Темнота отступала медленно и с болью. Причем, казалось, эта боль так его сковала, что не давала возможности пошевелиться. Все части тела онемели и отказывались слушаться. А кроме того, он стал ощущать пронизывающий холод.

Вадим с усилием открыл глаза, и первое, что он увидел, были острые носы модных женских сапожек. Он хотел приподнять голову, чтобы увидеть ноги, на которые они надеты, и застонал от головной боли.

— Любопытному в театре нос прищемили! — насмешливо произнес над ним женский голос, и он окончательно понял, что лежит на полу, на правом боку, и созерцает одни лишь сапожки по причине ограниченных возможностей своего тела, связанного по рукам и ногам.

Когда Она успела сделать это? Неужели он провалялся без памяти достаточно долго, чтобы Варвара смогла его вот так спутать? Кстати, связала неправильно. Если он останется один, сможет довольно быстро развязать себя. Наверное.

— Там, кажется, было что-то про Варвару, — укоризненно напомнил женщине Вадим.

— А-а, вы хотите поправить, мол, конкретно: любопытной Варваре нос оторвали? Увы, поговорки не всегда бывают правы. Жизнь вносит свои коррективы. Но если вы настаиваете, уточню: любопытному Вадиму нос оторвали.

— По голове дали, — со стоном поправил он. — Чем вы меня ударили, ломом, что ли?

Вадим начал вспоминать, как мог очутиться на полу.

— Огнетушителем, — любезно пояснила женщина. — Вам повезло, он оказался старым и без пены. Не знаю, почему Борис его не выбросил. Может, собирался в нем деньги хранить?

— Я вам ничего плохого не сделал! — попробовал возмутиться Вадим.

— А зачем тогда следили за мной? Из простого любопытства? Мы в детстве говорили: любопытство — не порок, а большое свинство!

— Для чего вы все-таки меня связали?

Вадим нарочно продолжал говорить. Ему надо было вовлечь женщину в разговор, ослабить бдительность, а самому попытаться развязать веревки. Освободиться. Обычно это удавалось… в фильмах. Герой напрягал все свои силы и… рвал веревки, как пела Пугачева, движением плеча. Или пилил их обо что-то острое. Например, о спрятанный под штаниной нож. Не смешно!

— Чтобы себя обезопасить, — равнодушно ответила Варвара.

— И как, обезопасили?

Ее тон опять стал бесить Вадима. Потому и говорить спокойно, так же цедя слова, как она, ему не удавалось.

— Вполне. Еще немного осмотрюсь, да и оставлю вас здесь.

— Я буду звать на помощь.

— И не мечтайте! — Она показала ему бобину широкого скотча. — Я залеплю вам рот.

— О Господи, да вы садистка какая-то! — возмутился он, стараясь не поддаваться противному чувству страха. Он вовсе не трус, но здоровый инстинкт самосохранения включил сигнал тревоги. А что, если у нее не все дома?

Обращаться с человеком так варварски… — вот откуда происходит ее имя! Хотя Вадим никогда не мог до конца понять женщин, но всегда был уверен: от них можно ожидать чего угодно. Чем не наглядный пример — Варвара?!

— Неужели вы возьмете грех на душу только потому, что я за вами следил?

— Не только поэтому. — Она присела на корточки чуть поодаль от него. — Вы еще и заявились ко мне с долговой распиской, которую я почему-то должна вам оплатить. Может, эти деньги вы дали Борису вовсе не на дачу, а на какое-нибудь совместное предприятие. Или играли вместе с ним в карты. Мужчины говорят, что карточный долг свят, но почему его должна выплачивать женщина?

— Что вы придумываете, какой карточный долг! Если хотите знать, я вообще с вашим мужем был знаком шапочно.

— Шапочно? То есть едва? И при этом ухитрились одолжить ему такую сумму? Может, под проценты, потому и заняли?

Она прямо-таки лупила по нему своими глупыми, как считал Вадим, вопросами.

— Вы намеревались не только за мной следить, но и всячески мне докучать. Превратили бы мою жизнь в кошмар… Где я вам возьму эти пять тысяч? Знаете, сколько я получаю на своей работе?

Он отрицательно дернул щекой.

— Меня это не касается.

— Четыре тысячи рублей. Выходит, ради вас мне продавать единственное, что у. меня есть ценного — квартиру? При том, что никаких денег я не видела, да и вас вижу впервые в жизни. Грех на душу! Какой грех? Я просто оставлю вас здесь, а потом, когда вы умрете, подожгу гараж, предварительно вытащив отсюда машину. Мало ли гаражей горит? Неужели кто-то станет ворошить пепел, чтобы обнаружить в нем остатки неизвестно чьих костей?

— Вы читали Стивена Кинга? — хрипло поинтересовался Вадим; если кровожадная дикарка хотела его запугать, ей это почти удалось.

— Вы имеете в виду короля ужасов? Нет, этого я не люблю.

А он прочел всего Кинга, сколько в России издали, и его известный роман «Мизери», в котором одна такая вот психопатка насильно удерживала у себя известного писателя, предварительно так изуродовав ему ноги, что он не мог ходить.

Но то выдумка писателя, а это… не станет же она и в самом деле лишать его жизни.

— Неужели вы… из-за пяти тысяч долларов…

— Может, для вас это и мелочи, а для меня — целое состояние. По крайней мере пока.

— Для меня тоже! Стал бы я в противном случае… И у меня нет никакого выхода?

Он вовсе не собирался унижаться перед ней, просить о снисхождении, но поторговаться-то было можно. Вадим вообще не был сторонником бессмысленного геройства и считал, что в случае, если что-то угрожает жизни, нужно трепыхаться до последнего.

— Отчего же нет? Выход всегда есть. Я же не Стивен Кинг, чтобы непременно настаивать на ужасе.

— А на чем вы хотите настаивать — на непризнании долга?

— Нет, это было бы слишком примитивно.

Кто бы сейчас взглянул на них со стороны — ухохотался! Вадим лежит связанный, щекой на бетонном полу, а мимо его лица туда-сюда прохаживаются модные сапожки.

— Тридцать девятый размер, — сказал он вслух.

— Что вы сказали?

— Да это я так, про себя.

— Скоро вы сможете беседовать сами с собой очень долго.

— Постойте, но вы вроде только что говорили про какой-то выход.

— Вот я об этом и думаю. Видите ли, в таком случае мне пришлось бы вам, незнакомому человеку, поверить на слово. А в наше время поступать так просто глупо.

— Вы можете принять меры. Взять с меня честное слово…

— Честное слово! Кто сейчас его держит?

— Что же мне, кровью расписаться? Давайте, я готов. Режьте меня. Все лучше, чем просто так лежать на холодном полу.

— Сами напросились. Я вас за собой не звала. Не надо было шпионить. Валяйтесь теперь тут, зарабатывайте воспаление легких!

— Шпионить? Очень мне нужно. Мне было нужно от вас не так уж и много: всего лишь получить свое… Если хотите знать, я на квартиру собирал, а тут ваш муж со своими проблемами. Я пошел навстречу, можно сказать, помог чужому человеку. Знал бы…

— Что ваш должник голову под сосульку подставит, это вы хотели сказать? Только кто теперь вам поверит, если вы станете говорить про какие-то баксы?

— Как — кто поверит? А расписка?

— Кстати, вы мне напомнили. Вот эта бумажка, о ней вы говорите? — Варвара помахала у него под носом сложенным листом.

Что же это, она обыскала его, пока Вадим валялся без сознания, и вытащила из кармана расписку?! Вот это уже он влип, что называется, по полной программе. Чего там она хочет?

— Скажите, вы курите?

— Курю понемногу, от скуки, — сказал Вадим, не сразу сообразив, зачем она его об этом спрашивает.

— Вот и славно! — обрадовалась Варвара. Полезла к нему в куртку, вытащила зажигалку и опять показала ему расписку. — Полюбуйтесь на нее в последний раз.

И щелкнула зажигалкой, поднося язычок пламени к расписке. Вадим дернулся, но лишь ударился головой об пол.

— Какой вы горячий! — рассмеялась она, опять присаживаясь подле него на корточки. — В следующий раз будете знать, кому деньги одалживать.

— Вы имеете в виду, одалживать только таким, на которых сосулька не может упасть?

— Раз вы еще способны шутить, значит, есть надежда, что вы не броситесь на меня, как только я вас развяжу.

— А чего вдруг я должен буду на вас броситься? — хмуро буркнул он.

— Со зла, конечно. Мужчины злятся гораздо охотнее, чем женщины.

Вадим вовсе так не считал, потому огрызнулся:

— Похоже, у вас большой опыт по части мужской психологии.

— Увы, не очень, иначе я знала бы и о расписке, и о той огромной для меня сумме денег, которая откуда-то появилась у моего мужа. Ныне покойного, — поправилась она. — Все никак не привыкну, что я вдова. Странно, раньше я представляла себе вдов непременно старыми женщинами во всем черном… Глупо, да? Но это все лирика. Я предлагаю вам прийти к консенсусу.

— Это еще что такое?

— Не притворяйтесь. Это — согласие по спорному вопросу.

— После того как вы сожгли расписку?

— А мы будем иметь ее в виду.

— Странная вы женщина. Зачем тогда было жечь?

— Постраннеешь тут, общаясь с… в общем, с такими мужчинами.

— Понятно, я — странный, потому что хотел получить назад свои деньги…

— От человека, который не имел к ним никакого отношения.

— Совсем не обязательно из-за этого бить по голове.

Ему стало обидно: за что?!

— А вы не подсматривайте, — ответила она на его невысказанный вопрос. И уточнила: — За мной. А за остальными, раз у вас это так хорошо получается… Я ведь засекла ваше наблюдение только в магазине… В общем, я хочу предложить вам роль частного сыщика. Какой у вас график работы?

— Сутки через трое.

— Видите, как удобно. Спать на работе вам удается?

— Часа три-четыре можно урвать.

— Значит, вам вовсе не обязательно целый день потом отсыпаться. Четырех часов хватит. Все остальное время вы будете работать…

— На вас?

— На нас, — уточнила Варвара.

— Не понимаю, что вы задумали, — пробормотал Вадим.

— А вы пошевелите извилинами. Сколько, говорите, было денег у покойного?

— Тридцать тысяч пятьсот баксов. По крайней мере Борис мне именно эту сумму называл. Сам я этих денег не видел.

— Вон как, тридцать пятьсот, — протянула она. — А почему он занял у вас пять тысяч, а не четыре пятьсот?

Вот ведь какая въедливая баба! Докопалась. Раньше за ним вроде не водилось это — излишняя болтливость. Пришлось на ходу придумывать объяснение.

— Не знаю, — пробормотал он. — Может, еще и на оформление деньги были нужны. Или налог какой.

Если она и не поверила, то не подала виду.

— Собственно, это и не столь важно. Узнаете, когда начнете расследование.

— Но я никогда не занимался никаким расследованием.

— А придется! Если, конечно, вы хотите вернуть свои деньги.

— И сколько вы мне будете платить?

— Я — нисколько. Вы получите процент от найденных денег.

— Чьих денег?

— Одно из двух: либо я слишком сильно огрела вас огнетушителем, либо вы от природы не очень сообразительны. Тридцать пять тысяч мой покойный муж куда-то дел? Дома их нет, я всюду искала.

— Не прошло и девяти дней, — буркнул Вадим.

— Вспомнил! — Она хлопнула себя по бедрам. — А что же вы-то сами и девяти дней не подождали, а заявились к безутешной вдове буквально на второй день после смерти должника требовать своих поганых денег?

— Они вовсе не поганые! — Он дернулся и опять ударился щекой об пол.

— Хорошо, не поганые. Но я вам их отдать не смогу, пока вы сами за ними не побегаете.

— Не понял.

Он даже попытался приподняться, чтобы посмотреть ей в лицо — не издевается ли над ним эта женщина?

— Вы кем работаете — сторожем?

— Телохранителем! — возмутился он.

Она сделала вид, будто не помнила, что он ей об этом говорил. Или проверяет, не обманул ли?

— Ах да, а сторожам, значит, пистолеты не положены.

— Сторожа тоже разные бывают.

Сторож, надо же! Не могла не обидеть. Но ведь она не может знать, что сейчас Вадим работает охранником. Значит, для чего-то пытается вывести его из себя? Проверяет на выносливость? Лицензия на ношение оружия у него еще не кончилась, а пистолет, между прочим, его собственный, в милиции зарегистрированный.

— Телохранителям, похоже, извилины не очень нужны, — заключила она.

— Да с чего вы взяли? — вскипел Вадим. — Кто вам рассказывал такие глупости про телохранителей? Это всего лишь физически развитые люди.

— А умственно?

На глупые вопросы отвечать он считал ниже своего достоинства.

— Как вы сейчас напомнили мне Филю.

— Кого?

— Мою собаку — немецкую овчарку. Он тоже, когда сердится, вот так вбок смотрит. Наверное, чтобы сдержаться и не искусать обидчика.

Теперь она сравнивала его с какой-то собакой!

— И где теперь ваш Филя? Сосулькой убило? — поинтересовался он.

— Это у вас юмор такой, да? Желать смерти ни в чем не повинному животному. Филя, между прочим, живет у моих родителей. В селе. Охраняет дом. Причем по части сообразительности может дать фору и кое-кому из людей.

— Так у вас родители в селе, а я думал — в Кремле! — съехидничал он, сам понимая, что не очень умно.

— Если вы хотите вывести меня из равновесия, то напрасно стараетесь. А вот себе жизнь испортите. В смысле, укоротите. Еще одна такая шутка, и я уйду, оставив вас здесь.

В какой-то миг он чуть было не сказал: «Ну и вали отсюда!» Так раздражала его эта Самоуверенная женщина. Ничего собой не представляет, а туда же! Четыре тысячи она получает. Значит, работница такая. В банке у его шефа женщины получают четыреста — пятьсот долларов…

Правда, ноги у нее неплохие. Ноги он, лежа здесь, вполне мог рассмотреть. И духи приятные. Она присаживалась подле него, а потом вставала, и тогда их запах усиливался. Он не мог бы эти духи назвать, потому что в них не разбирался и женщинам их никогда не дарил. К тому же прежде он такого запаха не знал. Такие духи можно было бы подарить любимой женщине, когда она у него будет. Чтобы она тоже соблазнительно пахла.

— У вас есть машина? — неожиданно спросила она.

— Сейчас нет, — покраснел Вадим.

У него был комплекс на этой почве: все его товарищи и охранники банка имели личные автомобили, а у него был прежде старенький «жигуль», «копейка», который он подарил отцу. Тот устроился на работу в пригородный совхоз, и городским транспортом ему пришлось бы подолгу ездить.

Вадим успокаивал себя тем, что как только купит приличную квартиру, станет копить деньги на машину. Теперь купит, как же! По крайней мере не этим летом, как он прежде планировал.

— Возьмете мою машину, — сказала Варвара и пнула колесо стоявшей в гараже вполне приличной «девятки». — Отчего-то покойный муж оформил ее на меня. Наверное, потому, что я не умею водить машину. Или хотел приобрести еще одну.

— То есть как это возьмете? — удивился он.

— А так. Я напишу вам доверенность. При условии, конечно, что вы согласитесь, как я уже говорила, собрать для меня… — Она замешкалась и тут же поправилась: — Для нас с вами кое-какую информацию.

— Вы так и будете излагать свои требования, прохаживаясь возле моего лица? — возмутился он.

— Во-первых, не требования, а предложения, а во-вторых, вы еще не ответили ни на одно из них.

— Я согласен, — прокашлявшись, сказал Вадим.