Варвара встала из-за стола, убрала тарелки и налила в чашки свой, как она говорила, фирменный чай. Раз Вадим его оценил, можно время от времени мужика баловать.

Печенье насыпала в вазочку и вдруг от пришедшей в голову мысли застыла на месте.

На даче, той, что, как ни крути, семейная собственность Будилиных, не просто все полгода сможет жить посторонний человек. Он будет пользоваться ее домом, ее бассейном, сауной, участком в двадцать четыре сотки, принимать гостей, словно это все принадлежит ему, и никто его в это время не станет беспокоить.

Никто не будет знать, что это чужая дача. И стоит она, между прочим, немалых денег. Даже если не помнить о том, что хозяин отдал ее за полцены.

Она озвучила эту мысль для Вадима, и он спокойно кивнул:

— Скорее всего именно так и будет.

Понятное дело, не свое!

— Но я, наверное, могу написать заявление в милицию с просьбой выселить этого человека.

— Не можете.

— Вы хотите сказать…

— То есть написать, конечно, можете, — поправился он, — но рассматривать его никто не будет, поскольку в наличии нет субъекта, на чьей собственности проживает посторонний. Владельца нет, понимаете?

— А если он в течение этих шести месяцев все испортит, разберет ее по досточкам, сожжет или замусорит, и тогда я ничего не смогу сделать?

— Ничего.

Он так спокойно об этом говорит! Вроде такое положение дел вполне справедливо. Неужели и вправду ничего нельзя сделать?

— Если бы я была юристом, я бы обязательно что-нибудь придумала, — непримиримо заявила она.

Вадим мог на ее подначку сказать что-нибудь вроде «Бодливой корове Бог рог не дает», но он лишь снисходительно улыбнулся, что показалось Варваре гораздо обиднее. И правда теоретик! Ну какая польза ему и окружающим, что у него диплом юриста?

Опять она злится. Прямо другим человеком стала из-за всех этих событий.

Варя поставила печенье на стол, все еще пребывая в некоторой прострации. Ничего дельного на ум не приходило.

— Что же это за дурацкий закон такой?! — Возмущению ее не было предела.

— Обычный, российский, — пожал плечами Вадим.

— Тогда надо бороться, — упрямо сказала она.

— С законом? — весело уточнил он.

— С убеждением, будто ничего сделать нельзя. Будто из этой ситуации нет выхода.

— Иными словами, там, где закон бессилен, мы должны смочь? Этакие супермены, которым любые преграды нипочем?

Он смеялся над ней. Над ее горячностью. Над наивностью человека, ничего не смыслившего в юриспруденции. Мол, против лома нет приема. А вот Борис в таких случаях говаривал:

— Окромя другого лома!

Что ж, давай думай сама, раз ты такая крутая. Закон не бессилен, закон — бессильный. И не хочет защищать граждан, для которых же и создан. А раз так…

Вадим посмотрел на ее поджатые губы, поинтересовался:

— Злитесь на закон?

— Я всегда злюсь, когда мне говорят: выхода нет.

— Я этого не говорил, — не согласился он.

— Но разве не вы только что…

— …Сказал, что ничего нельзя сделать по закону.

— Хотите сказать, можно сделать что-то в обход его?

— Все действия в обход закона называются знаете как? Афера. А еще точнее — беззаконие. Криминал.

— Ну и пусть. Если хотите знать, Остап Бендер всегда был моим любимым героем.

— Вон вы ка-ак!

— Да, я так!

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Шутки шутками, но Вадиму их разговор не очень нравился. Пойти на поводу у этой бесшабашной женщины — значит, и в самом деле пойти против закона. А он потому в свое время и стал учиться на юридическом факультете, что всегда верил: справедливое общество — то, где правит закон. Так учили классики. Так должны были считать все честные люди.

Вадим собирался стать слугой закона. Следить, чтобы и другие по нему жили.

Но в последнее время он видел так много беззакония, таким незащищенным себя временами чувствовал, что его твердокаменные принципы дали солидную трещину.

Первое, в чем он разочаровался, были сами служители закона.

Его однокурсники устраивались на престижную работу или с помощью очень волосатой руки, или платя непомерный для него «вступительный взнос». Что говорить об адвокатах, в чьи сплоченные ряды он не смог прорваться!

Не меньший ажиотаж наблюдался вокруг должности судебного пристава, чей официальный оклад по меркам среднего класса составлял копейки, а попадали на эти места сплошь по блату или за деньги. Место считалось хлебным, и никто из юристов не собирался на этом месте именно блюсти закон. Здесь учились весьма ловко закон обходить.

Такая вот жизненная игра в казаки-разбойники. В казаки попасть не получилось, идти в разбойники? Да и были ли казаки, то есть блюстители закона? Произнести «нет» — не поворачивался язык. Тогда во что же верить?

Конечно, Варя его ни к чему такому не призывала. Но так получалось…

Вадим только начал с ней общаться, только успел получить для нее пустяковую справку, как уже почувствовал, что это его притягивает. Преодоление препятствий. Раньше он просто отступал перед ними. Не из трусости. И не из-за лени. Из практических соображений.

Он считал бесполезным бороться с неуклюжим, малоповоротливым колесом фортуны. Он всегда помнил слова какого-то из юмористов: «Ну, хорошо, прошибешь ты стену лбом, а что станешь делать в соседней камере?» Над этой его шуткой смеялись. И он верил, что живет правильно.

Теперь же у Вадима как бы открылись новые способности. Прежде ничего в жизни он не получал в обход. Всего ему приходилось добиваться самому. И признавать при этом, что такой путь слишком тернист, слишком мало дает отдачи.

К тридцати годам скопить каких-то двадцать тысяч долларов — при том, что он не имел семьи и все заработанное тратил только на себя — и к тому же пять тысяч из них отдать малознакомому человеку, который не нашел ничего лучшего, как погибнуть под сосулькой!

Эта сосулька, которую Вадим совсем недавно проклинал на все лады, как теперь выясняется, своим падением изменила кое-что еще в его жизни. Например, раньше в сутки дежурства он смертельно скучал, а теперь они пролетели незаметно, потому что голова его была постоянно занята проблемами Варвары. И вариантами решений этих проблем.

На самом деле для себя он вдруг понял, что, предложи сейчас эта женщина на выбор, чего он больше хочет — получить с нее злополучный долг и уйти из ее жизни навсегда или продолжать собирать для нее информацию, пусть даже с риском для жизни, — он, пожалуй, выбрал бы второе.

Но кажется, Варваре уже недостаточно от него одной информации, она хочет активных действий.

Вот потому-то он мысленно хмурился. Не верил Вадим в успешную борьбу дилетантов. Мужик, который торчит на ее даче, не собираясь освобождать, знает, что делает. За ним не только хорошие бабки, но и некая сила, которая всегда есть у богатых. Попробуй сунь туда голову — без головы и останешься!

Но что это, неужели он трусит? Иначе почему заговорил про риск для жизни? Какая, однако, сумятица царит в его голове!

А Варвара будто чувствует, о чем Вадим размышляет. Уставилась на него своими омутными глазищами и ждет, что он скажет.

— А можно узнать, Варвара Леопольдовна, чего вы от меня ждете?

— Ну вы мне и отчество придумали! Вместо Михайловна. Моего папу звать Михаил.

— Учту.

— Но этим вы хотите сказать, что я прожектер?

— Авантюристка.

— Я же вам еще ничего не сказала.

— А я догадливый.

— Что за наветы? Приписывать мне чуть ли не криминальные устремления. Спросите у моих подруг, они вам скажут, что я — тихий и незаметный человек, который регулярно платит за проезд в городском транспорте, переходит дорогу только по «зебре» и с наступлением темноты никогда не выходит из дома.

— Плачу от умиления при описании вашего светлого образа.

— Вы в него не верите?

— Если позволите, небольшая сноска: никого из своих подруг вы ведь не били по голове огнетушителем, а также другими тяжелыми предметами.

— Как человек справедливый, я вынуждена с вами согласиться. А о каких еще предметах может идти речь? Это у вас предвидение? И что вы так внимательно заглядываете в мои глаза?

— У вас там все время кто-то прыгает.

— Какая-нибудь мошка?

— Скорее, некое существо с рогами и хвостиком.

— Наверное, это вы на меня так влияете.

— Между прочим, в отрочестве я целый год пробыл в комсомольцах, а туда кого попало не принимали.

— Весомый аргумент. То есть ваш ум, честь и совесть протестуют?

— Ум, честь и совесть — так говорили про партию, а не про комсомол. В партию я вступить не успел.

— И сейчас вступить еще не поздно.

— Да не хочу я никуда вступать!

Они оба не могли бы объяснить, чего вдруг стали дурачиться, словно говорить серьезно опасались. То есть в глубине души они понимали, что топчутся перед новой ступенью — не только отношений между ними, но и отношения к жизни вообще.

Оба — серьезные и положительные молодые люди, которые обстоятельствами ставились перед дилеммой: жить так же, как и прежде, или все-таки хлебнуть ветра перемен, ветра бесшабашных авантюристов, который может так дунуть в их паруса, что корабль и вовсе на берег выбросит. Но может и доставить их к таким берегам, о которых они прежде и мечтать не смели.

Кто-то же придумывает эти поговорки: кто не рискует, тот не пьет шампанского. Или: кто не рискует, тот в тюрьме не сидит. Значит, шампанского им хотелось, а вот тюрьмы не очень. В конце концов, что за риск — попытаться проникнуть на собственную дачу!

Хорошо, пусть не собственную пока, но ведь и тот, кто там живет, тоже не ее хозяин…

— Говорите, там высокий забор и собака? — спросила Варвара будто невзначай.

Он не стал уточнять, где «там», и так было все понятно.

— Саму собаку не видел, но лай слышал. Наверное, немецкая овчарка.

— А они из чужих рук еду берут?

— Насколько я знаю — нет. Если собака, конечно, обученная. А вы хотели ее отравить или только усыпить?

— Хорошо, если собака всего одна, — сказала она задумчиво, не отвечая на его вопрос.

— Это же дача, — напомнил он, — загородный дом, а не бог весть какие хоромы, чтобы там бегала целая свора.

— Вы говорили, там даже бассейн есть.

— Есть, целых два: один открытый, другой — при сауне, но я внешний не видел. Для этого как минимум на забор надо влезть. Так что о бассейне только со слов Бориса известно.

— Ну, Борис не стал бы придумывать, — сказала Варя.

Действительно, покойный муж, как и многие мужчины, мог прихвастнуть, но вряд ли стал бы расписывать то, чего нет.

Лоб Вари пересекла вертикальная морщинка, и Вадим, внимательно следивший за ее лицом, понял, что ей пришла в голову некая новая мысль.

— Скажите, вы умеете пользоваться когтями? — спросила она.

— Какими когтями?!

Теперь он уже смотрел на нее с подозрением. Столько всего на женщину навалилось — не перегрузила ли голову?

— Ну, знаете, такими, с помощью которых электрики залезают на столбы.

— Варя, они уже много лет используют для этого машину с люлькой. И потом, сами столбы… Они давно бетонные! — Он засмеялся. — Надо же придумать, это чистейший анахронизм, когти ваши! «Кошки» они назывались.

— А я почему-то запомнила, из детства. На улице родителей, в селе, столбы все еще деревянные.

На ее лице проступило разочарование. Она не хотела расставаться со своим планом.

— И вы хотели, чтобы я под видом электрика залез на столб…

— С биноклем, — добавила Варя.

— И сидел с биноклем на столбе… сколько времени, вы думаете?

Она смутилась: что за дурь ей в голову лезет!

— А как же иначе нам посмотреть, что делается на этой даче?

— Можно разузнать, нет ли поблизости дачи, тоже в двух уровнях, из окон которой можно было бы понаблюдать за соседним участком.

— И какой процент за то, что на соседних дачах у нас могут отыскаться знакомые? — недоверчиво спросила она.

— Если брать население города, среди них — число наших знакомых, среди них — тех, кто имеет дачи вообще, и среди дачников — тех, у кого дачи на Ростовском шоссе… Процента два получится.

— Интересно вы считаете, — медленно произнесла Варя. — Ну хорошо, примем ваш расчет за аксиому и будем искать… Теперь насчет акций. Поскольку мы с вами, можно сказать, повязаны.

— Повязаны. Начинаете осваивать воровской жаргон?

— Еще скажите, собираюсь проникнуть на собственную дачу.

— А разве нет? К тому же дача эта пока не ваша.

— Моя! Получается, некто посторонний захватил чужую собственность.

— Чью?

— Опять вы со своими юридическими штучками! Интересно, если хозяин меня застукает, станет вызывать милицию или нет?

— А вы собираетесь идти туда одна?

— Конечно, не стану же я вас подвергать риску…

— Варвара Леопольдовна!

— Опять зарываюсь?

— Знаете такую песню: «Ямщик, не гони лошадей»?

— Это романс.

— Выходит, знаете… Думаю, пора нам, в связи с царящей в штабе неразберихой и растерянностью, срочно устроить перевыборы начальника штаба. И назначить меня. Можете обращаться запросто: шеф. И никакой самодеятельности! Все действия только с моего одобрения.

— Вы забрали себе всю полноту власти! Что же остается мне?

— Самая соблазнительная должность. Начпрод.

— И все?

— Можете взять на себя административно-хозяйственный отдел.

— Э нет, так не пойдет! Отправляете в тыл боевого офицера. Я буду жаловаться министру обороны.

— Жалуйтесь. Он перед вами.

— Как, под шумок вы забрали себе и министерский портфель?!

Некоторое время Вадим еще сохранял шутовскую солидность, но внезапно лицо его омрачилось.

— Давайте поговорим серьезно. Варя, я прошу вас не торопиться. Времени у нас вполне хватает. Я понимаю, хочется взглянуть на свою собственность… будущую воочию…

— Я хочу не только взглянуть, — перебила его Варвара, — но и позаботиться о том, чтобы она досталась мне в целости и сохранности.

— Я вас понимаю, — одобрил Вадим. — Один и последний вопрос к бывшему руководству: вы как хотите — ворваться туда штурмом, без всякой подготовки, или сначала разведать, что и как, чтобы предстать перед захватчиками во всеоружии?

— Лучше, конечно, сначала подготовиться, — нехотя согласилась Варвара.