После четырех дней пути приятели Себастьян и Григорий прибыли в Париж под вечер в начале августа и остановились в «Британской гостинице».
Хозяйка была с ними так мила и приветлива, так соблазняла своей кухней и поваром, что оба решили отужинать в гостинице, а потом уже разойтись по своим делам. Они торопились застать на месте нужных им людей.
Барон де Кастр собирался навестить своих друзей — по крайней мере, так он сообщил Григорию — из тех, что имели знакомства при дворе. Он хотел узнать, где в настоящее время находится подруга королевы герцогиня де Полиньяк и нет ли рядом с нею русской княжны, молодой и красивой, которую та взяла под свое покровительство.
Тредиаковский тоже, переодевшись, собрался идти куда-то, но в отличие от своего французского приятеля ничего вразумительного о своих намерениях не сказал.
Себастьян на него не обиделся. Он лишь уверился в том, что русские вообще странные люди и к тому же обожают делать из всего секреты. Можно подумать, ему не все равно, с кем собирается встречаться Григорий.
Григорий уловил скрытую насмешку во взгляде приятеля и нехотя пояснил:
— Похожу по Парижу, встречу кого знакомого… Нам, иностранцам, не в пример труднее добывать для себя сведения.
— Ну так пойдем со мной, — простодушно предложил барон, — я познакомлю тебя с друзьями. Они очень умные и дальновидные люди, заботятся о будущем Франции, и, может быть, тебя увлекут их воззрения…
— В другой раз — непременно! — отказался Тредиаковский, и Себастьян не стал настаивать.
Однако, если бы он оказался чересчур любопытным и смог, не открывая себя, последовать за Тредиаковским, он увидел бы картину, изрядно его озадачившую.
Выйдя из гостиницы, Тредиаковский остановил фиакр, с виду довольно обшарпанный. Однако лошадь, его везущая, оказалась вполне резвой.
Молодой мужчина прыгнул в экипаж и коротко бросил кучеру:
— В Пале-Рояль!
Как и во многие другие дни, дворец сверкал огнями и из открытых по причине летней жары окон лилась нежнейшая музыка.
Но Тредиаковский был настолько озабочен какими-то своими делами, что не обращал внимания ни на великолепие дворца, ни на богато одетых дам.
То есть внешне молодой мужчина изображал живейшее внимание ко всем диковинам дворца и даже одобрительно улыбался вслед проходящим мимо женщинам, но мысли его были далеко. Этой возможностью — связаться с нужными людьми — он пользовался впервые и слегка волновался: найдет ли его в такой толчее тот, к которому у него есть рекомендательное письмо?
Впрочем, для непосвященного это и было бы обычное письмо некоей французской графини, которая рекомендовала сына своего русского друга, владеющего многими языками, образованного и воспитанного, вполне подготовленного для работы в качестве секретаря или любой другой, связанной с бумагами, перепиской и прочим.
Людей, лично знающих Григория Тредиаковского, — ту же Софью Астахову или барона де Кастра — удивили бы упоминаемые в письме фамилия и титул, казалось бы, к нему не имеющие никакого отношения.
Потому Григорий так торопился в Париж, что связаться в случае необходимости с нужным человеком он мог всего один раз в неделю в оговоренное время, одевшись подобающим образом и стоя поблизости от некоей скульптуры в парке Пале-Рояля.
Чиновник Коллегии иностранных дел, который напутствовал его еще в Петербурге, обещал, что к нему подойдут обязательно, потому что некий человек ежемесячно получает плату лишь за то, чтобы появляться каждую неделю в этом самом месте и ждать его.
Когда мимо него проскользнула юная особа, одетая лесной нимфой, в маске из зеленого бархата, Григорий не обратил на нее никакого внимания.
Нимфа грациозной походкой прошла по тропинке, но; сделав несколько шагов, вернулась и проговорила:
— Кузен Валери, вы меня не узнаете? Прекрасно помня эту часть пароля, который он так жаждал услышать, Тредиаковский отчего-то был совершенно уверен, что к нему подойдет мужчина.
А теперь судьба опять подсовывала ему женщину. Да еще такую молодую! Он едва не застонал от разочарования, но вовремя спохватился: в конце концов, девушка — всего лишь курьер. Возьмет письмо и скажет…
— Где вы остановились? — деловито спросила его нимфа после того, как игриво увлекла в темную аллею, где никого из гуляющих не было.
Григорий назвал гостиницу.
— Вас найдут!
Изящная ручка выхватила у него из рук письмо, и нимфа скрылась.
Григорий решил немного походить, посмотреть на дворец и парк. В последнее время его жизнь стала напоминать собой сплошную гонку, во время которой он забывал не только о еде и сне, но и о своей личной жизни.
В разговорах с княжной Софьей он иногда рассказывал о всяких достопримечательностях Парижа, но чаще всего это были знания, почерпнутые им из книг или рассказов очевидцев. Он слишком отдавался своему делу, так что, наверное, не мог даже представлять интереса как собеседник для образованных, начитанных женщин. Ему попросту нечего было им сказать. Раньше он об этом не задумывался. Пока в его жизни не появилась княжна Софья Астахова… А вдруг она сейчас ходит где-то здесь под ручку с каким-нибудь придворным франтом…
Григорий хотел себя разозлить, чтобы не думать о пропавшей девушке с любовью, печалью, горечью утраты… Неужели она вызвала все эти чувства у такого хладнокровного, каким он себя считал, мужчины? Что в ней было особенного, отчего он все время думает о княжне?
Ее необычные зеленые глаза? Но он и прежде видел женщин с не менее красивыми глазами. Или бело-розовая кожа ее лица, которая алеет при малейшем смущении своей хозяйки? А может, великолепные белые зубки или ее алые сочные губы… О боже, так еще хуже…
Как это невыносимо — ждать, когда тебя найдут, когда тебе что-то сообщат! Может, Себастьяну удалось кое-что и он уже сейчас сидит в гостинице и ждет Григория, чтобы рассказать ему о княжне? Ведь это из-за него она попала в лапы к Флоримону! Но, подумав так, он устыдился. «Ты и сам приложил к этому руку!» — мысленно напомнил себе он.
А Себастьян и вправду ждал его в гостинице, и так ему не терпелось рассказать новости своему приятелю, что он заговорил, едва Тредиаковский возник в дверном проеме.
— Подумай только, Грегор, какая необыкновенная женщина мадемуазель Софи! — восторженно воскликнул он. — Не понимаю, почему ты сам этого не видишь!
— Откуда ты взял, что не вижу? — сухо буркнул Григорий.
— Вывод напрашивается сам, — удивился барон тому, что товарищ не хочет признавать очевидного. — Ты никогда не смотрел на Софи как на красивую умную женщину, ты всегда разговаривал с ней, как со служанкой или молочницей…
— Молочницей! Скажешь тоже!.. Лучше поясни, что в княжне такого необычного, отчего ты так раскудахтался.
— Вот! Опять ты сердишься, когда речь заходит о княжне, а между тем я узнал такое!..
Барон поймал себя на том, что в волнении машет рукой, хотя прежде ничего подобного не делал. В детстве в такие вот моменты гувернер легонько стукал его по рукам указкой. Вспомнив об этом, Себастьян сконфузился, будто невзначай сплел пальцы рук и договорил:
— Княжна Софи стала протеже королевы Франции, она сейчас живет в Версале, удостоилась дружбы всесильной Иоланды де Полиньяк, которая приставила к ней для обучения разным тонкостям и ухищрениям двора некоего Жозефа Фуше… Тебе знакомо это имя?
— Знакомо, — медленно проговорил Тредиаковский, лихорадочно соображая, в какую неприятность опять попала Софья. — Большего негодяя я в своей жизни не встречал!
— Он так же подл, как Флоримон де Баррас? — спросил де Кастр, не упуская случая подколоть Григория.
— Флоримон по сравнению с Жозефом агнец божий! — сквозь зубы произнес тот.
— Но, насколько я знаю, Фуше на неплохом счету у самой королевы, а король несколько раз использовал его для довольно деликатных поручений.
— Наслышан о его подвигах, — кивнул Григорий. — Обычно он не останавливается ни перед чем для достижения цели.
— Но мадемуазель Софи… — начал было говорить Себастьян и осекся.
— Мадемуазель Софи рядом с ним словно птичка в когтях ястреба, — сказал Тредиаковский.
— И что же, нам теперь не стоит ее искать? — выговорил несколько растерянный барон.
— Наоборот, нам нужно найти ее как можно скорее, пока этот хищник не занялся ею вплотную!
— Если она и вправду в Версале, сделать это будет нелегко.
— Если Софья в Версале, у нас есть надежда встретиться с нею. Надо лишь найти кого-нибудь, фрейлину или камеристку, возможно, подкупить какого-нибудь слугу, которые согласятся передать для нее письмо.
— Я уже предпринял кое-что в этом направлении, — довольно проговорил Себастьян: впервые он чувствовал некоторое превосходство, находясь рядом с Григорием; отчего-то русский подавлял его скрытой внутренней силой и целеустремленностью, чего барон в себе не ощущал. Точнее, не ощущал ежечасно.
— А не мог бы ты, дружище, рассказать мне о своих планах поподробнее? — попросил его Григорий, и Себастьян, чуть ли не раздуваясь от важности, стал повествовать о своих похождениях.
Как легко было поддаться на такую уловку: напыщенный, самонадеянный аристократ. Но Григорию отчего-то казалось, что де Кастр только играет роль такого человека. А его настоящее «я» в это время холодно наблюдает за разглагольствованием своего психологического двойника.
— Если бы ты знал, сколько своих приятелей я успел навестить, прежде чем нашел того, кто часто бывает при дворе и знает почти обо всем, что там происходит. Причем, как ни смешно это звучит, в этом ему помогло умение играть в карты. Уже в том, как он тасует колоду, видно его мастерство. Свои пальцы Луи тренировал денно и нощно и в конце концов добился их необычайной ловкости… Кто-то из наших умников сочинил даже на него эпиграмму о том, что его пальцы умнее, чем голова, и, к счастью, их целых десять… Честно говоря, я не ожидал встретить его в Париже. Лет пять назад он вынужден был бежать из Франции из-за участия в дуэли. Кроме карт, пожалуй, его интересовали только женщины.
— Ишь до чего прыткие у тебя друзья! — буркнул Григорий.
Себастьян, скрывая усмешку, взглянул на него: отчего русский друг так раздражителен?
— Что-то я не слышал от тебя похожих слов, когда встреченный нами граф — бывший жених Софи — рассказывал нам о своей дуэли!
— Прости, барон, но мне отчего-то не по себе. С той минуты, как ты сказал мне о Фуше, я не нахожу себе места.
— Думаю, совсем скоро мы узнаем, что с княжной происходит на самом деле. Наверняка она сможет противостоять домогательствам этого обольстителя. Ты уж и впрямь обрисовал его таковым, неподражаемым. Будь это так, вся Франция о том знала бы.
— Кто из нас может знать, что привлекает женщин в тех или иных мужчинах. На наш взгляд, они не стоят и паршивого су, а женщины одна за другой падают в их объятия.
— Хорошо, спорить на эту тему — бесполезное занятие. Постой, а разве не может быть так, что как раз теперь он увлечен другой женщиной? Тогда стоит ли тебе до срока изводить себя?
— Ты прав, Себастьян. Но я прервал твой рассказ. Ты говорил о друге, который преуспел в карточных играх. Неужели именно это его умение позволяет ему нынче бывать при дворе?
— Не только бывать, а и сидеть за одним карточным столом с самой королевой Марией-Антуанеттой!
— Да, брат Себастьян, насчет твоих друзей беру свои слова обратно. Найди ходы-выходы в Версаль иностранец! Разве что с официальной миссией. А тут, подумать только, мне бы это и в голову не пришло. Воистину, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Но как ты хочешь использовать своего Луи? Передать через него записку Софье?
— Бери выше! Старый друг обещает провести меня на бал в Трианон, где, разумеется, будет и игра. Придется ли мне сесть за карточный стол, не знаю, да и игрок я не из лучших, а вот чтобы попасть на бал… Считай, что я уже там!