Вечером Сергей пришел с работы усталый. И на мой вопрос, как дела, пожаловался:

— Рассобачились ребятки без командирского глаза. Наш народ любит посмеиваться над военными. Мол, те, кроме устава, ничего не знают. Но с некоторых пор я убежден, что многим штатским вовсе не помешало бы воинский устав знать наизусть, в нем много дельного прописано.

— Садись, мой любимый командир, за стол, я тебя ужином кормить стану.

Санька, как всегда, повис на любимом папочке, так что тот даже руки мыть отправился в ванную вместе с ним и заодно умыл сынулю, который до этого усиленно грыз морковку.

Не знаю, в кого он такой спокойный, наш Санька. Наверное, в отца. По словам моей мамы, я доставляла ей куда больше беспокойства. И плакала по ночам, и в еде капризничала, и болела… Тьфу-тьфу!

Как обычно, я отпустила Лидию пораньше. И это ее устраивало. Она и так приходит каждый день чуть свет, но зато после двух часов дня имеет возможность идти домой и вовремя забирать из детского садика внучку.

Аню я тоже отпустила, как только днем она уложила Саньку. Все-таки полностью устраняться от домашних дел и от занятий с ребенком мне не позволяла совесть. Что поделаешь, если я буржуйка в первом поколении.

— Как у вас, о смерти Быстровой говорят? — спросила я осторожно, для разбега.

— Говорят. Выдвигают версии. Мне вопросы задают. Старые милицейские зубры на охране скучают, а тут такая возможность извилины проверить.

— Если мне не изменяет память, кто-то обещал рассказывать, как продвигается расследование… Вот, например, интересно: опера беседовали с хирургом?

— Почему так выборочно, именно с хирургом?

— Ну… мне интересно все-таки, кого из нас они подозревают. Инна Викторовна тоже как бы в стороне осталась. Неужели никто не знает, что она Елену ненавидела?

— Фантазируешь!

— Ничуть, ее взгляд я сама видела.

— Если бы взгляды убивали…

— Между прочим, сегодня у меня в гостях Кононовы были.

— Вроде у Лешки рабочий день.

— Ну и что же? Лелька попросила, чтобы я сама с ним поговорила, а то он от нее все отшучивался.

— Как — поговорила? А честное слово?

— Я его не нарушала. Человек пришел, что же с ним, и поговорить нельзя?

— Та-ак!

— Можешь не такать. Я всего лишь спросила Алексея, не он ли отравил Елену, а когда Кононов признался, что да, это он, уточнила: таблеткой или жидким ядом?

— Что-о?! — Сергей даже тарелку отставил.

— А чему ты удивляешься? Ушастый пошутил. Ольга его не слушается, расследование не бросает, вот он и вредничает.

— Тогда из-за кого «вредничал» Макаров?

— Евгений шутил. Ему было смешно, что мы в сыщиков играем…

— Смешно, — эхом повторил Сергей.

— Вот я и говорю: неохваченным остался хирург со своей бриллиантовой женой. Видел бы ты, как она на Елену смотрела! Наверное, будь у нее в руках пистолет, не задумываясь выпустила бы в Быстрову всю обойму.

— Думаю, и ты бы на ее месте смотрела на Елену без любви, зная, что твой муж почти открыто живет со своей медсестрой…

— И здесь она успела! Прямо нимфоманка какая-то. — Я уже мало чему удивлялась. — Выходит, Елена вполне могла его шантажировать…

Сергей, принявшийся было за борщ, так и не донес ложку до рта.

— Ты несколько переоцениваешь способности своей одноклассницы. Она была хитрой и даже пронырливой, но не слишком умной… Кроме того, в паре с хирургом они добывали деньги, так что никакого другого интереса хирург для нее не представлял. Подозреваю, что даже интим с врачом был для нее чем-то вроде работы. По крайней мере так говорят те, кто знал ее ближе.

Ага, спохватился! Не слишком ли хорошо мой муж знал Елену, которая положила на него глаз в госпитале, где он когда-то лежал? Надо будет узнать, работала ли Быстрова в госпитале.

Подумала так и спохватилась: «Что я делаю! Мало того что сомневаюсь в его словах, так теперь еще и собралась проверять то, что он говорит?! Вроде совсем недавно я была уверена, что Сергей к этой истории не имеет никакого отношения, но как, оказывается, хрупка эта уверенность! Забыть немедленно! Вон из моей головы, противная мыслишка!»

— Иными словами, ты думаешь, что она могла шантажировать только не очень умного человека?

— Скажу точнее: не очень осторожного. Возможно, того, кто ей доверился, не подумав о последствиях. Или не ожидая такой акульей хватки от молодой женщины.

— Чем же они занимались? Наркотиками, что ли?

Я нарочно высказала сущую на первый взгляд нелепицу, потому что пыталась совместить две смерти, случившиеся со знакомыми нам людьми всего в течение какого-нибудь месяца. И надо сказать, в непосредственной близости от нас.

— Если Свиридов — великолепный хирург, — говорят, он работал в челюстно-лицевой хирургии, — то легко представить, за что он мог брать деньги.

— Я, конечно, не следователь, и логика у меня хромает, но скорее всего Павел Яковлевич делал это не лично, а через Елену. Подумаешь, нечистый на руку врач! Много ли их, чистых?

Простите меня, врачи! Понесло. Отчего-то мне захотелось вывести супруга из себя. Слишком уж он снисходительно со мной разговаривает.

— Вот именно, ты не следователь и логика у тебя хромает…

— Но как говорил юморист: «Ноев ковчег построили любители, а «Титаник» — профессионалы».

— Знаешь, мне неприятен такой разговор, — сказал Сергей с раздражением, что меня удивило.

Эта история не так проста, и отметать сразу незаинтересованность в ней Шувалова только потому, что он мой муж, не следовало.

— У тебя даже тон стал развязным. Поверь, тебе это не идет.

Устыдил. Выходит, не только я идеализирую своего мужа, но и он меня? Что я такого сказала? Об этом все говорят, даже юмористы. Жванецкий, например, заметил, что граждане воруют, страна богатеет. А Задорнов добавил: воровство нужно разрешить официально, как зарплату.

Сергей же Шувалов не может слышать подобных рассуждений от своей жены. В то время как сам далеко не ангел. Воистину, в чужом глазу соринка видна…

— Значит, Сереж, ты думаешь, что Павел Яковлевич не мог убить Елену?

— Теперь думай не думай…

Странно он это сказал, многозначительно, и посмотрел на меня так же.

Да что же он кота за хвост тянет? Мне, значит, заниматься расследованием нельзя, а он информацией делиться не хочет! Министерство внутренних дел и не задумывается, сколько бывших милиционеров в охранных структурах работает. И для них в розыскной работе никаких секретов нет. А раз мой муж такую службу возглавляет, то, естественно, он многое знает.

— Да что случилось-то?!

— Наш хирург тю-тю, последовал за своей медсестрой.

Я думала, ослышалась. Что значит «тю-тю»? В смысле его арестовали или тоже убили?

— Ты можешь говорить без загадок? Он жив?

— Нет. Упал с лестницы. И так неудачно. Убился насмерть. Перелом основания черепа. Мгновенная смерть.

— Как ты странно это говоришь.

— Странно говорю, потому что происшествие странное.

— Ага, еще три-четыре трупа, и убийцу можно будет вычислить по остаточному принципу.

— Никто и подумать не мог, что он опять решится на убийство. Видно, медики прижали парня как следует. И не оставили ему выбора.

— Ты уже знаешь, кто это?

— Догадываюсь.

— Кто?

— Много будешь знать, скоро состаришься!

— Вон ты как!

— Ладно, не сердись, я тебе расскажу. Обещаю. Немного подожди, я вначале для себя все объясню.»

— То есть свой ковчег выстроишь?

— Типа того. Наверное, настоящий следователь над моими рассуждениями посмеялся бы. Этим они и хороши, что до поры до времени можно их не высказывать.

— Раньше ты не казался мне таким скрытным.

— Так нечего было скрывать.

— А сейчас есть чего?

— Послушай, моя маленькая сыщица, чего мне тебя зря пугать? Этак и до истерики недалеко. Ничего страшного нам с тобой не угрожает. Неприятно, согласен, но, как говорят блатные, мы с тобой не при делах. Ничего не видели, ничего не знаем, ни для кого не опасны…

Странно, чем больше Сергей меня успокаивал, тем тревожнее мне становилось. Я даже не смогла как следует расслабиться. У него, как ни странно, тоже появилась в тоне некая развязность. Мол, нам, крутым, море по колено…

В общем, он старался, старался, а потом махнул рукой:

— Что-то у тебя сегодня настроение не то.

— Извини. — Я прильнула к нему.

— Ничего, это бывает. Утро вечера мудренее.

— Что ты имеешь в виду?

— Разрешение на вторую попытку, — пошутил он.

Я с завистью смотрела на спящего Сергея. Как бы ни устал, как бы ни переволновался мой муж, он «отъезжает» мгновенно. Из любых положений: сидя, лежа и, кажется, даже стоя. Закроет глаза — и уже спит.

Странно, что смерть Елены, которую я знала много лет, не поразила меня так сильно, как смерть малознакомого Павла Яковлевича.

Если с натяжкой случай с Быстровой можно было списать чуть ли не на самоубийство, то гибель хирурга потрясла мое воображение. Два трупа — уже закономерность.

А дальше мне представился опьяневший от крови людоед, который теперь ни перед чем не остановится. Кто это? Кто?! Я вспоминала лица гостей и боялась думать о ком-нибудь из них так плохо.

Когда о подобных происшествиях читаешь в газете или книжке, думаешь, что уж с тобой-то такое никак не может произойти. И если это все-таки случается, недоумеваешь: «Ну почему случилось именно со мной?!»

И уже не замечаешь, как сама начинаешь выстраивать свое здание или, точнее, мозаику. Складываешь кусочки, пытаясь воссоздать узор. Благо, как говорит мой муж, что никому его можно не показывать… Значит, Павел Яковлевич догадался, кто убил Быстрову. Может, вызвал убийцу к себе в больницу, мол, поговорить надо, взял за горло, а тот более молодой и тренированный оказался, сильнее его…

В общем, я своими рассуждениями настолько себя взбудоражила, что сон мой и вовсе убрался прочь. Я не стала больше терзать подушку, а потихоньку сползла с кровати, неслышно затворила за собой дверь в спальню и подошла к телефону. Ольга обычно ложилась спать не раньше нуля, а сейчас на часах было только одиннадцать.

Подруга взяла трубку сразу, будто ждала моего звонка, и выдохнула мне в ухо:

— Ну, слава Богу!

— Ты ждала моего звонка?

— Конечно. Маюсь возле телефона: звонить, не звонить, а вдруг вы уже спите?

— Кое-кто, ты права, спит…

— Ясно, кому не спится в ночь глухую…

— Ольга!

— Не буду. Ты сидишь или стоишь?

— Стою.

— Тогда сядь, а то упадешь. Врача — того хирурга, что был в гостях у Быстровой, — убили!

— Знаю, мне Серега сказал.

— Он что, с ментами контачит?

— У него половина кадров — бывшие милиционеры. Было бы странно, если бы они шефу ничего не рассказывали. А тебе кто сказал?

— Лешке знакомый опер позвонил. Мой супруг мрачно шутит. Говорит, интересно — кто следующий?

— А вы так и не поставили бронированную дверь! Все выступала: «Кому мы нужны?!» Может, вы к нам переедете? На время.

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

— Оптимистическое утверждение.

— Мы с тобой так и не поговорили с Инной Викторовной…

— Думаешь, это она своего мужа с лестницы столкнула?

— После того как убила любовницу? Не смеши.

— В твоих детективах герой уже все бы раскопал, а мы с тобой поговорили со всеми, а никакого озарения на нас не снизошло и никакого вывода мы не сделали.

— Однако заразительное это занятие, ты не находишь?

— Нахожу… Кстати, Сергей говорит, что догадывается, кто это.

— А ты, конечно, не смогла его как следует допросить.

— Как же, скажет он!

— Минус вам, Лариса Сергеевна, не знаете, как мужа воспитывать. У него не должно быть тайн от жены.

— Ты знаешь, как воспитывать, — фыркнула я, — небось своего муженька ко мне привела, чтобы с моей помощью расколоть. Со стороны виднее.

— Лешка уже машет, чтобы я закруглялась. Позвони мне с утра, ладно? Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Ну до чего шустрая у меня жена! — сказал мне в самое ухо Сергей, а я от неожиданности подскочила на месте. — Буквально нельзя глаз сомкнуть…

— И захрапеть, — добавила я с досадой: интересно, долго он так стоял? И много ли слышал?

— Не спится детворе?

— Ты как на допросе, честное слово! Не спится. Позвонила подруге — ей тоже не спится. Поговорили. Ни о чем. Что еще тебя интересует?

— Ладно, не заводись. Я был не прав. Отлучил тебя от такого интересного дела, как частный сыск, да еще и пытаюсь ограничить поступление информации извне.

— С чего вдруг такое раскаяние?

— Может же во мне иной раз просыпаться совесть.

— Подозрительно мне это… Иными словами, мы с Ольгой можем продолжать беседы с подозреваемыми?

— Даю вам зеленую улицу.

— Спасибо, отец родной! Интересно, что ты потребуешь взамен?

— Любви. Одной только любви! — Он поднял меня на руки. — Лара, мы стали часто раздражаться, и это мне не нравится. Наверное, я слишком долго жил, не включая эмоции, и успел превратиться в бесчувственного чурбана…

— И слишком долго воспринимал женщин как существа второго сорта.

— Нет, нет, — запротестовал он, дыша мне в ухо, — к моей жене вообще неприменимо понятие сортности. Она элита российских женщин!

— Не подлизывайся!

— Ты права, подлизываюсь. И кто бы сказал прежде, что я, боевой офицер, стану этим заниматься!

Смеется. Ладно, я не возражаю против такого ухаживания, пусть в шутку. Я могла бы по пальцам перечесть, сколько раз Сергей меня о чем-нибудь просил. Или упрашивал. Он в самом деле скуп на красивые слова и ухаживание.

Если бы я вела дневник, то записала бы по датам, когда Шувалов преподносил мне цветы. В честь рождения сына. На два Восьмых марта. И на два дня рождения. День свадьбы я не считаю, потому что цветы для него купил Корней и буквально сунул в руки ошарашенному жениху.

— Что с тобой? — шепнула я ему в тот день. — Ты как будто не ожидал такого события.

— До сих пор не верится, — ответил он, стоя перед алтарем, то бишь под металлическим гербом России на стене загса. — Я ведь ехал сюда и рисовал себе всякие мрачные картины, включая и эту, в загсе, только возле тебя не я, а совсем другой мужчина.

— Может, ты не хотел жениться? — поинтересовалась я — реакция жениха меня удивила.

А когда заведующая загсом произнесла обычную фразу: «Объявляю вас мужем и женой…» — Сергей даже засуетился. Не сразу сообразил, на какую руку надеть мне обручальное кольцо. И стал тянуться к левой, хотя я протянула ему правую.

Вот что было странно для боевого офицера!

Наверное, это я не права, что всякую заминку — как, например, то, что Сергей не торопился рассказывать мне о знакомстве с Еленой — я расцениваю не в пользу мужа. Или как сигнал о том, что пора насторожиться. Можно подумать, за плечами у меня несколько неудачных браков, потому свой печальный опыт я и переношу на брак нынешний.

А если это всего лишь то, что называют привыканием друг к другу? По сути дела, все поступки Сергея я меряю по себе: что бы я сказала на его месте, как бы поступила? Но он-то другой…

Дело даже не в семнадцати годах разницы между нами. А в том, как мы смотрим на мир, что считаем допустимым, а что нет. Надеюсь, у меня хватит ума понять Сергея и принять его взгляды, но не будет ли это «привыкание» односторонним? Я приму его таким, каков он есть, а Сережа не пожелает последовать моему примеру и станет меня гнуть и ломать?..

Не дай Бог, чтобы мои мысли оказались пророческими!