После выходных дней Сима опять осталась в доме одна. То есть дети приходили из школы и уходили — редко кто, кроме Леры, торчал дома просто так. У всех дела. Особенно у младшего, Кирюшки. Этот снует туда-сюда, словно шустрый жучок. Топ-топ-топ — пробежал в свою комнату, что-то схватил и опять — топ-топ-топ — вниз по лестнице.
Сима слегка подтянулась на руках — от долгого лежания у нее заныла спина. Что-то она совсем рассобачилась. Некоторые говорят, что даже при переломах надо понемногу двигаться, так кости быстрее срастаются. А она лежит да философствует. Второй день размышляет о том, насколько она до сего времени толком не знала своих друзей и знакомых.
Одна Вера из всех — на виду. От нее сюрпризов ждать не приходится. Как чукча, что видит, о том и поет. В смысле говорит. И предсказывать можно заранее, как она на Симины действия отзовется.
Та будто почувствовала, что Сима о ней думает, позвонила:
— Ты дома?
— Конечно, нет, — ядовито отозвалась Сима.
— А где? — растерянно удивилась та.
— По саду гуляю! — И чуть ли не крикнула в образовавшуюся тишину: — Да где же мне еще быть, загипсованной?!
— А я думаю, мало ли, может, тебя Володя на руках вынес.
— Он же на работе.
— Так я еду?
— Конечно, езжай! Давно бы уже в дороге была, все с экивоками…
— Какая ты, Назарова, умная, — отчетливо вздохнула в трубку Вера.
Она и в самом деле почти тут же появилась у Симы, видно, звонила ей уже из маршрутки. Вошла в босоножках на каблуках, упруго ступая. Не привычная Вера, а будто совсем другой человек.
Алексей, услышав звонок, открыл ей калитку. Но обрадовался, что теперь мать не будет так внимательна к нему и он сможет потихоньку улизнуть из дома. Потому что она от нечего делать — мысленно он мог позволить себе покритиковать родительницу — пристает к нему с уроками, а когда он сидел над книгами сразу после школы?
Вера вошла в комнату к подруге какая-то взъерошенная, раздраженная и тем опровергающая недавние рассуждения Симы о том, что она предсказуема.
— Надеюсь, мою юбку ты никуда не задевала? Не продала, на кусочки не изрезала? — с порога сварливо поинтересовалась она и взглянула на Симу неприязненно, словно уличила подругу в каких-то кознях против нее. Как если бы намеревалась наконец с ней разобраться.
Серафима удивленно вскинула брови, но ничего не ответила, потому что вопрос был глупый. Спросила только:
— Чего это ты разгуливаешь посреди рабочего дня? Раньше, насколько я знаю, ты никогда не позволяла себе удирать с работы. К тому же Володька еще не пришел, а значит, в холодильнике — шаром покати. Чем, скажи на милость, я буду тебя кормить?
— В крайнем случае, с твоего позволения, сама пойду и в холодильнике пошарю… И не сбивай меня!
— Ах, простите, вы же небось речь заготовили! Давай, валяй!
— Куда ты меня толкаешь, а? — продолжала напирать Вера. — Кого ты из меня лепишь, Пигмалион доморощенный?
— Вообще-то Пигмалион ваял, а не лепил, — все же заметила Сима. Пока еще спокойная.
— Ты хочешь сказать, что во мне не может быть ничего интересного, кроме ног?!
Опять недоуменное молчание.
— А какая у меня душа, сколько извилин в голове, что, никому не интересно?!
— По одежке встречают, по уму провожают, — пожала плечами Сима. — Народный фольклор. Да и природа, как ты считаешь, по какому принципу устроена? Например, ты когда-нибудь задумывалась, почему так красивы бабочки?
Сима напоминала себе особу из анекдота, которая учила сына тому, что происходит между мужчиной и женщиной на примере птичек. Дались ей эти бабочки, что она все примеры берет именно из их жизни?
— Потому, что мало живут. Им побыстрее нужно спариться, а потом окуклиться, если я не забыла биологию… Что ты меня запутываешь своими бабочками. При чем здесь это?
Сима откинула голову немного назад, чтобы как следует оглядеть подругу: что же это ее так разозлило? Злость на саму себя — не могла сообразить того, что ей подсказали? И она изменилась так, что, наверное, знакомые не узнают. К таким ногам ей захотелось приставить что-нибудь соответствующее, но пока не может самой себе ладу дать. То есть она не знает, что делать дальше, и потому злится. Не получается без Симы обойтись.
— А при том, что живут они недолго и потому им некогда философствовать. Тем более что нечем. Главное — да, друг друга заметить и спариться… Теперь мимо тебя, я думаю, мужчины равнодушно не проходят, даже при том, что пока ты — всего лишь полуфабрикат.
— Прекрасно. Теперь ты еще и уверяешь, что у меня ума столько же, сколько у бабочки с ее булавочной головкой!
«Да-а, — подумала Сима. — Кажется, мое участие в судьбе Веры становится похожим на работу режиссера в драмкружке психбольницы! Куда я полезла, а? Надо было и ее к бабушке Серафиме отослать. Но теперь, наверное, уже поздно отрабатывать задний ход?» А вслух она поинтересовалась тем же тоном:
— Анекдот выучила?
— Выучила! — передразнила Вера. — Можно подумать, это стихотворение. Что там учить, одну-две фразы скажешь, и все ржут.
— Так да или нет?
— Ну, слушай! Молодой женщине говорят: «Ты такая милая, такая хорошая, только шепни, и мы исполним любое твое желание!» А она отвечает: «Вообще-то с утра мне хотелось повеситься!»
Серафима прыснула, но взяла себя в руки. Разве так рассказывают анекдоты, с такой вот постной миной?! Но с другой стороны, потому и смешно, что от такого выражения лица ничего смешного не ждешь. Пусть ее рассказывает с любым лицом, главное, что она не безнадежна, как выясняется.
— А ты раньше кому-нибудь рассказывала анекдоты?
— Нет. Я вообще считаю, что рассказывать анекдоты глупо. Значит, у тебя самой никаких интересных мыслей нет, вот ты и заимствуешь у других… И что ты вообще привязалась с этими анекдотами?
— Скоро, кажется, я и сама начну их сочинять. Хочешь, первый? Фея взмахнула волшебной палочкой, и тыква превратилась… в кусок дерьма!
— Серафима! Чего это ты вдруг?
Вера почувствовала, что подруга злится, и сразу отошла на прежние позиции просителя. В самом деле, Сима обязана, что ли, будучи на больничном, подвергать стрессам свою нервную систему?
— Адрес у тебя какой-то странный, — заговорила о другом Вера, — улица Иркутской дивизии… Вот у меня: улица Гимназическая. Просто и со вкусом.
— Улица Тридцатой Иркутской дивизии, — уточнила Сима. — А ты собралась мне письмо написать? Значит, нет? А я-то размечталась!.. Может, расскажешь, почему ты ко мне такая взъерошенная явилась?
— Да потому, что меня стали мужчины задевать!
— В смысле — их личности?
— Нет, в смысле приставания. Один даже пропел: где взяла такие ножки?
— И тебя это раздражает?
— Раздражает! Неужели они такие животные? Ноги-ноги-ноги! Можно подумать, у меня нет глаз, волос, талии, наконец, — какие там еще комплименты говорят женщинам?
Серафима фыркнула:
— Помню, в отрочестве я такую песню слышала: «Не заменит внешность губ неярких нежность, маленького сердца — большую доброту…»
— Почему ты надо мной все время смеешься, а, Назарова? Как будто я дебилка, а ты — интеллектуалка.
— Ну а если бы было наоборот, разве ты бы ко мне с такой просьбой пришла?
Некоторое время они сверлили друг друга взглядами, а потом Сима первой отвела глаза. Она чувствовала себя виноватой. И в самом деле, чего это она с ног начала? Так все дело можно испортить.
— Я думала, ты мне поможешь! — выкрикнула Вера.
— А я что делаю?
— Ты… Черт знает, что ты делаешь!
— Если ты ссылалась на пьесу Бернарда Шоу, могу напомнить: Генри Хиггинс первым делом учил Элизу Дулитл правильно говорить, я этого делать не стала, у тебя и без моего участия так хорошо подвешен язык, что ты все время с его помощью нападаешь на свою бедную учительницу.
— Бедная, как же!
— Итак, возможно, ты и сама не заметила, как сказала комплимент моему недавно разработанному методу превращения незаметных дурнушек… нет, нельзя сказать, что ты дурнушка, но то, что незаметная, однозначно. Так вот, это значит, что я пошла по верному пути, только не стала вначале промывать тебе мозги, и это было ошибкой.
— Ты говоришь так, будто я неодушевленная марионетка…
— Ладно, кончай ерунду пороть, Корецкая! У тебя было время сделать все это самой — целых тридцать пять лет, и как ты ими распорядилась?
— У меня было два романа с мужчинами, — гордо сказала Вера.
Серафима так и покатилась со смеху. Правда, смеялась недолго, заметив, как исказилось лицо подруги.
— Прости, я жестокая дура, — сказала она, касаясь плеча насупившейся Веры. — Но если ты по-прежнему будешь мне доверять, у тебя в активе будет не два романа, а целых двадцать два!
— Разве дело в количестве?
— Конечно же, нет, — ответила Сима, задумавшись, и попросила: — Подойди ко мне поближе, я прикину, что делать с твоими волосами.
Волосы оказались густые, но при этом какие-то невидные, пепельно-русые, и будто неживые.
Почему в самом деле Сима никогда особенно не приглядывалась к внешности Веры? Не до того было? Сама она жила постоянно на высоких скоростях, с работы мчалась домой, по-быстрому забрасывала еду в голодные рты своих детей и мужей, вихрем пролетала по дому с мокрой тряпкой в руках. Это если прекрасные детишки не выполняли ее заданий по уборке дома. Телевизор смотреть она не любила, отметив как-то, что таким образом время проходит еще быстрее, чем хотелось бы. Разве что совсем уж в плохую погоду. А в хорошую — устраивала выходы в город. И они обязательно что-нибудь покупали. Если был «денежный» период, то не слишком экономя, а если «экономный», то какую-нибудь мелочь вроде леденцов, семечек или сладкой ваты, хотя Сима была уверена, что детям сладкое вовсе не полезно, как, очевидно, считали государство и кондитерская промышленность.
В крайнем случае она просто ходила с мужем гулять по округе. Володька с некоторых пор тоже полюбил эти вечерние гулянья. У них уже имелись свои любимые лавочки, на которых Володька ее обнимал и целовал, как в юности.
Но это она отвлеклась.
Серафима к внешности Веры как-то сразу привыкла. Подружилась с ней, такой обыденной и невзрачной, скорее поневоле, — обе работали на одном заводе и вместе ходили на обед в столовую, — лишь заметив про себя, что женщина могла бы и косметикой пользоваться…
Ухватив обрывок недодуманной мысли, Сима опять к ней вернулась. Итак, почему внешний вид подруги до сих пор ее почти не интересовал?
Она просто здраво рассудила: раз Вера ничего с собой не делает, значит, такой она себе нравится. Тогда чего лезть с советами к тому, кто в них не нуждается?
Подруга не пользуется косметикой? Может, у нее аллергия? Не красит волосы — хочет выглядеть естественно? Ну и так далее.
Познакомились они сравнительно недавно. У Симы были подруги старые, то есть не по возрасту, конечно, а те, с кем она долго дружила. С кем-то она училась на одном курсе в вузе, с кем-то вместе работала — например, мастером на участке перемотки двигателей. Тогда она только окончила Политехнический университет. Потом с теми, с кем работала в супермаркете или в развлекательном центре…
Серафима долго работала не по специальности, а кем придется. По-настоящему диплом инженера-механика понадобился ей четыре года назад. И эта последняя работа ей по-настоящему нравилась.
Нравился коллектив, который возглавлял молодой директор, он же хозяин предприятия — выкупил разваливающийся на части, разворованный временщиками завод измерительных приборов. Приобрел самые передовые и «умные» станки, насобирал квалифицированных мастеров со всего города. Ничего не поделаешь, с некоторых пор специалисты-металлообработчики были в большом дефиците.
В свое время их особенно не ценили. До тех пор, пока не пришлось возить сложные детали на обработку за рубеж. По самым смелым прикидкам это стоило раз в десять дороже, чем на нынешнем заводе, который после оснастки не мог бы изготовить разве что атомную бомбу. И то лишь по причине отсутствия в городе урана…
Вера работала заместителем главного бухгалтера и считалась классным специалистом. Сначала они не слишком общались. На заводе существовало две касты: бухгалтерская, самая малочисленная, и механическая. А потом директор завода предложил Серафиме стать его заместителем, и она перешла в другую не касту, прослойку. Она относилась уже к администрации завода.
Самому директору, Вадиму Николаевичу, приходилось частенько бывать в отъезде, и он мог со спокойной совестью оставлять завод на Симу.
— Серафима Евгеньевна, — говорил он ей вчера по телефону, — имейте в виду, что через две недели мне нужно уезжать в Японию.
— Вообще-то доктор говорил, что кость срастется через месяц, — заметила она, прикидывая, что со дня перелома прошла всего неделя.
— Так это у обычных людей. Тех, кто любит поваляться в постели. А тебе, — он машинально перешел на ты, — это еще не надоело?
— Надоело, — призналась Сима, — уже к перевоспитанию одной неподдающейся личности приступила, чтобы занять себя хоть чем-то. Правда, успехи пока так себе.
— Интересно… — протянул директор, и по тону его Сима услышала, что он улыбается. — Признаться, я по вас соскучился. Когда человека видишь каждый день, так привыкаешь к этому, что и не замечаешь, как он тебе необходим, а когда его рядом нет…
— Что такое, Вадим Николаевич, — кокетливо спросила Серафима, — уж не в любви ли мне вы признаетесь?
— В любви, а как же иначе! — рассмеялся тот. — Побыстрее выздоравливайте, а то вокруг меня, оказывается, одни мужики. Вон и главного инженера нового взял. Прожужжал ему все уши, какой у меня замечательный помощник. Он уже смеется, что там за легендарная личность такая.
— Женат? — привычно пошутила Сима. То есть это было у нее началом шутки, а дальше можно было сказать: ну ничего, разведем!
— Представьте себе, нет. Наши женщины, по-моему, уже охоту за ним устроили… А впрочем, сами увидите.
— Говорите, хороший специалист?
— Прекрасный! — Чувствовалось, что директор говорит от души. — Кажется, сбывается моя давнишняя мечта: я теперь смогу быть только администратором, а вы в паре с новым главным и будете управлять заводом. Мне повезло, я откопал двух первоклассных специалистов в нашем, таком небольшом городе.
— У нас жителей почти миллион, — напомнила Сима, очень ревностно относящаяся к оценкам родного города.
— Что такое миллион с нашими-то масштабами! — рассмеялся директор и посетовал: — Простите, Серафима Евгеньевна, вынужден бежать. Дела. А вы там не залеживайтесь.
— Как только доктор разрешит, так и прискачу, — пообещала Сима.
— Директора на заводе нет? — поинтересовалась Сима.
— Почему нет? Есть, — пожала плечами Вера.
— Тогда ты отпросилась?
— Нет, я пошла в банк, но сделала свои дела быстрее, чем нужно, вот у меня и образовался лишние час-полтора.
— Я рада, что ты это время решила потратить на меня.
— На себя, — поправила ее Вера. — Решила выяснить с тобой отношения.
— А ты не забыла мое условие? Не нравится — тебя никто и не держит.
— Не забыла, госпожа сатрап! Но мне все-таки хочется отвоевать право самой решать…
— Не дам я тебе такого права! — перебила ее Сима. — Если ты им прежде не воспользовалась, то теперь из-под моей руки ты будешь это самое право выгрызать, не помогая мне, а только мешая. Если ты пришла ко мне за помощью, так и принимай ее в полном объеме, а если не веришь мне, то у нас с тобой ничего и не получится!
Вера отчетливо застонала.
— А как же ты думала? — не смягчилась Сима. — Ломать старое и строить новое всегда трудно.
Нет, как сказала, а? Как будто на митинге. Революционерка Сима.