Перед концом рабочего дня в кабинет к Бурлакову зашел начальник ОУР Дормидонтов.
— Евгений Юрьевич, что будем делать с Рокмашенченко? — без всякого вступления спросил он.
— А в чем проблема?
— Понимаешь, мы сделали запрос в ЗАГС по месту рождения Рокмашенченко, данные брали на него из паспортного стола, а бюро ЗАГСа нам ответило, что Рокмашенченко у них в списках родившихся и получивших свидетельство о рождении не значится. По месту убытия в прибывших не значится. Формы № 1 у нас на него нет. По ряду подобных несуразиц можно допустить, что он не тот человек, за которого себя выдает.
Бурлаков слушал Дормидонтова, сидя за столом, задумчиво потирая пальцами виски.
— Личность Рокмашенченко очень загадочная и представляет для нас в любом случае оперативный интерес. Но как его найти — надо подумать, — не спеша произнес Бурлаков. — По паспортному столу известно, где он получил паспорт? — после паузы поинтересовался он у Дормидонтова.
— Безусловно! — спокойно подтвердил тот.
— Туда надо немедленно командировать оперативника, чтобы он там взял на Рокмашенченко форму № 1.
— Уже послал! — сообщил Дормидонтов.
— Тогда какого черта ты выслушиваешь мою болтовню? — огрызнулся Бурлаков.
— Я слушаю не болтовню, а логический ход мысли товарища по работе в надежде получить для себя что-то полезное. Для сведения: форму № 1 по запросам не высылают. С нее можно только снять копию, а фотографию перефотографировать, — пояснил Дормидонтов.
— Твои новости дают пищу для фантазии и предположений, а мне бы хотелось услышать от тебя более приятное известие с реальными, положительными результатами, — разочарованно заметил Бурлаков, устало откинувшись на спинку стула.
— Неужели у нас нет положительных результатов по делу? — обиженно пробурчал Дормидонтов.
— Ну почему, они, к счастью, есть, но преступники пока гуляют на свободе, играют с нами в прятки, а не сидят в изоляторе временного содержания, и пока они не окажутся там, мы не можем оценить свою работу положительно. До тех пор твоих новостей и моих доказательств по делу будет недостаточно.
Видя, как посуровело лицо товарища, Бурлаков подошел к нему и положил руку на его плечо.
— Чего голову повесил? Наши дела не так уж и безнадежны. Если ты меня не смог обрадовать твоими новостями, то придется мне поделиться с тобой своими.
— Какие могут быть у тебя новости? Я их все знаю наизусть, — проворчал Дормидонтов, подойдя к окну.
— Если ты смеешь так рассуждать, то глубоко ошибаешься и меня, как следователя, очень обижаешь. Но я тебе твою бестактность прощаю по молодости лет…
Они были ровесниками и, часто встречаясь не только в рабочее время, отпускали в адрес друг друга безобидные колкости и шутки, которые нисколько не вредили их дружбе.
— …Кроме двух моих новостей, ты не знаешь результатов пяти назначенных мною и уже проведенных судебных экспертиз, а поэтому кончай торчать у окна, усаживайся поудобней и навостряй свои локаторы в мою сторону.
Дормидонтов сел в кресло и заинтересованно приготовился слушать информацию, зная давно, что его друг — большой мастер на разного рода сюрпризы.
— Первая моя новость такова, — начал Бурлаков, — По отдельному моему поручению в доме Гребешкова-старшего был произведен повторный тщательный обыск, в результате под печкой обнаружено 40000 рублей, пистолет марки ТТ и драгоценности.
— Вот это новость! — воскликнул Дормидонтов. — Откуда у него пистолет и почему деньги хранил не в сберкассе, а под печкой?
Насчет пистолета я тебе ничего не скажу, а насчет денег… Ты смотришь со своей колокольни. Если деньги заработаны честным трудом, то их, безусловно, надо хранить там, где ты сказал. А если они «грязные», не отмытые? Тогда владелец их начинает поступать вразрез твоей логике. Например, так, как поступил Гребешков.
— Вот бы мне такую кучу бабок на мелкие расходы, — пошутил Дормидонтов, обдумывая известие.
— Мы можем эти деньги взять, но только вместе с материалами уголовного дела, — серьезно предложил Бурлаков.
— Не нужны мне чужие деньги. Мне хватит своей зарплаты, — обеспокоенно заметил Дормидонтов, настороженно посмотрев на Бурлакова, уже догадываясь о его будущих планах. И не ошибся.
— Теперь я окончательно убедился в том, что обнаруженные у Гребешкова деньги, ценности и пистолет привезены им к новому месту жительства от нас. Но, что удивительно, в нашей области хищений в особо крупных размерах, совершенных неизвестными лицами, нет. Напрашивается вопрос: откуда они у Гребешкова и кто был до него их владельцем?
— Дорогой мой Бурлак, скажи, пожалуйста, какое отношение имеет убийство семьи Гребешкова к убийству рыбаков? Нами точно установлено, что в день преступления Гребешков-старший находился по месту своего нового жительства, и значит к убийству не причастен…
— А если убийство и там и тут совершено одними и теми же лицами? — перебив Дормидонтова, подал свою мысль Бурлаков.
— Ну, если так… Тогда надо оба уголовных дела объединять в одно, чтобы вместо двух нераскрытых убийств на нас повисло сразу четыре, — язвительно заметил Дормидонтов.
— Пока у нас нет веских оснований для принятия такого решения, но ты поразмысли и, возможно, совсем в недалеком будущем сам будешь меня просить, чтобы я поступил так, — улыбнувшись, смиренно произнес Бурлаков.
— Вряд ли ты от меня дождешься понимания своей теории, — скептически заметил Дормидонтов.
— Нами была рождена на голом месте версия, что у Гребешкова-старшего есть крупная сумма денег. Она нашла практическое подтверждение в полученном материале. Возможно, Гребешков убит из-за денег, — продолжал развивать свою мысль Бурлаков.
— Пускай будет так, но мы давно пришли к единому мнению, что Лебедев и Пучинов убиты не из-за денег. С этим-то ты согласен? — выставил свой козырь Дормидонтов.
— До вчерашнего дня и я был такого мнения, но материалы отдельного поручения заставили меня пересмотреть свои первоначальные выводы. Не допустили ли мы ошибку, думая так?
В таких беседах, доходивших порой до спора, они оба нуждались, так как из обоюдных, порой кажущихся фантастическими предположений, у них в конце концов рождалось то единственно рациональное, которое они потом вместе претворяли в жизнь, добиваясь в работе хороших показателей.
Поэтому они никогда не обижались друг на друга, если по одному и тому же вопросу расходились во мнении. Главное было то, что спорный вопрос они рассматривали в разных плоскостях, уже будучи подготовленными к возможным неожиданностям.
— Может быть, на сегодня хватит спорить? — посмотрев на наручные часы, миролюбиво предложил Дормидонтов. — Я ведь пришел к тебе играть в шахматы, а не спорить.
— Если мы сегодня не договорим, то игра в шахматы у нас не получится, — агрессивно возразил Бурлаков.
— Тебе не надоело? Хочешь продолжать ломать пики? — удивился Дормидонтов.
— Я такой! — улыбнулся наконец Бурлаков.
— Тем хуже для тебя. Больше ты меня не заманишь играть в шахматы. Чтобы не прослыть за труса, я продолжу с тобой «сражение». Ответь мне на такой глупый вопрос: как ты думаешь доказать, что Лебедев и Пучинов убиты из-за денег?
— Произведу дома у потерпевших обыск, — как давно решенное, объявил Бурлаков.
— С тобой не соскучишься! Произведя у них обыск, ты можешь нажить себе кучу неприятностей. Не исключено, что жены убитых начнут на тебя жаловаться во все инстанции, ссылаясь на то, что мы не ищем убийц, а подозреваем, оскорбляем, позорим честных людей и так далее в том же духе, — предостерег его Дормидонтов.
— Думаешь, я не понимаю, какие неприятные последствия могут меня ожидать? Но, не проведя данных следственных действий, я не смогу ответить на ряд вопросов. А то, что следователи по уголовным делам постоянно вынуждены писать объяснения — не новость и нам не привыкать.
— Я тебя все равно не пожалею, а поэтому не надо плакать в платочек. Ты мне лучше скажи, какие еще тебе надо решать вопросы, кроме тех, о которых мы только что говорили? — полюбопытствовал Дормидонтов.
— Чьим обрезом был убит Лебедев? Своим или принесенным убийцей? Имеются ли дома у Лебедева боеприпасы к данному оружию?
— Какое значение это имеет? — продолжал допытываться Дормидонтов, увлекаясь версией Бурлакова.
— Ты меня обижаешь своей темнотой. Вопрос квалификации, полнота следствия — разве это не входит в наши обязанности? — Проведенная физико-техническая экспертиза установила, что на чехле сидения мотоцикла Лебедева имеются следы металла, между прочим, однородного металлу обреза, — ошарашил Бурлаков Дормидонтова своим сообщением.
— Вот, оказывается, в какие дебри ты забрался! — восхищенно протянул Дормидонтов. — Тогда прокурор должен дать тебе санкцию на проведение обыска у потерпевших.
Задумавшись на некоторое время, Дормидонтов вспомнил и поставил перед Бурлаковым давно интересовавший его вопрос:
— Если допустить, что убийца Гребешковых из нашего района, то как он смог на них выйти, не зная домашнего адреса?
— Ответ на такой вопрос будет моей второй новостью.
— И ты до сих пор молчал? — обиделся Дормидонтов.
— Александр Ингатьевич, давай поиграем в шахматы, а эту новость я тебе сообщу завтра, — подразнил его Бурлаков.
— Ты дурака не валяй, а то ведь эту новость я из тебя вытрясу, — пригрозил Дормидонтов.
— Зная, что твой ОУР всегда загружен, я был вынужден сам заняться проверкой своей версии. Меня интересовал канал связи Гребешкова-старшего с Гребешковым-младшим. Я установил почтальона на участке, где жил Гребешков-младший. Сам понимаешь, на это много труда не надо. Им оказалась некая Жане Ангелина Власовна. Она показала, что где-то в начале октября, обрати внимание на месяц, то есть сразу после убийства рыбаков, к ней обратился интеллигентного вида «дядечка» лет шестидесяти, а может быть и больше, который спросил у нее адрес Гребешкова-старшего.
— Он, конечно, объяснил, для чего ему понадобился адрес?
— А как же, хотел вернуть долг в триста рублей.
— Чего же не отдал деньги сыну?
— Почтальону он объяснил это тем, что сумма большая для него, пенсионера, а Гребешкова-младшего он не знает, поэтому не доверяет ему. И вообще, желает вернуть деньги непосредственно тому человеку, у которого их брал.
— Довольно тонкий подход и, главное, его доводы убедительны. Выходит, она сообщила злоумышленнику адрес Гребешкова-старшего?
— Вот именно!
— Интересно, как почтальон узнал место жительства Гребешкова-старшего, если они переписывались с сыном «до востребования».
— И на этот вопрос у меня есть ответ. Ты, наверное, забыл о матери Гребешкова-младшего, которая по своим материнским соображениям нарушила запрет мужа и прислала поздравительную открытку сыну с днем рождения без обратного адреса. Но она упустила, что на открытке ставится штамп отделения связи отправителя.
— Ты хочешь сказать, что почтальон запомнила эти данные и сказала неизвестному «дядечке»? — с сомнением в голосе обронил Дормидонтов.
— Именно так, а остальное в наше время для думающего человека не розыск, а спокойная прогулка по рельсам.
— Но как удалось почтальону из тысячи доставляемых писем и открыток запомнить адрес Гребешкова?
— Все объясняется очень просто: Ангелина Власовна обслуживает свой участок девять лет, знает всех своих получателей по имени и фамилии. Ей не надо запоминать информацию о жителях своего участка, эта информация постепенно сама отложилась у нее в голове, а поэтому отдельные изменения в перемене места жительства даже родственников своих адресатов у нее легко укладываются в памяти.
— Удивительно! Теперь мне понятно: Ангелина Власовна, благодаря своему профессиональному опыту и любопытству, оказала нам медвежью услугу, — обхватив голову руками, страдальчески резюмировал Дормидонтов. — Ты не сказал ей, что она, помогла «дядечке» убить сразу двоих?
— Если раскрутим дело до суда, то она там сама поймет что почем, зачем преждевременно волновать человека? Я тебе еще не все сказал… Гребешков-младший подтвердил получение от матери поздравительной открытки, но она у него, к сожалению, не сохранилась.
— Комментарии тут излишни, — с недовольством в голосе заметил Дормидонтов. — Но, как говорится, нет худа без добра. Если у Ангелины Власовны такая умная голова, то она должна запомнить «дядечку» и опознать.
— Запомнила и согласна опознать, — успокоил его Бурлаков.
Взяв пухлое уголовное дело, Дормидонтов медленно стал его перелистывать. Его взгляд остановился на материале со штампом знакомого ему учреждения.
— Что за экспертиза?
— Судебно-биологическая! — устало ответил Бурлаков. — Так сказать, понемногу готовлюсь к встрече с убийцами.
— Не возражаешь, если я посмотрю, как ты намерен с ними встретиться?
— Разве у следователя могут быть секреты по нераскрытому уголовному делу от начальника уголовного розыска? Только прошу тебя, читай вслух, думаю, повторение мне не помешает.
Дормидонтов, опустив описательную часть экспертизы, сразу стал читать: «В ы в о д ы:
1. Три волоса, изъятые из пальцев левой руки Пучинова Олега Семеновича, являются волосами с головы одного и того же человека.
Один волос коричневого цвета длиной 5,7 см, второй волос коричневого цвета длиной 6 см, третий волос коричневого цвета длиной 3,9 см, все они относятся к группе А (II).
Эти три волоса не принадлежат трупу Пучинова О. С.
По выявленным клеткам, указанным в описательной части заключения, волосы принадлежат мужчине.
Эксперт…» — подпись неразборчива.
— Молодец, читать умеешь, — пошутил Бурлаков.
Отложив уголовное дело в сторону, Дормидонтов долгим взглядом посмотрел на друга и как будто впервые увидел у него под глазами целую сеть мелких морщин и три морщины, проходящие почти на всю ширину лба. Он подумал: «Совсем не бережет себя. Да и другим с ним не легко работается, но зато интересно».
Однако вслух сказал совсем другие слова, потому что отлично знал, что Бурлаков в жалости не нуждается.
— Если бы я был преступником и расследование моего дела поручили бы тебе, то я сделал бы тебе отвод. Объявил голодовку, оговорил тебя даже в неземных грехах, но отвода твоего непременно бы добился.
— У моего шефа ты этого бы не добился, все твои доводы он признал бы неосновательными. Но, как я понял, таким выступлением ты иносказательно соизволил отозваться о моих профессиональных качествах. Спасибо. Интересно, что тебя так разжалобило, неужели мой неспортивный вид? Если так, то ты будешь третьим после жены и тещи, кто проявил наблюдательность в этом плане… А вообще, Игнатьевич, я тебе скажу так: в каждой спортивной схватке спортсмен теряет в весе. Наша схватка с убийцами затянулась, и чтобы дальше не терять в весе, нам надо как можно быстрее поймать этих волков.
Ты как всегда прав, давай будем отваливать домой. Думаю, для игры в шахматы у нас уже нет сил, — предположил Дормидонтов.
— Какие там шахматы? Голова не хочет работать. Спроси меня, сколько будет дважды два, и то не скажу.