Марина мыла посуду после завтрака. Под ногами, как всегда, крутилась и щебетала Марьяша. Раздался телефонный звонок. В трубке Марина услышала голос однокурсницы Нинки:

— Маришка, привет! Давно я тебя не слыхала. Как дела?

— Спасибо, всё хорошо, слава богу! А ты как?

— Слушай, чего звоню? Ты знаешь, кто приехал? Светка Хомяченко! Она ведь с тех пор, как диплом защитила, уехала по распределению и не объявлялась больше. А тут оказалась в Алма-Ате проездом ненадолго, остановилась у меня. Через два дня уезжает. Вы же дружили в институтские годы. Хочешь повидаться? Она тоже горит желанием тебя увидеть.

— Ой… конечно же, хочу!

— Так в чём дело? Прямо сейчас бери ноги в руки и дуй ко мне.

— Но у меня Марьяшка. Режим и всё такое…

— Ой, какая печаль? Бери её с собой. Уложим тут её спать ближе к обеду, а сами посидим душевно с коньячком, вспомним, «как молоды мы были, как искренно любили, как верили в себя…» — напела она в трубку. — Ну, так что? Идёт?

— Идёт! Сейчас соберёмся и приедем. Только напомни мне адрес, я сто лет у тебя не была.

— Микрорайон «Аксай», дом-то, наверное, помнишь — девятиэтажка, там ещё парикмахерская, — и Нинка назвала номер дома и квартиры. — Всё, ждём!

Через полтора часа Марина звонила в дверь Нинкиной квартиры. На пороге возникла никогда не унывающая Нинка, а за ней стояла, широко улыбаясь, пожилая женщина отдалённо похожая на студентку Свету Хомяченко. Шум, гам, смех, объятия, поцелуи… Наконец Светлана обратила внимание на Марьяшу:

— А это кто там? Что за красавица? Просто фея из сказки! Как тебя зовут, принцесса? А знаешь, Маринка, внучка твоя чем-то на восточную принцессу похожа. Это в кого же она у вас такая? Хотя постой… попытаюсь угадать.

— О-о, ни за что не догадаешься. У меня зять — пакистанец.

— Ты что?! Где же дочка твоя его нашла?

— Да вот так мы с ней сильно постарались, откопали совершенно эксклюзивного жениха, всё время живём, как на вулкане, зато не скучно! — засмеялась Марина.

— Ладно, девчонки, соловья баснями… Руки моем и — за стол. — скомандовала Нинка. — И потекли в её уютной кухне разговоры «за жизнь». Светлана рассказала о своей семье, о том, что сын женатый, у неё двое внуков.

— Ой, девчонки, мы и не заметили, как бабушками стали! А вот ведь, кажется, совсем недавно сессии сдавали. А сколько курьёзов вспомнить можно! Свет, помнишь, ты электротехнику Турсунбаеву сдавала? Представляешь, Нин, — стала рассказывать Марина, — Светка тогда последняя села к нему, все уже «отстрелялись», а она всё не решалась. Начала отвечать, что-то бекала-мекала. А он вдруг подаёт ей зачётку и говорит: “Вы очень плохо подготовились, почитайте ещё материал, а вечером, в шесть, придёте сюда и пересдадите». Все нормально сдали, народ в хорошем настроении, в общаге собрались отмечать конец сессии, поскольку это был последний экзамен. У стола суетимся, радостные и счастливые. А она, одна, лежит на кровати, учит, учит и шикает на нас: «Тише вы! Не даёте сосредоточиться!». Когда уже всё было готово, чтобы за столом рассесться, мы отправили Светку пересдавать экзамен. Она ушла, а мы сидим, ждём её, не начинаем. Наконец, минут через сорок, она приходит вся в слезах и говорит: « Представляете, он меня на фонарь посадил! Не явился! Я его подождала, потом поняла, что не будет его — всё закрыто! И что мне теперь делать? Ну почему я такая невезучая? ». Она рассеянно крутила зачётку и со словами: «И как я теперь пересдавать буду?» уставилась на страницу, где стояли оценки предыдущих экзаменов. И вдруг как завопит: «Урра! Ура!» — и протянула нам зачётку. Все с любопытством уставились в неё, а там написано « Электротехника — Отлично»!

— Да-а, было дело! — усмехнулась Светлана. — А помните, девочки, как… — И этим воспоминаниям не было конца…

Домой Марина собралась в четыре часа — пора было ужин готовить. Распрощавшись с «девчонками», они с Марьяшей вышли во двор. Палисадник у подъезда был засажен петуньями, маргаритками, «львиным зевом» и ароматным табачком. Марьяше захотелось потрогать цветочки. Марина присела около неё на корточки и стала рассказывать, как каждый называется, дала внучке вдохнуть их аромат.

Выпрямившись, она вдруг увидела у соседнего дома, стоявшего рядом с Нинкиным машину, из которой вышел… её Женя. Марина собралась было окрикнуть его, помахать рукой, но в это время из салона выбралась довольно молодая и красивая женщина. Она подошла к Евгению, и, прижавшись к нему, сказала что-то смешное, потом потрепала по волосам. Он нежно обнял её за талию, и они скрылись в подъезде.

Марина замерла, глядя на дверь, которая скрыла сладкую парочку и навеки отделила прежнюю её жизнь от той, что начала отсчёт с этого мгновения. Ей показалось — свет померк. У ног расшалилась Марьяша, дёргала бабушку за юбку, но та была, словно каменная, ничего не слыша и не видя вокруг. В её глазах словно застыла одна картинка: Женя обнимает чужую женщину… Наконец шок немного прошёл: «Видимо, она живёт тут. Он к ней приехал! Значит, я не обманулась тогда, зимой!». Ей вновь вспомнилась его рубашка, растерянный взгляд… Да, врать он никогда не умел. Поэтому и я не могла поверить своим подозрениям». Она ещё какое-то время стояла, уставившись в одну точку, ноги сделались ватными. Но вот она стряхнула оцепенение, взяла Марьяшу за руку и медленно побрела к автобусной остановке. Пока ехали к дому, сидя у окна, её мысли перескакивали с одного воспоминания на другое. Мгновения их жизни…

Открытья делаем порой, что словно гром средь ясна неба, что враз меняют весь настрой: «Засохли чувства коркой хлеба!». Когда-то было их чрез край, как на дрожжах они вздымались. И жизнь плыла… не жизнь, а рай, и страсти вечно было мало. Когда любимые глаза, казалось, жгут огнём и плавят, когда бессильны тормоза пред чувством, льющим горной лавой. Не вечен ни один вулкан! Всё покрывалось грудой пепла. Жизнь нам расставила капкан, в него мы вкрались незаметно. Минули годы, и ветра в нас всё живое иссушили. Настала странная пора: фарс ранит сердце острым шилом. И равнодушие в очах. И безразличие на лицах. Погас наш пламенный очаг! Осталось лишь слезе пролиться…

Но слёз не было. Как-то буквально в одно мгновение душа заледенела, сделалась камнем. По пути из гостей они с внучкой зашли в садик за Зарочкой. Потом отправились домой. Там Марина Михайловна, как на автомате, поставила на плиту разогреваться бульон, принялась резать овощи для борща, который так любил Евгений. Она и не заметила, что стала думать о нём в прошедшем времени, будто его не стало в её жизни. В половину седьмого вернулся с работы и он сам. У него было прекрасное настроение. Зашёл на кухню, сделал попытку обнять жену, но она выскользнула из его рук и молча, опустив глаза, принялась тонкой соломкой строгать свёклу и морковь.

— Мариш, ты почему такая грустная? Или мне кажется? Что-то случилось?

Марина молчала. Евгений сел за стол напротив жены, внимательно вглядываясь в её лицо, затем коснулся её руки:

— Марин… Ну скажи что-нибудь. Я в чём-то виноват?..

Марина вдруг посмотрела мужу в глаза:

— Где ты был?

— Где я был?.. Странный вопрос. На работе… Сегодня даже без задержки удалось вернуться, автобус сразу подошёл.

— Не надо, Жень! Не опускайся до вранья. Мне неловко за тебя. Я видела тебя… с ней, с этой молодой женщиной у её дома, вы на моих глазах нежничали друг с другом и потом вошли в подъезд. Так что…. Знаешь, я ведь давно всё знаю, с той самой корпоративной вечеринки по поводу пятилетия вашей фирмы. Молчала только потому, что до конца не была уверена в своих подозрениях. Но сегодня я с Марьяшей была в гостях у Нинки, и, когда мы с внучкой вышли из её дома, там увидела тебя. Случайное совпадение, но я даже рада этому. Любая, самая тяжёлая определённость лучше, чем обман.

Евгений молчал, опустив глаза. Машинально вертел в руках солонку.

— Женя, я не собираюсь быть обузой в твоей жизни. Ты знаешь мою позицию. Полюбил другую — я тебя не держу. Ты не мальчик, сам всё прекрасно понимаешь.

— Марина, я должен объяснить… Выслушай, пожалуйста!

— Разве в такой ситуации что-то нужно объяснять? Я всё понимаю. К тебе у меня нет никаких претензий. Мы с тобой прекрасно и счастливо прожили жизнь. И я тебе благодарна за всё. Мы вырастили хороших детей. Я никогда не считала тебя своей собственностью. Ты волен поступать, как считаешь нужным.

— Нет, Марина, ты не понимаешь. Мне дорога моя семья! Она гораздо важнее этого временного увлечения. Пойми меня, ну пожалуйста! Как это говорят? «Бес в ребро…» Захотелось под старость чего-то этакого…

— Когда семья действительно дорога, так не поступают, Женя! Значит, ты был к этому уже морально готов, это не приходит в один момент, это зрело в тебе, и процесс этот необратимый. Нельзя вернуть любовь, если она утекла сквозь пальцы. Чего-то «этакого» хочется только тогда, когда в душе образовалась пустота. Кто из нас виноват в том, что она образовалась… я не знаю. Скорее всего, оба. Не вижу смысла продолжать этот бесполезный разговор. Тебе придётся что-то предпринимать, задуматься о том, как жить дальше. Мне тяжело будет видеть тебя после всего случившегося. У тебя теперь есть, с кем обсудить свою дальнейшую судьбу. Так что, решай всё быстрее. К деду подбежала Марьяшка, попросилась на ручки, стала о чём-то его спрашивать. Марина подошла к плите помешать почти готовый борщ — и вдруг услышала внучкины слова:

— Деда, ты почему плачешь? Тебя кто обидел? — Марина резко обернулась и взглянула на Евгения. В его глазах действительно стояли слёзы, а Марьяша гладила его по щеке и заглядывала ему в глаза, потом повернулась к Марине:

— Буся, бедный деда…

Евгений поднялся и с ребёнком на руках ушёл в гостиную. А Марина, совершенно обессиленная разговором, выключила газ под готовым борщом, села на стул и, уронив голову на руки, разразилась, наконец, беззвучными слезами…

Вернулась с работы Яна. Марина Михайловна к этому моменту уже взяла себя в руки и старательно изображала приветливость и добродушие. Дочка-то тут причём? Да и зачем ей знать о том, что произошло? Разумеется, когда-то она узнает… Но не сегодня. У неё, бедняжки, своих проблем выше крыши! Зачем портить ей настроение? Яна появилась на кухне жизнерадостная и, обняв мать, спросила:

— А что сегодня на ужин? О! Борщ! Мамулька, я обожаю твой борщ. Классно! Я голодная, как сто чертей! Все остальные ели? Нет? Тогда пошли со мной за компанию! Девочки, папа! За стол!

Все собрались за столом, кроме Евгения Ивановича. Тот буркнул, что не голоден, включил телевизор и улёгся на диван.

Когда поели, Яна подошла к отцу, присела около него на корточки и, погладив по руке, спросила:

— Папка, ты чего сегодня какой-то не такой, грустный, что ли?

— Нет, детка… Мне что-то очень плохо. Голова раскалывается… и сердце что-то пошаливает. Если не трудно, принеси, пожалуйста, таблетку андипала и ложку корвалола. Давление, наверное, подскочило.

— Давление? Так, давай-ка, измерим! — Яна села около него, приспособив тонометр. — Ничего себе! Папа у тебя очень высокое давление! За двести двадцать зашкаливает! Тут андипалом не обойтись. Тут нужно «скорую» вызывать! — Она кинулась к телефону, прокричав матери:

— Мам! У папы давление ужасно высокое!

Марина вышла встречать врачей, а Яна всё время находилась рядом с отцом, не сводя с него глаз, готовая прийти на помощь в любой момент. Он лежал с закрытыми глазами. И Яна вдруг увидела, как из его глаза появилась и поползла по щеке слеза.

— Папочка! Ты что? Тебе так плохо? — В это время появились врач с фельдшером. Они захлопотали над Евгением, измеряя давление, делая укол. Потом ожидали, пока давление придёт в норму.

Когда «скорая» уехала, был уже одиннадцатый час вечера.

— Детка, укладывай спать ребятишек да и сама ложись, — сказала Марина дочери. — Я посижу с отцом, пока он толком в себя не придёт.

— Ну ладно, мам. Если что-нибудь будет нужно, буди! Хорошо? — Яна удалилась с девочками в их комнату.

Марина смотрела на мужа, и сердце её переполнялось желанием пожалеть его, погладить по волосам, обнять. Дороже его никогда и никого не было в её жизни. Только бы всё обошлось! Только бы он жил! В этот момент ей было не важно, кого он любит. Пусть ту, другую, пусть живёт с ней и будет счастлив! И тогда будет счастлива она, Марина. Она положила руку на его лоб. Он вдруг схватил её руку, прижал к своей груди, стал нежно поглаживать её пальцы:

— Родная… прости… прости меня, ради бога! — шептал он.

— Ты не нервничай, Женечка, не волнуйся! Тебе сейчас надо быть максимально спокойным. Это я тебя довела до нервного срыва! Я виновата… Ты лежи, лежи спокойно! — Она гладила его по руке. — Всё будет хорошо… Если ты будешь счастлив, то и мне будет спокойно. — Так и сидела она с ним рядышком, пока ему не стало несколько легче. Потом встала. Постелила ему постель, взяв под руку, проводила до кровати. Затем легла сама, но уснуть долго не могла. Всё беспокоилась. Прислушивалась, как он дышит. Только спустя час или полтора она забылась коротким крепким сном.

Летнее субботнее утро позволило Евгению полежать с закрытыми глазами ещё какое-то время. Рядом, на своей кровати спала Марина. Он тут же вспомнил весь ужас вчерашнего вечера. Вновь задавило под грудиной: «Боже, какой же я становлюсь развалиной! Как я, наверное, смешон в глазах Катерины. Она просто вынуждена держаться хотя бы за меня, поскольку другого, лучшего, никого нет в помине. А стало мне плохо… И кому я оказался нужен? Той, которой лгал последние полгода, той, которую фактически предал?

Только бы Марина простила меня! — Он вспомнил, как она тепло ухаживала за ним, и это не смотря на то, что она о нём только что узнала! — Господи, какой человек, какая женщина живёт с ним рядом, а он, старый хрыч, ослеп, погнавшись за сиюминутным удовольствием. Едва ли она сможет простить его! Такое женщины не прощают. Он повернулся на бок, лицом к Марине, и стал разглядывать все её бесконечно родные мелкие морщинки, словно очнулся от дурмана, в котором жил несколько месяцев. Евгений протянул к ней руку и провёл нежно, чуть касаясь, по её губам, которые ему вдруг захотелось страстно поцеловать. Марина проснулась от его прикосновения, и в первое мгновение привычно улыбнулась мужу, но тут же улыбка сползла с её лица.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, не глядя ему в глаза.

— Мариша, прости меня! Дурак я, дурачина!..

— Тише, тише… не нервничай. Тебе нельзя… — Она села на кровати, задумавшись на несколько секунд. Потом встала и, накинув халат, вышла из спальни, так и не удостоив Евгения взглядом.