С момента переезда Яны в родительский дом миновал месяц. Двухкомнатную квартиру распределили так: бабушке Муле, учитывая ее преклонный возраст и необходимость покоя, выделили спальню. Яне с дочкой и Марине досталась гостиная, а Евгению Ивановичу — два квадратных метра на кухне, отведённых под раскладушку. Четвероногому любимцу семьи водолазу Ральфу предоставили коридор с уютной ковровой дорожкой. Казалось, все остались довольными.

По ночам женщины по очереди вставали к беспокойному младенцу, давая возможность друг другу хотя бы немного выспаться. На работу ходил один Евгений Иванович, но деньги приносил нерегулярно. Зарплату в середине девяностых, как правило, задерживали на неопределённое время. Приходилось иногда обращаться к «заначке», оставшейся от продажи прежней большой жилплощади. Разумеется, это никого не радовало, но другого выхода не было. Марина старалась не думать о том, что запасы тают, важно было сохранить спокойствие и баланс в семье.

Днём бабушка и молодая мама гуляли с ребёнком по заснеженным улицам. Рядом с коляской вышагивал гордый Ральф, озабоченный безопасностью ребёнка. Такую ответственность он взял на себя сам, отныне зорко всматриваясь в окрестности и обнюхивая чуть ли не всех встречных. Марина только удивлялась его показной степенности, ведь раньше пёс, едва оказавшись на улице и спущенный с поводка, «рвал когти», стремясь пометить деревья и кусты и заявить собратьям: «Я тут главный».

С момента появления ребёнка Ральфа будто подменили, он даже свои «дела» справлял только тогда, когда не было мочи терпеть — и то неподалёку, не сводя глаз с малышки. Мать с дочкой могли ослабить внимание и спокойно общаться. Однажды Марина спросила:

— Сколько же можно тянуть с регистрацией дочки, а, Яна?.. Пора дать ей имя и оформить всё официально!

— Мам, я в сомнениях, ведь нужно предоставить и документы отца ребёнка! А Саида нет. Как же быть?

— Отец ещё может «нарисоваться», хотя ты права — уже столько времени не даёт о себе знать. Даже не позвонил ни разу! Чего же ждать? Давай хотя бы имя придумаем девочке!

— Хорошо. Если он не объявится до того, как дочке исполнится два месяца, мы зарегистрируем её как безотцовщину, а меня — матерью-одиночкой. На том и остановились.

Бежали дни, наполненные беспросветными хлопотами. Марина разрывалась между уходом за бабушкой и всеми остальными членами семьи. Дикую усталость компенсировало её общение с внучкой, оно действовало, как живая вода. Подрастая, девчушка становилась настоящим ангелом: в красивые локоны обещали превратиться её уже сейчас кудрявые чёрные волосы. Огромные тёмно-карие глаза ребёнка смотрели вокруг с неподдельным любопытством, а ресницы!.. Длиной не менее сантиметра, они затеняли пухленькие щёчки. Девочка уже научилась очаровательно улыбаться. Одним словом, чудо чудное! Все в семье таяли от нежности к ней, а уж бабушка Марина была на вершине блаженства!

За всё это время Саид так и не позвонил.

Долго придумывали малышке имя. Русские, типа Катя, Светлана, Мария, смуглянке не подходили, а азиатские имена были непривычными на слух. Наконец, остановились на Стелле. В переводе с греческого — звезда. Когда девочке исполнилось два месяца, мать с бабушкой отправились в ЗАГС. Предстояло оформить Яну как мать-одиночку, а в графе «отец ребёнка» поставить прочерк. Процедура была недолгой. По возвращению домой их ждал приготовленный Евгением Ивановичем плов с нежной бараниной, бутылка красного вина. Подняли бокалы за счастливую судьбу Стеллочки. А потом чаёвничали, отдав должное пирогу со смородиновым вареньем, приготовленному Мариной Михайловной, большой мастерицей выпечки.

Пришла очередная весна. Март в Алма-Ате не очень радостный месяц: таял снег, оголялась земля, укрытая перегнившими листьями. Наряду с тёплыми солнечными днями небо часто покрывали тучи. Сгущаясь, они то проливались дождём, то сорили мокрым снегом. Обманутые теплом, птицы настраивали свои трели. Для всего пернатого и животного мира наступала волнующая пора продолжения рода, уже, кажется, сам воздух пропитался любовью, её флюидами…

В один из таких мартовских дней позвонил Саид. Услышав, его голос в трубке, Яна холодно объявила, что она практически вычеркнула его из своей жизни, зарегистрировав Стеллу как мать-одиночка.

— О-о! Зачем ты это сделала? — закричал Саид, — ты ведь не знаешь, что случилось… умер мой отец, тяжело болевший. Я был около него всё свободное от работы время! Мне было ни до чего, я с таким трудом нашёл достойную работу!.. Я очень скучаю! Но то, что ты поторопилась неправильно зарегистрировать нашу дочку, поправимо, это мы обязательно исправим!

— Саид, ты сообщил своим родителям, что стал отцом? — спросила Яна, удивившись тому, что он, похоже, не собирается прекращать их брак.

— О нет, что ты! Как я мог сказать такое?! Это было исключено!

— Получается, ты не сказал умирающему отцу, что он стал дедом? Он умер в неведении?

— Да… я не смог… но я сказал, что моя жена беременна и должна родить. Так что я могу объявить об этом прямо после этого нашего с тобой разговора. Скажу, что ты сейчас сообщила мне о рождении дочки.

— Постой, но… нашей дочери уже целых два месяца!

— Ну и что? Кто станет проверять сколько?..

— Ну нет! Ты, Саид, можешь говорить своим, что захочешь, но зачем врать? У нас нет будущего, ты — в своей стране, я — в своей… Прими соболезнования по поводу смерти твоего папы. Мне очень горько, что он так рано ушёл из жизни. Правда! Из всей твоей семьи он теплее всех ко мне относился…

— Нет!! Ты не права! Я тебе ещё буду звонить, ты пока подумай хорошо, я — отец нашей дочери, твой муж. Вы приедете ко мне — и всё будет хорошо! Ты подумай, ладно? Не делай глупостей!

— Прощай, Саид!

Яна положила трубку и стояла в раздумье, заново переживая разговор.

— Яночка, что сказал Саид? — крикнула из кухни Марина. — Иди, детка, сюда, я не могу отойти от плиты — блинчики жарю!

Заплакала Стеллочка, Яна сменила ей памперс и вместе с дочкой вышла на кухню, где передала телефонный разговор со всеми подробностями. Стеллка таращила на мать свои очаровательные глазёнки и улыбалась.

— Агу! Агу, мой котёночек! — замурлыкала Яна. — Знаешь, мам, ну куда я поеду? Как вспомню — так вздрогну! У нас весна, почки наклюнулись, воздух — не надышишься… Как вспомню их жару… все чужое… языка не понимаю, все на меня смотрят, как на невидаль какую-то, говорят что-то, а я как дурочка улыбаюсь… А пища? Какая у них пища! Она настолько перчённая — во рту всё горит, не ощущаешь вкуса ни мяса, ни риса — перец голимый! Представляешь, Саид мне как-то купил сок свежевыжатый, но и тот оказался с перцем! Не судьба, нам, Стеллочка, быть с папкой вместе! Да и нет у нас никакого папки! Правда, родная?.. Мам, ну давай уже свои блинчики, а то мы с доченькой голодные. Только подкрепиться нужно сначала мне, иначе Стеллке молока не хватит. Иди к бабусе, пока мама поест.

Взяв внучку на руки, Марина отправилась в комнату Мули:

— Муль, я там блинчики тебе приготовила со сметанкой. Держись за меня… вот так… встала? Пойдём потихоньку в кухню.

Старушка, держась за Маринин локоть, тихонько, шаркая ногами, шла рядом:

— Мариша, это у тебя Стеллочка на ручках? Ой… какая мягонькая… Как жаль, что я не вижу это чудо!

Ближе к вечеру Яна собралась на лекции в институт, а Марина пошла гулять с внучкой, которую предпочитала держать на руках. Медленно побрела по тротуару: квартал туда — квартал в обратную сторону. Стеллка щурилась от яркого света и быстро уснула. Марина вспомнила сегодняшний звонок Саида. «Вот, вроде, и отец не отказывается от дитя, а семья не складывается, — размышляла она. — И, получается, винить некого. Саида тоже можно понять, он вырос в совершенно другой культуре, впитал с молоком матери все их традиции… Яне плохо там, а ему точно так же плохо здесь… Ах, что я наделала! Зачем свела их тогда? Выходит, на беду. Дурочка я романтичная… А Стеллка-то — копия отца, только нежнее и красивее. Чистый ангелочек!»

Руки устали — и Марина повернула домой. Скоро придёт муж, надо ужин готовить да и Ральфика прогулять.

C уходом зимы время помчалось вперёд, как будто обулось в сказочные сапоги-скороходы, словно торопило всех не терять ни минуты, успеть насладиться каждым часом, каждой минутой, подаренными людям для общения с расцветающей природой. Она, в свою очередь, манила теплом, яркими красками зелени, ароматами трав, жёлтыми солнышками одуванчиков. Голуби крутились под ногами, как курицы, ни сколько не боясь, что на них нечаянно кто-нибудь наступит. Некоторые лениво отбегали в сторону, чуть вздымая крылышки, и следили, не бросит ли кто-нибудь из прохожих хлебных крошек. Мариной овладело легкое восторженное настроение.

Марина торопилась домой с продуктами и хлебом, но невольно остановилась среди птиц, тронутая их доверчивостью, отломила кусок горбушки и разбросала их. Голуби наскакивали друг на друга, стараясь обогнать своих собратьев, жадно хватали корм, а между ними быстрые и юркие воробьишки подбирали самые мелкие крошки…

Она медленно шла к подъезду своего дома, вдыхая пьянящий аромат разомлевшей земли, смешанный с нежным, едва уловимым запахом расцветших урюковых и вишнёвых деревьев, покрытых бело-розовыми шапками, напоминавшими взбитый сливочный крем. Марина и сама млела, как девчонка, томимая ожиданием чего-то волнительного и чарующего…

Ах ты, молодость, поздняя, зимняя иль осенняя — с грустным дождём, или летняя — с грозами-ливнями, ты в душе светишь юным огнём. Пусть листочки твои покорёжены, но они излучают тепло. Предстоящей зимой растревожены, с ветром влажным стучатся в стекло,

но любовью по-прежнему светятся, возродив снова юность души, и в предзимье сияющим месяцем вновь нас радуют в мёрзлой тиши! Нам душою вовек не состариться. Лишь любовью живёт человек. И пока в нас жива эта странница, не закончен наш жизненный век.

«Э-эх, прошли мои годочки! Уже бабушка, вон какая у тебя внученька растёт!». Марина вошла в подъезд, где на неё с лаем кинулся соседский Кузя, сидевший под дверью одной из квартир на первом этаже. Марина собак не боялась и обычно спокойно урезонивала их:

— Дурачок ты, Кузя! Мы с тобой соседи и должны уважать друг друга. А-а, от меня, наверное, Ральфиком пахнет? Тогда всё понятно.

Поднимаясь к себе, она услышала, как Ральф уловив ухом её разговоры с Кузей, гавкнул за дверью. Его заклятый враг был маленьким уже немолодым кобельком. При виде огромного Ральфа он не пугался и не поджимал хвост, как другие собаки, а бесстрашно облаивал его и готов был броситься в бой, самоотверженно защищая своё пространство. Ральф, по натуре добрейший пёс, ошалев от наглости такой мелкоты, обычно останавливался подле Кузи, мгновенье с удивлением смотрел на него — и вдруг, раскрыв свою огромную пасть, нависал над несчастным мальцом и рявкал на него так, что тот переходил на визг.

Вернувшись, Марина, первым делом, заглянула в комнату к Муле.

— Как ты тут?

— Да вот, сижу, Маришенька, одна, скучаю. Дома тихо. Если бы глаза мои видели хоть чуть-чуть… А так… что я могу? Сижу, лежу, дремлю иногда. Знаешь, мне последнее время постоянно один и тот же сон снится, странный такой!..

— Мулюшка, берись за меня, пойдём на кухню, я буду обед готовить. Там и поговорим и про сны твои, и про всё на свете. — Старушка дрожащей рукой взяла Марину под руку. Усадив пожилую женщину за стол, Марина принялась разбирать купленные продукты.

— Ну, давай рассказывай, что там за сон такой, мы с ним вмиг разберёмся. Чаю хочешь?..

— Да нет, подожду ужин. А сон… да вот, снится всякий раз мне церковь или храм… и больше ничего вокруг… и знаешь, всё кругом, как в тёмном тумане, а церковь эта на каком-то холме стоит, и, знаешь, сверкает, искрится лучами. А я, вроде, хочу идти дальше, а ноги, как ватные, немые… Мне от этого становится не по себе, и я просыпаюсь.

— Муль… и правда, странный сон какой-то… знаешь, может, это тебе Боженька даёт понять, что нужно церковь посетить? Как думаешь?

— Ой, Мариночка! Да не верю я и никогда не верила. Папа мне мой, когда был жив, говорил, что знает, чувствует, что есть какая-то высшая сила, но все тогда говорили, что нет никакого бога, что в бога только тёмные люди верят. Так что не привыкла я к этому… А теперь уж поздно.

— Муленька, но ведь сон и вправду странный, как будто вещий, хоть я и сама-то вроде — продукт нашего атеистического времени, но этот сон на всякие такие мысли наводит. Ты же, наверное, крещёная, коли до революции родилась? Может, давай, свожу тебя в церковь?

— Да нет, Мариша, так уж буду помирать. А сон… может, уже мозги набекрень становятся?

— Хорошая моя, не придумывай, пожалуйста! Мы ещё тебе жениха найдём! А то собралась помирать старой девой, как монашка, вот и снится тебе монастырь.

Обе женщины рассмеялись. Старушка сделала кокетливый жест рукой, как бы поправляя волосы:

— Да. Я ещё невеста хоть куда! Вот, правда, уже правнучку дождалась!

На кухню вышла Яна с проснувшейся Стеллкой на руках:

— Что тут у вас так весело?

— Да вот, предлагаю Муле жениха поискать, а она раздумывает, где стОящего в наше время найти? — со смехом отвечает мать.

— О-о, классно! Слышишь, Стеллочка? Бабулю замуж выдадим, а там, глядишь, и мне жених подыщется, а Стеллке — папа, да, доча?..

— У вас есть и муж, и папка, детка! Вон, звонит каждую неделю.

— Ой, мам, сама подумай, где он? Он там осел, нашёл работу. Говорит, неплохую, маму свою бросить не может, да и понятно: она после смерти отца чувствует себя неважно, а по их законам только на сына и надежда в старости, так что — не быть нам вместе.

— Доченька, а ведь ты, когда замуж выходила, обещала ему, что ты будешь с ним и в горе, и в радости, а, выходит, при первых же трудностях спасовала…

Марине нелегко было произнести эти слова, всё внутри сопротивлялось и кричало «нет!», но она была объективным, справедливым человеком — всегда и во всём.

— В чём ты меня упрекаешь, мама? — удивилась дочь, — ты считаешь, что я должна жить в его стране? Нет, я не могу без содрогания вспоминать эту страну. Там все чужие для меня!

Марина молчала, гремела слегка тарелками, перемывая посуду. Потом вдруг, закрутив кран, села на край стула:

— Сядь-ка, доченька, давай порассуждаем. Я, конечно, не знаю, как там у них. Конечно же, я ни за что не хотела бы, чтобы ты и Стеллочка уехали от нас с отцом, ведь вы — смысл нашей с Женей жизни, особенно, после Костиной женитьбы. Но чувство справедливости говорит мне, что у нашей Стеллочки есть отец, который не только не отказывается от вас, но и звонит, настойчиво зовёт к себе. Имею ли я право советовать тебе разлучить ребёнка с отцом? Ведь ты дала согласие на брак с Саидом! Ты его разлюбила, что ли?

Яна обескураженно смотрела на мать.

— Мама…

— Родная моя, ты послушай меня. Решать, конечно, только тебе. Но… представь, что ты ответишь ребёнку, когда он подрастёт и спросит, где мой папа? Мы так хотели этого ребёнка! И вот, вопреки всем прогнозам, у тебя есть эта прелестная куколка, но она — живой человек. Мы, конечно, вырастим её и без отца, это понятно. И нам ничего не оставалось бы ничего делать, если бы, не дай Бог, отец ребёнка умер, или сам отказался от ребёнка. Но Саид жив-здоров, слава Богу, и он хороший человек, иначе, ты не полюбила бы его, ведь так? Твой муж не только не отказывается от вас, он звонит без конца и зовёт вас к себе. Если ты не захочешь принять его приглашение, тем самым, лишив дочку права жить с обоими родителями, ты обездолишь ребёнка! Каждому ребёнку непременно нужен отец! Это придумано не нами. Так устроен мир, и в семье отец и мать дают ребёнку каждый своё, и только в совместном браке, только будучи любимым и отцом, и матерью, ребёнок может вырасти полноценным человеком!

— Да мама, я всё понимаю, но он ведь уехал, считай, бросил нас, а теперь звонит. Ему-то, конечно, хорошо, он дома, все его родные у него под носом, а я… я там чужая, одна, совершенно одна, понимаешь? Как вспомню недружелюбный холодный взгляд свекрови… их пищу, вкуса которой от перца не чувствуешь…

— Детка, мне непросто говорить тебе эти слова, но… знаешь… везде люди живут! Если они там выживают, то и ты, солнышко, сможешь через какое-то время там адаптироваться. Хорошие родители всегда жертвуют собой во имя ребёнка. Вы образовали семью, понимаешь? А семья — это обоюдная ответственность друг перед другом на всю жизнь, а уж, если рождаются дети, то ответственность за тепло в семье возрастает пропорционально количеству деток! Когда растишь их, приходится непрерывно поддерживать очаг, согревающий всех членов семьи. Конечно, это дело двоих: и отца, и матери, но именно женщине дано столько мудрости, дано столько любви, чтобы поддерживать пламя семейного очага. Только любовь, царящая в семье, даёт детям, да и родителям, ощущение счастья, только в душевном тепле дети вырастут хорошими добрыми людьми. И наша красавица, вот эта лапушка наша, разве не достойна она счастья быть обласканной и отцом, и матерью? Ты вышла замуж, родила ребёнка. Настала пора становиться взрослой, Яночка! Мужчина в семье столь важен! Без мужчины женщина не может чувствовать себя счастливой. Мы, женщины, так устроены, что в отсутствие мужчины рядом, даже, если женщина сильна духом и крепко стоит на ногах, она чувствует себя незащищённой и никому не нужной. Понимаешь? А это уже комплекс неполноценности, ущербность. И она, ущербность, обязательно будет усвоена подрастающим ребёнком как норма жизни. Твоя дочь и свою семью будет строить по образу и подобию родительской семьи, и покатит твой поезд, наращивая ошибки от поколения к поколению. Сколько примеров можно привести таких семей с матерями-одиночками вместо паровоза! Подумай, родная! Ты ведь у меня умница!

Слёзы застилали глаза Марины, усилием воли сдерживая их, она продолжала:

— Если решишься ехать к мужу, то я поеду с тобой, я своими глазами должна увидеть, куда вас со Стеллкой добровольно отдаю. Шмыгнув носом и опустив покрасневшие глаза, Марина спросила Мулю, которая молчала, взволнованная этим разговором:

— Муль, а ты как считаешь?

— Ох, Мариша! Как же тяжело-то дочку отпускать! О себе не думаешь, ведь испереживаешься, если уедет Яночка в эту тьмутаракань!

— Да что я, не обо мне сейчас речь, Муль. Речь о счастье моих детей, моей внученьки. Что может быть важнее?