В пять утра Марину разбудил доносившийся с минарета напевный голос муллы, читающего утреннюю молитву. «Интересно, они тут что? — встают, совершают намаз в такую рань, а потом опять ложатся?..». Спать не хотелось. Марина привыкла вставать рано. Она приняла душ, надела свежий, приготовленный с вечера шальвар-камиз и вышла во двор. Солнце уже припекало. Стояла непривычная тишина. Люди ещё спали. На балконах соседних домов не мелькали ребятишки. Так обычно бывает днём, когда они, мал-мала меньше, толпятся на балконе второго этажа своего дома и с любопытством наблюдают, что происходит во дворе соседей. Дома здесь большие, а вот дворики, обрамляющие их, очень маленькие, узенькие: землю принято экономить, и большие пространства — непозволительная роскошь. Дома находятся столь близко друг к другу, что жители более высоких этажей могут наблюдать жизнь, текущую у соседей. Этакое своеобразное реалити-шоу с непредсказуемым сценарием.

Птицы здесь тоже другие. Среди лета почему-то преобладают вороны и вездесущие воробьи. «А у нас ворон летом не увидишь. Они предпочитают жить в горах, где прохладнее», — подумала Марина. Она пару раз видела во дворах кошек. Короткошерстные и поэтому кажущиеся худыми и длинными, они выглядели так, будто их побрили. «Жарко им, бедным!». Марина с детства обожала кошек, и они платили ей нежной и преданной любовью. Обычно дома, в Алма-Ате, она не могла пройти равнодушно мимо этих созданий, и если мурлыка была чужая, то хотя бы пыталась ласково заговорить с ней: «Привет, киска! Я бы тебя погладила, но не знаю, может, ты не здорова. Так что, прости.» Некоторые обитательницы двора принимались тереться о Маринины ноги, громко мурлыча, а другие, испугавшись проявленного внимания, подняв хвост трубой, давали дёру.

Однако, здешние кошки не вызывали в Марине никакого желания общаться с ними — неласковыми, полудикими. Собак, как объяснил Саид, держать в домах мусульман — грех! Собаки это нечисть, они оскверняют жилище. «Какие могут быть животные при таком количестве детей в семьях? — подумала Марина. — Ребятишек бы прокормить! Столько бедных, измождённых и голодных людей на улицах, не имеющих жилья и спящих просто на газонах, благо, здесь круглый год тепло!» За забором послышался громкий крик ишака «и-а-а-а!», повторяющийся долго и ритмично. «Ну всё! Сейчас всех перебудит! Откуда он только взялся?» — Марина выглянула за ворота. На узкой улочке близ их дома стоял ишак, запряжённый в маленькую повозку с каким-то хламом. Седой измождённый старик-погонщик что-то выкрикивал, звоня в колокольчик. Вот из соседнего дома вышел мальчик, вынес что-то наподобие примуса и отдал его старику. «Похоже, старьевщик. Когда-то в моём детстве такие ходили по улицам Алма-Аты», — подумала Марина и закрыла ворота. Она впервые обошла двор дома. С задней его части тоже можно было войти в жильё. На верёвках раскачивалось под горячим ветром бельё, повешенное сушиться с вечера. Деревьев во дворе не было. Правда, кое-где стояли посаженные в большие горшки финиковые пальмы, дающие незначительную тень. От асфальтированных уже раскалённых дорожек исходил жар…

«Карр! Карр!» неожиданно заорали пролетающие над головой вороны. Марина вздрогнула. Да, укрыться от жары тут негде! В соседнем дворе возвышалось банановое дерево… Оно, как и другие, изредка встречающиеся здесь, не имело раскидистой кроны, и спасительная тень от него была очень маленькой.

«Чужое всё… Какое же здесь всё чужое!» Острое чувство одиночества и никому не нужности пронзило Марину как ножом. «Бедная, бедная моя девочка! Как же ей тут будет трудно!..»

Часто кажется нам, лучше там, где ждёт лето. Тёплый край — чем не рай? — нет там долгой зимы! Пища Богом дана — лишь любуйся рассветом да плоды собирай от весны до весны! Но, однажды, попав в ту страну, где с жарою, без зимы, круглый год! — потом плавится «рай», где весь воздух пропах луж водою гнилою, ты мечтаешь о том, чтоб вернуться в СВОЙ край! Новый Год ты не ждёшь без зимы, и без снега, да и ёлку тебе не заменит строй пальм, и банан уж не гож — вот, борща бы отведать!.. Повернуть бы судьбе в ту родимую даль…

Из дома появилась Яна с малышкой на руках.

— Мама! С добрым утром! Ты уже не спишь? Как чувствуешь себя?

— Всё хорошо, родная, не беспокойся. Вот знакомлюсь со здешним бытом. Ты же знаешь, я привыкла рано вставать.

— Да и я тоже, к тому же, красавица моя есть захотела. Волей-неволей пришлось подниматься. А сейчас пойду завтрак готовить, ведь и Саиду уже пора на работу.

— Тебе помочь?

— Ну, если не трудно, возьми пока Стеллу ненадолго, я пожарю лепёшки, поджарю яичницу, согрею чай, покормлю мужа — и мы будем завтракать.

Марина взяла внучку на руки и стала с ней расхаживать по двору, а потом они вышли за ворота, на улицу. Марина подошла к дереву, цветущему красными гроздями и, склонив ветку, обратилась к малышке:

— Посмотри, какой цветочек! — Она поднесла веточку к ребёнку: «Понюхай, как пахнет!», но Стеллка ещё не знала, что это такое — нюхать. Её пухленькие щёчки разъехались в беззубой улыбке.

— Пойдём-ка к бабуле в комнату, а то здесь так жарко, просто невозможно!

Включив в своей спальне вентилятор, Марина положила внучку на кровать, дала ей погремушку, и долго смотрела на неё в глубокой задумчивости. Вновь нерадостные думы охватили её, глаза увлажнились.

В доме запахло лепёшками, которые жарились на примусе, на раскалённой и перевёрнутой вверх дном сковороде. Вскоре Марина увидела за окном мелькнувшего зятя, бегом бежавшего к машине, его догоняла Яна. В её руках был пакет с обеденным термосом и едой в специальных маленьких, плотно закупоренных кастрюльках. Марина с ребёнком вышла во двор и наблюдала, как Саид в красивом европейского кроя лёгком костюме, благоухающий ароматами дорогого парфюма, садится в машину, а Яна, сложив пакет с едой на заднее сидение, смотрит ему вслед.

— Ну, что, дорогая хозяюшка? Как тебе роль заботливой и старательной жены и снохи?

— А что тут такого? У меня что, руки другим концом вставлены? Не это самое страшное, мамуля! Пойдём завтракать?

— А что тогда для тебя самое страшное, доча?

— А самое страшное настанет, когда ты уедешь, и мне здесь не с кем словом будет перекинуться. Вот Саид отправился на работу. Сейчас восемь часов, а вернётся он только вечером в восемь, девять. А мне двенадцать часов чувствовать себя здесь изгоем!

— Доченька, я понимаю, но, надеюсь, постепенно все к тебе привыкнут, ведь вы можете общаться на английском языке, да и ты тоже узнаешь этих людей ближе. Вроде бы, по моим наблюдениям, они неплохие, нормальные люди. Перетерпи этот не простой период адаптации. Скучать тебе, как я уже поняла, не придётся, у тебя ребёнок, на тебе готовка, ежедневная стирка, спасибо — не руками, хоть и плохонькая, но всё же, стиральная машина имеется. Жизнь, Яна, всюду трудная, а семейная жизнь, хоть здесь, хоть у нас, везде не сахар, и свекрови наши бывают не лучше, и мужья русские — не всегда подарок.

— Ладно, мам, пошли завтракать! — дочь улыбнулась, и они прошли в столовую, где на тарелках уже лежали поджаренные Яной-Амной яйца, лепёшки и ломтики какого-то сыра, напоминающего нашу брынзу. Яна пошла в комнату свекрови, пригласила её к столу. Та появилась в розовом шальвар-камизе, как всегда, величественная и неулыбчивая. Сев на стул, она вдруг подняла одну ногу и, согнув её в колене, водрузила на сиденье стула. «М-да,- подумала Марина, — привычка вторая натура! То, что впитано с молоком матери, не выжжешь калёным железом, хоть и живёшь во дворце, окружив себя европейской мебелью, и кажешься себе самой королевой». В процессе еды мать Саида что-то процедила сквозь зубы Яне, одарив её колючим взглядом, который заметила и Марина. Яна сжалась и напряглась, однако промолчала. «Что, интересно, она сказала?» — подумала Марина. Защемило сердце: «ох, кажись, она будет поедом есть Яну! Если даже при мне не может сдержать своё недовольство, то что же будет потом?..»

После завтрака Марина с ребёнком на руках прошла в гостиную, где на софе уже восседала, по-турецки скрестив ноги, свекровь. Был включен телевизор. Марина, расстелив принесённую Яной простыню на ковре, положила туда ребёнка и, сидя на диване возле внучки, с любопытством смотрела на экран. Шёл какой-то художественный фильм местного производства. И хотя Марина не понимала, о чём говорят его герои, не без интереса наблюдала за происходящим. «Что-то типа индийских фильмов, только без сопровождающих песен и кокетливых ужимок, столь присущих индийскому кино», — подумала она. Потом началась передача, чем-то похожая на программу «Время». Ведущие, мужчина и женщина, сообщали последние новости. Марина обратила внимание на то, что мужчина одет в европейском духе, а на женщине, красивой и строгой, шальвар-камиз, однако голова её не покрыта дупертой, которая покоилась на плечах. «Странно, почему она не покрыла голову в нарушение всех традиций? Её видят тысячи мужчин, а ей хоть бы хны! Значит, здесь, как и везде, соседствуют и паранджа, и вот такая, по их меркам, раскрепощённость. Всё зависит от культуры конкретного человека. А в этом доме всем заправляет мать Саида, которая всё своё свободное время читает религиозные книги. Она-то и устанавливает свои порядки!» В душу Марины закралось едва заметное раздражение, но продолжая свои раздумья, она пришла к выводу, что её недовольство сватьей неправомерно, поскольку, будь Марина на месте матери Саида, она в своём доме тоже установила бы тот порядок, который был для неё нормой жизни. Оправдав таким образом сватью в собственных глазах, Марина вернулась в своё обычное, приветливое, состояние духа. Стеллочка, барахтаясь на простыне, вдруг уснула. «Вот, у них так и принято: они не нянчатся со своими ребятишками, усыпляя или укачивая их, как мы. На полу ребёнок в безопасности, упасть ему некуда, он предоставлен самому себе, что хочет, то и делает, а захочет спать — ради бога!», — опять сделала вывод из своих наблюдений Марина. Она осторожно взяла спящую девчушку на руки и перенесла в спальню, чтобы положить в манеж.

Пришла какая-то тощая и бедно одетая женщина, видимо, нанятая для уборки помещений в доме. Она принялась вытирать пыль, затем мыть пол, причём, не шваброй, как это часто бывает у нас, а руками, перемещаясь на корточках. Хозяйка дома ходила за ней по пятам и указывала, где ещё нужно вымыть. Закончив работу, служанка переместилась в ванную комнату, чтобы перестирать Стеллкины кофточки и штанишки. Быстро справившись с работой и развесив бельишко, женщина покинула дом. «Значит, хотя бы от мытья пола Яна будет освобождена. Что ж? Сватья ходит королевой, сама палец о палец не ударяет. Впрочем, я видела пару раз, как она что-то шила, сидя за ножной швейной машинкой. А мы у себя… всё делаем сами, крутимся, как белки в колесе.»

Марина пошла во двор и обнаружила дочку, стирающую гору шальвар-камизов, образовавшуюся за вчерашний день, а в доме её ожидала огромная стопка не глаженого белья.

— Давай, детка, я хоть с бельём тебе помогу! Что же на тебя здесь всё повесили.

— Мамочка, там в моей комнате стоит гладильная доска с утюгом. Погладь, сколько сможешь, только, если устанешь, не надрывайся, я скоро закончу стирку, и сама всё доделаю.