На обратном пути в Версаль Соня уже не обращала внимания на болтовню графа д’Аламбера, хотя во время прогулки по Парижу готова была как следует треснуть его по голове, чтобы он хоть немного помолчал.
Жозефина, впрочем, особой деликатностью не отличалась. По крайней мере, в отношении своего брата. Она буквально простонала:
— Помолчи, Жюль! Никакие тяготы поездки не могут утомить так, как твои бесконечные разговоры.
На миг Соне даже стало жалко словоохотливого графа, который после отповеди сестры сразу прикусил язык, но такое состояние было для него мучительно. Он поискал глазами глаза Сони и, уловив в них сочувствие, взбодрился. Не захотел остаться в долгу у сестры.
— Понятное дело, тебя, как всякую глупышку, утомляют умные речи. Еще бы, ты ведь едва связываешь фразу из трех слов.
— Зато я не надоедаю окружающим! — отрезала та. — Знаешь, как называют тебя при дворе?
Она даже набрала в грудь воздуха, чтобы выпалить в лицо брату, конечно же, обидное прозвище, но вовремя опомнилась. Искоса взглянула на Соню и пробормотала:
— Лучше не задевай меня. Тебе же будет хуже.
Пока брат с сестрой препирались, Соня откинула голову на спинку сиденья и предалась своим мыслям.
Полностью осмотреть Париж у них попросту не хватило времени, но граф показал богатой иностранке все лучшее.
Соню восхищали парижские лавчонки, где продавались самые удивительные и экзотические духи, помада, пудра — все, что нужно женщине. У нее не было денег, но Жозефина покупала все, на что падал взгляд Сони, пояснив, что это побеспокоилась о ней герцогиня де Полиньяк. Мимоходом княжна подумала, что деньги могли бы отдать и ей, но юной Жозефине, видно, было приятнее покупать ей безделушки как бы из своих рук.
Брат с сестрой привели ее в небольшую кофейню, такую чистенькую и уютную, что Соня пришла в совершенный восторг.
Но самое большое удовольствие она получила от посещения сада Тюильри. Тенистые аллеи старых могучих деревьев, высокие террасы, которые простирались по обе стороны сада, почему-то наводили на мысль о Древней Греции. Соня уговорила своих сопровождающих взобраться на одну из них и долго любовалась открывшимся изумительным видом дворцов, храмов, мостов Сены… Благословенна Франция!
Однако стоило ей так подумать, как тут же словно что-то кольнуло ее в сердце. Разве менее красива родина княжны Софьи Астаховой, разве не на ее просторах жил и процветал старинный род князей славных, отмеченных необычайными способностями, одаренных и неуемных?
Странно, что именно в момент искреннего восхищения Францией к Соне впервые пришла мысль о том, правильно ли она поступила, сбежав из России только потому, что ее якобы притеснял брат. Разве не хотел он сделать как лучше? В его разумении, конечно. Ее единственный близкий родственник, коего она отвергла, думая лишь о себе. Словно Николя был не ее кровным братом, а кровным врагом…
Между тем карета уже въезжала в Версаль.
Едва Соня вошла в отведенные ей апартаменты, как перед нею появилась сама герцогиня, весьма взволнованная.
— Дитя мое, я вас жду не дождусь! Королева весьма заинтересовалась вашими похождениями, так что сразу потребовала у меня подробностей. К сожалению, я не смогла ничего к своему краткому рассказу прибавить, потому что хотела сделать ее величество первой вашей слушательницей. Королева была очень тронута и пожелала видеть вас немедленно. Предвидя вашу задержку, я приказала заложить другую карету, чтобы ехать тотчас же.
— Ехать? — удивилась Соня. — Но разве королева находится не в Версале?
— Нет! — улыбнулась Иоланда. — Ее величество королева Мария-Антуанетта ждет нас с вами в Трианоне!
Могла ли еще полгода назад Софья Астахова даже мечтать о том, что удостоится такой чести! Воистину, под лежачий камень вода не течет. Стоило только сдвинуться с места, как ее подхватил поток приключений…
Покачиваясь в карете с сидящей напротив нее герцогиней, Соня старалась привести в порядок свои мысли, чтобы представить на суд королевы более-менее стройный рассказ, а не бессвязный лепет…
Когда же перед ними открылся Трианон, как она себя ни готовила, первые впечатления Софья воспринимала будто сквозь туман. Она видела гвардейцев у входа во дворец, но, сколько их было, не могла бы сказать.
Не запомнила она и количество переходов, дверей. Кто-то идущий навстречу кланялся. Скорее не ей, а герцогине, но княжна на всякий случай тоже раскланивалась со всеми.
Впрочем, она отметила спокойное величие Трианона без утомительной, на взгляд Сони, подавляющей роскоши.
Здесь все было подчеркнуто просто, что нравилось Соне куда больше помпезности Версаля, ибо эта простота отличалась особым изяществом. Королева была величественно прекрасна. Впоследствии Соня поняла, что немалую роль в этом первом впечатлении играла вычурная прическа, украшенная бриллиантами, расшитое золотом и драгоценными камнями платье, которое, должно быть, немало весило, а уж стоило столько, что одна попытка осмыслить это захватывала дух, но Мария-Антуанетта все равно двигалась с легкой природной грацией.
Но больше всего запал в душу Софье взгляд королевы. Временами лихорадочно-отрешенный, временами царственно-холодный, но иногда откуда-то изнутри на нее вдруг лукаво взглядывала веселая, жизнерадостная девушка.
Эта молодая женщина — княжна знала, что Мария-Антуанетта всего на пять лет старше ее, — даже в своем дворце жила словно не своей жизнью, а выполняла обязанности, которые были ей в тягость.
Соня склонилась в глубоком реверансе перед властительницей Франции.
— Здравствуйте, душечка, — улыбнулась королева и приказала ей сесть на диван рядом с нею, чем повергла княжну в изумление и трепет. — Давайте обойдемся без церемоний. Мне бы хотелось побеседовать с вами в дружеской обстановке. Надеюсь, Иоланда сумела расположить вас к себе — дети ее очень любят, — так что никто не помешает нам провести время в задушевной беседе. Я распорядилась подать сладости — все юные девушки любят сладкое, не так ли?
Она мило улыбнулась Соне. Та смутилась.
— Пожалуй, я уже не очень юна. В Петербурге меня называли старой девой…
— Какая глупость! — всплеснула руками королева. — Не верьте, моя дорогая, вы ничуть не похожи на старых дев, невыносимо скучных и пресных.
Слуга внес поднос со сладостями и всевозможными напитками.
— Садимся поудобнее, — хлопнула в ладоши Мария-Антуанетта. — Ничто не должно нам мешать или стеснять. Рассказ княжны наверняка увлекателен…
— Боюсь разочаровать ваше величество, но мое повествование может оказаться вовсе не таким увлекательным, как вы ожидаете, ибо оно местами печально, а местами… — Соня запнулась, пытаясь подобрать нужное слово, — не слишком добропорядочно!
— Это ничего, — проговорила герцогиня, переглянувшись с королевой, — думаю, нас с ее величеством трудно чем-либо удивить.
— Княжна может не так истолковать твои слова, Иоланда, — заметила королева.
— Что вы! — горячо воскликнула Соня. — Разве посмела бы я… Ваше величество слишком высоко от нас, грешных, слишком недоступно, как существо, богом избранное…
— Ах, дитя мое, я такая же женщина, как и многие другие. Вы, наверное, удивились бы, узнав о моих мечтах, которым никогда не суждено уже сбыться…
Княжна взяла предложенную герцогиней засахаренную дыню, откусила кусочек и проговорила:
— Чтобы вам был понятен мой рассказ, придется начать его с моего дедушки, князя Еремея Астахова.
— А ваш дедушка был красив собой? — тут же поинтересовалась Иоланда, наверное, для того, чтобы придать повествованию Сони легкий, непринужденный характер. Впрочем, та и не хотела говорить на серьезные темы. Ей от Марии-Антуанетты ничего не было нужно. Это, конечно, не значило, что Соне ничего не было нужно вообще, но она думала, что небольшую помощь ей может оказать герцогиня де Полиньяк. Королеве же, судя по всему, хватает и своих трудностей…
— К сожалению, у нас не сохранилось его портрета, потому что он умер молодым… то есть совсем не старым человеком. Ему исполнилось только тридцать шесть лет…
«Всего на девять лет больше, чем мне», — с каким-то внутренним холодком подумала она. Что это Соня в последнее время все считает, кому сколько лет! — попеняла себе княжна и торопливо продолжила:
— …Но по свидетельству женщины, которая его близко знала, она была фрейлиной императрицы и любовницей моего деда… один день, дед был красив и очень галантен…
— Один день! Надо же! — удивленно воскликнула королева. — Точнее, одну ночь, не так ли, душенька? Ну, не краснейте, ведь такова человеческая природа. Мужчину и женщину тянет друг к другу не только для духовного общения, как бы это ни отрицали наши святые отцы…
Она сказала это с каким-то странным волнением, но, поймав удивленный взгляд Софьи, быстро справилась с собой.
— Должно быть, он и вправду был хорош, если спустя столько лет… Сколько прошло лет?
— Шестьдесят один год.
— Вот я и говорю: шестьдесят лет уже старая женщина помнит своего возлюбленного, который подарил ей всего лишь одну, но незабываемую ночь!
— Это немудрено, после того как он оставил память о себе не только в ее душе, но и на лице, — улыбнулась Соня.
— Вы хотите сказать, у нее остался какой-то шрам? С любовниками произошел несчастный случай? — высказала догадку герцогиня. — Или это знак горячей страсти?
Соня была раздосадована: она только начала свой рассказ, а слушательницы уже засыпали ее вопросами. Причем совсем не теми, каких она ждала. Хочешь не хочешь, а о дедовых молодильных мазях рассказать придется! И кто ее тянул за язык!
— Что вы! — Соня отринула такое предположение; она относилась к деду с особым уважением. — Я лишь собиралась сказать, что он изготовил для баронессы — по понятной причине не могу назвать ее имени — некую мазь, благодаря которой вот уже больше шестидесяти лет ее лицо не старится…
— Вы хотите сказать, душечка, что ваш дедушка владел рецептом вечной молодости? — ахнула королева.
— Наверное, из меня получился скверный рассказчик, — вздохнула Соня, потихоньку смиряясь с мыслью, что ей еще долго придется отвечать на вопросы о деде и его мазях. — Возможно, у него и был такой рецепт, но только в голове. Он сделал совсем чуть-чуть и, кажется, опробовал мазь как раз на Татьяне… то есть, я хотела сказать, на той самой баронессе. А потом изготовил некий эликсир, тоже в небольшом количестве, который подарил своему другу, французу, маркизу Антуану де Баррасу.
— О господи, Софи, неужели эликсир бессмертия сейчас во Франции? — затаив дыхание, спросила герцогиня.
— Что вы, Иоланда, — пожурила ее королева, — шестьдесят лет прошло. Вы любите сказки совсем как маленькая девочка. Видно, такие чувства передаются вам от ваших воспитанников.
— Что поделаешь, ваше величество! — с придыханием ответила та. — Одно дело — читать сказки или их рассказывать, и совсем другое, когда сказку… можно потрогать рукой!
— Погодите, Иоланда! Выпейте пока шербета и успокойтесь — пусть Софи расскажет до конца. Мы ее все время перебиваем. По себе знаю, рассказчика это нервирует.
— Я не могу утверждать, что этот напиток — эликсир бессмертия, — покачала головой Соня. — Дедушка назвал его «эликсиром для поддержания жизненных сил». Как раз при мне маркиз де Баррас допил последнюю каплю. Думаю, эликсир не давал бессмертия, но помогал сохранить здоровье. Друг деда долгие годы по каплям пил из заветной фляжки и чувствовал себя бодрым и здоровым. Для своих восьмидесяти девяти лет.
— Да, если бы ваш дедушка не умер, — мечтательно протянула герцогиня, — возможно, ему и удалось бы осуществить мечту человечества. Пусть бы мы и умирали, но до того жили долго-долго…
— И не старели бы так быстро, — грустно докончила королева. — Не знаю, нужен ли королям подобный эликсир, если они и так очень редко доживают до старости. Обязательно найдется либо обойденный судьбою претендент на престол, либо какой-нибудь фанатик, либо народ, подогреваемый бунтовщиками начнет винить во всех своих бедах короля, либо на королевскую фамилию нападет какая-нибудь неизлечимая болезнь, которая в одночасье выкосит всех наследников престола…
— Не будем о грустном, ваше величество, — мягко предложила Иоланда де Полиньяк.
В соседней комнате часы пробили два раза.
— О Пресвятая Дева! — вскричала Мария-Антуанетта. — Как быстро пролетело время. Я должна уйти. Увы, моя душечка, — пожаловалась она Соне, — у королевы так много обязанностей! Кстати, прескучнейших, скажу я вам!.. Но завтра… завтра, Иоланда, непременно привезите княжну снова. В это же время, слышите?
— Обязательно привезу, ваше величество. Обе женщины склонились перед королевой.
— Дитя мое, вы понравились ее величеству, — с довольной улыбкой повернулась к Соне герцогиня. — Но вы выглядите утомленной — Жозефина замучила вас поездкой?
— Скорее это я замучила ее своим любопытством, — призналась княжна. — А если кто нас и замучил, так это ее брат Жюль своей беспрерывной болтовней…
— Жюль? — удивилась Иоланда. — Но Жозефина не говорила, что хочет взять его с собой. Чего вдруг д’Аламбер согласился на эту поездку? Насколько я знаю, он ничего не делает просто так.
— Наверное, я сама в этом виновата, — проговорила Соня. — Жозефина отчего-то решила, что я очень богата…
Тут Соня слукавила, но герцогиню это не слишком волновало. Она лишь посмеялась:
— А, тогда все понятно. Брат и сестра д’Аламбер продолжают поиски богатых супругов.
Они не спеша шли по дворцу к выходу, и два гвардейца неслышными тенями двигались следом за женщинами. Иоланда слушала Соню о ее впечатлениях, едва заметно кивая. И между прочим заметила:
— Эта парочка родственников при дворе — притча во языцех. Интересно, что в обычное время они ссорятся друг с другом и едва ли не ненавидят, но когда у них общая цель… Между братом и сестрой существует договоренность: он старается подобрать Жозефине богатого жениха, а она Жюлю — богатую невесту… Надо же, я и помыслить не могла, что Жозефина возьмет братца с собой. Простите, ради бога, княжна, если он вам досаждал. Придется приструнить Жозефину — кажется, она не понимает, что ее взяли во дворец из уважения к памяти покойного отца!
— Нет, нет! — испугалась Соня; ей вовсе не хотелось чувствовать себя наушницей. — Меня это не слишком обременяло. Так, мелкая помеха.
Теперь они возвращались в карете герцогини в Версаль. Собственно, они могли бы пройтись до Трианона и обратно пешком, но, раз ее сажали в карету, Соне приходилось подчиняться.
— Теперь я вынуждена буду вас оставить одну, — посетовала Иоланда, когда они прибыли в Версаль. — Впрочем, почему одну? Я пришлю к вам кого-нибудь из фрейлин…
— Если можно, я с удовольствием побуду одна, — поспешно сказала Соня. — Мне бы хотелось отдохнуть.
— Пожалуйста, тогда я скажу, чтобы вас не беспокоили. Нет ли у вас каких-нибудь личных просьб ко мне?
— Есть, — Соня почувствовала смущение, но взгляд не отвела. — Даже целых две. Вы не могли бы распорядиться, чтобы мне принесли пару книжек? Хотелось бы из тех, что вызвали наибольший интерес у читателей.
— Пришлю, это выполнить несложно, — кивнула герцогиня. — А какова вторая просьба?
— Не могли бы вы дать мне взаймы тысячу луидоров?
Брови герцогини Полиньяк удивленно взметнулись вверх.
— Мне казалось, что графиня д’Аламбер… она получила указание покупать вам все, что захочется. Это было не так?
— Так. Поверьте, ваша светлость, я очень благодарна вам за заботу, но я не привыкла… есть из чужих рук, понимаете? Если только мне будет позволено съездить за своими вещами в Марсель или в Дежансон, я тотчас верну вам долг.
— Вы сможете поехать, — как бы раздумывая, проговорила герцогиня, — но не раньше, чем ее величество полностью удовлетворит свое любопытство в отношении вас… А насчет денег — конечно же, я одолжу вам сколько нужно, потому что и сама не люблю есть из чужих рук.
Женщины обменялись понимающими взглядами, что без слов сказало о взаимной их симпатии друг к другу.
— Если вам что-нибудь понадобится, вот сонетка, вы дернете за шнурок, и явится слуга. Я распоряжусь, чтобы выполняли все ваши просьбы.
— Думаю, до утра я буду крепко спать, и, кроме книжки, мне больше ничего не понадобится.
Она сумела прочесть в романе, автора которого не запомнила, всего две страницы, а потом веки ее смежились, и Соня спала крепким сном до позднего утра.