Сегодня ночью немного жарковато. Не в смысле погоды, хотя холодный северный ветер поутих, сменившись лёгким тёплым бризом. Так, кажется, моряки называют то, что дует со стороны берега? Вот им и надуло на «Эльпидифор» три с лишним десятка драконов, закружившихся над кораблём в стремительном и завораживающем танце. Атакующие тройки вываливались из крута, поливая железную палубу и надстройки огнём и засыпая боевыми заклинаниями. Всё как всегда — «ледяные копья», град из острых и твёрдых осколков всё того же льда, «воздушные кулаки» и «пожиратели душ». От последних спасала сплошная стена огня из ДШК — пиктийскому колдовству нет разницы, откуда высасывать энергию, а её переизбыток вызывал взрыв и сильнейший откат по магу. Два дракона уже рухнули в воду, а третьего просто разметало на куски, когда заклятие поймало и пыталось переварить снаряд главного калибра.

Роденийцев у Эдингташа ждали. Вчерашний ублюдок на не менее ублюдочной крылатой ящерице успел передать сведенья начальству, а время позволило подготовить достойную встречу. Будь на месте «Эльпидифора» обыкновенный деревянный ветродав, то давно бы лежали на дне обгорелые обломки. Чёрное дерево корпусов стойко к гниению и морской воде, выдерживает таранный удар в борт, но хорошо горит и совсем не способно плавать. Чем-то приходится жертвовать в угоду прочности.

Закреплённый на палубе самоход противодраконьей обороны не остался в стороне от всеобщего веселья. Михась только успевал поворачивать платформу, вылавливая в прицел выдающие пиктийцев языки пламени, и в ночное небо уходили всё новые и новые снаряды «Грома небесного».

— Второй готов! — заорал Барабаш, когда очередным выстрелом проломило магический щит, и выходящему из пикирования дракону оторвало голову. Заорал и тут же замолчал, ударившись лицом о приёмный лоток установки.

— Заряжай! — Михась покосился на профессора Баргузина, стоявшего рядом, подняв руки со слабо светящимися ладонями, и прикрикнул на Матвея: — Давай!

Стрела, оставляющая дымный след сгорающего алхимического зелья, взорвалась под брюхом летающей ящерицы, заставив её кувыркнуться вниз, полоща по ветру выпущенными кишками.

— Приходи, кума, любоваться!

— Не отвлекайся! — старший сотник Медведик вскрыл новый ящик с зарядами и посмотрел в сторону. — Ты что творишь, гнида?

— Я???

— Нет, — отмахнулся Вольдемар. — Воевода наш…

Тысяцкий от вражеского огня не прятался. Размахивая мечом в одной руке и огнеплюйкой в другой, он стоял у открытого люка орудийной башни и орал на оглохших стрелков:

— По городу давай, по городу! И не жалейте снарядов.

Ченчик командовал скорее для собственного удовольствия, но его крики оказались услышанными — три ствола медленно опустились, порадовав пиктийцев в вышине, и грохнули вразнобой.

— Залпами, мать вашу, залпами!

Приятно почувствовать себя всемогущим. Сердце сладко замирает, когда в неприятельском городе встают подсвеченные багровым взрывы. А вот если бы стреляли сразу с трёх кораблей… Капитаны приданных тысяче «Эльпидифоров», отказавшиеся понимать прямой приказ, — ещё пожалеют! Особенно тот, что по дальней связи посоветовал Ченчику выйти замуж за дохлого винторогого кагула извращённым способом по глорхийскому обряду. Или там особист у кристалла был? Неважно, особисты тоже пожалеют.

— Ваша вечерняя чарка, товарищ воевода! — денщик подражает командиру и смотрится молодцом, а на грохот внимания не обращает. И голос его свободно пробивается сквозь шум. Их специально таких выращивают? — Изволите принять?

— Изволю! — Алехио потянулся за высоким серебряным стаканом и улыбнулся. Всё как в прочитанных в детстве книгах — там тоже отважный военачальник с кубком в руке смотрит на поверженного врага и небрежным движением посылает в битву легионы. Или всё-таки сначала посылает, потом повергает и лишь после всего смотрит? Да какая разница, если финал одинаков! И легойское игристое как нельзя кстати подходит к торжественности момента…

Выпить воевода не успел — «воздушный кулак», разбивший голову денщика, бросил того на командира, и выпавший стакан неестественно громко зазвенел по палубе в случайном промежутке между выстрелами. Ченчик ладонью вытер с лица что-то липкое и горячее. Наткнулся на торчащий из щеки и тающий под пальцами ледяной обломок.

— Отгоняйте драконов, сволочи! Почему прекратили стрелять по драконам? Почему молчат станкачи?

Сдвоенная очередь из носового ДШК убедила тысяцкого в несправедливости, но не умерила ярости. Он бросился к самоходу, где попытался спихнуть с места наводчика десятника Кочика:

— А ну пусти, молокосос!

— Да пошёл ты в жопу, еблан мадагаскарский! — Михась резко крутанул платформу, отчего направляющий жёлоб с размаху треснул воеводу по печени. — Учить меня будет, бабуин краснозадый!

Медведик с Барабашем дружно повернулись к профессору. Тот развёл руками:

— Я ничего такого ему не рассказывал. Он сам!

Отлетевший на пару шагов Ченчик беззвучно раскрывал рот и хватался за кобуру, хотя все три огнеплюйки с парадной перевязи потерял ещё у орудийной башни. Барабаш скользнул ему за спину, быстро оглянулся по сторонам и, как дубиной, саданул снарядом по надраенному шлему.

— Тысяцкого ранило! Эй, кто-нибудь, помогите унести командира!

Старший сотник в последний раз проверил готовность бойцов и со злостью щёлкнул зубами. Готовности как таковой не наблюдалось вообще ни у кого, включая самого командира роты. Каким образом прикажете добираться до берега, если у входа в бухту пиктийцы затопили заранее приготовленные для такого случая баржи с камнями, а с фортов по обеим сторонам узкого пролива лупят маги? Их там сотни три собралось, может, даже больше, если судить по плотности заклинаний. Кое-где уже железо лопается и крошится от дикой стужи. И почему эти ублюдки так любят всё, связанное с холодом? Одно хорошо — сил у колдунов уже не хватает.

Справа от города сплошные скалы, а слева — длинный песчаный пляж с отмелью. И двенадцать деревянных плотиков на полтораста бойцов… Оружие и боеприпасы положить можно, но большего плоты не выдержат. Но высаживаться нужно как можно быстрее, пока не очухался валяющийся без сознания в своей каюте Ченчик и пока нет драконов, улетевших восвояси после возобновления заградительного огня главным калибром.

— Матвей, Ерёма, пробегитесь по трюмам. В крайнем случае — разберите нары. Мы с Михасем к морякам.

— К нам можно не ходить, мы сами пришли.

Вольдемар обернулся и встретился взглядом с командиром «Эльпидифора». Тот стоял с огнеплюйкой на плече и коротким кривым мечом у пояса, а за его спиной — человек тридцать вооружённых матросов.

— Принимайте и нас под своё командование, товарищ старший сотник.

— А как же корабль?

— Оставил шестерых. Вполне достаточно, чтобы справиться с механизмами, а в Масюковщине экипаж пополнят. Или наших на полпути встретят.

— А ты?

— А что я? — мастер-капитан пожал плечами. — Считай меня добровольцем. Нас всех считай.

— Хорошо, договорились. У вас как с провиантом?

— Крупы на неделю, солонины в бочках на три дня. Это если на всех. Сухарей немного есть, но их лучше пиктийцам отдать — вдруг сдохнут? Никто же не рассчитывал… Ты пойми, я не мог не выполнить приказ воеводы — корабль придан десанту. И его командир…

— Дерьмо, а не командир, — вмешался Баргузин. — Таких воевод нужно в Чудском озере топить. С конём и доспехами.

Мастер-капитан на реплику профессора не отреагировал. Только, понизив голос, сообщил:

— В трюмном карцере особист с начальником штаба сидят. Заберём с собой?

Экипаж «Эльпидифора» переправился в последнюю очередь и сильно поредевшим. Они прикрывали высадку трёх рот, когда появилась вторая волна драконов. Пиктийцы сменили тактику и атакующее построение, так что главный калибр смог лишь отогнать тварей от десанта, но не спас расчёты станковых огнеплюек. Покорёженные ДШК забрали с собой на берег — корабельный механик обещал к утру из восьми штук собрать две. Немалое подспорье при полном отсутствии тяжёлого вооружения. А полюбившийся десятнику Кочику самоход осмотрели и махнули рукой… нечего там ремонтировать. Совсем нечего — рванувший после падения раненого дракона боекомплект разнёс установку вдребезги.

Матвея Барабаша задержали на борту кое-какие дела, и он добирался до берега вплавь, толкая перед собой здоровенную медную ванну, ранее стоявшую в каюте тысяцкого. На вопросительный взгляд Медведика ответил коротко:

— Мало ли что может пригодиться? — потом вздохнул и вытащил оплетенную лозой бутыль легойского вина. — Извини, золотистого не нашёл, только игристое было, но вместо атаманской булавы и это сойдёт. Как самый старший по званию…

— А по опыту? — усмехнулся Вольдемар. — Кое у кого его побольше будет.

— Какое кому дело до моего опыта? — с глаз профессора Баргузина на мгновение слетела иллюзия и сверкнуло холодное серебро. — Тем более он давным-давно устарел.

— Разве я про тебя говорил? — Медведик довольно ненатурально изобразил удивление.

— Да??? Но в любом случае бери эти самые… бразды правления. На разведку в город людей сам пошлёшь. Или мне сходить?

— Иди.

— Матвея с собой заберу. А ты бы вон те хибарки проверил — что-то оттуда драконами воняет, причём ещё живыми.

Баргузин оказался прав — бойцы из третьей роты, отправленные на осмотр пары рыбацких развалюх, устроили целое сражение с беспорядочной стрельбой, и через несколько минут прибежал их радостный командир:

— Недобиток в лодочном сарае прятался, товарищ старший сотник! И как только поместился!

— А пиктийцы?

— Нет колдунов, только обгорелые привязные ремни болтаются. И крови много.

— Добили?

— Так точно!

— Тушу куда дели?

— Там и бросили. Нужно было закопать?

— Я тебе закопаю! Я тебе так закопаю, что… Разделать на куски и присолить — жрать будем.

— Разве их можно?

Вольдемар усмехнулся, вспомнив рассказы Барабаша о похождениях в пиктийском тылу, и кивнул:

— Не только можно, но и нужно. Или предпочитаешь солонину из бочек?

Ротный замотал головой и даже вздрогнул от отвращения. Солёное мясо мало того, что старше любого пиктийского колдуна раза в два, так ещё и заготовлено из неизвестных науке животных. Или учёные, способные определить породу тех зверушек, вымерли вместе с ними же в незапамятные времена. Видимо, бригаду снабжали по принципу — штрафник не кагул. Он всё сожрёт.

— Ты ещё здесь? — Медведик с удивлением посмотрел на застывшего в молчании ротного.

— Ага, сейчас иду, — подхватился тот. — Только объясните, товарищ старший сотник…

— Ну?

— В слове «шайзе» буква «з» сдвоенная или одинарная?

— Тебе это зачем, сотник?

— Видите ли, я до войны занимался составлением роденийского словаря, и потому…

— Шёл бы ты отсюда, Дитмар, а?

— И всё же…

— Кругом! Шагом марш!

Вот, ещё один учёный выискался. Обойдётся сотник Розенталь без объяснений, ещё не хватало обучать личный состав услышанным от профессора выражениям. Но насчёт сдвоенной буквы нужно будет обязательно уточнить. Когда-нибудь потом.

— Держи его за ноги, Матвей, — Баргузин упёрся плечом в деревянную балку, придавившую пиктийца в тёмно-синем мундире с серебряными галунами, и выдохнул. — Тяни!

— И охота тебе с дохлятиной связываться? — проворчал Барабаш. Но вытащил полураздавленного колдуна. — Ему затылок всмятку расквасило, а ты допрашивать собрался. Он же почти не дышит.

— Сейчас вообще перестанет, — Еремей сделал неуловимое движение рукой, и светящаяся воздушная петля захлестнула шею пиктийца. — Мне нужны его глаза.

— Зачем?

— Ну не жрать же?

— А-а-а…

— А ты про что подумал?

— Да мало ли…

— Ладно, не отвлекай.

Шипящий звук сквозь сжатые зубы. Петля уплотнилась, потемнела и сжалась, заставив пленника открыть не только глаза, но и рот, судорожно схвативший воздух. Невыносимо долгое мгновение… голова с хрустом повернулась в обратную сторону и безвольно повисла.

— Ну вот и всё, — профессор брезгливо вытер ладони о штаны.

Барабаш осторожно уточнил:

— Ерёма, это была та самая некромантия?

— Сказки и глупости — некромантов не существует.

— А я читал…

— На заборах тоже пишут. И много чего. Веришь?

Матвей не стал спорить. Ерёма лучше разбирается в сортах колдовства и если скажет, что императрицы Элизии Пиктийской не существует, то так оно и есть. Потом, правда, придётся пойти и прибить пошлую девицу, но в итоге профессор всё равно останется прав.

Так что лучше сменить тему разговора.

— Что сказал покойный?

— Промолчал.

— А не вслух?

— Нас здесь ждали. Представляешь, Матвей, какая-то сука предупредила лорда-протектора о готовящейся высадке, и в город заранее перевели выпускной курс драконирской школы, подкреплённый выздоравливающими ветеранами. И это не считая двух сотен пехотных колдунов.

— И такие бывают? — удивился Барабаш, твёрдо уверенный, что пиктийские маги даже по бабам летают на драконах и представить одного без другого попросту невозможно.

— Много таких. Во-первых, корпус Стражей Тумана. Слышал про таких? Ну и вот… ещё те, кто успел воспользоваться эвакуационным порталом в бою, но потерял дракона. А третьи — отставники, уже неспособные удержаться в седле даже с привязными ремнями, но вполне крепкие, чтобы лупить заклятьями. Сиди себе в креслице да пуляй.

— Старые пердуны!

— Пятьсот лет для мага — старость, но не дряхлость. И не перебивай, чёрт побери!

— Молчу.

— Вот они и прикрыли город от нашего обстрела. Зря смеёшься — весёлые заведения к стратегическим объектам не относятся. Это в том числе.

Наконец-то Матвей понял, что его так смущало в развалинах разрушенного прямым попаданием дома — некоторая шаловливость в обстановке, выраженная не только в обилии картин весьма непристойного содержания на немногих уцелевших стенах, но и в шёлковых занавесках идиотской розовой расцветки, большом количестве зеркал и бутылках с дорогущими винами. И женские трупы… почему-то в большинстве своём без одежды.

— Колдун тут откуда взялся?

— У него увольнительная до рассвета и билет на два захода… ну, ты понял.

— Зараз?

— Это как получится. Неиспользованная возможность переносится на следующий месяц.

Барабаш поднял с пола обгоревшую визитную карточку с эмблемой — сидящей на сотах пчелой и завистливо вздохнул:

— Живут же люди.

— Уже не живут. Не все, во всяком случае.

— Только это и успокаивает.

Выбраться из города оказалось куда как труднее, чем попасть в него. Полог невидимости, наброшенный профессором, опасно потрескивал и еле слышно гудел от чуждой магии — несколько сотен пиктийцев одновременно пополняли запасы силы. Матвей кусал губы и старательно убирал руки от оружия, так как желание влепить огнешар в чью-нибудь харю порой становилось нестерпимым. Сотни сервов, пригнанных из окрестных деревень, на его глазах становились иссохшими мумиями, и команды уборщиков развеивали остатки «дозаправки» в серую пыль. Пыль, разъедающую глаза и скрипящую на зубах. Эдингташ почти что в осаде, и бросать трупы в море некогда.

— Готовятся атаковать наш десант, — профессор говорит в полный голос, что приводит Барабаша в беспокойство. Полог пологом, но вдруг услышат?

— И ты ничего не сможешь сделать, Ерёма? Ни за что не поверю, будто бы Эрлих Белоглазый… ой, извини.

— Можешь не верить, но так оно и есть, — отмахнулся Еремей и свернул в тёмный узкий переулок, ведущий к городской стене. — Кое-что по мелочи смогу, но не более того. Про Благого Вестника слышал?

— Конечно, не в лесу же родился. А кто он, тоже профессор?

— Этого я не знаю, так как лично не встречался, но сука ещё та, уж поверь мне.

— Гнида, короче, — сделал вывод Барабаш.

— Ага, примерно так, — согласился Еремей. — Только не летающая. И на его территории… Нам нужна ещё одна Атлантида?

— Атлантида? Нет, не нужна. От бабы в разведке один только вред. А почему у неё такое дурацкое имя?

Отвечать Баргузин не стал — дёрнул Матвея за плечо, сдвигая его с пути вывернувшего из-за угла колдуна в больших чинах, о чём недвусмысленно заявлял шитый золотом мундир, крупные камни на амулетах и восемь человек охраны. Зачем, интересно, телохранители пиктийскому аристократу в пиктийском же городе? Мух отгонять, не иначе.

Барабаш прижался к стене и опустил глаза — маги хорошо чувствуют чужой взгляд. Особенно если это ненавидящий взгляд. Не помогло… высокий чин остановился, сделав удивлённое лицо, — Матвей таки не утерпел, глянул — и крылья мясистого породистого носа чуть дёрнулись. Верхним чутьём берёт, собака? Ну что тут нюхать? Нет здесь никого, совсем нет!

А Еремей удивил. Он давно уже удивлял, но чтобы настолько…

Фух-х-х… шар огнеплюйки бьет в камни мостовой и рикошетит колдуну в низ живота, взорвавшись там маленьким ярким солнцем — первое мгновение закончилось. Второе целиком заполнено шелестом покидающего ножны меча, перешедшего в удар без всякой паузы. Три — ближайший охранник будто бы сам насаживается на нож в левой руке профессора. Четыре… Пять…

Матвей успел перерезать глотку только шестому, да и то уже оседающему с изумлённым выражением на побитом оспинками лице. Конечно, любой удивится. Если в безлюдном переулке начинает убивать сама пустота. Начнёт… и быстро закончит.

— А теперь сматываемся! — Баргузин рванул с шеи колдуна медальон на тонкой цепочке, раскрутил над головой и зашвырнул на крышу соседнего дома. — Сматываемся!

— Какого хрена? — Барабаш бросился за набирающим скорость профессором. — Нас же не видно!

— Кому надо, то есть не надо, тот увидит, — обернувшись, ответил Еремей. — Амулеты Стражей Тумана завязаны на их жизнь и в случае чего посылают сигнал тревоги.

— Надо было разбить.

— Вернёмся, и ты попробуешь это сделать? — Баргузин прибавил ходу, так как в покинутом переулке уже слышались крики, а где-то вдалеке, если не показалось, хлопанье драконьих крыльев.

— Так какого хрена мы их завалили?

— Ты повторяешься. В смысле, про хрен второй раз говоришь. Берегись! — Огненный плевок не достал, но чётко обозначил границы защитного полога. — Нас засекли.

— Да уж вижу, — Матвей перепрыгнул через раскалившиеся камни мостовой. — Долбани по ним чем-нибудь помощнее.

— Не могу, я же объяснял.

— И что теперь?

— Как что? Конечно же, бежать!

Следующий час напоминал народную роденийскую забаву — игру в горелки. Разведчики носились по городу, сбивая путающихся под ногами пиктийцев, а над ними кружило не менее десятка драконов, с упорством, достойным лучшего применения, заливающих улицы огнём. То, что под плевки попадали горожане, мало кого интересовало. Скорее всего — вообще никого не интересовало — любой маг в состоянии обезопасить себя простейшим щитом, так что сгорала исключительно чернь. Да и не так уж много её гибло, чтоб пожалеть об уходящей в никуда жизненной силе.

Вот пожары, те действительно беспокоят и мешают. С высоты драконьего полёта хорошо видно, как вспыхивают от промахов и точных попаданий дома, отмечая путь беглецов. И по странному стечению обстоятельств полыхающий огонь принимает форму замысловатых, но донельзя неприличных фигур.

— Матвей, ты о чём думаешь? — профессор на бегу полоснул ножом по лицу неудачно подвернувшегося стражника.

— Да ни о чём! — Барабаш обернулся и показал погоне дулю. — Хрен вот им во всё рыло.

— По-моему, у тебя неплохие способности к иллюзии.

— Плевать на иллюзии, — Матвей перепрыгнул через очередного покойника, а потом с размаху налетел на брошенную возницей телегу. — Какая сволочь тут поставила?

Профессор резко остановился и принюхался:

— Золотари. Слушай, нам несказанно повезло!

Барабаш испуганно икнул и произнёс свистящим шёпотом:

— В бочку не полезу…

Маттео Обальдистоун заставил дракона заложить вираж и склонился с седла, стараясь разглядеть роденийских лазутчиков. Тёмные каким-то образом смогли поставить полог невидимости! Странно, всегда искренне ненавидели любые проявления магии, а сегодня сами ею пользуются. Причём умело пользуются — лишь опытным ветеранам удаётся с помощью сложнейших и прожорливых заклинаний обнаружить беглецов, да и то в большинстве случаев с опозданием в несколько мгновений. Только трижды получилось накрыть шпионов драконьим огнём — без всякого результата, впрочем.

Но ничего, никакая защита не может держаться вечно, иссякнет и эта. И если позволит Благой Вестник, то именно Маттео Обальдистоуну, будущему эрлу Обальдиеру, повезёт испепелить пробравшихся в город мерзавцев. Нет, сначала заморозить, разбить ледяные статуи на миллионы осколков, а потом испепелить. И следом сбросить в море роденийский десант. К акулам и кракенам, каждую весну собирающимся у берегов в ожидании кормёжки — трупов, выносимых реками из глубины страны. Хорошо придумал лорд-протектор — и не нужно тратиться на утилизацию использованных магических пайков, и плюсом идёт откармливание деликатесов в их естественной среде. Не пробовали суп-фиш из акульего плавника? И щупальца молодых кальмаров под тёмный эль…

Обер-юнкер сглотнул слюну и огляделся с испугом. Слава Благому Вестнику, мысли читать ещё никто не умеет, а вслух о пристрастии к любимому напитку пиктийского быдла он никогда не признается. Наследник благородного рода должен пить исключительно тонкие вина, наслаждаясь букетом, ароматом и послевкусием. Вот покойный Юлиус Камерун мог себе позволить даже пошлый простонародный сидр без ущерба для репутации. Какая уж там репутация у заучки, подлизы и ябеды…

Кстати, о вине! В полётах допускается погреться глотком-другим, а традиции позволяют не останавливаться и на пятом. Так почему бы не выпить замёрзшему дракониру?

Маттео уплотнил щит спереди, убрав его с боков и сзади, — лучше пренебречь безопасностью, чем рисковать тем, что встречный ветер вобьет фляжку в глотку. Бывали случаи, да… Сам эрл Эрдалер, говорят, в молодости потратил половину сервов на восстановление красивой улыбки. Да ещё три месяца ждал, покуда вырастут новые зубы.

— Будь здоров, крылатик! — обер-кадет похлопал по чешуе пока не заслужившего собственного имени дракона. — И присматривай…

Верный соратник довольно рыкнул, что обозначало обещание наблюдать за улицами в оба глаза, и тут же рванул вниз, сложив для скорости крылья.

— Да чтоб тебя Эрлих Белоглазый…

Две размытые тени на перекрёстке. Даже не тени — полупрозрачные фигурки изо льда, видимые только в отблесках пожаров. Волна ненависти, идущая снизу. И взлетевшая в воздух бочка, с влажным чавканьем расколовшаяся о драконью морду. Неожиданная вонь… Откуда она? Вонь…

Ответа на вопрос Маттео Обальдистоун не получил — внезапно пропал щит, и ветер, оборвав привязные ремни, выбросил обер-кадета из седла. Выбросил, чтобы тут же шлёпнуть о мостовую.

Крылатый товарищ не намного пережил наездника, протаранив памятник Альбину Великому. Позеленевшая от времени и солёной влажности бронза оказалась крепче.