Федор теперь будто усиленно решал какую-то мысленную задачу. Что-то он пытался мне сказать, даже морщины на лбу собрал от натуги. Так что пришла наконец и моя пора его допрашивать.
— Ты не ответил, как на это посмотрит твоя дочь? Или ты считаешь, мне лучше спать в ее комнате?
— Еще чего, пора ей привыкать.
— К чему?
— Черт, никак у меня не получается формулировка, чтобы сказать четко и ясно, как говорится, языком протокола…
— Короче, Склифосовский!
— Ты права: как аукнется, так и откликнется. А мне всегда казалось, что отвечать на вопросы совсем просто. Дело в том, что я прекрасно понимаю: ты не захочешь переехать из краевого центра в районный…
— А в связи с чем может возникнуть такая необходимость?
Федор смотрел на меня жалостливым взглядом, но я не собиралась облегчать ему задачу. Этот путь он должен пройти самостоятельно.
— В связи с переменой общественного статуса.
Вот это закрутил!
— Ты имеешь в виду, что я стану баллотироваться в местное законодательное собрание?
— Издеваешься!
— Понятно. Ты имел в виду теткин дом. Получив его, я стала домовладелицей, да? Так если ты помнишь, я его в основном продала.
Оказывается, этим напоминанием я дала ему передышку.
— Как ты уже догадалась, человек, который заплатил за дом, больше в нем не нуждается.
— Значит, Далматова убили?
— Убили. Вместе с верным другом Вирусом, тремя казаками, исполнявшими при нем роль телохранителей, и каким-то парнем в малиновом пиджаке с бабочкой.
Вроде официантов в малиновых пиджаках было двое, но второй, наверное, уцелел. Или успел уйти до заварушки.
— Это был его официант. А может, по совместительству и повар. Меня на кухню не проводили.
— Понятно, красиво жить не запретишь… Ну да ребята выяснят его личность…
— Какой-то ты сегодня странный. Может, потому что не выспался?
— А в чем ты видишь странность?
— Начинаешь с одного, перескакиваешь на другое. Явно резинку тянешь.
— Это потому, что я боюсь.
— Неужели бесстрашный супермент умеет бояться? Непохоже.
— Ага, тебя бы на мое место. Представь, решается твоя жизнь, а ты не знаешь, как отнесется к этому человек, на которого все надежды возлагаются. Вдруг то, что ты считаешь судьбой, для него так, семечки…
— Чего же тогда с ненадежным человеком о таких вещах разговаривать? Да еще пособником бандитов.
— Я не сказал ненадежный, — запротестовал он.
— Михайловский, вы меня удивляете! — сказала я тоном строгой учительницы. — Сказали «а», говорите и «б».
Он набрал побольше воздуха, будто собирался нырять, и сказал:
— Ларка, пойдешь за меня замуж?
Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Такое на его лице проявилось облегчение, будто он сбросил с плеч тяжеленный груз.
Не то чтобы я его предложению удивилась, но как-то не вязалось оно ни с нашим предшествующим разговором, ни с настроением… Совсем недавно, казалось, я его откровенно раздражала. Этот его лед во взгляде… Мы с ним провели всего одну ночь!
— Федя, ты застал меня врасплох, — медленно проговорила я.
При том моя женская суть чуть ли не вопила: «Соглашайся! Такой мужик — красавец! Все бабы обзавидуются!»
— А женщин врасплох брать и надо, — самоуверенно сказал он, — еще тепленьких и расслабленных.
— Я бы хотела немного подумать.
— Но хотя бы в принципе: как ты считаешь, из нас получится хорошая пара?
— Если постараться, — сказала я неопределенно.
Но все-таки что-то мне мешало радоваться его предложению. Может, то, что слишком многим мне в таком случае придется поступиться? Любимой работой, любимой подругой, близостью родителей, которых я в таком случае смогу видеть хорошо, если раз в год… Неужели я не способна на безоглядность ради любви? Или я не уверена в том, что она есть? Слишком много вопросов.
— Большинство знакомых мне женщин сочли бы лестным такое предложение, — сказала я в ответ на его тревожное ожидание.
— Я не говорю о многих. Как к моему предложению относишься ты?
— Думаю, ты будешь хорошим мужем.
А про себя усмехнулась, смотря какой смысл вкладывать в это определение. Интересно, опера вообще бывают хорошими мужьями в житейском смысле этого слова? Приходят домой вовремя, выходные проводят с семьей…
— Вместо определенного ответа — дипломатические увертки.
— Но, Федя, — взмолилась я, — ты представь себе, сколько трудностей нам придется преодолеть…
— Нам! Ты сказала — нам!
Он схватил меня в охапку и закрутил по комнате.
— Значит, ты меня хоть немножко любишь?
Странно, такой красивый, на мой взгляд, мужчина и сомневается в том, что женщина может его любить. Я всегда считала, что красавцы безмерно самоуверенны. Но главное, мне кое-что мешало… Отсутствие, нет, не легкости, а единения, понимания, общности интересов — тут можно было бы долго подбирать синонимы — словом, то, что объединяет мужчину и женщину тогда, когда они не лежат в постели…
Да, несомненно, Михайловский был куда основательнее того же Дольского, надежнее, даже величественнее… Но не могу же я всю жизнь заниматься тем, что разъяснять ему свои порывы, желания, интересы, которые он — как мне кажется — будет сравнивать с неким шаблоном, им же самим изготовленным.
Для того чтобы в этой ситуации определиться, мне и вправду нужно было время, а Федор этого не понимал. Он ждал, что я с сияющими глазами брошусь ему на грудь, орошая ее счастливыми слезами.
Но поскольку Федор стоял и выжидающе смотрел на меня, мне пришлось играть. Итак, он спросил: люблю ли я его хоть немножко?
— А ты меня?
— Я первый спросил.
— Разве что самую малость.
Но он взглянул в мои глаза и решил, что все обстоит несколько иначе, и откровенно этому обрадовался.
— Вот обида, а мне нужно уехать.
— Прямо сейчас?
Я подшучивала, но Федор огорчался всерьез.
— Меня будут ждать у дома через семь минут.
— Семь минут? Тогда не буду себя и растравливать. За семь минут мы явно не управимся.
Может, напрасно я меряю его по себе? Он просто серьезный, в отличие от меня. И думаю, на мое счастье, не слишком уверен в своей мужской неотразимости. Мне бы не хотелось сомневаться в его верности. Понятное дело, каждая женщина этого хочет, но вдруг мне повезет?!
В какой-то момент меня захлестнула эйфория, но разумной частью сознания я понимала, что на самом деле не так-то все просто.
— Федя, но сейчас я не могу остаться. У меня ведь тоже есть дело и обязанности перед подругой и партнером. То есть я не могу все бросить и ни о чем больше не думать, хотя бы мне очень этого хотелось.
В самом деле я не могла. Если он по-настоящему любит меня, то должен это понять. И почему-то некстати выплыла мысль: а зачем тогда я отправила домой в контейнере теткины вещи?
— И у меня по времени совпали две важнейшие операции: одна — по линии работы, другая — по линии жизни… Лара, завтра все равно пятница. Побудь у нас хотя бы до воскресенья. В воскресенье утром выедешь… Но прямо сейчас ты не сбежишь? Смотри, а то я запру тебя в квартире.
— Не сбегу. Разве что в магазин ненадолго выйду.
— Зачем тебе понадобился магазин?
— А ты уверен, что в вашем холодильнике я найду все необходимое для приготовления ужина?
— Не уверен.
— То-то же.
— Неужели ты будешь готовить ужин?
Непонятно, что странного в том, что женщина собирается готовить ужин? Неужели до сих пор его дамы сердца не пытались завлечь Федора своей кухней?
Мои знакомые женщины первым делом угощают своих избранников чем-нибудь вкусненьким, обычно своим фирменным блюдом. Ведь даже маленьким девочкам известно: путь к сердцу мужчины… и так далее. Значит, ни одна из них не стала близка Федору настолько, чтобы могла с подобными намерениями подойти к плите.
Я все никак не могла поверить, что он произнес слова любви после одной-единственной ночи. Неужели так бывает? И не надо встречаться годами, чтобы получше узнать друг друга?
— Буду. А что в этом необычного?
— Тебе не понять. — На лице его появилось мечтательное выражение. — Чтобы в этой квартире, на обычной «брестской» плите, просто взяли и приготовили ужин… Нет, Лерка, конечно, пытается готовить, но чтобы взрослая женщина-хозяйка… А меню уже напечатали?
— Меню до срока не оглашается.
Он в показной задумчивости покачал головой:
— Придется ждать и надеяться.
— На что? — Пришла пора мне удивляться.
— На то, что ты не пересолишь, доваришь…
— Ах, ты… Федя съел медведя!
Я замахнулась на него кухонным полотенцем.
— Не сожжешь. — Он ловко увернулся, схватил меня и прижал к себе, целуя.
— Федя… Насчет отправки меня ведь никто и не спрашивал, понимаешь? Я пришла домой, а там уже стоит контейнеровоз, куча мужиков и пустых ящиков…
Сообщать мужчине такое во время поцелуя… Хорошо, что и он путает личное с общественным, а то мог бы обидеться.
— Я уже и сам понял, что налетел на тебя зазря. Скорее всего Бойко лишь хотел побыстрее отправить тебя отсюда, чтобы тебя его дела никаким концом не коснулись. Ну, дорогая, я побежал, а ты смотри, дальше магазина — ни ногой!
— Есть, товарищ майор! Разрешите идти к плите?
— А поцелуй на дорожку?
На поцелуй еще немного времени оставалось.
В девять часов вечера Федора все еще не было. Торжественный ужин, задуманный мной, похоже, откладывался на неопределенное время.
Валерия ничуть не удивилась, когда я сказала, что пару дней мне придется пожить у них в квартире.
— А что, класс, — сказала она. — Я хоть смогу представить себе, что такое настоящая семья. Правда, мама у меня чересчур молода…
— Так уж и чересчур!
— Думаешь, ты могла бы родить дочь в девять лет? — хмыкнула Лера.
Она пришла недавно и открыла дверь своим ключом, а я как раз на кухне заканчивала готовить праздничный ужин.
— Ой, как пахнет! — восторженно взвизгнула она. — Наверное, у меня руки не из того места растут. То, что я готовлю, есть можно, но оно никогда так не пахнет.
— Тогда давай садись, я тебя покормлю.
— А ты сама уже поела?
— Нет, я подожду пана майора.
— Подождешь? Да ты за это время два раза успеешь проголодаться!
— Ну представь, папа придет, а я ему в тарелку все положу, а сама есть не стану.
— Подумаешь, его аппетиту это ничуть не повредит. Слушай, Лар, у меня идея: давай с тобой выпьем немножко. Все-таки ты у нас в гостях. Впервые останешься ночевать…
— Ах ты, вредина!
— Кроме того, я думаю, стоит отметить еще кое-что.
— А папа ругаться не будет?
— По праздникам он и сам мне рюмку наливает. Маленькую. А потом, ты разве забыла, я в валютный бар ходила.
— Как же, помню! — кивнула я. — Папе рассказала?
— Не все, — призналась она.
— Ну хорошо. Мы в четыре руки накрыли на стол, поставили три прибора. На всякий случай, вдруг Федор сможет освободиться пораньше. Валерия принесла початую бутылку красного сухого вина.
— Борщ будешь? — спросила я.
— Ты приготовила борщ? Настоящий? — восторженно крикнула Лера.
— Можно подумать, у вас его не готовят, — недоверчиво улыбнулась я.
— У нас в основном варят щи, а борщ настоящий я ела только на Кубани. Вкуснотища!
— Ты бывала в наших краях?
— Папа меня с собой брал, когда у него была какая-то научно-практическая конференция в Краснодаре. У нас в станице Стародерево… Стародеревянковской живет дальняя родственница.
Лера съела борщ, потом тефтели — с зеленью в ивлевских магазинах была напряженка, так что я ничего другого придумать не могла. Хорошо хоть консервы у них имелись в изобилии, как и сухие приправы.
— Класс! — наконец восторженно проговорила она, слегка откидываясь назад. — Женитесь, я согласна.
— Ты откуда знаешь? — смутилась я. — Папа рассказал?
— А мне и рассказывать не надо. Раз ты осталась днем, да еще и к плите встала, значит, папа наконец выбрал мне мачеху.
— Все-таки какое противное слово, — пожаловалась я.
— А давай мы этим словом не будем пользоваться. Я буду звать тебя: маленькая мама.
— Ни фига себе, маленькая. У меня рост сто семьдесят.
— А у меня — сто семьдесят три! — торжествующе провозгласила девчонка.
Это правда, она была повыше меня. Особенно это стало заметным, когда я сняла туфли на каблуках.
Я взглянула на часы: десять часов вечера. За окном давно стемнело.
— Не расстраивайся, у него так не каждый день бывает.
Это хорошо, что не каждый. Я и не расстраивалась, а просто отметила, машинально. Сама-то я сбежала, едва заслышав выстрелы, а он всегда должен находиться в гуще событий. И участвовать в перестрелках. Одному Богу известно, как это опасно.
Лера ушла в свою комнату — ей завтра надо было сдать сочинение, а я оказалась предоставленной самой себе и своим мыслям.
Первый вечер я в доме Федора и уже жду его. А ведь он только сделал мне предложение. Значит, брось все, включая любимую работу, чтобы вот так в ожидании проводить жизнь?
Не успела я приехать в эти края, как события потащили меня за собой. Даже вопрос о замужестве, кажется, решили за меня. Но я же согласна?
Нет, не предполагаемое одиночество меня пугало, а то, что я осталась бы не у дел. Мне никогда не хотелось просто сидеть дома, как некоторым моим знакомым девушкам. Моя бывшая одноклассница Аня Рогова вообще ни одного дня нигде не работала.
Быть просто домохозяйкой, наверное, несложно. Главное, в таком случае себя чем-нибудь занять. Чтобы не сидеть вот так в кресле с книжкой в руках, когда глаза скользят по строчкам, которым взбудораженный мозг не может придать смысла, а в голове будто включается шумоуловитель.
Поэтесса Вероника Тушнова писала: «Каждый шелест, каждый шорох громом рушится в ушах. Ждешь, и ни конца ни края дню такому не видать…»
Как я себя ни уговариваю, а на этот рефрен все сбиваюсь: одиночество и ожидание.
Другие женщины вяжут. Правда, голова в таком случае все равно остается незанятой, но если она вяжет какой-нибудь сложный узор и все время ей приходится считать петли…
Из стенных часов на кухне выскочила кукушка. Одиннадцать. А ко мне на кухню опять пришла Лера.
— Все, дописала, — сообщила она, зевнула и сладко потянулась. — Ложиться не хочешь? Будешь ждать?
Я кивнула. Мне тоже хотелось спать, но Федора я собиралась дождаться. Когда бы он ни пришел. Так сказать, порепетировать свою будущую роль. Пока меня на ней не утвердили, надо все как следует обдумать.
Лера подошла и села на подлокотник моего кресла — стояло тут одинокое, возле батареи, я его себе тоже облюбовала.
— Не каждая женщина согласится вот так жить, да? Все время. А папа свою работу не бросит, это точно.
Права, маленькая, ох, как права! Но она еще не знает свою будущую мачеху: уж если я чего решу!.. Бравый солдат Киреева ничего не боится! Но Лера ничего не должна знать о моих сомнениях. Может быть, потом, когда все наладится? Если наладится.
И я сказала не только себе, но и девчонке:
— И правильно сделает. Для мужчины любимая работа еще важнее, чем для женщины. Мы можем найти себя в доме, в детях…
Странно, что у меня этого ничего не было, и я вполне себя находила. Любят взрослые вешать лапшу на уши доверчивым подросткам. А Лера вдруг хихикнула:
— Мне, как ни странно, это нравится. Ну то, что папа сделал тебе предложение. Я слышала, обычно дочери выступают против, ревнуют своих отцов к другим женщинам. Я думаю, это глупо. Он же нормальный мужик. Ему…
— Баба нужна! — досказала я.
Теперь мы обе засмеялись.
— Видишь, у тебя ко всему прочему чувство юмора есть, а то встречаются мымры… — Кто такие эти мымры, она продолжать не стала. — Главное, чтобы ты его пилить не начала.
— За что же мне его пилить-то?
— За то, что поздно приходит, — вздохнула она.
Я обняла девочку, и она замерла, боясь пошевелиться, словно брошенный котенок под доброй рукой прохожего. Что же это я делаю, я же еще ничего не решила! Получается, я не только плыву по течению, но и морочу голову окружающим.
Почему-то я представила себя птицей, которая по ошибке влетела в комнату к людям, а они теперь кормят ее с руки, но форточку на всякий случай закрыли… Лера неловко высвободилась:
— Ты не обидишься, если я пойду спать? Сегодня на теннисе так напрыгалась…
Ничего я и о Валерии не знаю. Вообразила себе, что того, в машине, общения вполне хватит, чтобы установить доверительные отношения с девочкой. С девушкой…
— Мне боязно обмануть твое доверие, — шутливо проговорила я. — А вдруг твоя мачеха окажется скандалисткой. Или драться начнет…
— Дерись, — неожиданно серьезно согласилась она, — только папу не бросай. Мужчине нельзя так долго жить одному.
Вот тебе и ребенок! Маленькая женщина, которая все понимает. И, как женщина, в первую очередь заботится о мужчине. Пусть пока об отце.
А я осталась сидеть в кресле, не зная, что делать. Чувствовала себя я словно заторможенной. Как наркоманка, которой пытаются устроить экзамен на внимательность, а она никак не может собрать в кучу свои плавающие вразнобой мозги.
Валерия ушла в ванную, и я слышала, как она принимает душ, чтобы потом пройти к себе в комнату. В квартире Михайловских удобная планировка — вход в каждую комнату отдельный, по обе стороны от кухни. И ванная комната с туалетом в стороне.
Я поднялась из кресла и, постучав, вошла к Лере. Она уже лежала в постели и что-то читала, но спрятала книгу под одеяло.
— Любовный роман? — подмигнула я ей.
— Аманда Квик, — сказала она и показала мне обложку.
— Я зашла пожелать тебе спокойной ночи.
— Желай. — Она посмотрела на меня синими, как у отца, глазами.
Я подошла к кровати, поцеловала девчонку и поправила ей одеяло. Так всегда делала наша мама, и у меня это получилось машинально. Я сама себе удивилась и пошла к двери.
— Спокойной ночи! — сказала мне вслед Лера; интересно, как раз эти слова я и не произнесла.
Половина двенадцатого. Кукушка выглянула и буркнула: «Ку-ку?»
И туг я вдруг подумала: сейчас Федор придет. И уже больше не удивлялась, что в этих краях так обострились все мои чувства.
Я поставила разогревать борщ, тефтели, покрасивее порезала пиццу — Лера, попробовав ее, попросила добавки. Свечи я решила не ставить, раз уж праздничный ужин отложился до лучших времен.
Впервые я с таким удовольствием готовила ужин. Дома мне приходилось это делать не так уж часто — обычно на кухне царствовала мама, но те, кто пробовал мои кулинарные изыски, отзывались о них одобрительно.
Стол я накрыла скатертью. На виду у Михайловских ничего похожего не лежало, видимо, они обходились клеенкой, потому я купила ее сегодня в магазине, отметив про себя, что, если бы Бойко не поторопил меня с отправкой вещей, я бы взяла самую красивую скатерть из шкафа тети Липы.
Вообще-то обычно я не плыву по течению и меня трудно заставить делать то, что я не хочу, но в какой-то момент я просто не смогла самостоятельно управлять событиями. Они обрушились на меня словно лавина, и я, как собака, попавшая в колесо, могла только скулить, но бежать.
А вот в замке заворочался ключ. Наверное, по вечерам Федор никогда не звонит в дверь, чтобы не будить заснувшую дочь. Замок как следует смазан, так что разбудить таким звуком он никого не сможет.
Так же почти бесшумно он вошел в прихожую. Я услышала лишь звяканье дверной цепочки да легкий стук ботинка, который он сбросил.
Из-за косяка я наблюдала, как Федор с усталой гримасой расшнуровывает второй ботинок, а потом просто присела перед ним и надела на ноги домашние тапки. Он выпрямился и удивленно произнес:
— Ты не спишь? Наверное, сердишься на меня?
— За что?
— Я не пришел к ужину.
— Ты был в ресторане? Кутил с женщинами?
Он ошарашенно уставился на меня:
— Нет!
— Тогда на что мне сердиться? Иди мой руки.
— Если не возражаешь, я заодно приму и душ. От меня прямо-таки несет криминалом!
— Не возражаю и против душа.
— Если ты всегда будешь такой покладистой, я подумаю, что выиграл по трамвайному билету.
Мы шутили, обменивались колкостями, но я чувствовала, что и в самом деле небезразлична Федору. Более серьезным словом обозначить его чувства я отчего-то побоялась. В таком случае мне пришлось бы сплюнуть и постучать по дереву, а это было бы уж слишком явно.
— Ладно, шутник, скандала захотелось? Будет тебе скандал!
— О нет, я ошибся, милая леди, простите, бес попутал, затмение нашло, смиренно прошу прощения… А чем это так вкусно пахнет?
— Тебе скажи — тебе захочется.
— Бегу в душ. Я понял, здесь кормят только чистых телом ментов.
Он вышел из ванной выбритый, благоухающий дорогой туалетной водой. Красивый, у меня даже дух захватило. Вот только усталость из глаз, видно, не смывалась.
— Боже мой! — Он остановился в дверях кухни, будто не веря своим глазам.
— Первое будешь?
— Канэшна, — сказал он с грузинским акцентом. — Я все буду.
Он поставил на стол бутылку водки и бутылку кока-колы.
— Не отметить наш первый семейный ужин нельзя, но в круглосуточном магазине как назло ни хорошего вина, ни шампанского. Я еще подумал: тоже мне жених, с водкой домой прется, точно в гости к боевому товарищу. Зато эта водка мягкая, легкая и с колой прямо-таки проскакивает в желудок!
Он посмотрел мне в глаза.
— Ты тоже не ужинала?
— С Лерой я немного поела — составила девочке компанию. Но для хорошей закуски место, конечно, оставила.
— Меня ждала?
— Нет, Александра Бойко.
— Боюсь, в таком случае тебе бы пришлось умереть с голоду.
— Что, он тоже убит?
— Врачи на все вопросы головами качают: вряд ли выживет.
Он разлил водку по рюмкам.
— За что выпьем?
— Ты же сказал: за наш первый день.
— Пусть он будет не хуже остальных.
Позже, в постели, лежа на его плече, я спросила:
— А ты наконец надумал мне рассказать, что сегодня произошло между Далматовым и Бойко?
— Обязательно, — заверил он и тут же заснул.
Что еще оставалось делать, как не последовать его примеру.