Центральная улица в Костромино, конечно, больше десяти метров, но меньше ста, потому ходить по ней туда-сюда совершенно неинтересно. Тем более что на эти метры приходились гостиница с рестораном, в котором я недавно вкушала ужин, кафе-бар и универмаг. Вот и все достопримечательности.

После выхода из нотариальной конторы я первым делом выписалась из гостиницы — стоит ли занимать номер, в котором ты не живешь? Свои вещи я опять сложила в дорожную сумку, которая теперь стояла у моих ног.

Надо же такое выдумать: поехать на чужой машине за три квартала до места только потому… потому что мне приглянулся мент Михайловский. А он предложил подвезти меня всего лишь из вежливости.

И вот теперь придется мне пилить до улицы Парижской коммуны три или четыре квартала. А сумка, набитая теплыми вещами, довольно увесиста. Да плюс пакет с мелочами, которые в дорожной сумке не поместились. Да плюс моя маленькая сумочка на длинном ремне… Не имела баба хлопот…

Без дорожной сумки я могла бы зайти в универмаг, но таскать за собой вещи — это уж слишком! Я уже взялась за ручки своего скарба, злая на саму себя, как меня окликнули. И не кто-нибудь, а мой знакомый блондин из ресторана.

— Здравствуйте, Лариса!

Вид Германа так изумил меня, что я едва не забыла захлопнуть отвисшую от удивления челюсть. Мой партнер по танцу был одет в казачью форму. На груди его позвякивали какие-то награды, явно дореволюционные, из которых я смогла опознать лишь Георгиевский крест.

Да простят меня казаки, мне стало смешно. Ничто не сможет так дискредитировать любое движение, как подобные псевдосподвижники. Наверное, пора уже казакам организовать комитет, который будет следить не только за чистотой рядов, но и за правомерностью ношения тех или иных наград и знаков отличия.

В нашем городе, например, по улицам ходит столько многозвездных казаков, словно в нем разместился всеземной казачий генералитет…

Об этом я подумала, но игнорировать мужчину, который в форме вообще казался картинным красавцем, я не стала. Тем более что его взгляд прямо-таки лучился обожанием.

— Как ваши дела с наследством?

— Отлично. Именно сегодня я все оформила и теперь законная домовладелица.

Я послала ему не менее лучезарный взгляд.

— Вы произвели неизгладимое впечатление на моих товарищей. Особенно на сотника.

— Сотник — это фамилия? — на всякий случай уточнила я.

— Что вы, сотник — звание.

— И под его началом действительно сотня?

— Идет набор, — ответил он туманно.

— А как зовут вашего сотника?

— Далматов Георгий Васильевич.

Или, как окрестили его в народе, Жора-Бык?.. Надо сказать, я вовсе не принадлежу к женщинам, которые не сомневаются в собственной красоте и неотразимости. Потому к неожиданным комплиментам отношусь с подозрением. И первое, о чем я думаю в такую минуту: «Что ему от меня нужно?»

Чего вдруг мной заинтересовался какой-то сотник? Герман говорил о нем прямо-таки с обожанием…

— Передайте, что он мне тоже понравился.

— Зачем передавать? Вы можете сделать это лично.

— Правда? И когда же?

Зачем я спросила об этом? Мне совершенно не хотелось что бы то ни было сотнику передавать. Но Герман моим словам неприкрыто обрадовался:

— Прямо сейчас.

Торопливость, с которой это было сказано, настораживала. Я бы даже сказала, что Герман суетился. Внутренний голос тоже пытался шептать мне нечто предостерегающее, но в меня будто бес вселился. Не иначе Ольга заразила меня своими пристрастиями к криминальным произведениям. Отчего-то мне показалось, что именно сегодня для меня откроется нечто. Какая-то тайна. Приоткроется завеса над чем-то загадочным. И страшным.

Что вызвало у меня подобные ассоциации? И откуда я взяла, что Далматов относится к людям, у которых может быть какая-нибудь тайна?

Пока я таким образом размышляла, казак Герман терпеливо ждал, приоткрыв дверцу «мерседеса».

В общем, я решилась сесть в автомобиль, справедливо рассудив: иначе я так и не узнаю, чего местным казакам от меня нужно? Я точно наяву услышала, как Олька завистливо ахнула. В то время как мой друг Николай неодобрительно поморщился: «У тебя, Киреева, прямо-таки непреодолимая страсть к авантюрам!»

Честно говоря, я не знаю, почему произвожу на своих близких такое впечатление. Если подумать, то никакой авантюры с моим участием и не вспомнишь, так что я постоянно терплю самые обычные инсинуации. Разве справедливо, когда скромная девушка кажется кому-то авантюристкой?

Авантюра не авантюра, а к дому меня, как я надеюсь, подвезут, и мне не придется тащить сумку пешком. Я поставила ее, родимую, на заднее сиденье, а сама села вперед, рядом с красавцем Германом.

Для того чтобы выехать из поселка, скоростной машине понадобилось минуты три, и вот мы уже мчались по шоссе, по обе стороны от которого на много километров вокруг простирался лес.

— Далеко забрался ваш сотник, — игриво заметила я, хотя внутри у меня появился некий холодок: мало того что я села в машину к незнакомому человеку, я даже не представляю, куда он меня везет.

Может, и тетка моя таким образом поплатилась за свое легкомыслие? Или любопытство? Но тут же я отмела это сравнение: Олимпиада всю жизнь — вернее, большую ее часть — прожила в Костромино, а я только что приехала и вряд ли представляю для кого-то опасность или вызываю особый интерес, способный привести к криминалу. То бишь надругательству над моей девичьей честью.

— Дом нашего сотника, может, расположен и далековато от города, зато для его постройки Георгий Васильевич выбрал лучшее место, какое только можно найти в наших краях. Чуть подальше от его дома — красивейшее в этих местах Синь-озеро. Если захотите, я могу вам его показать. Георгий Васильевич любит на него ездить…

Мне везет на выдающихся людей. Сначала Лерин папа, который все делает на отлично, теперь сотник, у которого тоже все самое лучшее. И что интересно, та и другая сторона предлагает показать мне некое Синь-озеро, каковое только в этих краях и можно увидеть. Куда мне деваться, бедняжке, чем я могу таких необыкновенных мужчин заинтересовать, ведь ничего, кроме наследного дома, у меня и нет.

«Дома и машины!» — укоризненно напомнил внутренний голос. Из-за событий, связанных с получением наследства, приемом гостей, я совсем забыла о своей бедной «семерке», и она второй день грустила под навесом, и никто не подошел даже, не потрепал ее по загривку, то бишь по капоту. Кому коврижки, а нам — синяки да шишки!

— Вам приходилось прежде бывать в наших местах? — спросил Герман, небрежно поддерживая руль. Машину он вел виртуозно, мне такому еще учиться и учиться!

— Нет, не приходилось, — честно созналась я.

— Однако, наверное, вы умеете заводить знакомства.

— Думаю, что умею, — согласилась я.

— По крайней мере одним из первых навестил вас не кто-нибудь, а сам главный разыскник района, — вроде небрежно заметил он, но я почувствовала, что его это отчего-то интересует.

— Неужели в вашем поселке ничего нельзя скрыть? — решила посмеяться я.

— Бесполезно, — криво усмехнулся Герман.

— Тогда почему же неизвестно, кто убил тетю Липу? — ляпнула я и ужаснулась собственной неосторожности.

А вдруг этот человек, которого я совсем не знаю, как раз и имеет отношение к смерти Олимпиады? Кстати, второй раз мне приходит это на ум, и почему-то второй раз я не исключаю такой возможности.

И при этом… Какая все-таки дура! Еду с ним на край света, никто об этом не знает, так что если я вдруг исчезну, никто и не догадается куда… Нет, лучше об этом не думать.

— Это вам местные понарассказывали? — пренебрежительно хмыкнул Герман. — Поживите здесь еще недельку-другую, таких ужасов наслушаетесь, от страха сбежите домой… Или вас таким не испугать.

— Ну почему, я такая же трусиха, как и все.

Герман с интересом глянул на меня:

— Вы только сотнику нашему не скажите этого — «как и все», он обидится.

— Он считает, что чувство страха ему не ведомо?

— По крайней мере он так говорит.

Минут через сорок Герман свернул с трассы на проселочную дорогу, тоже асфальтированную, и вскоре машина остановилась перед высоким забором из природного камня.

Постороннему взгляду не представлялось возможности проникнуть за ограду, которую поверху венчал частокол из позолоченных металлических пик. Без помощи специальных приспособлений. Рядом с воротами имелся, как выяснилось, домофон, и в него Герман, нажав кнопку, сообщил:

— Мы приехали, Георгий Васильевич.

— Надеюсь, девушку ничем не обидел? — услышала я.

— Напрасно подозреваете меня в грубости и невежестве. Мы к женщинам всегда относимся с уважением.

Герман говорил это явно для меня, но сотник хохотнул:

— Наслышаны!

И ворота отъехали в сторону.

«Мерседес» зарулил в огромный двор, где слева от ворот под арочной крышей из какого-то цветного пластика на асфальтированной площадке машина остановилась. Герман открыл дверцу и подал мне руку — все как в фильмах про аристократов.

И так рука об руку мы пошли по аллее, обсаженной еще молодыми деревьями. «Как по облаку», — пел Высоцкий.

Аллея привела прямо к дому с колоннами, и на крыльце его нас ждал хозяин в элегантном белом костюме. А то я уже стала бояться, что меня привезли сюда для того, чтобы уговорить вступить в его сотню. Значит, ошиблась. Для этих целей он обрядился бы в казачий мундир.

Георгий Васильевич легко сбежал по ступеням. Сразу видно, этот мужчина — сторонник здорового образа жизни и, похоже, зарядку по утрам делает. В отличие от некоторых.

— Ларисонька! Какая честь для меня!

Он сиял, как начищенный самовар. Я ничего не понимала. Передо мной разыгрывалось представление, и чем больше я его лицезрела, тем больше недоумевала. Герман чуть не вывихнул ногу, бросившись открывать мне дверцу машины. Сотник Далматов целовал руку и глядел проникновенно, прямо в глубь моей нежной девичьей души.

Эти два возрожденных казака повели меня в дом, точно бесценную и весьма хрупкую вещь.

В большой гостиной — а если точнее, в холле с потолком в два этажа и огромными витражными окнами — был накрыт стол. Еще точнее, стол был накрыт пока лишь скатертью, но даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы определить: скатерть дорогущая, чуть ли не антикварная, вилки-ложки серебряные — целое состояние, как определила я. Неужели хозяин собирался обедать здесь со своим верным соратником Германом? Или он пригласил на обед свою свежую сотню? О том, что здесь ждали меня, я даже не осмеливалась подумать.

Хорошо живет Георгий Васильевич. По кличке Жора-Бык. Что же это за казаки, у которых клички как у зеков? Не иначе штрафники. Это я сама с собой так шутила, потому что, несмотря на гостеприимство и расшаркивание передо мной обоих мужчин, отчего-то мне было не по себе. Я боялась не оправдать их ожиданий.

— Проходите, Лариса, проходите! — суетился вокруг меня хозяин, усаживая за стул с высокой спинкой. Он сел за столом напротив и кивнул Герману на дверь.

Тот вышел, а буквально тотчас же из этой двери вошел молодой человек в рубашке с бабочкой и красном смокинге. Мамочки, уж не принимают ли они меня за кого-нибудь другого? А может, я просто не знаю, что какая-нибудь из родинок на моем теле — пропуск в рай или вот в такую обеспеченную жизнь. Сейчас мне скажут, что сотник Далматов — мой брат, которого давным-давно украли у родителей цыгане…

Вошедший нес поднос, уставленный всевозможными закусками. Три секунды спустя через ту же дверь появился еще один, и тоже с полным подносом. В четыре руки они заставили стол таким количеством еды, какой можно было бы накормить футбольную команду. С запасными игроками.

Официанты исчезли, а хозяин дома поднял бокал с шампанским:

— За вас, Лариса, за вашу красоту и обаяние! Далась им эта красота! Похоже, меня хотят убедить в том, что именно из-за меня лишился сна и отдыха сотник Далматов. Извелся-измучился без моего лицезрения, так что вынужден был послать за мной своего верного слугу: «Без моей женщины-мечты не возвращайся!»

Наверное, недоверие отразилось в моем взгляде, потому что Георгий Васильевич, внимательно наблюдавший за мной, горестно покачал головой:

— Вы, Ларисонька, будто мне не верите.

— Отчего же, наполовину верю.

— На какую половину? — Он решил поддержать шутку.

— На ту, которая касается моей небесной красоты.

— Какова же другая половина, в которой вы сомневаетесь?

— Другая в том, что из-за меня вы потеряли голову и пошли на все, чтобы заполучить меня в гости.

— Так уж и на все? Только послал машину с вежливым приглашением. Или что-то было не так?

— Именно так.

С лица сотника не сходила сияющая улыбка, а глаза холодно изучали меня: что это за микроб? Нет ли какого подтекста в ее речах? И почему ее не трогают комплименты? Видимо, он привык, что женщины тают перед ним, как сахар в горячем чае.

— И все же вы чем-то недовольны.

— Просто я хочу предложить вам другую форму общения между нами: на равных.

— Вот уж не думал, что вы окажетесь феминисткой.

— Вы меня не поняли. Я говорю не о равноправии, а о равенстве сиюминутных отношений. Ведь у нас намечается сугубо деловой разговор? Тогда зачем обращаться со мной как со смазливой дурочкой? Вы только намекните, что вас интересует, и я пойму. Между прочим, я три года работаю в бизнесе наравне с мужчинами и имею собственную фирму.

— Ну-ну, — он успокаивал меня, словно я закатила истерику, — никогда не думал, что простая констатация факта — я все-таки нахожу вас красивой — приведет к такому эмоциональному всплеску.

Сотник сделал вид, что не понял моего предложения говорить без экивоков. Я вовсе не отказывалась с ним пообедать, и внимание интересного мужчины было мне приятно, но все хорошо в меру. Я чувствовала, что Георгий Васильевич не привык ни перед кем заискивать. Даже перед женщинами. А тут для чего-то он наступал на горло своему самолюбию.

Зря он не стал меня слушать. Атмосфера не то чтобы доверия, но откровенности больше подошла бы для серьезного разговора.

— Вы предлагаете забыть о гостеприимстве, о галантности и немедля приступить к делу?

— На Востоке принято спрашивать у гостя о семье, детях… Кажется, даже говорят: «Как ваш скот?» Но поскольку у меня ничего этого нет… Словом, я считаю, что официальную часть можно слегка сократить. Поверьте, вашу галантность я вполне оценила.

Отчего-то ему мое предложение не понравилось. Словно разговор принимал не то направление, какого сотнику хотелось. Как бы я ни призывала к открытости и дружелюбию, настороженность за столом, однако, присутствовала.

— Чем вы занимаетесь? — все же поинтересовался он.

— Продаю компьютеры. И оказываю заказчикам соответствующие услуги вроде расчета компьютерных программ, записи дискет и прочего.

— Вот уж никогда бы не подумал! — вырвалось у него.

— Вы представляете себе компьютерщиков-женщин страшными очкастыми грымзами с немытыми волосами?

Мой визави нарочито тяжело вздохнул и сказал:

— Хорошо, убедили: женщина, как выяснилось, может быть и красивой, и умной, и с чисто вымытыми волосами…

Не мог все же сотник не подпустить шпильку. Но и я тоже разошлась: прямо-таки валькирия, не желает, видите ли, слабой выглядеть. Воинственной я была с Михайловским и вот теперь с Далматовым. А ласковый теленок, между прочим, двух маток сосет…

— Раз вы не хотите, чтобы вашей красоте отдавали должное, давайте о нейтральном. Расскажите, как обстоят ваши дела с наследством?

— Оформить-то я его оформила, а вот кому продать, пока не знаю, — сказала я, внимая наконец внутреннему голосу: дипломатия и еще раз дипломатия! — Приходится задерживаться. Но я решила времени не терять и, пока суд да дело, ухитрилась нанять даже частного сыщика…

В глазах сотника отчего-то появилась тревога.

— Как, в наших местах уже появился частный сыск? Однако как широко шагнула цивилизация.

Внутренний голос, предвкушая мое очередное высказывание, тщетно пытался заткнуть мне рот, я упорно продолжала изображать из себя жизнерадостную идиотку.

— Ничего она не шагнула. Просто у меня появилось знакомство в районном угрозыске, вот я и решила им воспользоваться. По крайней мере я выполню долг по отношению к тетке, которая оставила мне наследство. Пусть пока мне и трудно его реализовать.

— Простите, а что за долг перед покойной, о котором вы упомянули?

— А как же! Найти того, кто ее убил.

— Да с чего вы это взяли? — проговорил Далматов, на некоторое время выпадая из образа душки-сотника. — Официальное заключение следствия: ненасильственная смерть.

— А вы тоже этим происшествием интересовались? — невинно спросила я.

— Ну, у нас здесь происходит не слишком много событий, — медленно проговорил он. — Нарочно, конечно, я не интересовался. Всего лишь пришлось париться в сауне с районным прокурором, он и рассказал… Может, вы не знаете, но в маленьких населенных пунктах приходится кому-то следить за равновесием сил…

О чем он говорит? Какое такое равновесие?!

— То, что в большом городе пройдет незамеченным, в нашем медвежьем углу может привести к панике, — любезно пояснил сотник. — Мы, казаки, уделяем этому особое внимание. Криминальные структуры есть везде, и у нас не получится избавиться от них полностью, но следить за их деятельностью, как говорится, давать укорот… Именно наблюдение за порядком в районе взяла на себя моя сотня.

Он так и сказал — «моя». Без особого хвастовства. Только констатировал. Как будто это были его личные люди. Холопы.

Вон куда метит сотник Далматов — в негласные руководители района. Контролеры порядка.

— А что, районная администрация не справляется? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Она слишком малочисленна. А мои ребята — как раз та самая сила, на которую всякий руководитель района сможет опереться. Потому я и интересовался делом вашей тетки. Нельзя пускать на самотек слухи о таких происшествиях. Люди еще подумают, будто у нас можно совершить убийство и не понести за это наказания.

— Значит, вы считаете, я зря занялась расследованием?

Он вроде равнодушно пожал плечами:

— Ну, если у вас есть лишние деньги.

— Просто я все равно вынуждена здесь задержаться. Из-за дома. — Я почувствовала, что мне надо «отползать», как в таких случаях говорит Коля Дольский. — Не бросишь же его, наследство все-таки…

— А вы уже подали объявление о продаже дома?

— Пока нет. Как раз сегодня и собиралась этим заняться.

— Думаю, что я смогу вам помочь. — Он посмотрел на меня, как будто только в эту минуту ему в голову пришла очень удачная мысль. — Как вы смотрите на то, чтобы продать свой дом, полученный по наследству, мне?

— Вам?!

Теперь настала моя очередь, что называется, проглотить язык. Вот уж не думала, что, имея такие хоромы, Далматов может заинтересоваться деревянным, хоть и неординарным домом. Тут что-то не то.

— Вы хотите его купить?

— Хочу.

— И по какой цене?

Все-таки бизнес меня испортил. Ведь я намеревалась задать вовсе не такой вопрос, но едва разговор зашел о деньгах, отодвинула в сторону все другие моменты. Только что я и не думала о том, как буду его продавать, а язык уже вымолвил: сколько?

— Десять штук баксов.

Если мне удалось не упасть со стула, то лишь благодаря закалке, которую я получила, работая в нашей с Ольгой фирме. Кстати, почему в разговоре с сотником я не упомянула, что фирма моя лишь на пятьдесят процентов? Хвастунишка! Но не одному же сотнику хвост распускать, нам тоже есть чем гордиться.

Итак, вернемся к цене моего дома. Навести справки о ценах на недвижимость в Ивлевском районе я сумела. И точно знаю, дом в Костромино столько не стоит. Максимум, что я могла за него получить, — пять тысяч, да и то потому, что участок достаточно велик. Но опять во мне сработало что-то на уровне подсознания, потому что я произнесла:

— Согласна.

На его лице мелькнула усмешка. Мол, еще бы! Он хлопнул в ладоши — фарс да и только! — и уже известный мне красавец блондин вошел и передал ему конверт, который сотник тут же протянул мне:

— Можете пересчитать.

Неужели его подчиненные так быстро сориентировались? Или это был вовсе не экспромт, как в том пытался убедить меня резвый сотник. Да, эти ребята привыкли брать быка за рога! В конверте лежала банковская упаковка сотенных купюр долларов США. Писатель Михаил Задорнов говорит, что не все американцы видели эти купюры, а у меня их целых сто штук! Оказывается, наследство тети Олимпиады не такое уж мизерное. Вернее, вдруг выросло в цене, хотя я по-прежнему не знала почему.

Я осторожно положила деньги на край стола.

— Видите ли, я уже пообещала своему новому знакомому задержаться здесь хотя бы до субботы. Но в воскресенье с утра меня здесь уже не будет, обещаю. В том смысле, если дом вам будет нужен немедленно.

— Ничего, я подожду, — снисходительно согласился сотник. — Может, вы думаете, что продешевили?

— Нет-нет, — поспешно сказала я, — цена мне подходит.

Странно, что, взглянув в его глаза, я заметила промелькнувшее в них удовлетворение, словно он решил для себя: первая часть дела сделана. Именно так, первая. Может, потому что я не знала причин его заинтересованности, то и не спешила радоваться удачной сделке?

— А вещи тети Липы…

Я не только не боялась выглядеть в их глазах патологической жадиной, но и умышленно добавляла побольше черной краски в этот неприятный образ.

— Все, что есть в доме, конечно же, останется вам. Включая клад в стене, если найдете.

— Какой клад?

— Лариса Сергеевна, я же пошутил. — Тон его был отечески покровительственным.

Значит, роль увлеченного мной мужчины сотник Далматов решил отбросить. Странно, но это понимание несколько разочаровало меня. Вообще-то по большому счету Георгию Васильевичу хотелось нравиться. В нем чувствовалась скрытая мужская мощь, по которой безотчетно тоскует большинство женщин. И верилось, что если этот мужчина чего-нибудь захочет, то непременно добьется.

Мы еще посидели, выпили кофе. Официант — или слуга? — один из двоих, принес необыкновенно вкусное мороженое. Странно, что я не запомнила лица ни того, ни другого. Обеспеченность засасывает меня в свое болото — я перестаю замечать тех, кто меня обслуживает. Ольга ухохочется.

— И все же вас что-то беспокоит, — произнес хозяин, коснувшись моей руки. — Может, трудности с отправкой вещей? Вы только скажите, я пришлю ребят, они все погрузят и отправят…

Он был сама доброжелательность и вроде слова произносил медленно, а мне чудилось как бы вторым планом, что он нетерпеливо говорит: «Давай-давай, бери деньги и уматывай отсюда. Что ты под ногами крутишься!»

— Наверное, мне надо написать вам расписку. Все-таки деньги немалые, а мы с вами едва знакомы…

Опять эта снисходительная усмешка. Действительно, куда я денусь? Да и как я смогла бы его обмануть? Но вслух он сказал совсем другое:

— Обижаете, Ларисонька, я же по глазам читать умею. Вы человек честный, я с легким сердцем доверил бы вам даже свою жизнь, а не то что паршивые баксы!

Опять тот же рефрен. Хоть бы он уже определился: нравлюсь ему я, мой нравственный облик или мой скромный деревянный дом?

— Думаю, мы с вами расстанемся друзьями, — продолжал Далматов. — Оформление купли-продажи я беру на себя — вы только подпишите на мое имя генеральную доверенность. Я даже заправлю полный бак вашей симпатичной «семерки».

Ты посмотри, ну все знает!

Из далматовского дома я вышла слегка оглушенная: значит, на свете все же есть альтруисты. Они вот так, бескорыстно, можно сказать, по зову сердца делают добро малознакомым людям и при том живут в таких богатых домах. А некоторые неверующие люди считают, будто таких нет. Вот одного из них покорила неземная краса Ларисы Киреевой, и он недрогнувшей рукой платит за принадлежащий ей дом двойную цену…

Всю обратную дорогу — а вез меня тот же Герман — я промолчала, отвечая на некоторые вопросы местного арийца односложно и туманно. Впрочем, его это не слишком и огорчало.

Свалившаяся на меня сумма впечатляла. Добавив к ней деньги с моего долларового счета в фирме, можно было купить неплохую двухкомнатную квартиру, мою давнишнюю мечту. И обставить ее теткиной мебелью, почти новой и вполне современной.

О том, куда меня везти, Герман не спрашивал. Уточнил лишь:

— Домой?

Я кивнула. Вообще о чем я думаю? Нормальная женщина на моем месте схватила бы эти деньги и рвала отсюда когти как можно скорее. Здесь, в этом крохотном поселке, явно что-то заваривалось. И как мне казалось, все было связано между собой: утонувшая в проруби тетка, ее дом, как бы служащий декорацией, внезапный интерес к закрытому делу человека, который скорее всего сам его и закрыл… Голова кругом!

Герман выскочил, чтобы открыть мне дверцу машины у калитки моего наследного дома, но не сделал и попытки, например, договориться со мной о встрече. Лишь кивнул на прощание:

— До свидания.

Прошла любовь, завяли помидоры. Неужели в ресторане этот белокурый Аполлон всего лишь имитировал свой интерес ко мне как к женщине? Моя подруга Ольга тут же нашла бы этому объяснение: «Наверняка голубой!» Мы все, кажется, помешались на вопросах сексуальной ориентации, и чуть что, ставим диагноз: нетрадиционная! Хотя, возможно, я просто не в его вкусе.

Подумаешь, не больно и хотелось! Я зашла в дом, косясь на соседское крыльцо — Лида не появилась. Скорее всего занималась детьми.

Есть не хочу! Пить не хочу! Зато у меня появилось намерение поваляться с книжкой — если подумать, не так часто удается мне откровенно бездельничать. Минимальное количество сотрудников в нашей фирме не дает мне возможности полностью отрешиться от дел даже в выходные дни. Да и маме надо по дому помочь. И с Колей встретиться. Не говоря уже о подруге Оле, которая рассматривает мое личное время как свое…

Что-то я расхныкалась. Наверное, по своим близким соскучилась.

Войдя в дом, я машинально закрыла дверь на щеколду. Она была прочная, самодельная, из широкой металлической полосы. Открыть ее можно, лишь выбив вместе с дверью. Чего я опасалась? Что Далматов со своей сотней потребует немедленного освобождения проданной ему жилплощади? Или проникновения в дом воров, которые спохватятся, что теткино богатство уплывет от них… Какие глупости лезут в голову женщине, которой нечего делать!

А ведь у нее есть знакомый милиционер, который мог бы приехать, чтобы охранять ее в этой глуши от всяческой напасти. Увы, для него главное — работа. Кажется, и его я интересую только с этой точки зрения.