Мира Яковлевна Хмара была перед войной избалованной родителями самовлюбленной, красивой девушкой, проживающей во Львове в изысканной и богато меблированной квартире.

Ее родители были профессиональными артистами, мало уделявшими внимания воспитанию своего единственного ребенка, часто выезжавшими на гастроли с труппой театра во многие регионы страны. Воспитанием Миры в основном занималась улица с ее остатками буржуазных взглядов и пережитков.

Война застала родителей девушки на гастролях в городе Горьком, а поэтому все ее ужасы Мира Яковлевна увидела и восприняла самостоятельно, по-своему на них отреагировав.

В первый же день оккупации города гитлеровское командование заклеило старые афиши и объявления своими приказами, за нарушение которых каждому жителю города грозил расстрел.

Хмара несколько раз была очевидцем расправы немцев над лицами, допустившими нарушение ограничений, указанных в приказах. Напротив ее дома был убит парень лишь за то, что патруль задержал его на улице после комендантского часа.

Такой незначительный повод для хладнокровного убийства потряс впечатлительную и безвольную девушку. Она убедилась, что оккупанты не только умеют быстро вывешивать приказы, но так же быстро учиняют расправу над теми, кто не подчинится им.

Когда однажды она случайно увидела, как ее соседка по лестничной клетке укрыла у себя раненого красноармейца, то Хмару охватил животный страх за свою жизнь, так как на основании приказа гитлеровцев реально подвергались опасности не только те лица, которые укрывали у себя коммунистов, красноармейцев и евреев, но и те, кто знал об этом и своевременно не сообщил властям.

Поведение своей соседки она осудила прежде всего за то, что та посмела подвергнуть опасности не только свою, но и чужую жизнь, чего она, безусловно, не могла простить, и тайно донесла на нее в спецкомендатуру. Так началось падение Хмары. Для гитлеровцев такая пустая, но красивая кукла была находкой.

Ее без большого труда и усилий привлекли для тайной работы в гестапо, где она стала платным агентом, получившим кличку «Актриса». За свое предательство она имела постоянный источник безбедного существования, нисколько не думая о судьбах советских патриотов, продаваемых за дешевые подачки.

Только поняв, что война фашистами проиграна, она стала задумываться о возможной ответственности перед Родиной.

Ее надежда уехать на Запад с каким-нибудь офицером не оправдалась, никто не пожелал брать ее с собой, а поэтому она была вынуждена выехать из города, где у нее осталось слишком много врагов, мести которых она боялась.

Благодаря старым связям, она попала сначала в служебную, а потом и в личную зависимость от командира карательного отряда Пуштренко Филиппа Ивановича, чему была очень рада, так как у нее вновь появился хозяин. Ей пришлось меньше работать агентом, да и тело ее стал «эксплуатировать» лишь один человек.

Боясь, что Рыба может ее оставить после того, как она ему надоест, так было с нею уже не раз, она решила попытаться удержать его около себя, родив ему ребенка.

На свою затею она не особенно надеялась, так как, видя Рыбу в «работе», не могла рассчитывать на пробуждение в нем отцовских чувств, но это было единственное, что она могла осуществить в своем положении.

Появление ребенка, как она и предполагала, не вызвало у Рыбы никакого пробуждения чувств.

Но, поразмыслив, Рыба решил ее от себя не отталкивать, а по возможности поддержать.

Появление ребенка ставило Хмару в зависимое от него положение, делало ее послушным орудием в его руках. Он знал, что она не могла его предать, так как сама была по уши испачкана в крови своих проданных гестапо жертв.

Он достал и выправил ей и сыну Николаю, родившемуся в сентябре 1944 года, надежные документы на фамилию Беспаловых, не посчитав нужным даже изменить ей имя и отчество.

Пренебрежительно относившийся к советским деньгам, Рыба вместе с тем не ленился их копить и к 1944 году их у него было целый чемодан. Он был громоздкий и сильно мешал при передислокации, особенно тогда, когда карательному отряду самому пришлось переходить к партизанскому методу ведения борьбы.

Он решил избавиться от двойного балласта — сожительницы с ребенком и чемодана с деньгами, отправив ее с ребенком и деньгами в город Пугачев Саратовской области на постоянное местожительство. Там она должна была купить добротный дом и жить в нем до его приезда.

Мира Яковлевна боялась стычек бендеровцев с чекистами, а поэтому поручением Рыбы и своим предстоящим отъездом была очень довольна, тем более у нее с собой был целый капитал, потерять который она не боялась, так как оберегала его и следила за ним больше, чем за родным сыном.

Рыба, осуществляя такую операцию, преследовал несколько целей. Если ему не удастся со своей бандой прорваться на Запад, то, оставшись в большевистский стране, он далеко от мест своей преступной деятельности будет иметь не только надежную «крышу», но и семью, которая не сможет сказать, что он оставил ее в трудную минуту без материальной поддержки.

Все он правильно рассчитал, но только не учел, что Пугачев — хотя и небольшой, но военный городок, где его могут ожидать разные неприятные встречи с военными.

После своего бегства из западных областей Украины Рыба с Кротом прибыли в Пугачев, где не стали прописываться, а взяв у Беспаловой оставшиеся от покупки дома деньги, уехали дальше на восток искать для своего жительства более глухое место.

Лишь в 1948 году Рыба вызвал к себе Беспалову с сыном. Она, лишенная друзей и знакомых, была вынуждена четыре года скрывать свое прошлое, деля одиночество с сыном.

Как много бессонных ночей ей пришлось провести около его постели тогда, когда он болел гриппом, золотухой или тогда, когда по неизвестным ей причинам у него неожиданно поднималась температура. За жизнь сына она боролась самоотверженно, понимая, что, потеряв его, она останется одна, как прокаженная, в чужом для нее мире.

Ее заботы о сыне не пропали даром: мальчик, преодолев все болезни, поправился, стал ходить. Сколько у нее было радости, когда сын стал говорить и, конечно, первое слово, которое он произнес, было слово «мама».

Взгляды Хмары на жизнь во многом изменились. Она стала вдумчивой, трудолюбивой женщиной, но грязное, преступное прошлое тяжелой колодой давило ее вниз, не давая возможности подняться и начать жить по-новому.

У нее на глазах рос сын. С каждым годом он становился для нее дороже и любимее. Когда Николай закончил семь классов, она отправила его учиться в училище ФЗО, чему Рыба противился, но здесь она впервые проявила настойчивость и твердость характера, и Рыба вынужден был согласиться с ее решением.

Николай рос, ничего не зная о прошлом своих родителей, и, как все дети своего поколения, был патриотически настроен.

Беспалова боялась, что повзрослевшего сына Рыба начнет воспитывать в своем духе, с детства покалечив его душу, а потом и жизнь. Отдав Николая в ФЗО учиться на сталевара, она тем самым лишала Рыбу возможности воздействовать на ребенка.

Видя, что ему не удалось воспитать сына в своем духе, Рыба предложил Беспаловой порвать с сыном всякую связь, незаметно затерявшись от него на одной шестой части суши, тем более, что тот уже стал жить самостоятельно. Но как Рыба ни старался доказать ей правоту своего решения, она порывать с сыном не захотела.

Чтобы обрезать концы, связывающие его с прошлым, Рыба мог Беспалову и сына убить. Однако, понимая, что она его никогда не предаст, а Николай все же его сын, который к тому же был сильно похож на него, Рыба не стал учинять над ними расправы, но прекратил с ней совместное проживание. На Черноморском побережье Кавказа в курортном поселке Рыба купил на ее имя дом, после чего они холодно расстались.

Иногда в летний период Рыба приезжал к Беспаловой отдыхать, хвалил ее за то, что она «насобачилась стричь купоны с отдыхающих».

Живя одна, Беспалова имела много свободного времени для размышлений. С высоты прожитых лет и свершающихся вокруг нее грандиозных событий она давно уже поняла свою ошибку молодости и дала ей критический анализ, но дальше своего умозаключения не пошла.

К себе Беспалова стала относиться безразлично и уже не так дорожила жизнью как в молодости. Она пробуждалась, становилась жизнерадостной и энергичной лишь тогда, когда в гости к ней приезжал отдыхать сын Николай с невесткой и тремя внуками. После их отъезда ей хватало еще на несколько недель приятных воспоминаний, потом настроение вновь портилось и она угасала.

Несмотря на то, что сын и невестка убедительно уговаривали ее переехать к ним в Волгоград на постоянное местожительство, она категорически отказывалась, каждый раз находя в оправдание отказа какой-нибудь убедительный аргумент.

Она согласилась бы пешком идти к сыну, чтобы жить в кругу его семьи, но в Волгограде постоянно бывало множество туристов из разных стран, среди которых могли оказаться те, которых ей в своей жизни видеть противопоказано…

Теперь она разоблачена чекистами и за свою подлость должна понести заслуженную кару.

Будучи допрошена следователем, она, ничего не утаивая, рассказала о своей преступной деятельности. Точно так же беспощадно и подробно рассказала и о преступлениях, совершенных Рыбой, Кротом и другими членами карательного отряда. Когда она в процессе допроса узнала, что Рыба чекистами не задержан, то предложила следователю свои услуги по его поимке.

После допроса Беспалова, к своему удивлению, почувствовала не тяжесть, а облегчение и душевный покой. Она как бы освободилась от груза, который давил ее и угнетал все послевоенные годы, не давая возможности свободно дышать и открыто смотреть людям в глаза.

К изумлению Беспаловой, следователь после допроса отпустил ее домой и согласился принять ее помощь в задержании Рыбы. Договорились, что в ее доме должен дежурить оперативный сотрудник КГБ, указания которого она была обязана беспрекословно выполнять.

Придя домой от следователя, Беспалова прошла к себе в спальню, где, не раздеваясь, устало легла на кровать, даже не разобрав ее.

Она мысленно стала беседовать сама с собой:

«Я такая же свинья, как Рыба, только меньше его размером. Имею ли я право изобличать и содействовать чекистам в задержании Рыбы? — задала она себе трудный вопрос, подумав над которым, ответила: — Имею право и должна, но не буду, так как грязное прошлое вернет меня к прежним кошмарам».

«Только из-за этого ты хочешь уклониться от выполнения своего слова, данного следователю?»

«Да!» — ответила лживая девчонка сороковых годов.

«Нет! — одернула ее зрелая женщина, а потом изобличающе призналась: — Ты не хочешь гласного суда над собой, чтобы у семьи твоего сына мать не была судима за предательство. И хочешь до суда над собой раньше уйти из жизни, насильственным путем прервав ее».

«Да! Да! Да!» — была вынуждена согласиться с ней лживая девчонка, которая еще не решила, как она осуществит самоубийство. Это было для нее не так существенно.

Беспалова решила написать на имя следователя предсмертное письмо, с объяснением мотива своего недостойного поступка, чтобы он не подумал, что она струсила и ушла из жизни, отказавшись бороться со злом. Скорее всего она так поступает ради счастливой жизни других… Дежуривший в доме Беспаловой оперативный сотрудник Винцуковский только в двадцать три часа обнаружил труп Беспаловой, которая повесилась на ручке двери спальни, использовав для петли пояс от своего байкового халата, который лежал на стуле тут же в спальне.

Винцуковский по рации сообщил о случившемся в дежурную часть, откуда быстро прибыла оперативная группа.

Следователь Гончаров, проводивший осмотр места происшествия, под газетой, лежащей на столе в спальне, обнаружил предсмертное письмо Беспаловой, обращенное к нему:

«Товарищ следователь! Если не нравится Вам такое обращение, то гражданин следователь, я уходу из жизни по собственной воле, при здравом рассудке, совершенно трезвая. Трезвая умом как никогда.

Об одном прошу Вас и Ваше начальство, чтобы Вы не сообщали сыну Николаю и членам его семьи, какая я была в прошлом дрянь.

Как Вы понимаете, я сейчас беспокоюсь не о себе. Я не хочу ломать в детях веру в мать, в Родину, перед которой они чисты.

Пускай мой грех не падет на их головы. Они о моем падении не знали, и если Вы меня правильно поймете, то не должны узнать в будущем. В своем падении я никого не виню, кроме себя, а поэтому сама себе вынесла приговор.

У Вас в кабинете я дала правдивые показания, и Вы им должны верить. В них я упустила только одну деталь. У Пуштренко Филиппа Ивановича (Рыбы) была тяжелая спинно-мозговая травма, из-за которой он был некоторое время лежачим больным. Я его возила в Саки, где благодаря грязевым ваннам он восстановил свое здоровье.

Зная свою болезнь и поверив в силу грязевых процедур, Пуштренко ежегодно приезжает в Саки на лечение, а поэтому, вероятнее всего, только там Вы сможете его найти. Но будьте осторожны: он очень решительный и опасный человек.

Я обещала вернуть ему деньги за дом, которые он мне одалживал, поэтому он может за ними ко мне явиться.

Никого не вините в моей смерти. Если человек решился на что-то, то он всегда найдет способ выполнить задуманное.

Я ухожу из жизни, не простившись с детьми, которых люблю больше, чем когда-либо себя. Пускай они меня простят за вынужденные хлопоты, связанные с моими похоронами.

Я решилась на гибель ради любви к живым».

Прочитав письмо Беспаловой, Гончаров задумчиво произнес:

— Жила мерзко, но нашла силы умереть человеком.

Закончив, осмотр места происшествия и выполнив необходимые формальности, Гончаров отпустил понятых, двух пожилых мужчин, соседей Беспаловой, предупредив, чтобы они об увиденном и услышанном никому ничего не говорили.

Уходя, Гончаров предупредил Винцуковского:

— Остаешься теперь один за хозяина в доме. Смотри, второй раз не допусти оплошности. Утром с тобой разберемся.

Винцуковский сделал попытку оправдаться, но Гончаров урезонил его:

— Не оправдывайся, в работе все бывает. Но тебе выводы из допущенной ошибки все же надо сделать, несмотря на то, какое наказание ты за нее понесешь. Беспалова так долго писала свое письмо, а потом повесилась — и все прошло мимо твоего внимания. Нехорошо!

— Виноват, больше таких ошибок не допущу, — не очень бодро отозвался Винцуковский. Не хуже следователя он понимал всю тяжесть допущенной им беспечности, за которую, безусловно, придется нести наказание.