себе домой дорогу найдет. А вечером я приеду за гобой. Так что одно другому не помешает.

— Ну если так… — смирился Агав. — А какая еще вторая работа? Ведь ты говорил о двух.

— О ней я пока говорить не хочу.

— Почему?

— Это дело меня не касается.

— А кто тебе его предложил?

Вместо ответа Лавр сам спросил его:

— Уезжая из кичи, ты говорил Костылю, куда едешь и как тебя найти, если понадобишься?

— Сказал, что меня он может найти через тебя,

— Вот его друзья через меня тебя и нашли.

— Что же им надо?

— Они хотят задействовать тебя в своей операции,

— И ты дал на это согласие? — встревожился Агав, готовый при необходимости постоять за свою самостоятельность.

— Как я мог его дать без предварительной беседы с тобой?

— Правильно сделал, — успокоился Агав. — А что за работа? Дельное хоть предложение?

— Даже очень дельное, но я не хочу о нем говорить, пока не провернем нагие дело.

— Их работа ждет не тебя, а меня, поэтому я хочу о ней знать подробнее.

— Зачем забивать себе голову?

— Я должен настроиться на предстоящую "работу", свыкнуться с необходимостью ее делать. "Медведю" заглядывать в задницу — не дрова колоть. Лучше бы ты мне о их работе не заикался, а если уж начал, то говори до конца.

Лавр тяжело вздохнул, смиряясь с необходимостью согласиться с требованием друга.

— Директор коммерческого "Нотхолкомбанка" Валентинов захапал вклады двух тысяч своих вкладчиков и смылся в сторону моря. Свояки Костыля решили его найти и подоить.

— Но где искать волка, если у него тысяча дорог?

— В поисках его логова им помогла любовница Валентинова.

— Как же ей удалось?

— Уйдя в подполье, Валентинов не нашел в себе сил порвать с ней связь…

— Видать, сладкой бабой оказалась, если он не смог преодолеть свое искушение.

— Выходит так. Она своякам сообщила, что у Валентинова в подпольной квартире имеется сейф, в котором он хранит похищенные из банка бабки.

— Откуда у нее такие сведения?

— Такой вывод она сделала на основании информации, полученной от Валентинова.

— Шмара, видать, ушлая и возможно не ошибается в своих рассуждениях. Я согласен взяться подработать у свояков Костыля, но узнай у них, какой фирмой был изготовлен "медведь", систему замка.

— Не понял, чего ты хочешь?

— Узнай у свояков, какой сейф: электронный с шифром или механический, открываемый ключом.

— Больше того, что замок открывается с помощью кода, они мне ничего не сообщили и вряд ли чего сообщат.

— Ну что ж, ограничимся достигнутым. Конечно, кода они не знают, иначе обошлись бы без меня… Ну, а у тебя в акционерном объединении какой системы "медведь"?

— Ты зря задаешь мне такие вопросы. Я на них все равно тебе не отвечу. Могу только сообщить, что и там замок с шифровальным кодом. У наших богатеев мода пошла на них. Они что, самые сложные?

— Сложнее механических, их отмычкой не откроешь… Но у меня ко всем имеется свой подход. Одних беру лаской, другим приходится рога ломать.

— Ну что, мужики, наговорились? — к машине подошла с раскрасневшимся” лицом Ольга.

— Чего тебе? — недовольно пробурчал Лавр, забыв о существовании на даче третьего лица,

— Уха готова, приглашаю к столу.

Лавр посмотрел на Агава, не зная, что делать: то ли продолжить свою беседу с ним, то ли идти есть уху.

— Пойдем, поедим из моего улова, — азартно поддержал Ольгу Агав, как настоящий рыбак.

С ухой Агав и Ольга употребили по несколько стопок водки, тогда как Лавр отказался.

— Мне надо еще в одно место съездить. Не хочется из-за чепухи конфликтовать с ментами и иметь лишние неприятности, — пояснил он причину своего воздержания.

На данном основании, а возможно по каким-то другим причинам Лавр за столом не стал задерживаться. С аппетитом съев тарелку ухи, похвалив рыбака и повара, Лавр распрощался и уехал.

Агав воспринимал женщин типа Ольги, как мебель в собственной квартире, которая должна была служить ему для удобства и удовольствия. Для чего она приехала к Агаву, Ольга тоже знала, а поэтому ей не нужен был инструктаж. Со знанием дела и не без удовольствия награждала она Агава своей любовью и лаской. Однако к утру она не представляла для Агава уже никакого интереса. Как прочитанная книга, хоть и интересная, но уже не нужная. Так по крайней мере думал Агав перед рассветом…

Утром они позавтракали, после чего Агав, "отвалив" Ольге триста тысяч рублей, отпустил домой со словами:

— Попутными тачками не пользуйся, возьми такси. Не хочу, чтобы с тобой по дороге случилась какая-нибудь неприятность.

— Жалеешь?

— Как видишь!

— Целоваться перед расставанием будем?

— А почему бы и нет? — оскалив в улыбке красивые, здоровые зубы, согласился Агав.

Поцелуй затянулся. Нахальные руки Агава ощупали грудь и бедра Ольги, которая то же, не оставаясь в долгу, запустила свою руку к нему в промежность, где, захватив в плен мужскую гордость, стала проверять ее на твердость и оставила в покое только тогда, когда убедилась, что в дополнительном допинге та не нуждается. Агаву пришлось отложить отъезд Ольги на час: не укротив свою плоть, не собирался расставаться с женщиной…

Перед расставанием Ольга, хитро улыбнувшись, вновь поинтересовалась у него:

— Ну что, целоваться на прощание будем?

— Не стоит! — ухмыльнулся Агав, довольный, как кот, который наконец-то наелся вдоволь сметаны.

 

Глава 11. РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ

Как Лавр и обещал, вечером он приехал к Агаву на дачу. Не нуждаясь в долгом разговоре, Агав только взял свой дипломат, и они поехали к месту "работы". Туда они добрались к двенадцати часам ночи.

— Подъезжаем, надевай свою маску, — посоветовал Лавр другу. Тот молча последовал его совету.

Бандиты Лавра уже связали сторожа акционерного объединения, с мешком на голове он лежал в своей будке. Агав отмычкой открыл запоры на двери кассы, зашел туда. Немедленно сработала местная сигнализация, предназначенная сторожу, на которую тот по известным причинам не мог отреагировать. Кнопка отключения сигнализации находилась на видном месте, и Агаву даже не пришлось искать ее, чтобы отключить сигнализацию. На это ушло всего несколько секунд.

"Соорудили весь звон, только для того, чтобы менты разрешили пользоваться кассой, — догадался Агав. — Вот и пусть расплачиваются за свой формализм

Поставив стул рядом с сейфом, водрузившись на него, Агав потребовал:

— Выйдите все отсюда, оставьте меня одного.

Когда все участники налета вышли, Агав закурил сигарету и заговорил с сейфом, как с живым существом:

— Так, дорогой мой… Вижу, что ты неказист и долго ломаться передо мной не собираешься. Однако уговаривать тебя все равно придется…

Он достал из дипломата фонарик, включил его и положил на стул. Взял фонендоскоп с большой чувствительной мембраной, вставил наконечники трубок к себе в уши, запомнил цифры, которые были набраны на замке сейфа, и приступил к работе. Вращая подвижную, круглую часть замка, он, прислушиваясь, ловил тот момент, когда срабатывал механизм замка и каждая его часть становилась в положение "открыто". Так как шифр был шестизначный, то Агаву пришлось повозиться с замком минут двадцать. Только после этого дверца сейфа подчинилась его воле и открылась. За ней оказалось восемьдесят девять миллионов рублей. Сложив деньги в мешок, Агав вновь закрыл сейф. Такая уж была у него привычка.

Работал он в кассе без перчаток, а поэтому тщательно вытер тряпочкой поверхности всех предметов, каких ему пришлось касаться, пока открывал сейф. Только после этого он надел перчатки, то есть поступил вроде бы наперекор здравому смыслу. Но смысл был. В перчатках его пальцы теряли чувствительность, необходимую для работы с замком сейфа. Он шел на умышленный риск, всегда сохранялась возможность где-то оставить "пальчики". Но, будучи по натуре педантом, он не делал этого и так тщательно заметал за собой следы, что в кассе не оставил даже запаха. Только убедившись, что ничего не забыто и не упущено, Агав счел возможным покинуть помещение кассы, закрыв ее дверь на все запоры. Со своей добычей он сел в машину к Лавру, молча показав ему большой палец. Все прошло как надо.

Выйдя из машины, Лавр дал членам своей группы последнее указание:

— Скажите сторожу, чтобы он еще поспал и не пыркался развязываться, если не хочет, чтобы мы ему, как курице, башку открутили. И сваливайте домой. Вечером все встречаемся у меня. Я же сейчас отвезу специалиста туда, где его взял.

По дороге на дачу Агав снял маску с лица и недовольно произнес::

— Что-то добыча оказалась маловатой.

— Какая есть.

— Когда разделим, то каждому из нас почти ничего не достанется.

— В любом случае ты свои тридцать процентов получишь.

— Это сколько же?

— Двадцать шесть семьсот.

— Я тебе пять лимонов должен. Лимон с хвостиком отвали в общак Костылю, а оставшиеся двадцать пристрой куда-нибудь понадежней до моего возвращения от "хозяина".

— Сделаю! — заверил его Лавр.

Уже на даче Лавр поинтересовался:

— Услугу друзьям Костыля будем делать?

— Будем, если тридцать процентов их добычи будет моей.

— Я им сказал о твоей таксе.

— Ну и как?

— Они согласны.

— Тогда я хоть завтра к их услугам. Только общение с ними я хотел бы осуществить через тебя. В моем положении сейчас светиться новым людям — себя не уважать.

— За мое беспокойство о тебе мне с них будет что-то причитаться?

— Больше свояков за твое беспокойство доить не будем. Я сам оплачу твои хлопоты.

— И во сколько ты их оцениваешь?

— Все будет зависеть от добычи.

Перед тем как уехать от Агава, Лавр предупредил его:

— Я по твою душу днем не приеду. Можешь отлучаться из дома куда хочешь, но чтобы вечером был на даче неотлучно.

— Договорились.

 

Глава 12. УЛЬЯНА

До восьмого класса Ульяна была в школе отличницей, занималась только учебой и на себя, как на личность, особого внимания не обращала. В пятнадцать лет она заметила, что юноши, да и взрослые мужчины, стали на нее смотреть совсем не как на ребенка, а иначе. Она порой чувствовала, что они пытаются раздеть ее глазами и съесть. Такой их нездоровый интерес заставил и Ульяну другими глазами посмотреть на себя. Однажды, раздевшись, она предстала перед огромным зеркалом стенного шкафа и стала рассматривать себя. В высокой стройной девушке, с вполне созревшими формами, симпатичной шатенке с водопадом длинных прямых волос, не знавших завивки и химии, она с трудом узнала себя.

После целого часа изучения своего лица, фигуры она пришла к твердому выводу: с такими внешними данными она не пропадет. А если так, то зачем забивать голову разными науками? Можно расслабиться и не мучить себя зубрежкой. Как результат, у нее в дневнике стали появляться четверки, а иногда и тройки. Ниже этого уровня она в учебе все же не опустилась.

Труд родителей, работавших в УМСе строителями, и их заработная плата не давали им возможности одевать дочь по последней моде, тогда как той хотелось одеваться именно так. Желание Ульяны обновить свой гардероб не подкреплялось действительностью, что делало ее раздражительной и вспыльчивой. На циничные и грубые намеки нахалов, предлагавших ей свою любовь за плату, она первое время тоже отвечала грубо и дерзко, отказываясь от таких "сделок".

Ее родители, занятые работой, домашними заботами, в это время мало уделяли внимания дочери, забыв о том, что в переломный период, в период становления ее как личности, они обязаны уделять ей времени и внимания больше, чем раньше в детстве. А Ульяна тем временем, отказываясь от "дружбы" с нахалами, все же незаметно, исподволь стала задумываться над тем, какую пользу она сможет извлечь, если вдруг уступит нахалам в их домогательствах.

"Если я все время буду вести себя как дикая кошка, то какую пользу принесет мне моя красота? Никакую! Моей однокласснице Маринке ухажер подарил платье и туфли. Правда, он сделал ей такие подарки не задаром. — Она догадывалась, за какие услуги Маринкин кавалер проявил к ней щедрость. — Ну и пускай, зато я буду одета как королева", — определилась девушка, мучаясь одна в постели.

Ее первой любовью был Эдик из соседнего десятого класса. Из девушки он превратил ее в женщину. Недели любви с ним пролетели птицей. Но Эдик не только не мог сводить ее в приличный бар, не говоря уже о ресторане, он даже не мог ей купить букета цветов или шоколадного мороженого. Несмотря на то, что Эдик был симпатичным парнем и клялся ей в любви, Ульяне такая любовь была не нужна. Она рассталась с Эдиком, несмотря на то, что он плакал и просил ее не оставлять его, даже был согласен жениться на ней. Однако он стал для нее прошлой, неудачной частью жизни, уйти из которой, исправив ошибку молодости, стало ее потребностью. Теперь она знакомилась и гуляла только с такими молодыми людьми, которые могли каждый день прожигать свои деньги в барах. Правда, — ее ухажеры тратили деньги не свои, а родителей, поэтому на дорогие подарки Ульяне у них практически не оставалось средств.

Закончив школу, Ульяна по инерции продолжала заниматься "ничем", что ее родителям, безусловно, не нравилось. Они стали требовать, чтобы она пошла куда-нибудь учиться и получила специальность.

Ульяна понимала правоту родителей, но ее знания полученные в школе, не позволяли ей мечтать о вузе, а идти трудиться рабочей для нее было унизительно. Не находя веских доводов в свою пользу, она стала грубить родителям, ожесточилась, ища выход из создавшейся ситуации в новых знакомствах с парнями, пьянках и даже драках с подругами за право обладания тем или иным кавалером.

В девятнадцать лет Ульяна стала еще более привлекательной и желанной мечтой многих мужчин, которые не знали ее близко. К этому времени она уже сильно подрастеряла те качества, которые высоко ценятся в порядочном обществе. У нее уже появился сутенер по кличке Слесарь, который как пиявка пользовался плодами ее "труда”.

Однажды вечером вместо обычных "мероприятий", которыми она занималась за плату, Слесарь сообщил Ульяне, что ее желает видеть городской "авторитет" по кличке Леван и что они сейчас поедут к нему. Перечить Слесарю, который мог и побить ее, Ульяна не рискнула, только пошутила:

— А я, дура, думала, что ты самая главная птица в городе.

— Кончай бакланить, а то по морде заработаешь, — не желая шутить на эту тему, огрызнулся Слесарь.

Они подъехали к богатой вилле с фонтанами и небольшим бассейном. Ворота открыл парень лет двадцати трех, с накаченными мышцами. Не здороваясь с ними, он произнес:

— Хозяин ждет вас у себя в баре. Проходите.

Молча подчиняясь его указанию, Слесарь, по-видимому, много раз бывавший на вилле Левана, повел Ульяну по коридору и привел в одну из ее комнат на первом этаже двухэтажного здания. Впервые попав в такие апартаменты, Ульяна насторожилась.

Бар, видик… А вот и сам хозяин Леван. Высокого роста, худой, с лицом, не лишенным привлекательности. Однако холодные серые глаза, тонкий длинный нос, плотно сжатые тонкие губы, острый подбородок с ямочкой посередине делали его похожим на ястреба, приготовившегося схватить свою жертву. Его внешний вид настораживал собеседника и предупреждал, что он имеет дело с миной, которая может в любое время взорваться. По множеству наколок на его руках можно было предположить, что с условиями жизни у "хозяина" он познакомился еще тогда, когда Ульяны не было в проекте.

Гости вошли в тот момент, когда Леван, по документам числившийся Самойловым Львом Федосеевичем, не спеша потягивал из высокого хрустального фужера пиво. Разглядывая гостей, он медленно поставил фужер на журнальный столик Не здороваясь (по-видимому на его вилле такой вежливости никто не был обучен), он произнес, показывая пальцем на Ульяну и на кресло:

— Ты, красавица, присаживайся поближе ко мне, а ты, — он ткнул пальцем в Слесаря, — можешь уматывать,

— Мне ее ждать?

— Не надо, сам провожу.

По покорности Слесаря Ульяна поняла, что перед Леваном не стоит показывать свои принципы и надо быть готовой уступать его желаниям. После того, как Слесарь оставил их вдвоем, Леван поинтересовался:

— Что желаешь выпить?

— Смотря чем думаешь меня угостить.

— Я ни за кем не привык ухаживать, и ты не станешь исключением из правил. Пойди к бару и возьми то, что тебе понравится.

Бар был из красного дерева, с довольно вместительной утробой. Его зеркальная отделка внутри обманывала зрение и делала бар больше, чем он являлся фактически. От ассортимента спиртного и закусок у Ульяны разбежались глаза, она сразу забыла свое недавнее намерение обидеться на Левана за его неуважительное отношение к себе.

Б ресторане "Интурист" она видела на витрине бара бутылку импортного шампанского, которая стоила сто американских долларов. Удивившись ее цене, она тогда завистливо подумала: “Есть же люди, которые пьют такое шампанское". И вот сейчас в баре Левана она увидела несколько бутылок такого вина. Одну из них она взяла вместе с коробкой шоколадных конфет. Леван принялся снимать пробку с бутылки, а она, присев в кресло, попыталась распечатать коробку конфет.

— Ты забыла взять себе бокал, — напомнил Леван, ставя на стол бутылку, уже со снятой пробкой. Дождавшись, когда Ульяна подошла к нему с бокалом, он, наливая ей вино, предложил: — Зови меня просто Лева.

— За что будем пить? — Поднимая свой бокал с фонтанирующими пузырьками воздуха, поинтересовалась Ульяна, начиная привыкать к обстановке.

— За твое новое место работы у меня, — спокойно, как будто вопрос был давно решен, сообщил он ей, легко коснувшись своим фужером ее бокала.

Выпив вино, Ульяна кокетливо заметила:

— Я вроде бы на работу к вам, уважаемый Лева, не нанималась.

— Тебе, крошка, просто так кажется. Ты молодая, бестолковая и не знаешь себе цены. Такой несправедливости к тебе, Ульяна, я не могу дальше позволить и как более опытный в жизни человек вынужден взять на себя инициативу в устройстве твоей судьбы, — спокойно рассудил Леван.

— А может быть я не захочу на тебя работать, как работала на Слесаря? — не желая терять своей самостоятельности, заметила она.

— А что ты у него делала? — наивно поинтересовался Леван, улыбаясь.

Эта его улыбка вывела Ульяну из равновесия:

— Тебя не касается! — сердито блеснув глазами, огрызнулась она, понимая, что Слесарь, конечно же ввел Левана в курс ее занятий.

— Ты, козочка, глубоко ошибаешься насчет своего заявления. Теперь меня касается все, что связано с тобой.

— Ну уж прямо! — не находя слов для возражения, заявила она.

— Ты лучше не спорь со мной. Давай-ка посмотрим с тобой одну порнуху.

Ульяна хотела отказаться лишь потому, что он игнорировал ее интересы и поступал по своему усмотрению, но первые же кадры заставили ее отказаться от своего намерения и застыть с открытым ртом. На экране она увидела себя, голой и пьяной, в компании таких же пьяных девушек и мужчин. Одни кадры сменялись другими. Одна ее похабная выходка следовала за другой, еще более похабной. В одном эпизоде она исполняла минет, в другом была участницей групповщины…

Просмотрев запись до конца, Леван выключил видик.

— Для чего ты мне показывал эту порнуху?

— Только не с целью шантажа. Можешь кассету с записью забрать себе, — успокоил он ее.

— Тогда к чему весь этот спектакль?

— Я хотел, чтобы ты посмотрела на себя со стороны.

— Ну посмотрела, и что за этим последует?

— Серьезный разговор и толковое предложение.

Налив себе шампанское и выпив его, Ульяна вызывающе блеснула глазами.

— Ну давай, начинай наш серьезный разговор, — в ее голосе чувствовалась ирония. Действительно, какой может быть разговор с ней, с распутной девкой, да к тому же разговор серьезный?

— А почему я должен начинать, нашу беседу, а не ты?

— Не я же пригласила тебя к себе домой, а ты, — пояснила она.

— Ты права, беседу придется начинать, мне… Тебе твоя роль в просмотренной записи поправилась?

— Мог бы и не спрашивать! — нервозно отреагировала Ульяна на его вопрос.

— Значит, нет?

— Конечно нет!

— Я тоже считаю, что твоя роль, в ней унизительная и недостойная. Сколько ты тогда заработала бабок, обслуживая своих клиентов?

— Пятьдесят штук.

— Не густо.

— У некоторых такие бабки составляют половину месячной зарплаты, — напомнила она ему, обидевшись, что он ее недооценил.

— Когда наш город узнает тебя в твоем качестве, то такса понизится и за пятьдесят штук тебе придется "пахать” гораздо больше.

— Я конкуренции не боюсь, так как знаю себе цену.

За свою "работу" она с клиентов взяла в два раза больше, чем сообщила Левану, так как от известной суммы выручки ей приходилось определенную часть отдавать сутенеру. Отдавать много не хотелось, а поэтому приходилось всех обманывать. — Если бы мы продавали себя по своей цене, то за вечер стали бы все миллиардершами.

— Но не всегда вы диктуете цены своим клиентам, иногда и они сами определяют вашу цену.

— К чему этот пустой разговор, который мне неприятен? Ты, Лева, не крути вокруг да около, а говори, зачем я тебе понадобилась,

— Что бы я о тебе ни говорил, меня не перебивай и не обижайся. Согласна?

— Согласна!

— Ты выполняла до сегодняшнего дня роль обычной проститутки, что кроме позора и дурной славы тебе ничего хорошего не принесло…

— Ты первый мужчина, который при первом же свидании прямо засыпал меня "комплиментами", — закуривая сигарету и нервно затягиваясь, все же перебила она его,

— Ты достойна лучшей участи, поэтому я и пригласил тебя для делового разговора.

— Именно поэтому я, слушая всю твою грязь, и не ухожу, Какую работу ты хочешь мне предложить?

— Я возьму тебя бухгалтером-ревизором. Будешь проверять торговые точки: не химичат ли продавцы, не обманывают ли они покупателей.

— Какой из меня ревизор, если я в этом деле ничего не петрю?

— Ревизорство будет для тебя официальной крышей, а ты, как работала передком, так и будешь им обслуживать своих клиентов. Только я твою "работу" буду направлять.

— Интересно, руками или ногами? — пошутила она.

— Ты не будешь каждый день выходить на панель ловить себе клиентов. У тебя будут постоянные клиенты, но не такие, которые без гроша за пазухой бросаются на тебя. Я буду находить денежные мешки, которые ты будешь трясти. А прежде чем их трясти, ты обязана влюбить их в себя любыми путями, чего бы это тебе ни стоило. Те подарки, которые ты от них будешь получать, станут твоими, как плата за вредность. Я тебе тоже буду платить приличные бабки.

— Что значит "приличные ?

— Все будет зависеть от того, как ты будешь выполнять мои команды. Можешь в месяц больше десятка лимонов заработать…

— Такая такса меня устраивает.

— Учти, мои клиенты привередливые люди. Ты уверена, что справишься?

— Если ты выбрал меня, то наверно уж знаешь о всех моих качествах и деловых возможностях?

— Конечно, внешне ты фартовая и соблазнительная баба. Но тебе придется иметь дело с "белыми воротничками", а они любят не только женские прелести, но и остроту ума.

— Я до восьмого класса была круглой отличницей, и если бы не загордилась и не наделала глупостей, то легко смогла бы поступить в любой вуз. Думаю, если "воротничок" не будет интеллектуалом, а их не так уж и много, то смогу ему запудрить мозги.

— Как я понял, ты мое предложение принимаешь?

— А как насчет Слесаря? Он возражать не станет?

— О нем забудь, как будто его и не было. Если захочу, то твой Слесарь сам побежит на панель зарабатывать мне бабки своим задком, — успокоил он ее.

— У тебя уже есть фраер, на которого ты решил меня натравить?

— Конечно есть, иначе не стал бы тебя приглашать. Но говорить о нем еще не пришло время.

— А когда оно придет?

— Когда я тебя проверю в работе.

— Ты теперь мой хозяин, поэтому возражать против твоего желания не буду, но учти, “дядя Лева", я лошадка молодая, можешь упасть с меня и поломать ножки. Так стоит ли на старости лет рисковать своим здоровьем? — выпивая очередной бокал вина, пошутила она.

На ее шутку сорокалетний Леван только загадочно улыбнулся. Прихватив с собой вторую бутылку шампанского вместе с коробкой конфет и вазой со спелым виноградом "дамские пальчики", ягоды которого горели янтарным цветом, сопровождаемый Ульяной, он прошел в спальню.

Здесь Ульяна была в своей стихии. Она, как на лазурном берегу Черного моря, на диком его пляже, быстро и с готовностью разделась, представ перед Леваном во всей красоте своего молодого, пышущего здоровьем, тела. Лева не спеша последовал ее примеру. Потом подошел к Ульяне, тремя пальцами, как ягоду винограда, потрогал набухший сосок ее груди. Но обошел он вниманием и другие "злачные объекты"..

За четыре года распутной жизни Ульяна повидала массу голых мужчин и знала, какими разнообразными по форме и размерам могут быть "хулиганы", болтавшиеся у них между ног, Ей даже пришлось видеть вделанные в них, по несколько штук, "Чебурашки" (шарики). Поэтому она нисколько не боялась и не думала уклоняться от близости с Леваном. Однако когда он подошел к ней, лежавшей в постели, уже готовый к "бою", то она увидела не только обилие татуировок на его теле, но и огромный, уродливой формы пенис, который как космический корабль приготовился к старту. Такого "мутанта" Ульяне не приходилось видеть.

— Я к вашим услугам, мадам, — галантные слова Левана в данных условиях прозвучали для Ульяны пугающим намеком.

Она сознавала, что имеет дело с авторитетом преступного мира, который, издеваясь над собой и своим телом, никак не мог страдать жалостью к другим. Жестокость по отношению к людям была его главным принципом в жизни.

Подняв голову с подушки и присев, Ульяна взяла "принадлежность" Левана в обе руки, в которых она у нее не поместилась.

— Он у тебя какой-то лошадиный, — испуганно произнесла она. Под тонкой кожицей пениса она нащупала длинный инородный предмет. Проведя по нему пальцем и продолжая удивляться, поинтересовалась: — Что это такое?

— Пластмассовое ребро, — беспечно пояснил он.

— Зачем оно тебе там, если у тебя "инструмент" и так дай Бог каждому?

— Чтобы наездница не сбросила и чтобы не оплошать перед ней.

— Не знаю, что с тобой и делать… Боюсь, что твой "инструмент" во мне не поместится.

— А ты попробуй. Попытка не пытка.

— Куда денешься, придется пробовать, — смиряясь со своей участью, произнесла она.

Прежде чем приступить к главному, Ульяна, преодолевая сопротивление Левана, который не любил минет, считая его детской шалостью, взяла его "инструмент” в рот и смочила его слюной.

— Я этого не хочу, — заупрямился Леван.

— А мне, думаешь, любовь с тобой крутить в радость? — недовольно ответила ему Ульяна, отрываясь от своего занятия. — Но его надо смочить перед тем, как погрузить в мой “колодец". И не спеши нырять в него, убью, — пригрозила она Левану строго, Но в голосе ее не было прежней бравады, скорей в нем чувствовалась обреченность.

Леван знал свой "недостаток", поэтому подчинялся всем ее требованиям, пока его "инструмент" медленно погружался в "щель Карцевой пещеры". Погружение было медленным, таким был и его подъем, как водолаза с глубин моря. Оно завершилось для них обоих благополучно. По начавшим смеяться глазам Ульяны Леван понял, что ее волнения остались позади.

— А ты, дурочка, боялась, — похвалил ее Леван.

Вначале Ульяна потребовала, чтобы Леван не позволял своему "зверю" часто прыгать на стены "темницы", прислушиваясь ко всему тому, что творилось в ней, но постепенно она убедилась, что тому уже живым из нее не вырваться. Они оба испытали оргазм и получили удовольствие. Они как два грузчика, после тяжелой работы, предались отдыху.

Увидев на своем "инструменте" кровь, Леван сообщил об этом Ульяне.

— Ничего страшного, — успокоила его она. — Хорошо с ним познакомится и привыкнет. Хватит с нее мальчиков с пальчиков.

— Ты хочешь меня еще?

— И сегодня, и завтра, и в последующие дни,

— Я не против, — не скрывая удовлетворения, согласился Леван. — Но мы должны прежде всего помнить о твоем задании.

— Одно другому, я думаю, не будет помехой, — присев на кровать и взяв в руки укрощенный ею пенис, заверила она его. Ребро жесткости сейчас четко просматривалось на нем. — Какой он у тебя длины?

— С "инструментом" или без?

— Без него.

— Двенадцать сантиметров.

— Такого чуда мне еще не приходилось видеть.

— И вряд ли увидишь!

— Почему?

— Это тебе не “чебурашки". И то не каждый зек рискнет брать себе на вооружение, а уж ребро… Если хреновый будет хирург, вставляющий ребро, то можешь остаться и без самого инструмента.

— Такие случаи были?

— Навалом. А поэтому таких лихачей, как я, у нас в стране единицы. Правда, есть лихачи, которые пытаются вставлять даже два ребра, но как я знаю, такой номер еще никому не удавался.

— Ну их к черту! Тут одно ребро, и то мне казалось, что оно идет в меня боком, — улыбнувшись, призналась Ульяна. — Как считаешь, я испытание прошла?

— Вполне!

— Так ты о ком конкретно хотел со мной поговорить после того, как пройду испытание?

— Ты знаешь директора коммерческого банка "Нотхолком" Валентинова Захара Наумовича?

— Старого лысого бабника? — Ульяна вскинула вверх брови.

— Насчет того, что он лысый, я с тобой спорить не буду, но что он старый, я с тобой не соглашусь. Разве я для тебя старый?

— Ты себя не сравнивай ни с кем. Тебе в юроде равных нет, — не терпящим возражения голосом заявила она, не объясняя, почему он вдруг стал для нее вне конкуренции. Им и так было все понятно без комментариев.

— Так вот, дорогая, учти, что этот лысый старик на год моложе меня.

— В самом деле? — удивилась Ульяна.

— Можешь сама проверить по его паспорту, когда представится такая возможность.

— Между прочим, одно время он за мной здорово ухлестывал, но я его, старого пердуна, сразу же отшила.

— Я знаю о его увлечении тобой, поэтому и пригласил тебя к себе на работу.

— Он тебе зачем-то понадобился?

— Он мне до фени, а вот через него поближе подобраться к бабкам в банке не откажусь.

— Так ты хочешь с моей помощью ограбить банк?

— А почему бы и нет? Ты входишь в доверие к Лысому, — дал Леван кличку Валентинову, — снимаешь слепки с его ключей, а остальное тебя не касается. Мой человек с их помощью завершит операцию.

— Это рискованная затея. Ты так откровенно о ней говоришь, будто заранее знаешь, что я от нее не откажусь.

— Тебе нельзя от нее отказываться.

— Почему? — наивно задала она свой очередной глупый вопрос.

Холодно, как мог только он один, посмотрен Ульяне в глаза, Леван после продолжительной паузы, давшей ей понять, что она имеет дело не с любовником из средней школы, а со зверем, ответил:

— Ты не маленькая и должна сообразить сама.

— Если я не соглашусь с твоим предложением, ты меня можешь убить?

Не отвечая прямо на ее вопрос, Леван убежденно сказал:

— Ты, Ульяна, пойми: твой риск сведен до минимума. Настоящий риск по осуществлению операции ляжет на других.

Она глубоко вздохнула.

— Никто другой не смог бы уговорить меня участвовать в такой авантюре.

— Это не авантюра, а железное дело, которое мы не должны упускать, — заверил он ее,

— Что я должна делать?

— Сейчас я отвезу тебя на одну нашу квартиру, в которой ты станешь полноправной хозяйкой. В пей будешь жить, пока я не расторгну контракт с тобой. Если не станешь лениться и не разочаруешь меня, то со временем я, возможно, подарю ее тебе. Так что старайся выполнять мои поручения творчески и с инициативой.

— Заражаешь меня стимулом?

— Вижу, что начинаешь меня правильно понимать, — похвалил он ее.

— Так чем мы сейчас будем заниматься, любовью или делом?

— Давай лучше делом, любовь может и подождать.

Двухкомнатная квартира, где Ульяне предстояло жить, ей очень понравилась. Она была шикарно обставлена мебелью, даже двухкамерный холодильник был загружен продуктами до полной вместимости. Но вот в гардеробе для нее было приготовлено всего лишь два дорогих платья.

— Забирай дома твои вещи и перебирайся сюда, — вручая Ульяне ключи от квартиры, потребовал Леван. — Все меньше будешь ссориться с родителями.

— Перебраться сюда не проблема, но кто меня будет кормить, обувать, одевать? Как я понимаю, зарабатывать бабки прежним способом мне уже противопоказано?

— Ты как всегда нрава. Вот тебе на первое время лимон. Ни подруг, ни друзей сюда не води, — вручая ей пачку денег, произнес он.

— А как же быть с Валентиновым?

— Только его и нужно приводить в нашу ловушку. Веди себя с ним скромно и свои позиции по части передка сразу не сдавай. Делай все не спеша и постепенно, но и не разочаровывай его, чтобы не остыл к тебе.

— А если плоть разрядки захочет, тогда как быть? Я же не монахиня!

— У тебя тут есть телефон, позвонишь мне. Я нужную тебе разрядку гарантирую.

— Считай, что я тебе уже позвонила, — призывно улыбнулась она.

День тому назад Ульяна ни за что не поверила бы, что ей может понравиться этот худой, высокий, горбоносый мужчина, годящийся ей в отцы. Оправданием ее слабости к нему была ее распущенность, на которую наконец-то она нашла достойного укротителя.

 

Глава 13. ВАЛЕНТИНОВ

Последний месяц работы в банке Валентинову казался вечностью. Так работать, как теперь, раньше ему не случалось. Клиенты руководимого им банка, напуганные тем, что десятки коммерческих банков разорились или по крайней мере нарушаю) свои обязательства, не только не выплачивая процентов по вкладам, а даже не собираясь возвращать им первоначальные вклады, тоже бросились в его банк требовать назад свои деньги.

При его планах привлечь как можно больше вкладов граждан, чтобы йогом их присвоить, такой "нездоровый" ажиотаж вкладчиков никак не мог устроить. Интересы клиентов шли в разрез с его интересами. При таком “непонимании" своих вкладчиков Валентинову ничего нс; оставалось, как досрочно забрав всю денежную наличность банка, уйти в подполье. Свой побег он заранее подготовил и теперь жил на конспиративной квартире, В пей имелся огромный банковский несгораемый сейф, замок которого имел сложную комбинацию кода, который знал только он один.

Из-за семейных обстоятельств Валентинов не мог сразу же броситься в бега. Да и с огромной суммой наличных, которые он сейчас хранил у себя на конспиративной квартире, долго не набегаешься.

На решение семейных и имущественных проблем требовалось время. Обосновавшись в своей “берлоге", Валентинов не спеша решал стоящие перед ним задачи. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности, а находящиеся под рукой деньги вселяли в него уверенность, что все будет окей.

В другое время он проворачивал бы свои дела гораздо быстрее, но два месяца тому назад дорогу его жизни перешла безумной красоты девушка, по имени Ульяна. Ее расположения он давно добивался, но до последнего времени безуспешно. Однако проявив завидную настойчивость и умение, так он считал, он все же смог сделать Ульяну своей любовницей. Она после денег была вторым серьезным его увлечением С ней он не мог ни наговориться, ни напиться ее любви, ни налюбоваться ею. Она стала неиссякаемым источником удовлетворения его желаний, От любви к Ульяне он стал как чумной, поступая не всегда разумно и логично.

Вопреки всякому здравому смыслу, он после недельного воздержания на конспиративной квартире позвонил Ульяне и договорился с ней о встрече. Ему нравилось, что Ульяна была скромной девушкой, домоседкой, не имевшей подруг.

До ухода на нелегальную жизнь Валентинов раз десять побывал с ней в ресторанах и барах, где продемонстрировал свою щедрость и финансовые возможности. Ему нравилось бывать с Ульяной в увеселительных заведениях, хотя бы только для того, чтобы насладиться своим торжеством, понаблюдать за завистливыми взглядами мужчин, которые не имели у себя под рукой такого сокровища, каким была Ульяна. При ней он дурел, становился бесшабашным и непредсказуемым в поступках. Чего только он ни делал, чтобы выразить Ульяне свое внимание. При каждой встрече обязательно дарил ей дорогой подарок. Она не хотела брать, ему каждый раз приходилось долго ее уговаривать, чтобы она не обижала его своим отказом. Одаривая ее, Валентинов получал такое удовлетворение, как будто эти подарки были сделаны ему.

Вот и сегодня он договорился по телефону о встрече с Ульяной у нее на квартире. За сохранность оставляемого в своей “берлоге" капитала Валентинов мог не бояться. Прежде всего, где он сейчас жил, никто не знал. А если бы кто и заглянул гуда ненароком, то увидел, что в квартире кроме постели, холодильника, кухонного стола со стульями других ценностей не было. Деньги хранились в сейфе, который ворам-одиночкам ни сломать, ни украсть было не по зубам. Продавец, у которого он купил сейф, побожился, что открыть его не под силу никакому специалисту-профессионалу…

К Ульяне и назад от нее он ездил на такси, которое постоянно менял, как истинный конспиратор, Он не догадывался, что люди Левана уже давно выследили его с подсказки Ульяны и знали, где он в настоящее время живет. У влюбленного Валентинова глаза были слепыми, а поэтому никакой слежки за собой он не видел и по-прежнему был беспечен.

 

Глава 14. ЛЕВАН ОЗАБОЧЕН

Выполняя требование Левы, Ульяна стала любовницей Валентинова. Сняв слепки со связки ключей, находившейся при нем, когда Валентинов с беззаботностью ребенка спал в ее постели, уверенный, что разделяет ложе с девушкой, которая отвечает ему взаимностью, она передала их Левану, Тот сделал отличные дубликаты. Однако воспользоваться ими и осуществить запланированное ограбление банка он не успел, так как в нарушение всех его планов Валентинов присвоил наличность банка и скрылся в неизвестном направлении, не появляясь даже у своей горячо любимой Ульяны,

Леван никого в постигшей его неприятности не винил, кроме самого себя, Слишком поздно он взялся за разработку Валентинова и тем самым упустил время, дав тому возможность не только скопить деньги вкладчиков, но и беспрепятственно скрыться с ними. Ведь он мог установить за Валентиновым наблюдение, и тогда неожиданности бы не случилось. Но теперь свои ошибки он не мог исправить.

На свое счастье, он не стал изменять условия жизни Ульяны, позволил ей по-прежнему жить в благоустроенной квартире, но стал подыскивать для нее очередного любовника, главным достоинством которого было бы наличие солидного капитала, который впоследствии можно у него изъять.

Такие перспективные любовники на дороге не валялись. Их прежде всего надо было найти, потом разведать их финансовые возможности, потом разработать способ, с помощью которого можно произвести экспроприацию его богатства. Пока Леван занимался всем этим, Ульяна внезапно сообщила, что объявился Валентинов и назначил ей тайное свидание,

После первого же такого свидания люди Левана выследили "берлогу" Валентинова. Во время второго свидания, длившегося до глубокой ночи, Леван с квартирным вором по кличке Лунатик проник в "берлогу" Валентинова, чтобы похитить его богатства. Кроме огромного несгораемого сейфа с неизвестным кодом и неизвестным содержимым, отсюда нечего было похищать.

— Сейф можешь открыть? — поинтересовался Леван у Лунатика.

— Двери с механическими замками, какие бы в них ни были секреты, я могу открывать любые. Но открыть такой сундук не смогу, не приходилось, да он мне и не по зубам, — искренне признался Лунатик. — Давай в следующий раз придем сюда с резаком и распотрошим сейф, — предложил он свой вариант.

— Что, ты думаешь, лежит в его брюхе?

— Наверное, деньги,

— Я тоже такого мнения. Так вот, когда мы будем резаком "потрошить" сейф, что в нем загорится в первую очередь?

— Деньги! — догадался Лунатик.

— Вот именно. А этого мы допустить не можем, поэтому твое предложение не годится, надо придумать что-нибудь потолковее.

Леван понял, что без привлечения к операции медвежатника ему с содержимым сейфа не ознакомиться. Через имеющиеся у него каналы связи он стал искать нужного специалиста. Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Одни, известные ему медвежатники, уже умерли, местонахождение других ему не было известно. Остался один Агав, но тот отбывал наказание в ИТК. Однако от Костыля Леван узнал, что Агав получил отпуск и находится вне колонии, что его адрес можно установить через Лавра.

Встретившись с Лавром, Леван предложил ему использовать Агава на вскрытии "своего" сейфа. Тот сразу же согласился, но поставил условие: тридцать пять процентов добычи, которая окажется в сейфе, будут принадлежать ему с медвежатником.

Такие условия сделки Левана мало устраивали, но долгие торги так и не поколебали позиции Лавра. Левану пришлось согласиться. Лавр поставил еще одно условие: медвежатник будет работать в маске и никто из воров не должен видеть специалиста в лицо. Леван согласился на это безоговорочно, тут не требовалось никаких комментариев для объяснения данной осторожности.

— А я твоего медвежатника смогу увидеть в лицо и познакомиться с ним?

— Конечно. Для тебя мы сделаем исключение.

 

Глава 15. МЕДВЕЖАТНИК В ЗАТРУДНЕНИИ

Как медвежатники, так и шнифера считаются элитой. Их можно назвать дворянами преступного мира. У них свой кодекс чести, которого они неукоснительно придерживаются. Например, медвежатники никогда не пойдут вскрывать сейф, если для осуществления задуманного надо убивать человека. Они — специалисты узкой, редкой профессии, которой не изменяют до конца своей жизни. Правда, на старости лег некоторые из них бросают свой преступный промысел и занимаются общественно-полезным трудом: становятся слесарями, токарями. И всегда очень высококвалифицированными.

…В шесть часов вечера к Агаву, как обычно, на своей машине приехал Лавр. Взяв свой дипломат с инструментом, Агав поехал с ним на дело свояков Костыля.

— Долго будем ехать? — спросил он у Лавра.

— Часа три.

— Тогда я немного подремлю, — удивил Агав Лавра.

Чего-чего, а быть спокойным и даже уснуть перед операцией Лавр бы не мог. Агав же всю дорогу спал. Иногда неудобная поза вынуждала его всхрапывать, отчего он просыпался, менял положение тела на сидении и вновь погружался в сон…

Лавр разбудил друга только тогда, когда остановил машину там, где договорился встретиться с Леваном. До девяти часов вечера, до встречи с ним, оставалось пятнадцать минут. Они стали ждать. Минут через пять на серых "жигулях" подъехало четверо мужчин. Из машины вышел один Леван и уверенно подошел к ожидающим.

— Привет, земляки! — произнес он, устраиваясь на заднем сидении машины Лавра.

— Привет! — ответил ему Лавр и познакомил с Агавом.

— Ты сможешь сам открыть дверь квартиры клиента? — обращаясь к Агаву, поинтересовался Леван.

— Обижаешь, дорогой, таким вопросом, — пробурчал тот.

— Спросил, чтобы не брать на дело лишних людей, — имея ввиду Лунатика, пояснил Леван.

— Когда приступим к работе? — поинтересовался Агав.

— Сейчас поедем туда, только сначала договоримся о мелочах. Ты, Агав, первым заходишь в квартиру и располагаешься в ней. Я вместе с двумя "быками" зайду туда следом, будем тебя страховать. Устраивает?

— Хозяин на нас не наскочит?

— Исключено, наша кукла быстро его не отпустит, — усмехнулся Леван.

— Это хорошо.

— Ну что, поехали?

— Поехали! — сосредотачиваясь, произнес Агав.

У пятиэтажного дома, около которого в изобилии валялся строительный мусор и подъезды к которому еще не были покрыты асфальтом, они остановились. Любому новичку-строителю ясно было бы, что дом преждевременно пущен в эксплуатацию, но русского человека таким беспорядком трудно удивить. И подъехавшие к дому отнеслись к этому, как к обычному явлению.

— Первый подъезд, пятый этаж, десятая квартира, — выдал кратко Леван нужную информацию Агаву.

— С Богом, — пожелал ему Лавр.

— К черту! — суеверно перекрестившись, "послал" его Агав.

Открыть два внутренних замка на двери квартиры Валентинова не составило никакого груда, Он смог бы их открыть даже ногтем.

Проникнув в квартиру и надев на лицо маску, Агав сразу же прошел к сейфу, который не надо было искать: он стоял в спальне на видном месте. Дождавшись прихода Левана с двумя парнями, он попросил не входить к нему в спальню, после чего приступил к изучению сейфа. Оно заняло минут пять. После этого открыл дипломат, взял из него фонендоскоп и с помощью его, прислушиваясь к "дыханию" сейфа, стал набирать нужный код, чтобы открыть сейф…

Так он провозился с ним минут тридцать. Найти общий “язык" с сейфом не удавалось. Не спеша положив фонендоскоп в дипломат, он извлек оттуда электрическую дрель с низкими оборотами и вставил в нее победитовое сверло в девять миллиметров. Затем приготовил тюбик с солидолом, тройник, электрошнур, фиброгастроскоп с оливой в шесть миллиметров, который применяется при обследовании врачами внутренностей больных детей.

Подключив к электрической сети электродрель, Агав вышел в коридор и попросил у Левана его парней себе в помощь.

Его просьба у Левана возражения не вызвала, только он просительно поинтересовался у Агава:

— А мне можно вместе с ними к тебе зайти?

— Заходи.

Один парень начал сверлить в сейфе отверстие в том месте, где ему указал Агав, второй тем временем смазывал рабочую часть сверла солидолом, Дрель была низкооборотная и не издавала визга при сверлении металла, работая почти без шума.

То, что делал сейчас первый парень, Агав мог бы делать и сам, но перед трудной работой с сейфом ему не хотелось напрягаться и терять чувствительность рук, которая вскоре ему должна была пригодиться…

Отверстие в дверце сейфа было просверлено, и Агав вновь попросил оставить его наедине с сейфом. Медвежатники, как суеверные дети, боятся сглаза, а поэтому предпочитают работать без свидетелей.

Агав, вставив трубку фиброгастроскопа в отверстие сейфа, манипулируя оливой, которая позволяла через окуляр рассматривать механизмы замка под углом до ста десяти градусов, стал не спеша набирать нужный ему код. Он набрал его за несколько минут, но не сразу открыл сейф. Сначала тщательно уложил свой инструмент в дипломат. И только тогда Агав уверенно повернул рычаг сейфа, сделанный в виде колеса, в правую сторону: ригели замка плавно вошли в свои пазы, дверца сейфа бесшумно открылась. Перед Агавам предстала ласкающая взор картина: снизу и до самого верха— пачки денег. Похоже, все они были крупными купюрами.

Агав познал Левана. У того под мышкой оказался сверток, а в нем два крапивных мешка. Кидая в них из сейфа пачки денег, они сразу же считали свою добычу.

В сейфе денег оказалось девятьсот пятьдесят миллионов рублей. На всю операцию потребовался час.

Один мешок с деньгами Леван сразу отдал своим парням, которые спрятали его в багажник машины. Со вторым Леван сел в машину Лавра, Так на двух машинах они и выехали за город, свернули на грунтовую дорогу, отъехали на два километра в поле. Там Леван подсчитал, что Агаву и Лавру полагается триста тридцать два миллиона пятьсот тысяч рублей.

Когда Леван считал деньги и бросал в мешок Агава, тот заметил, что Леван бросил туда лишних сорок семь миллионов пятисот тысяч, на пять процентов свыше положенной ему доли. Но если так захотел сам Леван, то он ему препятствовать не собирался.

Произведя расчет, стороны, довольные друг другом, расстались.

— Мы вас не знаем и вы нас никогда не видели, — сказал Лавр Левану уже набившую оскомину, но обязательную в таких случаях фразу.

— Все будет глухо, как в танке, — заверил его Леван. Пожимая на прощание Агаву руку, он, не удержавшись, похвалил его: — Ты, Агав, и в самом деле оказался молоток.

Агав знал себе цену, и то, что без фиброгастроскопа не смог бы открыть сейф считал браком в своей работе, а поэтому похвалу Левана принял сдержанно. Зато Лавр, не считая нужным скромничать, гордо заявил:

— Мы хуже работать не можем.

С таким заключением Агав был полностью согласен.

Возвращаясь к себе на дачу, Агав уже не спал в машине, а засыпал Лавра вопросами:

— Как я понял, ты у нашего общего друга выторговал для себя пять процентов добычи?

— Правильно понял. Не привык я так жить, чтобы себя обижать.

— Я тоже такой. К заработанным тобой сорока семи с половиной лимонам я даю тебе еще из своих пять. Выходит, что в мешке двести восемьдесят моих лимонов и пятьдесят два с половиной твоих.

— Пускай будет по-твоему, — согласился Лавр. Он опять, ничем не рискуя и даже не выходя из машины, заработал приличную сумму денег. Тогда как Агав вновь совершил преступление, за которое ему менты, если хорошо раскрутятся и поймают с группой Левана, могут опять припаять новый срок под самую завязку.

Лавр фактически тоже был соучастником преступления, его организатором и пособником, но за себя он не боялся. Он знал, что ни Леван, ни Агав его никогда не сдадут ментам. Это было не в воровских традициях. А другие участники преступления его не знали.

— Что будем делать со своими бабками? — поинтересовался он у Агава.

— Они все останутся у тебя. Мои бабки заменишь на баксы.

— Я слышал, они стали падать в цене, — предостерег Лавр.

— Я тоже слышал. На хитрость наших финансистов клевать не собираюсь. Если идет инфляция, то как бы они ни старались, но искусственно им удержать доллар на одной цене не удастся. Баксы всегда и везде были и будут баксами. В их устойчивость я верю без всякой пропаганды.

— Хозяин — барин.

— Только не тяни с обменом. На временном понижении цены баксов я тоже хочу получить выгоду.

— Постараюсь. Может, и мне последовать твоему примеру?

— Хозяин — барин, — передразнил Лавра Агав. — Как обмен моих бабок произведешь, по телефону брякнешь мне в кичу.

— Само собой разумеется.

— А сейчас меня на дачу сразу не вези. Вдруг там менты поджидают со своей проверкой? Высадишь меня на вокзале, а сам с бабками и моим дипломатом поезжай к себе, а я налегке на такси один двину туда.

— Обезопасить нам себя не мешает, — согласился Лавр.

— Завтра привези мне ту Олю, что привозил раньше.

— Что, понравилась?

— Ничего бабенка, так минет делает, что все камни из мочевого пузыря высосала, — цинично хохотнул Агав.

— Озоруй, пока совсем но состарился. Потом нам останется только вспоминать о своих похождениях.

— Да, едва не забыл! Мой инструмент сдай опять на храпение Сатане. Из моих бабок отстегни ему пару лимонов за его тяжкий труд.

— Что так много?

— Хранит инструмент в исправности и не баклан.

— Я бы больше лимона не дал, но бабки твои и мне их не жалко.

…Приехав на дачу, Агав увидел закрытую на замок дверь и черные глазницы окон. Лучшего подарка для себя он в данный момент не желал.

Достав из холодильника бутылку водки, он налил себе полный стакан и со смаком выпил. Накопившееся за вечер нервное напряжение куда-то ушло и он уснул сном праведника.

* * *

Валентинов, как обычно, вернулся на свою конспиративную квартиру после свидания с Ульяной в состоянии легкого опьянения от полученного удовольствия. Он легко, как на крыльях, поднялся по лестничному пролету на пятый этаж. Вошел в квартиру и сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Откуда, например, этот запах сигаретного дыма, если он, Валентинов, не курил?

Сейф в спальне был закрыт, но в нем зияло отверстие. Открыв его, он увидел пустые полки. Кто мог совершить кражу? На этот вопрос у него не было ответа. Он подозревал всех, но только не Ульяну. Не раздеваясь, он упал на кровать.

“Сколько рисковал, сколько хитрил, сколько людям сделал подлостей — и все в конечном итоге оказалось напрасным. Идти жаловаться в милицию? Смешно и глупо. Что делать?

Валентинов был в тупике, из которого не видел выхода. Только напившись пьяным до бесчувственного состояния, он понял, что должен сделать. Достал из-под подушки пистолет марки ТТ, который с послевоенных времен вновь стал у преступников популярным. Его убойная сила была выше убойной силы пистолета Макарова. Сняв пистолет с предохранителя, передернул затвор, что ему удалось лишь с пятой попытки, и выстрелил себе в рот….

Своим самоубийством Валентинов практически полностью лишил работников правоохранительных органов возможности продуктивно расследовать преступления, совершенные как самим Валентиновым, так и группой Левана.

* * *

Когда у Агава заканчивался отпуск, он съездил в отдел милиции, сделал там в своем отпускном удостоверении отметку о выбытии и возвратился в ИТК. Оставшиеся неиспользованными полтора миллиона рублей он отдал сестре Ренате, уверенный, что она найдет им достойное применение,

В колонии Костыль не расспрашивал его о похождениях на воле. Из чего Агав сделал вывод, что Костыль и так все прекрасно знал. Это действительно было так. Если к "авторитету" в колонию приезжает Леван, чтобы установить, где проводит свой отпуск Агав, если в городе Агава застрелился банкир, у которого оказался вскрытым сейф и пропали деньги, не надо быть великим мудрецом, чтобы обо всем догадаться.

 

Глава 16. КРОВНАЯ МЕСТЬ

Днем, когда первая смена зеков находилась на своих рабочих местах, в барак к Костылю пришел Сибиряк, чтобы высказать ему свое подозрение в отношении одного, недавно поступившего в колонию, зека. Его он считал тайным помощником администрации. Как их только зеки между собой ни называют: духарь, филин, наседка, стукач, глухарь, гусь, фуцман, сексот, красный мент, затачкованный… Но как бы зеки ни изощрялись в названиях помощники администрации из их среды были неистребимы, и выявлять их Сибиряк считал своим долгом.

Когда Сибиряк зашел в барак к Костылю, последний лежал на кровати, уставившись ничего не видевшими глазами в потолок. Но Костыль не спал, а думал о своем.

— Ты о чем задумался? — поинтересовался у него Сибиряк.

— Недавно Лось удивил меня своей новостью.

— Хорошей или плохой?

— В нашей хате хороших новостей не бывает. Вернувшийся из отпуска Лось поведал мне, что Стрелок к нам сюда уже не вернется.

— Решил стать невозвращенцем? — предположил Сибиряк.

— Если бы так, а то его замочили.

— По-нят-но, — в растяжку произнес Сибиряк. — Если не ошибаюсь, он из киллеров?

— Да. Оттянул девять лет, решил побывать в отпуске вот и побывал.

— Интересно узнать, кто его замочил?

— Тут и гадать нечего. Он вслепую, не зная объекта, завалил в Краснодаре одного мужика, который впоследствии, как выяснилось, оказался козырным с многочисленной родней и кодлой. Они узнали, кому мешал козырный: придавили хорошенько его перед тем как ликвидировать. Тот выдал им Стрелка. При таких обстоятельствах Стрелку ничего не оставалось, как явиться к ментам с повинной. У нас он тянул свою дюжину лет. Думал, что о его существовании на воле забыли, а оказалось, что помнят.

— Он сам откуда?

— Из Волгограда.

— Его дома прихлопнули?

— В Псебае, там у него родители живут. Пописали его пером здорово и в рот десять стольников засунули.

— К чему такой шик?

— Дали понять, что убивать человека из-за бабок нельзя, можно ими подавиться.

— Он ими и подавился, — не к месту хохотнул Сибиряк. — Ты что, жалеешь его?

— Нет. Киллеров я не очень уважаю, особенно последней волны. Могут любого отправить в деревянный бушлат, не спросив даже фамилии. Получил бабки за свою “работу" — и в отвал.

— Вслепую "работают"? Так они, гады, могут и нас с тобой пустить в расход, когда мы окажемся на свободе, — возмутился Сибиряк.

— Как пить дать, — обрадовал его своим ответом Костыль.

— Мне такая курятина не правится.

— Мне тоже. Я читал во "Всякой всячине" статью, как киллеры замочили Лютнева. Только завалив его в подъезде дома, киллер узнал свою жертву и понял, кого пустил в расход. Если бы он знал, что его объектом будет Листьев, то он бы на мокрое дело не пошел. Киллер сразу понял, что вознаграждение за "работу" обернется ему белыми тапочками. Заказчик убил киллера и его помощника. Чего тогда говорить о каком-то вшивом Стрелке.

— Ну, а ты чего тогда думал о нем? — напомнил Костылю Сибиряк. — Туда ему, шакалу, и дорога, куда его отправили в Псебае.

— Я о нем не сожалею, просто задумался о том, как мало стоит человек и что каждый из нас может оказаться в любое время на месте Стрелка.

— Ну уж тут, у "хозяина", нас никто не посмеет тронуть, — убежденно заверил авторитета Сибиряк.

— Ни ты, ни я не хотим тут оставаться пожизненно, а на воле мы станем обычной дичью.

— Почему они предпочитают работать вслепую?

— Чем меньше киллер знает свою жертву, тем ему легче работается, и тем быстрее он о ней забудет.

— Ничего себе логика. В гробу я ее видел. Правильно братва сделала, что завалила Стрелка, — еще раз повторил Сибиряк.

— Я такого же мнения. Но до твоего прихода я думал не о Стрелке. Стрелок жил в Волгограде, в отпуск поехал в Псебай. Возникает резонный вопрос: кто сообщил кровникам Стрелка, куда он отбыл в отпуск?

— Действительно, вопросик… На него сразу и не ответишь.

— На такой вопрос нам ответа не найти, — недовольно поморщился Костыль.

— Ты думаешь?

— На волю дать сигнал о Стрелке могли как зеки, так и любой мент из администрации. В переговорном пункте висит телефон, пользуйся — не хочу.

— Да и на свиданке с родственниками можно такой сигнал передать, — подсказал Сибиряк.

— Вот именно!

— Искать сигнальщика бесполезно.

— А мы и не будем его искать. Просто ты сейчас убедился, что в своей хате мы не все видим и не все можем контролировать.

— Я к тебе как раз пришел посоветоваться относительно одного сомнительного субъекта, который, как мне кажется, сигналит на нас ментам. Где-то полтора месяца тому назад он прибыл к нам в кичу этапом из “академии".

— Кто такой?

— Я его не знаю. Знаю, что он тяжеловес, но ведет себя как хулиган. Его кликуха Гека.

Услышав кличку зека, Костыль улыбнулся.

— Это человек Жука. Он себя так ведет согласно разработанной нами легенде.

— Ну и как, кто-нибудь клюнул на него?

— Ты будешь вторым, но первый улов оказался для нас нужнее.

— И кто им оказался?

— Окунь!

— Вот уж не думал, что он затачкованный, — с сожалением произнес Сибиряк,

— Я тоже не думал, что он может оказаться паскудой.

Постепенно интерес к беседе у них иссяк, после чего они расстались. Сибиряк ушел к себе, а Костыль, лежа на кровати, вновь погрузился в свои размышления.

 

Глава 17. КОГДА НЕЛЬЗЯ, НО ОЧЕНЬ НУЖНО…

На семьдесят восьмом году жизни, после непродолжительной болезни умер Шумнов Роман Константинович, отец Костыля. С трагическим известием в колонию к Костылю приехал его брат Ермолай. Вместе с ним приехал начальник местного отдела милиции подполковник Снежинский Леонид Андреевич. Они приехали просить начальника колонии Ломоногова, чтобы тот отпустил Костыля на похороны отца.

Ломоногов не имел на это никаких законных оснований, так как Костыль из десяти лет отбыл в колонии всего два года. Сама процедура оформления зека в отпуск, получение санкции прокурора на данное действие требовали хлопот на несколько дней. Отпуск Костылю не был положен и обращаться с ходатайством по этому поводу к вышестоящему начальству было пустой тратой времени. Никто из них не взял бы на себя ответственность отпустить Костыля на похороны, тем более, что речь шла о воре в законе.

Но Ломоногов понимал, что если он не сделает этого, то сильно подорвет к себе уважение Костыля, а возможно получит в его лице опасного противника, такого, каким тот был в первые месяцы своего пребывания в колонии. Если же незаконным путем он все же отпустит Костыля в отпуск, то сильно рискует своим служебным положением и дальнейшим продвижением по службе.

Снежинский приехал к Ломоногову со своей протекцией за Костыля, гарантируя отсутствие для Начальника колонии какого-либо риска за допущенное им злоупотребление служебным положением. После того, как Снежинский "уломал" Ломоногова, последний пригласил к себе в кабинет Костыля;

— По поводу смерти твоего отца, Григорий Романович, я тебе сочувствую и соболезную. Без моего пояснения ты отлично знаешь и понимаешь, что я не имею права отпускать тебя на похороны. Но Леонид Андреевич и твой старший брат ручаются, что если я тебя отпущу, то никаких эксцессов и противоправных действий ты не допустишь.

— Леонид Андреевич хорошо меня знает, потому и ручается.

— А ты даешь такое обещание?

— Я своих поручителей никогда не подвожу. И то, что вы собираетесь мне поверить, я тоже постараюсь не забыть.

Костыль побывал на похоронах своего отца без конвоя и видимого сопровождения оперативных работников, хотя двое из них в гражданской одежде там присутствовали, Одним из них был начальник уголовного розыска майор Павловский, чье присутствие на похоронах было вызвано не праздным любопытством, а служебной необходимостью. Костыль являлся признанным авторитетом преступного мира и выразить ему соболезнование съехалось немало козырных воров, в том числе Лавр и Леван. Павловскому и его сотруднику оставалось только все видеть и запоминать.

Возвратившись в колонию после похорон отца, Костыль стал более доступным в общении с Ломоноговым. Меньше шел на обострение, что немедленно сказалось на дисциплине в колонии. В ней стало меньше "шалостей", совершаемых зеками, да и Ломоногову стало лете договариваться с Костылем по поводу того или иного инцидента, которые в колонии не являются редкостью.

Безусловно, зеки не прекратили своих противоправных действий, но они как основная масса айсберга, словно ушли под воду, стали невидимыми. Преступлений в колонии совершалось меньше, хотя от этого они не перестали быть опасными и вредными.

Ломоногов перестал быть для Костыля врагом. Но он не стал для него и другом. Просто Костыль счел возможным признать необходимость наличия в колонии хозяина в лице Ломоногова. Ом понял, что если сделать в киче байрам, устроить беспорядки и массовое неповиновение, добиваясь замены неугодного хозяина, то вместо вдумчивого, честного и сердечного Ломоногова его начальство может прислать к ним начальником колонии какого-нибудь самодура, который не только зекам, но и служащим учреждения сделает невыносимой жизнь. А она и так сейчас их не радовала.

Постепенно Ломоносов смог восстановить в колонии тот порядок и дисциплину, который был в ней до прихода "авторитета на положении" Шумилина Григория Романовича.

Ну, а о том, чтобы зеки вообще перестали совершать преступления, Ломоногов даже не мечтал, ибо такое желание было неосуществимо. Он был доволен, что наконец-то вновь восстановилось равновесие сил, которое Костыль уже не пытался нарушить.