Клавдия Борисовна Долгошеева жила на хуторе одна в своем добротном кирпичном доме из четырех комнат.

Ее муж, много лет болевший от открытой раны в ноге, полученной на фронте, умер пять лет тому назад. Сын Александр работал шофером на хлебокомбинате и жил в райцентре со своей семьей в ведомственной квартире. Дочь Валентина была замужем и жила на хуторе со своей семьей в собственном доме.

Клавдия Борисовна могла бы перейти жить к дочери или уехать к сыну, но, будучи еще физически здоровой женщиной, только год тому назад ушедшей на пенсию, не хотела расставаться со своим хозяйством и со своей самостоятельностью.

Часто посещая сына и дочь, она отдыхала с внуками и внучками. Ей нравились шум и возня, которые они создавали в доме, постоянно выясняя отношения между собой.

Вот и сегодня Клавдия Борисовна побывала в гостях у Валентины, отвела душу в общении с внуками Петром и Егором, возвратившись домой, управилась по хозяйству и, сев на диван, задумалась, отдыхая от дневных хлопот.

Охватившие ее тишина и полумрак, угнетающе действовали на настроение, ужинать не хотелось, работа по дому переделана, спать ложиться вроде бы еще рановато. Избыток свободного времени настраивал на размышления.

На прожитую жизнь ей обижаться не приходилось. Был муж, есть дети, внуки, живет не хуже других, но бороться вечерами с одиночеством не стало хватать сил. Она еще не свыклась с мыслью, что постарела и уже бабушка.

«Черт возьми, в пятьдесят шесть лет считать себя старой женщиной? Вроде еще рановато. Я с этим не согласна», — думала она, сопротивляясь и не соглашаясь с реальностью.

Ее поколение женщин было обворовано во внимании и ласках мужчин, так как многие из них погибли на фронтах прошедшей войны. Некоторые из тех мужчин, которым посчастливилось вернуться домой с победой, как начали отмечать в пьянстве свое возвращение, так до старости и не остановились, пропив свою совесть и уважение односельчан.

Клавдия Борисовна была из себя видной женщиной: высокой и стройной, правда, с годами ее стройность была заретуширована полнотой; большие голубые глаза, окруженные тонкой сеткой углубляющихся морщин, открыто и доверчиво смотрели на окружающий мир, черные волосы, лежащие пышной короной и лишь начинающие покрываться серебром, украшали ее гордо поставленную голову; высокая грудь… Все это привлекало к ней мужчин не только ее возраста, но даже моложе.

Будучи женщиной строгих правил, думая о чести своих детей и не желая слышать о себе худую молву, так быстро распространяющуюся по хутору, она не допускала случайных связей с мужчинами, от которых умела отгораживаться с помощью своего острого языка, отпускавшего в адрес особенно навязчивых мужчин шутки и оскорбительные остроты.

В прошлом году, отдыхая в Саках в санатории имени Бурденко, она познакомилась с интересным мужчиной, который просил называть его по отчеству — Тарасович. С ним ей было приятно проводить свободное время, и она не успела заметить, как пролетел месяц отдыха.

Из бесед с Тарасовичем она узнала, что он холост, очень одинок, не имеет родни, которая у него погибла в годы войны.

Если она, имея детей и внуков, порой чувствовала одиночество, то как должно быть одиноко и тяжело Тарасовичу, у которого вообще не было никого? Расставаясь с ним, она искренне, не чувствуя никаких обязательств, пригласила его приехать к себе в гости отдохнуть, дала ему свой домашний адрес.

Она уже почти забыла о встрече с Тарасовичем, как неожиданно встретила его в магазине на своем хуторе. Оказывается, он приехал к ней, но остановился на частной квартире, где проживает уже более недели.

Тарасович объяснил, что приехал к ней не просто в гости, а с серьезным намерением жениться, но не хочет навязывать своего решения, а дает время Клавдии Борисовне на обдумывание его предложения. Не желая лишних кривотолков по поводу их отношений, если женитьба не состоится, Тарасович не остановился жить у нее.

Такая его тактичность очень тронула и подкупила Клавдию Борисовну. Чем больше они общались между собой, тем больше она укреплялась в своем первоначальном мнении, в порядочности и чуткости Тарасовича.

Завтра он должен был прийти к ней для решающей беседы. Взволнованная предстоящей встречей и необходимостью принятия окончательного решения, Клавдия Борисовна волновалась, так и не зная, как поступить.

По этой причине она не стала смотреть телевизор и рано легла спать, но сон не шел к ней. Ей вспомнился законный муж, с которым она делила и радости, и горе, за которым и сейчас бы пошла не раздумывая на край света… Но жизнь неумолимо течет, как вода в реке, а поэтому приходится подчиняться ее законам…

По привычке Клавдия Борисовна встала утром с зарей, выпустила из сарая кур и гусей, дала им корм. Поднявшись по ступенькам на веранду, она остановилась и посмотрела вдаль, невольно залюбовавшись красотой родной кубанской природы.

Еще не успевший подняться красный диск солнца рвал последние путы, соединяющие его с земным горизонтом, и окрашивал его в багряный цвет…

За огородом Клавдии Борисовны, упирающимся в берег, начинался пруд, чаша которого была обрамлена камышом.

По зеркальной поверхности пруда на лодке плыл одинокий рыбак. Не желая нарушать первозданной тишины, он медленно и осторожно погружал весла в тело воды.

Напуганная рыбаком цапля, молча поднявшись из гнезда, свитого из стеблей камыша, пересекла гладь пруда и тяжело опустилась в камыш на противоположном берегу, отвлекая на себя человека от своего гнезда.

Рыбак, не реагируя на уловку цапли, так же спокойно продолжал движение по одному, только ему известному маршруту.

Цапля, убедившись в том, что опасность миновала, вновь вернулась к своему гнезду.

«Какая красота! Я ее вижу каждый день и не могу к ней привыкнуть», — блаженно и покойно подумала женщина.

Незаметно подошедший к крыльцу петух, нарушая тишину, неожиданно для Клавдии Борисовны громко закукарекал.

— Черт горластый, как меня напугал! — вздрогнув, недовольно пробурчала она в адрес петуха, прервавшего ее любование природой…

В девять часов к ней пришел Рыба. Если бы он знал заранее о встрече с Гребешковым и последующей неизбежной смене места жительства, то постарался бы поддерживать с Долгошеевой дружеские отношения и переписку с момента их знакомства.

Теперь ему сложнее было входить в доверие к будущей жене, но такая проблема не могла поставить его в тупик. Не зря же он получил кличку Рыба, чтобы из такого не очень запутанного лабиринта не найти выхода.

— Тарасович, может быть позавтракаем? — проявляя к нему внимание, предложила Долгошеева.

— Не откажусь.

Когда сервировка стола была закончена, Рыба достал из своего портфеля бутылку армянского коньяка, на этикетке которого были изображены снежные вершины гор с бегущим по ним снежным барсом.

— Какая красивая этикетка, — беря в руку бутылку и рассматривая ее, наивно произнесла Долгошеева.

— Содержимое бутылки должно быть намного красивее, — заметил Рыба, любуясь нравившейся ему женщиной, а потом добавил: — Ради нашей сегодняшней встречи старался найти.

— Чем же наша встреча знаменательна, Тарасович? — озорно блеснув голубыми глазами, спросила Клавдия Борисовна.

Она не знала Рыбы, если таким вопросом попыталась поставить его в тупик.

— Ты знаешь цель моего появления в хуторе и от тебя сегодня зависит, станет этот день для нас обоих знаменательным или нет, — с тонким намеком и наигранным волнением сказал он.

Каждый раз, когда Долгошеева называла его «Тарасович», у него портилось настроение.

Сменив один фиктивный документ на другой, он по необдуманности в последнем своем паспорте написал отчество не Тарасович, а Астафьевич. Если бы он не приехал жить к Долгошеевой, а в другое место, то это не имело бы существенного значения. Теперь же он мучился над проблемой, как Долгошеевой объяснить свое перевоплощение.

После обильного завтрака, подогретого коньяком, разговор у них стал более оживленным.

«Сейчас самое время приступить к промыванию ее мозгов», — подумал Рыба.

Он достал из внутреннего кармана пиджака свой паспорт и отдал его Долгошеевой со словами:

— Мне не нравится ни мое имя, ни мое отчество, а поэтому я при знакомствах обычно называю себя «Тарасовичем» и к такому отчеству привык. Так что ты, называя меня Тарасовичем, знай, что фактически я Астафьевич, — стараясь выглядеть как можно естественнее, он внимательно смотрел на Долгошееву, стараясь не упустить ее реакции на свои слова.

Если бы реакция Долгошеевой была отрицательной и вызвала у нее подозрение, то сразу рушилось бы здание так тщательно подготовленной легенды, дающей ему возможность глубоко и надежно законспирироваться.

Долгошеева слышала о такой причуде у людей, когда они меняют фамилии и имена на другие, но такой человек ей в жизни встретился впервые.

Открыв паспорт Рыбы, она прочитала вслух:

— Гайворонский Евлампий Астафьевич… Имя у тебя действительно какое-то старомодное, а отчество вполне нормальное. Я не пойму, чем отчество «Тарасович» лучше отчества «Астафьевич»?

«Пой, Клавочка, пой, побудем немного в дураках», — подумал Рыба, смиренно, соглашаясь с ее замечанием, радуясь в душе, что неприятности по случаю перерождения из Рокмашенченко в Гайворонского, кажется, остались позади.

— С сегодняшнего дня я буду звать тебя Астафьевичем, и чтобы ты больше со своим «Тарасовичем» ни с кем из моих сельчан не чудил, — решительно потребовала она.

— Я постараюсь, — смиренно согласился Рыба, — но мне надо время, чтобы я успел перестроиться.

— Теперь, Астафьевич, скажи не кривя душой, — возвращая Рыбе паспорт, спросила Долгошеева, — что тебя привело ко мне? Охота попутешествовать или твердое желание создать крепкую семью?

Она преодолела свое смущение и решительно отбросила в сторону всякую дипломатию.

— Мои намерения в отношении тебя очень серьезные, — твердо ответил Рыба. — Когда мы в прошлом году познакомились, уже тогда ты мне очень понравилась, во почему я взял у тебя твой домашний адрес.

— А свой дать мне не удосужился! — с обидой в голосе заметила она.

— Так ты его у меня и не спрашивала!

— Ни письма, ни открытки не написал за целый год, а потом взял и как снег на голову свалился, — продолжала она высказывать ему свою обиду.

— Я не хотел бы оправдываться, твои замечания справедливы, но все же хочу пояснить. Я так запрятал листок с твоим домашним адресом, что, приехав домой, долго не мог его найти, а найдя, взял вот и приехал. А теперь что хочешь, то и делай со мной, — смиренно произнес он.

Ответ Рыбы до некоторой степени удовлетворил затронутое самолюбие Долгошеевой.

— Препятствий для нашего брака нет. Но прежде чем переносить свои вещи ко мне, пойми одно: я против необдуманного вступления в брак и такого же быстрого развода. Я здесь родилась, крестилась и отсюда до самой смерти никуда не уеду, здесь мои корни. Если тебя устраивают мои условия, можешь перебираться ко мне, если нет, то извини, разговор у нас с тобой не получился. Мне дурная слава не нужна.

— Твои условия меня устраивают, я готов в любое время наши отношения оформить в законный брак, — заверил ее Рыба.

Ближайшая цель Рыбы была достигнута: он обзавелся надежной крышей вдалеке от районного центра.

— С регистрацией наших отношений спешить не будем, поживем так, а там видно будет, — погрустнев, вспомнив так рано ушедшего из жизни мужа, предложила Долгошеева.

Он молча налил Долгошеевой и себе коньяка, коснувшись ее рюмки своей, выпил и стал не спеша закусывать. Решив поднять себе цену, он сказал:

— Я получаю офицерскую пенсию, есть немного накоплений, а поэтому в нахлебниках у тебя не буду.

— Я задумалась совсем о другом, — поморщившись, заметила она. — Прошлое еще дает о себе знать. Его сразу из головы и из сердца не выкинешь. Да и в тебе я пока не очень уверена.

— Ты что-нибудь имеешь против меня? — настороженно спросил он.

— Что я могу иметь против тебя, если мы с тобой знакомы меньше двух месяцев, и то ты успел меня обмануть… — Увидев направленный на нее удивленный взгляд Рыбы, она пояснила: — Неправильно назвал мне свое отчество. Я у тебя сейчас вся на виду, тогда как твоя душа для меня потемки…

— Прямо-таки и потемки, — обиженно заметил он, всем своим видом показывая, что больше не хочет на данную тему вести разговор.

— Вот почему мне как-то страшно второй раз выходить замуж, — не вступая с ним в спор, закончила она свою мысль.

«Клавочка, милая, если бы ты знала, сколько раз я женился, подженивался или просто проводил время со случайными женщинами, то ты меня не только в дом, но и на порог своего дома вряд ли пустила», — подумал он ехидно, слегка жалея эту доверчивую женщину.

Поняв настроение Долгошеевой, он решил немного подыграть ей:

— Знаешь, Клава, как я устал мотаться по земле? Еще больше мне надоело одиночество. Так и зверем недолго стать, разучишься говорить. Хочется пожить семьей, почувствовать, что ты не одинок, кому-то нужен и кто-то тебе нужен, — с тоской в голосе произнес он, искоса посматривая на Долгошееву, удовлетворенно отмечая, что его слова падают в благодатную почву.

Слушая Рыбу, Долгошеева думала:

«Ему в жизни пришлось испытать много горя, лишился всей родни. Такой здоровый и видный мужчина, все в жизни смог одолеть, но, как и я, не может жить в одиночестве».

Обговорив все и исчерпав темы для разговора, хозяйка, посмотрев на часы, собралась выйти во двор, чтобы покормить птицу. Оставлять Рыбу одного за столом или заставлять его с первого дня заниматься будничными заботами по хозяйству ей показалось неудобным, а поэтому она предложила:

— Астафьевич, может быть немного отдохнешь? А я пойду управлюсь по хозяйству.

Рыба не устал физически, но морально он действительно нуждался в отдыхе. Ему надо было адаптироваться в доме сожительницы, обдумать свое будущее поведение как с ней, так и с ее многочисленной родней, вспомнить и переварить состоявшийся разговор, для чего требовалось время и покой, а поэтому он с благодарностью согласился.

Ложась на диван-кровать, он подумал: «Интересно, как сложится теперь моя жизнь? Как долго я здесь продержусь?..»