На следующий день они проскакали немало лье, прежде чем Бернар разрешил спешиться.

— Я понимаю, что мы торопимся, — недоумевала Соня, — но зачем так уж жилы тянуть?

— Жилы тянуть, — повторил за нею Бернар. — У вас очень богатый язык. Так вот, я не стал заранее вас расстраивать — мы торопились, потому что пришлось сделать изрядный крюк и на время уйти с наезженного тракта. Я неплохо знаю эти места, потому могу сказать: с задачей мы с вами справились неплохо. Откровенно говоря, я боялся слишком увеличивать расстояние между нами и нашей каретой. Этот наш наемный кучер… Думаю, с ним надо держать ухо востро.

— Вы думаете, он шпион? — предположила Соня.

Бернар рассмеялся:

— Что вы, для этого у него маловато мозгов. Но вот украсть нашу карету и продать ее он вполне сможет, если в нужный момент нас не окажется рядом.

— Тогда поскакали дальше, — заторопилась Соня, — что это вы тут разлеглись? Если ради меня, то я вполне приспособилась к верховой езде и даже стала находить в ней некоторое удовольствие.

— Должен разочаровать вас, дорогая мадемуазель, именно сейчас я наконец решил подумать о себе и немного отдохнуть. Посмотрите, какой прекрасный солнечный день. С завтрашнего дня начнутся дожди, так уже не поблаженствуешь.

Они остановились на поляне небольшого, довольно редкого леса, и теперь, после обеда, Бернар развалился на ложе, которое соорудил из попоны.

— Я предложил бы вам, ваше сиятельство, прилечь рядом, — нахально заявил он, — но думаю, что вы не станете ронять свою честь, устраиваясь на попоне с бедным крестьянином.

А между тем Соня почувствовала прямо-таки жгучее желание вытянуться во весь рост, расправить занемевшие от долгой скачки члены и полежать вот так, бездумно глядя в ясное голубое небо. Но Бернар прав, для этого ей пришлось бы пересилить себя, и совсем не по той причине, о которой говорил с насмешкой ее товарищ.

В настоящее время Соня занималась самоедством. И выносила себе приговор более чем суровый: мало того что она неоправданно высокомерна, самолюбива, не разбирается в людях, не знает самых простых вещей о жизни, и о мужчинах в частности, не… Этих «не» собралось бы великое множество, если бы ее не перебил голос мсье Роллана:

— Ваше сиятельство рассказали мне многое из своих приключений, чему, надо сказать, я даже позавидовал.

— Вы позавидовали мне? — изумилась Соня.

— Именно вам! Подумать только, поменять одну жизнь на принципиально другую, прыгнуть из тихого омута в бурную реку — многим ли девицам выпадает такое счастье?.. Правильно, немногим. И далеко не каждый мужчина может сказать, что его жизнь полна приключений.

— Но разве вы не согласны, что далеко не все то, что произошло со мной, хотелось бы пережить еще раз?

— Возможно, мне трудно судить, — легко согласился Бернар, — тем более что в спешке вы так и не успели досказать мне свою одиссею.

— Разве? А что бы вы еще хотели узнать?

— Например, вы только упомянули, что на балу встретили своего соотечественника, с которым ехали вместе во Францию. А дальше? Как повел себя тот… погодите, как же его звали… ага, Грегор. Как он объяснил вам, что бросил вас на съедение некоему Меченому? Извинился хотя бы?

— Его извинения больше походили на издевательства, а может, я просто была излишне раздражена… Словом, я не нашла ничего лучше, чем вызвать его на дуэль.

— Что, на дуэль?!

Бернар, только что лежавший расслабленно, чуть не подскочил.

— О таком я еще не слышал. Как и о том, что женщина владеет шпагой.

Тут бы Соне сказать, что шпагой она совсем не владеет, что ей успели показать только простейшие приемы, но насмешка в глазах молодого Роллана заставила ее о подобных «мелочах» умолчать. И, как всякая ложь, она в конце концов сыграла с княжной плохую шутку.

Бернар потянулся на своем ложе и упруго вскочил, будто в задумчивости вынимая шпагу из ножен. Соня, одетая, как обычно, в мужской костюм, тоже имела при себе шпагу.

— Не откажете ли, мадемуазель Софи, в небольшой просьбе вашему сопровождающему? Не согласитесь ли немного пофехтовать со мной? Мне так давно не приходилось вынимать свою шпагу из ножен. Небось она уже и заржавела, бедняжка!

Ум Сони заметался в поисках выхода: кто ее тянул за язык! С чего она расхвасталась перед мужчиной? Может, просто сказать, что по-настоящему она держала шпагу в руках всего один раз — когда Жозеф Фуше по поручению герцогини де Полиньяк начал обучать иностранную княжну фехтованию — на всякий случай?

«Признайся Бернару в своей глупой выходке с приглашением на дуэль Григория Тредиаковского! Скажи, что ты просто пошутила, — посоветовал ей внутренний голос. — И ничего больше не надо будет делать. Отдохнете еще немного и поедете дальше…»

Но Соня не послушалась. По русской привычке понадеялась на «авось» и встала в позицию.

Уж это-то за время хотя бы и одного урока она усвоила.

Увы, это все, что она умела. Бернар как-то изящно крутанул кистью вместе со шпагой, Сонина шпага отлетела на несколько метров, а она вынуждена была замереть с клинком у горла.

— А теперь, ваше сиятельство, медленно протяните руку к своему потайному карману, где у вас спрятано письмо королевы, и так же медленно отдайте его мне.

Несмотря на серьезный и даже жесткий тон Роллана, Соня отчего-то решила, что он таким образом наказывает ее за детскую похвальбу, и расхохоталась. Но тут же смех замер у нее в горле, потому что, откинув голову назад, а потом вернув ее в прежнее положение, она напоролась на острие шпаги и оцарапала шею.

Она изумленно взглянула на Бернара, но он и не подумал отвести клинок.

— Ну же, мадемуазель Софи, я жду письмо.

Соня все еще ничего не понимала.

— Как же я достану его, если я не могу сделать ни одного движения, — обиженно сказала она; может, он не понял, что сделал ей больно?

— Надеюсь, вы будете хорошей девочкой и не попытаетесь убежать или позвать на помощь? Да и кто услышит вас в лесу?

Но тут раздался конский топот, и к дереву, у которого они расположились на отдых, вылетели два всадника. Один выехал вперед, а второй, одетый намного скромнее первого, что говорило о его принадлежности к слугам, держался чуть позади. Его господин резко натянул поводья, конь остановился, и Бернар нехотя отнял шпагу от шеи княжны.

— Что я вижу! — нарочито весело воскликнул мужчина. — Вооруженный шпагой человек нападает на безоружного! А еще говорят, французы — люди миролюбивые и благородные.

Это был Григорий Тредиаковский. Надо же, как он вовремя подоспел! Бернар между тем обернулся к нему со зловещей ухмылкой и процедил сквозь зубы:

— Вас, господин хороший, это вовсе не касается! Мы с другом всего лишь упражняемся на отдыхе… Симон! — это было имя Софьи для ее мужского образа. — Пойди и подними шпагу!

— Вот как, Софья Николаевна, теперь вас звать Симон? — нарочито возмущенно произнес Григорий, спрыгивая с лошади и будто невзначай кладя руку на пистолет. Его слуга вынул шпагу из простеньких ножен. — Мало того, что вы сбежали от меня, переодевшись в мужское платье, вы, кажется, теперь морочите голову и этому славному человеку?!

— Григорий Васильевич! Гриша! — Она готова была расплакаться от радости при виде Тредиаковского.

Неожиданное превращение Бернара из друга во врага ее ужасно напугало. Чего вдруг письмо королевы понадобилось ему? Человеку, который, судя по всему, так далек от политики?

— Что за амикошонство? Какой я вам Гриша? — продолжал возмущаться тот. — Извольте звать меня как положено — по имени-отчеству!

Потом он обернулся к Бернару, который стоял, все еще сжимая шпагу, и глядел на Григория полным ярости взглядом.

— Лучше бы вам уехать, мсье Роллан, — вроде просительно проговорил Григорий. — Ее сиятельство выполняла мое поручение, но вдруг скрылась из глаз, переоделась отчего-то в мужское платье… Я хочу знать, в чем дело. Думаю, вам лучше при этом не присутствовать. Наше выяснение отношений… Кстати, если вас все еще тянет поупражняться в фехтовании, вы можете вполне рассчитывать на моего слугу. Он охотно окажет вам сию услугу.

Бернар внимательно посмотрел на Жака — а это как раз был слуга, рекомендованный Григорию, — и отчего-то фехтовать с ним ему не захотелось. Он положил руку на круп коня и, не пользуясь стременем, легко вскочил в седло.

— Видали, каков молодец! — громко восхитился Григорий и, когда француз, помедлив, тронул коня, крикнул ему вслед:

— Передайте привет барону де Кастру!

Крикнул, а потом скосил глаз на Софью: удивится она или нет? Соня не удивилась, но понурилась. Сколько она еще будет ошибаться?

Когда затих топот коня Бернара, она повернулась и, грустно улыбаясь, спросила Григория:

— Как вы меня нашли?

— Пришлось попотеть! — кивнул он, с усмешкой поглядывая на княжну. — Целую неделю я, словно какой-нибудь охотник-чухонец, распутывал следы, прикидывал, что да как. Понятное дело, клюнул и на карету, но быстро сообразил: пустышка! Хотели обмануть старика Григория — не тут-то было!

Она хотела засмеяться на его «старика», но Тредиаковский окинул ее таким взглядом, что Соня сочла за лучшее подавить смех. Но смотреть на него влюбленными глазами никто не мог ей запретить. А потом вдруг некая мысль заставила ее встрепенуться:

— Значит, Габриэла де Кастр барону не сестра?

— Почему не сестра? — Тредиаковский даже не удивился ее вопросу, понимая, почему Соня его задает. — Самая настоящая сестра! И Флоримон в самом деле ее украл — какая ему разница, сестра она Себастьяну или не сестра. Ему важно одно: красива девушка или нет. Выкрадывая ее, он ни о чем вообще-то и не знал, а знал бы, думаю, все равно украл. Уж больно девка хороша!

— Она вам понравилась? — невольно ревниво спросила Соня.

— Еще как понравилась! — рассеянно ответил на ее вопрос Григорий, опуская взгляд на еду, разложенную на попоне. — Однако, хозяюшка, соловья баснями не кормят. Или вы пожалеете для своего начальника и его слуги пару кусков хлеба с солью?

Начальника! Сейчас это слово звучало для Сони как музыка.

— Почему же только хлеба? — засуетилась она. — У меня и мясо найдется, и немного вина…

— Небось разбавленного? — сварливо поинтересовался он. — Любят некоторые продукты портить: то водку разбавят, то вино… Присаживайся, Жак, ее сиятельство решила уделить нам толику из своих припасов.

Жак молча присел на край попоны. За все время он не проронил ни единого слова. Наверное, он немой, решила Соня и спокойно сказала Григорию:

— Не хотите, не пейте.

И хотела убрать фляжку с их так называемого стола.

— Ладно уж, оставьте, — милостиво разрешил Григорий. — Придется выпить, помучиться…

Это он говорил уже с набитым ртом. Дать бы ему спокойно поесть, но княжне не терпелось узнать у него все подробности. Она была уверена, что Тредиаковский знает много такого, о чем она и слыхом не слыхивала.

— Скажите, Григорий Васильевич, кто они такие? Ну, барон де Кастр, Бернар Роллан. Они знакомы между собой?

— Понятное дело, знакомы, — ответил, жуя, ее спаситель. — Иначе как бы они изготовили для вас эту ловушку? Наивная вы девушка, ей-богу! Чего вдруг вам приспичило на меня обижаться, выдумывать невесть что? А потом мчаться в гордом одиночестве в какую-то Австрию! Ну, чего вы там потеряли?

— То есть как это — что? Меня попросила королева. Отвезти письмо ее брату…

— А почему она попросила именно вас?

— Ну, я не знаю. Может, ее величеству не к кому больше было обратиться.

— Ха-ха, во всей Франции не нашлось человека, которому можно было бы доверить эту миссию? Разве вы не знаете, как относятся французы к иностранцам?

— Но ведь Мария-Антуанетта не француженка, она австрийка.

— Ну и нашла бы себе курьера из Австрии. Знаете, дорогая княжна, я бы нисколько не удивился, если бы мне сказали, что в том же направлении, но в еще более невзрачной на вид карете или, наоборот, в раззолоченной, принадлежащей какому-нибудь итальянскому графу, некто везет точно такое же письмо…

— Хотите сказать, что я не единственный курьер королевы?

— Хочу сказать, что все может быть. Вероятно, вы опять играете роль живца и за вами охотятся.

— Кто может за мной охотиться? — испугалась Соня. — Я никому ничего плохого не сделала.

— Она ничего плохого не сделала! — передразнил ее Григорий. — Вы — курьер Марии-Антуанетты, и этим все сказано. А в стране, где королевская власть терпит крах, всегда есть заговорщики. Возможно, письмо королевы нужно им как последний довод, чтобы осудить царствующих супругов, а там и свергнуть их…

Соня слушала своего товарища, сжавшись в комок от страха:

— Господи, куда я попала?

— Попали, как кур в ощип!.. Я было так на вас осерчал, что хотел все бросить. Думаю, пусть сама и расхлебывает кашу, которую заварила. Потом жалко стало. Пропадет, думаю, ни за грош… Я ожидал, что правление этой венценосной пары добром не кончится. А когда прочитал, что во время венчания Марии-Антуанетты с Людовиком придворные хлынули к алтарю и задавили насмерть нескольких швейцарских гвардейцев, а потом во время гуляния и фейерверка в Париже в толпе погибли сотни человек, понял: плохи их дела!..

— Я никогда не думала, что вы верите в приметы, — подивилась Соня.

— Вот и не верь после этого приметам. Как начали свое правление, так и закончат.

— Это известно уже наверняка? — отчего-то понизив голос, спросила Соня.

— Я так думаю, — сказал, как припечатал, Григорий.

Соня перевела взгляд на Жака — тот ел мало, и на его лице не отражалось никаких чувств, словно он и впрямь был глухонемой.

— Скажите, а вы узнали что-нибудь о Бернаре Роллане? — спросила она. — Это его настоящее имя?

— Я узнал о нем все, что было можно, — самодовольно произнес Григорий. — Потому мне и пришлось задержаться. Недаром ведь мы с Жаком догнали вас только сейчас. Имя подлинное, вот только чего вдруг он дома объявился, никто понять не мог. Отец с сестрой знали, что Бернар в Париже, служит секретарем у одного известного человека, и вдруг он приехал. Пояснил родным туманно, что у него тут дело…

Софья украдкой облегченно вздохнула: ей не хотелось думать, будто Люси — помощница брата в ее одурачивании.

— Кстати, когда де Кастр не обнаружил вас в карете, он вскочил на коня и помчался к Бернару, приказав ему, как хорошо знающему местность, немедленно отыскать беглянку. Бернар, конечно, так бы и сделал, но тут вмешался случай — на вас наткнулась возвращающаяся от подруги сестра. Раз получалось так, что вы сами предложили Бернару сопровождать вас, товарищи посоветовали ему случаем воспользоваться и на законных правах попасть к австрийскому двору. Но ситуация изменилась: Бернару приказали забрать у вас письмо королевы сегодня же.

— Думаете, они больше не станут меня преследовать? — спросила Соня о том, что волновало ее больше всего.

— А вот на это надеяться не стоит, — задумчиво проговорил Григорий, поднимаясь на ноги. — Кажется, червячка я заморил. Ты как, Жак, наелся?

Тот молча кивнул.

— Тогда пора, как говорится, и честь знать. По коням, княжна, по коням! Один мой знакомый любит приговаривать в таких случаях: давай бог ноги! Иными словами, пора ехать, пока недоброжелатели нас не настигли.

— Куда ехать?

— Как куда, разве вы с мсье Ролланом не в Страсбург направлялись?

— С ним — да, а с вами?

— И с нами — туда же! — довольно усмехнулся Григорий. — Часа три быстрой езды, и я приведу вас к одному уютному трактирчику, где делают славную печеночную колбасу. Просто пальчики оближешь! Вы, Софья Николаевна, любите печеночную колбасу?

— Вы опять притворяетесь, будто ничего не случилось.

— Имеете в виду небольшую стычку с неким Бернаром?

— Я имею в виду ваше намерение и впредь держать меня при себе в качестве марионетки! — яростно произнесла Соня, не трогаясь с места.

— Для начала исполните хотя бы роль хозяйки, — добродушно заметил Тредиаковский.

— Что мне для этого нужно делать?

— Убрать, например, в дорожную суму остатки нашего с вами пропитания.

— Мне убрать это? — удивилась Соня, показывая рукой на остатки пищи.

— Ну не мне же! Обычно такими делами занимаются женщины.

— Или слуги, — язвительно проговорила она.

— Или слуги, — согласился он, — но поскольку у вас служанки нет, а мой Жак не знает, что у вас за вещи и где что лежит, придется сделать все вам. Или, если хотите, оставим все здесь. Мало ли кому пригодится: не людям, так зверушкам каким…

«Еще не хватало, отдавать еду зверушкам! — думала Соня, укладывая все в дорожную сумку. — Даже жалко, что Бернар — заговорщик. Уж он-то понимал разницу между мной и собой».

«Может, ты хочешь вернуться к такому хорошему Бернару? — ехидно спросил ее внутренний голос. — И оставить этого вредного Тредиаковского?»

Впрочем, собранную сумку принял у нее из рук Жак и молча стал приторачивать к своему седлу. Григорий подошел к своему коню.

— Собирайтесь, а я пока посмотрю, в каком состоянии мой конь. Последние верст пятьдесят ему приходилось не сладко — бездушный хозяин едва его не загнал!

— Как вы думаете, Григорий Васильевич, не стоит ли мне опять переодеться в женское платье? — сказала Соня ему в спину.

— Думаю, не стоит. Вы ведь уже приноровились ездить в мужском седле, а так вам нужно будет доставать женское. И потом… к чему нам эти нескромные взгляды, лицезрение ваших парижских туалетов?

Интересно, откуда он знает про туалеты?

— Думаю, надо отдать должное мсье Роллану, он хорошо придумал с вашим переодеванием.

— Так что же это получается? — Соня даже остановилась от осенившей ее догадки. — Все эти дни мы с Бернаром скрывались от вас? Или кто-то еще меня преследовал?

Тредиаковский остановился и насмешливо посмотрел на нее: мол, наконец-то додумалась!

— Зачем же заговорщикам было вас преследовать, если тот, кому поручено было изъять у вас письмо, ехал с вами и едва свою задачу не осуществил? Стало быть, матушка, от меня вы и бежали.