Как ни странно, алкоголь Наташу не забирал. Кажется, и Марата тоже, так что в конце концов он махнул рукой:

— А ну ее, эту водку! Можно подумать, рядом со мной не красивая женщина, а дружбан, с которым мы говорим о работе и о всякой ерунде. Давай-ка лучше пойдем покурим. Ты куришь?

— Дым пускаю. Изредка, — призналась Наташа.

— Откровенно говоря, курящих женщин я не люблю, но если они курят изредка — не возражаю.

— А почему вообще ты стал бы возражать? — начала задираться Наташа. — Мы для того не слишком близки…

— Так в чем же дело? — сразу подхватил Марат, но, взглянув на ее отстраненное лицо, сказал: — Я бы возражал потому, что Бог создал табак в утешение мужчинам, а вовсе не женщинам.

— А чего это вдруг он решил утешать мужчин?

— После того как он создал женщину, Бог понял, что надо хоть как-то загладить вину перед сильным полом.

— Это ты сам придумал?

— Нет, конечно, украл у Марка Твена. Ладно, понемногу кури, а то еще подумаешь, что я домостроевец какой… Дверь-то здесь открывается?

— Ты будешь смеяться, но эту дверь я не открывала года два. Когда убираю, форточку открою, и все. К тому же зимой эта комната самая холодная. Так что через месяц-другой ты бы здесь замерз. В этом году надо было покрасить рамы, но мне ничего не хотелось.

— Ты хочешь сказать, что здесь можно замерзнуть даже вдвоем?

— Насчет вдвоем — не знаю. Говорю же, здесь еще никто не спал.

— Неужели тебя не тянет попробовать… поспать в ней? Не бойся, если станешь замерзать, я тебя обниму и согрею. — Заметив, что Наташа невольно напряглась, он замахал руками: — Я имею в виду чисто дружеские объятия. Просто-таки братские.

Он открыл дверь в лоджию, и оттуда сразу потянуло холодом.

— Э нет, так не пойдет. Погоди, Наташа, я сбегаю вниз за нашими куртками, да и сигареты у меня крепкие. Где ты прячешь свои?

— Давай вместе сходим, ты не найдешь, а заодно я посмотрю, как там дети, все-таки я уходила, когда они еще не спали… Честно говоря, покуривать я стала недавно, а раньше… Раньше мне и в голову не приходило.

— Человек о дурном не помышляет, когда в семье все хорошо, — философски заметил Марат.

— Что же ты сам не избавишься от дурного?

— Избавлюсь непременно, — сказал, как поклялся, Марат, — вот женюсь и тут же брошу курить. Даю слово.

Наташа потихоньку вошла в комнату — дети уже спали, но в одной, той самой большой, кровати. Причем Света спала на спине, покровительственно обнимая Рому правой рукой, в то время как тот, скукожившись, уткнулся ей в плечо, будто потерявшийся щенок.

Наташа укрыла их, потом заглянула в каморку, где стоял отопительный котел, задала автомату температуру повыше — пусть лучше будет жарче, чем холоднее. По крайней мере сегодня, когда дети, не привычные спать вместе, могут попросту сбросить одеяло…

— Ну что там, все в порядке? — спросил Марат, стоя у форточки и пуская в нее сигаретный дым, когда Наташа вернулась.

— Понимаешь, они спят вместе. В одной кровати. Не знаю, как ты к этому отнесешься…

— Нормально отнесусь, — откликнулся он, — они же еще маленькие. Спят вместе, как котята или собачата…

— Щенки.

— Именно щенки. В таком возрасте даже кошки с собаками могут спать вместе. Без различия не только по половым признакам, но даже и по семействам… Или как там это называется.

— А ты умный, — сказала Наташа без улыбки.

— Самородок, — в том же тоне ответил он. И подал ей куртку. — Давай одевайся, не знаю, как тебе, а мне нужно охладиться.

Они опять поднялись на второй этаж и вышли в лоджию.

— Знаешь, я подумала, что Фокин мог бы залезть сюда, если бы захотел.

— Я об этом же подумал, — усмехнулся он и показал ей пистолет. — Опять придется стрелять, если ему нравится дышать газом.

Он подошел к перилам и свесил голову вниз.

— Лезть не очень легко. Можно и шею свернуть. И для чего?

— Например, отомстить, — сказала она тихо.

— Тебе? Но за что?

— За предательство. Он почему-то считает, что имеет право от меня что-то требовать.

— Может, ты дала ему повод? — сказал он жестко, так что Наташа удивленно взглянула на него.

— Повод — это что-то пообещала?

— Прости. Но я, кажется, ревную. Хотя вроде никакого права не имею. Трудно говорить о праве там, где в ход идут эмоции… Ты хотела меня о чем-то спросить.

Он заметил, как Наташа шевельнула губами, но в последний момент передумала задавать свой вопрос. После него трудно будет делать вид, что ей все равно.

— Давай-давай, спрашивай, — поторопил он, — обещаю не воспринимать твои слова как повод к чему-то там.

— Хотела спросить, — ей в момент стало жарко, — почему именно я? Разве у нас мало женщин? Гораздо моложе и красивее. Тех, что в отличие от меня смогут тебе родить кучу детей.

— А Светку воспитать сможешь?

— Марат, ну я же серьезно!

— И я серьезно. И какое мне дело до других, если мне нравишься ты… Нашла чего спросить — «почему»! Как объяснить, что других красивых женщин я воспринимаю только внешне, а к сердцу они не припадают, как говорила моя мама… Если хочешь знать, я, когда в первый раз привел Светку в садик, сразу обратил на тебя внимание. Подумал: такая женщина не может быть свободной. Наверное, у нее есть муж, который держит ее мертвой хваткой.

— А потом разузнал, что ничего подобного… — поддела она его.

— И что в этом плохого? Как еще можно узнать о женщине, не разузнавая? Запросить в милиции дело? Так ты вроде не привлекалась…

— А ты за что привлекался?

— Одного козла отметелил так, что руку ему сломал и челюсть.

— За что?

— За дело, — ответил Марат коротко. — А потом еще мне сказали, что ты в институте учишься. Вот, думаю, молодчина, руки не опустила, на весь мир не обозлилась…

Наташа засмеялась:

— Мне осталось только на весь мир обозлиться.

— А что, у меня бухгалтер работала. И вот ее тоже бросил муж…

Наташу резануло слово «бросил», но против правды не попрешь — бросил, как это ни называй.

— …И она превратилась в злобную, неопрятную мегеру. Так что в конце концов ее мужа все стали оправдывать: мол, и правильно сделал, что ушел, с такой крысой жить кому захочется. Вот вы с ней ровесницы, а она по сравнению с тобой старуха, да и только.

«А он не слишком добрый, — подумала Наташа о Марате, — вон как лупит меня по физиономии, не жалеет. Нарочно хочет разозлить или считает, что это подбодрит меня… Ну да, думает, что я до сих пор тоскую по мужу… А я тоскую?»

Она тосковала по прежней размеренной жизни, но с некоторых пор как-то отстраненно. Например, когда надо было решать хозяйственные дела или в доме что-то ломалось и она вынуждена была искать мастера, в то время как прежде такими вопросами обычно занимался муж. Она не слишком уютно чувствовала себя без семьи. И в этом не было ничего удивительного. Многим женщинам в одиночестве неуютно… И все равно своего мужа она ни в чем не обвиняла. И вообще, что значит бросил? Встретил другую женщину! Разве так не бывает? Да сплошь и рядом!

Она вдруг призналась Марату:

— Представь, Фокин предлагал мне скооперироваться и отомстить моему бывшему мужу.

— А ты? — Он искоса взглянул на нее.

— А я отказалась. За что мстить? За то, что ему с другой женщиной жить лучше? Наверное, мы просто не были половинками.

— Ты еще и романтик. Про половинки рассуждаешь. Красивая сказка. Или ты так не считаешь? Думаешь, у тебя таки есть половинка?

— Есть, наверное, — задумчиво сказала Наташа. — Если, конечно, этот человек не погиб в какой-нибудь горячей точке, в автомобильной аварии или в драке.

— А если он сейчас стоит рядом с тобой, а ты не хочешь взглянуть на него повнимательнее и вместо этого отбиваешься изо всех сил?

Однако Марат не привык тянуть резину! Вон как сразу пошел в наступление. Он ее половинка? Смешно. Если бы это было так, Наташа бы сразу почувствовала… Впрочем, для того чтобы по-новому ощущать мир, надо сначала душу вычистить. А она до последнего времени вся была в трауре, ведь ее бросили. Слово-то какое уничижительное! Потому и вокруг ничего не видела.

— Просто я хотела бы иметь время подумать.

Опять вранье. Ничего такого она не хотела. Подумать, как же! Она привыкла чувствовать себя несчастной и малодушно надеялась, что ее оставят в покое. Оказывается, даже чтобы всего лишь открыть глаза и оглядеться, ей нужно некое усилие…

— О чем? Ты даже не знаешь, как хорошо будет нам вместе. Станешь додумывать и ошибешься…

Наташа хотела сказать, что не может со всеми мужчинами, которые ей встречаются, проводить испытания на совместимость, но он пододвинулся к ней совсем близко, коснулся щекой ее щеки, дохнул в шею.

— Наташа!

И она, сама от себя не ожидая, обвила его шею руками. Марат, подхватывая Наташу одной рукой, другой открыл дверь в комнату и, как только они очутились возле кровати, осторожно опустил на нее.

— Наташа! — Он встал перед ней на колени и заглянул в глаза. — Если ты скажешь «нет», ничего не будет. Я не хочу, чтобы между нами это произошло лишь по воле случая, благодаря Фокину! — Марат сказал это с ожесточением. Ему не хотелось думать о том, что могло связывать Наташу с Фокиным.

Она закрыла глаза и почувствовала, как ее тело сотрясает дрожь. Какая и в самом деле холодная комната. Еще немного, и здесь можно будет совсем заледенеть.

— Я замерзла, — тихо сказала она, — согрей меня.

Марат осторожно прилег рядом, накрывая ее своей курткой.

— Нет, не так! Погоди, давай встанем. Здесь теплый плед, шерстяной, и если мы разденемся, а потом им укроемся, то сразу согреемся.

Сказала и рассмеялась. Как будто заговаривает их отношения.

— Значит, ты согласна? — продолжал допытываться он.

— Кажется, я говорила, что ты очень умный, — проворчала она.

— Наташа!

В спешке Марат никак не мог расстегнуть пуговицу на своей рубашке, и Наташа вызвалась помочь, но у нее тоже дрожали руки. Наконец проклятая пуговица оторвалась, и он, не глядя, отбросил от себя рубашку.

«Вот, оказывается, как бывает…» — подумала Наташа. Глупо, конечно, сравнивать его с мужем или с Димкой, но сравнивалось. Невольно.

Марат не спешил. Она чувствовала, что он и сам сдерживается из последних сил, но ведет ее куда-то вверх, на такую немыслимую высоту, что там, на самой вершине, ей не хватает воздуха, она задыхается, что-то шепчет, и кричит, и бьется… И сквозь этот золотой туман пытаются протиснуться смущение, изумление — она совсем потеряла чувство разума, и даже вонзила ногти ему в спину, и попросила прощения, и заплакала от облегчения.

Он испугался:

— Что, что случилось? Я сделал тебе больно?!

— Ты сделал меня счастливой, — прошептала она.

И это было правдой.

Потом они лежали, отбросив плед в сторону, потому что под ним было невозможно жарко.

Странно, но первой заснула Наташа. В ее интимной жизни поменялось все, даже прежние привычки. Раньше муж засыпал, а она еще некоторое время лежала без сна, размышляла, что супружеские отношения — просто глупость какая-то. То есть мужчина получает удовольствие, а женщина нет. Она думала, что женщины на самом деле удовольствия не получают, а все как одна притворяются, потому что так принято. Легенда интима — обязательный оргазм. И вот оказалось, что на самом деле он есть.

Этот высший миг был так ослепителен, что некоторое время она лежала, не в силах прийти в себя и осмыслить случившееся… Нет, «осмыслить» — слишком глупое слово. Правильнее было бы сказать: «поверить в чудо».

Проснулась Наташа от взгляда Марата. Оказывается, он потихоньку поднялся, подтащил к изголовью столик с едой и свечами и теперь лежал на боку, в их мерцающем свете разглядывая Наташу.

— Я долго спала? — сказала она, конфузясь. В самом деле, еще подумает, что у нее хронический недосып. Заснуть, можно сказать, на самом интересном месте!

— Минут десять, — улыбнулся он.

— А ты почему не спишь?

— Я хочу выпить твоего вина.

— Думаешь, я не разрешила бы?

— Мне одному не хочется.

Он укрыл ее пледом, потом взял со столика налитые бокалы.

— По-моему, нам есть за что выпить.

— Я думала только о себе, — с легким вздохом сказала Наташа. — Жуткая эгоистка.

— Лучшая эгоистка в мире.

— Тебе… было хорошо? — спросила она с запинкой.

— Мне было очень хорошо. Ты удивительная женщина, чуткая, добрая…

— Ты имеешь в виду в сексе? Такого я еще не слышала.

— Многие люди почему-то считают, что в сексе понятия «доброта» нет. Надо рычать, кусать, требовать чего-то невозможного, но ведь человек не секс-машина… В какой-то момент я дрогнул, как будто некий винтик выпал из системы, от чего ее перекорежило…

— Шестериков, ты какой институт заканчивал?

— Политехнический, а что?

— Это чувствуется.

— Смейся, Ната, смейся, но ты… ты возродила меня. Помнишь, вначале я… забуксовал, мне надо было твоей ответной ласки, и когда ты просто сказала: «Не волнуйся, все будет хорошо», — я словно сбросил с себя что-то тяжелое, душное, что мешало мне раскрепоститься. Алка, моя покойная жена, говорила, что как мужчина я никакой…

Наташа даже приподнялась на локте, чтобы взглянуть в его лицо — не шутит ли? Но нет, Марат не шутил, а с надеждой вглядывался в ее глаза.

— Ты прекрасный мужчина, — сказала она. — У меня, может, и не очень большой опыт, но для меня ты самый лучший!

— Спасибо, родная, спасибо. — Марат поцеловал ее так, словно к иконе прикладывался.

Среди женщин бытует стойкое мнение, будто все мужчины — существа самоуверенные и по жизни идут как бульдозеры, все круша и ломая и никаких нюансов не замечая. Ей бы радоваться, что Марат — как раз человек, в себе сомневающийся. Пользоваться этим. Покойная жена постаралась, поселила в его душе сомнение в мужской состоятельности, так что Наташе оставалось только собирать плоды, но теперь ей было небезразлично, как он к себе относится. Наверное, в ней и в самом деле проснулся воспитатель.

— Марат, — строго сказала она, понимая, что подобная серьезность в постели может показаться смешной, но это его сразу отрезвило. — Ты должен знать, что мы оба получили столько же, сколько отдали, потому что были честны друг с другом. Потому о благодарности не надо говорить, хорошо? Это выбивает меня из равновесия. Я вовсе не хочу чувствовать себя благодетельницей, которая ничего не получила.

— Хорошо, — согласился он и будто опомнился. — Наташа, я предлагаю выпить за то, чтобы мы с тобой начиная с сегодняшней ночи всегда спали в одной постели.

— Ого! Ничего себе тостик!

— Тебе смешно?

— Нет, я говорю так скорее от неожиданности. Совсем недавно ты был просто отцом одной из моих воспитанниц, и вот, кажется, ближе тебя у меня никого на свете нет… Но я все еще не верю. Боюсь поверить. Оказывается, ты все время был так близко, а я думала, что одна на этом свете.

— Теперь ты понимаешь, что нас двое?

— Понимаю, что очень счастлива, — сказала Наташа, целуя Марата.