На другой день Олеся Евгеньевна явилась к ней в кабинет, и Наташа решила, что воспитательница станет говорить о том, как глупо было связываться с Гриневич, и передавать слухи об этой женщине, и высказывать предположения, что Корнелия Альбертовна просто кинула Наташу: сама ни в какую Америку не поехала, а просто драпанула из этих мест, повесив на шею постороннему человеку своего отпрыска.

Но та была явно взволнованна и, прикрыв за собой дверь, быстро зашептала:

— Вы его взяли себе, да, Наталья Владимировна? Как это благородно! Такой хороший мальчик. Тихий, как ангел. Днями голодный сидел и чтобы когда голос подал. Бывало, соседки спрашивают у двери: «Рома, ты голодный?» А он: «Нет, тетя Даша (или кто еще), мама мне оставила поесть!»

— Погодите, Олеся Евгеньевна, что вы говорите? Взять себе! У него пока есть мать, и родительских прав ее не лишили. Она оставила у нас мальчика, чтобы съездить за наследством в Америку. Обещала вернуться через две недели…

Олеся Евгеньевна как будто подавилась. Несколько секунд она изумленно рассматривала Наташу, а потом закатилась дробным визгливым смехом:

— Наследство! В Америке! Ой, не могу!

— Олеся Евгеньевна, возьмите себя в руки! — сурово потребовала Наташа. Поскольку обычно она в таком тоне с подчиненными не разговаривала, воспитательница в момент захлопнула свой желто-металлический рот.

— Простите… Но вы меня поймите: я Нельку с детства знаю и ее фантазии тоже. Как напридумывает чего, люди только руками разводят. Мамаша ее тоже была с тараканами. Ладно, назвала ее Нелли. Так доченьке и этого показалось мало. Нелли она переделала в Корнелию. А простое имя отца — Алексей — обе перекроили в Альберта. Мамаша-то Гриневич в свое время приехала к нам из Ленинграда. Там у нее была комнатка в коммуналке, которую она поменяла на дом в Ивлеве. Дом, оно, конечно, штука хорошая, но Питер есть Питер, и Нелька, и ее мамаша так до конца и не смирились с тем, что вынуждены жить в провинции… Жалею я таких людей. Вон и наш Михайловский из той же породы…

— Михайловский? — удивилась Наташа. — Вы имеете в виду нашего начальника уголовного розыска?

— Его, кого же еще. Он после приезда в Ивлев одно время в доме Гриневичей жил. Земляки все-таки. Дочка перед ним хвостом крутила, только Федор Михайлович — это не Костя…

— Какой Костя? Вы меня совсем запутали, Олеся Евгеньевна! — рассердилась Наташа.

— Так я о Ромкином отце говорю.

— Это называется: в огороде бузина, а в Киеве дядька, — покачала головой Наташа. — Погодите, Олеся Евгеньевна, мы с вами все расставим по местам, только я вначале посмотрю, как чувствует себя Рома. Наверное, он не слишком легко впишется в детский коллектив.

— Впишется, не волнуйтесь, — уверенно сказала воспитательница. — Им сейчас наша Ирочка занимается. У нее как раз тема диссертации — детская коммуникабельность и как ее развивать.

Наташа все же ненадолго заглянула в группу, поймала тревожный взгляд Ромы и успокаивающе ему помахала.

За эти сутки он немного к ней привык. Особенно когда оказался в ее теплом доме, который Наташа с любовью обустроила. Жизнь офицера, зачастую проходящая в сплошных переездах, накладывала отпечаток на отношения их жен к своему быту. В самом деле, кто станет относиться к временному жилищу с такой же любовью, как к постоянному? К тому же если оно не твое, а служебное?

Наташа же всякий раз пыталась сделать безликое жилище уютным и родным. Может, потому, что она не работала и таким образом старалась себя занять? Или потому, что у нее не было детей?

Кинг принял ребенка сразу и безоговорочно. Воспитанный Наташей со щенячьего возраста, он проникся ее настроениями и чувствами, если таковые имеются у собак. Словно, посмотрев на этого худенького, дрожащего, но старавшегося не показывать своего страха малыша, громадный пес решил, что этот человеческий детеныш нуждается в его защите.

— Свой, — сказала Наташа. Позволила псу осторожно обнюхать мальчика и повторила: — Свой!

Пес шумно вздохнул, словно хотел сказать: «Сколько можно повторять одно и то же? Понял я, понял!»

— Ты все равно его побаиваешься? — спросила она у Ромы.

— Немножко, — признался мальчик.

Вчера Наташа выпустила Кинга в сад побегать, а сама осталась с Ромой, но сегодня она решила, что погуляет с собакой и возьмет с собой мальчика. Пусть он подержит Кинга за поводок.

Итак, она вернулась в кабинет, где ее ждала Олеся Евгеньевна, и сказала:

— Продолжим?

Та взглянула на заведующую — не сердится ли? Поняла, что нет, и улыбнулась:

— С какого момента?

— С того, как семья Гриневич пополнилась новым членом… Кстати, долго у них жил Михайловский?

— С дочерью, — уточнила женщина. — Недолго. Ему дали служебную квартиру. Я, собственно, не из-за этого его упомянула, а потому, как похоже ведут себя столичные жители, попав в такой городок, как наш. Не то чтобы испытывают к нам пренебрежение, но все-таки ходят, вздернув подбородок, хотят показать: мол, мы — это не то, что вы, мы особые. Может, так им легче смиряться с превратностями судьбы, которая тасует их, будто карты в колоде? Нелька вроде и родилась уже здесь, а все время, пока училась в школе, так же подбородок вздергивала: мы, питерские! С тем же выражением стала встречаться с Лешей Первенцевым. Будто одолжение ему делала…

— Это вы имеете в виду отца Ромы?

— Его самого. Он, бедняжка, так и погиб в Чечне, не узнав, что у него сын родился. Конечно, тут во многом виноваты происки Аглаи — матери Нелли. «Он не тот, он тебе не подходит, простой шофер» — и прочее. А сама-то Нелька!.. Ну поступила она в институт, год проучилась и бросила… До последнего времени продавщицей в магазине работала. Кстати, у вашего мужа.

— То-то мне ее лицо в какой-то момент знакомым показалось, — задумчиво произнесла Наташа. — А зачем она такие сложности придумала насчет наследства в Америке и прочее? Могла бы просто сдать ребенка в детский дом…

— Не скажите, Наталья Владимировна! Взять и бросить ребенка — это одно, а исчезнуть по уважительной причине — совсем другое. Попробуй докажи, что наследство — фикция. Да и кто станет этим заниматься? Вы не расстраивайтесь, Наталья Владимировна. Когда в районо поймут, что беглая мамаша не собирается возвращаться за ребенком, они сами у вас Рому заберут…

— Вот этого-то я и боюсь, — пробормотала себе под нос Наташа, так, чтобы Олеся Евгеньевна этого не услышала.

Первые шаги по Наташиному дому Роман делал, не выпуская ее руку из своей, но потом стал ходить подчеркнуто независимо, впрочем, не забывая косить глазом за спину — там ли его новая знакомая? Кинга она выпустила в сад, но пес быстро вернулся, начал царапаться в дверь. Наверное, считал, что самое интересное происходит без него.

В конце концов Кинг стал ходить по дому с мальчиком. Правда, поскольку Рома до выключателя не доставал, Наташа поначалу пробежалась и везде зажгла свет, а потом уже они и ходили вместе: Рома и Кинг.

Наташа только спросила:

— Ты как, с Кингом освоился?

— Освоился, — все же с некоторой заминкой сказал Рома.

— Может, я пока разогрею ужин, а потом тебе все покажу?

— Я побуду с Кингом, — решил малыш.

Наверное, воспитатель из Наташи плохой. Доверить ребенка собаке! «Фашиска!» — сказал бы Петя Малышев, друг ее детства. Напрасно она уверяла его, что такого слова нет и что он пропускает букву «т», — Петя все равно ее так обзывал, если считал, что Наташа поступаете ним без жалости.

Как бы то ни было, Роман и Кинг вернулись в кухню целые и невредимые, даже, кажется, проголодавшиеся.

Наташа не сразу выбрала комнату для мальчика. Селить его на второй этаж не хотелось, а рядом с ее спальней на первом этаже больше жилой комнаты не было.

Она и себе комнату выбрала не по принципу какого-то особого расположения или удобства, а для того, чтобы не подниматься наверх. Одной-то!

Теперь, похоже, нужна перепланировка.

— Ромашка, тебе наверху никакая комната не приглянулась?

Мальчик задумался, даже лоб наморщил.

— Приглянулась, — кивнул, — такая большая, с телевизором.

Это была вторая гостиная наверху.

— Считаешь, она для спальни не великовата?

Он пожал плечами:

— Зато телевизор есть.

— Так ведь когда ты спишь, то телевизор не смотришь? — осторожно поинтересовалась Наташа.

— А если не спится? — резонно ответил он.

Надо почитать, существует ли детская бессонница. И если есть, то как ее лечить.

— А часто бывало, что ты не спал?

— Бывало, когда страшно становилось. — Мальчик судорожно вздохнул, как всхлипнул.

— У тебя была своя комната, детская?

— Я спал в бабушкиной комнате. Она там жила, а потом умерла…

И она еще ругала себя, что на время оставила Рому с Кингом! А вот оставить ребенка в комнате покойницы — до такого надо додуматься! Наташа решила, что сегодня вопросов о страшном больше задавать не стоит. Как-нибудь потом, когда ребенок успокоится.

— А как ты посмотришь на то, что мы будем спать в одной комнате? — спросила она, повинуясь какому-то внезапному озарению.

— Как в скаутском лагере? — оживился Рома.

— Почему — в лагере? — удивилась Наташа.

— Мне Витя говорил, соседский мальчик. Он на лето ездил. Дети спят в одной комнате и перед сном друг другу всякие истории рассказывают!

— О, на истории я мастер! — похвасталась Наташа, незаметно подкладывая Роме еще одну котлету.

Одной проблемы, кажется, у нее точно не будет. Мальчик в еде не капризен и ест все, что ему дают.

Выбрали они для себя комнату, которая всего два года назад была супружеской спальней. С тех пор как муж с ней развелся, Наташа здесь ни разу не спала.

Из соседней комнаты они вдвоем — Рома вызвался помогать, и Наташа не стала возражать — выкатили кресло-кровать и поставили его рядом с огромным двуспальным ложем. А небольшую комнату для гостей решили считать детской, куда поместили первые игрушки Ромы — Кивина и черепаху.

— Я на ней буду отдыхать, как на подушке, — сказал Рома, устраивая игрушку на пушистом ковре. — Как будто она везет меня по морю.

Львенка Рома взял с собой в спальню и, надев на руку, слушал Наташину сказку. Потом, когда он заснул на середине повествования, она осторожно убрала игрушку под его подушку.

Теперь над его кроваткой все время горел небольшой ночник, и Наташа, привыкшая спать в темноте, не сразу к нему привыкла.

Олеся Евгеньевна давно ушла, а Наташа все стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, вспоминала вчерашний день и мальчика, так неожиданно вошедшего в ее жизнь. И вдруг поняла, что именно второй день не думает о себе как об одиноком человеке. Она опять стала говорить «мы», причем это местоимение подразумевало и Кинга, хотя до того он все-таки существовал как-то отдельно от нее. Все-таки животное не заменит человеку человека.

За окном поднялся ветер, и она видела, как Ирочка Сеначина вывела детей на веранду, а не во двор. С неба стала срываться пороша, и стекло слегка позванивало от колючих снежинок, которые начинающаяся зима все щедрее бросала на землю.

«Надо немедленно купить Роме куртку», — решила Наташа.

Она быстро собралась и заглянула в музыкальный салон, куда воспитательницы теперь завели детей, а Олеся Евгеньевна как раз усаживалась за пианино.

— Я через часок вернусь, — сказала она Сеначиной.

— Наталья Владимировна, а сказку?.. — заметив, что она одета, заныли дети.

— Как обычно, перед сном, — пообещала Наташа. — Я ненадолго.

Она обращалась ко всем детям, но знала, что более всего это адресовано тревожному взгляду Ромы, который, видимо, боялся, что она, как и его мать, вдруг уйдет и не вернется.

Наташу продавщицы встретили как родную.

— Постоянным покупателям — скидки, — весело сказала одна из них, оглядывая Наташу каким-то новым взглядом.

«Кажется, мое инкогнито уже не тайна», — мысленно пошутила Наташа. А вслух сказала:

— Мальчика, которого я вам вчера приводила, нужно потеплее одеть.

— Знаете, — сразу оживилась вторая продавщица, — у нас осталась теплая куртка как раз на него, канадская, но с небольшим дефектом…

— Их расхватали сразу, — словно извиняясь, объяснила другая. — У нее всего-то слегка отпоролась подкладка. Хозяин уценил ее на двадцать процентов.

Они были правы, куртка выглядела по-королевски, и Наташа подумала, что надо всего лишь зайти в ателье поблизости, где этот самый дефект устранят.

— А в отделе игрушек, между прочим, есть детские электронные приставки, — заворачивая куртку, сообщила ей одна из девушек. — Совсем недорого.

— С небольшим дефектом? — предположила Наташа.

— Нет, игрушки — таможенный конфискат. На границе партию арестовали, а у нашего директора в тех краях знакомство…

— Далеко те края?

— В Мурманске.

Купила она и приставку, и меховую шапочку, и собралась было приобрести санки, но, поймав себя на этом, рассмеялась: ей оставили ребенка на две недели!

В хорошем настроении она вышла из магазина, увешанная пакетами, и, уже сходя с последней ступеньки, вдруг уперлась в чью-то мужскую грудь.

Она подняла глаза и увидела знакомый синий взгляд главного розыскника района.

— Здравствуйте, Наталья Владимировна, — сказал он ей голосом Чеширского кота и с такой же ехидной ухмылочкой. — Как говорится, на ловца и зверь бежит.

Федор Михайлович Михайловский стоял перед ней собственной персоной.

— А чего этот ловец раньше времени из отпуска является? Не терпится свести на нет преступность в районе?

— Интересно, — протянул он, поддерживая Наташу за локоть в ее продвижении к машине, — а откуда рядовые граждане Ивлева могут знать, когда у оперов кончаются отпуска?

— Не у всех оперов, а у одного, самого главного.

— Иными словами, вы меня разыскивали? Зачем?

— Но и вы меня ловили, не так ли?

— Не то чтобы ловил, а хотел с вами побеседовать. И даже, рискуя жизнью, пробрался сегодня на ваш участок, чтобы взглянуть на входную дверь… Кстати, что это вы накупили в «Детском мире»? Игрушки для своего детсада? Вам некого посылать с такими поручениями?

— Не понимаю, чего вы веселитесь, — сказала Наташа, открывая машину и сгружая покупки на сиденье. — В вашей жизни случилось что-то хорошее?

— Случилось, — кивнул он. — Я кое от чего освободился. А в вашей?

— А я кое-что приобрела. Но чтобы не говорить загадками, уточню: у меня появилась возможность заботиться о другом человеке.

— И кто же он, если не секрет?

— Некий Рома Гриневич четырех лет от роду.

— А я уж думал, вы опять вышли замуж за кого-то из местной мафии… Послушайте, Наташа, давайте посидим с вами в «Трех поросятах»? Я вас приглашаю…

— Чтобы допросить в приличной обстановке? — уточнила она.

— А вам хочется прийти по повестке?

— Мне кажется, на то, чтобы прислать мне повестку, у вас нет повода.

— Был бы человек, Наталья Владимировна, а дело сошьется.

— Странное у вас приглашение, — продолжала упираться Наташа, хотя ей самой нужно было поговорить с Михайловским. — Ну хорошо, давайте встретимся в ваших «поросятах»… в три часа дня.

— Заметано, — согласился Федор.

— Вас не подвезти? — спросила Наташа.

— Спасибо, мне тут рядом.

Он отступил в сторону, давая ей возможность выехать со стоянки.