На неизвестном перекрёстке неизвестных дорог шёл бой. Один из многих боёв, полыхающих сейчас по всей линии северо-западной границы Родении. И для кого-то он стал последним.

Фух-х-х!

Очередной клубок пламени, расплескавшийся о бруствер окопа, заставил рядового Еремея Баргузина ещё сильнее вжаться в раскалённую каменистую землю. Вжаться, матерясь от ненависти и поганого чувства бессилия хоть как-то помешать происходящему. Когда над тобой, встав в атакующий круг и порой едва не задевая голову крыльями, крутятся в бешеной, смертоносной карусели не меньше трёх десятков пиктийских драконов, на язык приходят, казалось бы, прочно забытые в детстве слова. Пикирующая оскаленная морда, струя пламени или ледяное копьё… и вот уже от трёх полноценных десятков, не дошедших до передовой, а внезапно столкнувшихся с ней и насмерть вцепившихся в опушку безымянной рощи, осталось всего два бойца.

А ты лежишь и ничего не можешь сделать. Чем достать чешуйчатую тварь? Мечом или копьём? Даже не смешно.

Сюда бы пару трубок с «Громом небесным». Хотя бы одну!

Еремей пошарил в отрытой в стенке окопа нише скорее по привычке, чем надеясь на чудо. Чудеса кончились ещё вчера, когда старший десятник Матвей Барабаш каким-то образом сумел связаться со штабом манипулы и вытребовал ящик противодраконьих метателей. Тысяцкий бы и больше прислал, если бы оно было, это больше.

Но как же радуется душа при виде удачного попадания — пиктийская тварь вдруг взрывается изнутри, а с высоты на землю падают фигурки в алых мундирах. Падают, нанизываясь в полёте на обугленные сучья деревьев… немногих, оставшихся от той самой рощи. Приятно посмотреть, чума их забери! И плевать, что метатель — штука одноразовая, и после выстрела его картонной трубой даже неодоспешенного супостата не оглушить.

«Глянь-ка… так и висят, раки варёные…»

Ещё два месяца назад Еремей не замечал за собой такой кровожадности. Да и откуда она возьмётся у солидного профессора Роденийского университета, заведующего кафедрой навийской словесности и известного специалиста по древнебиармийскому шаманизму? Конечно, как и всякий уважающий себя подданный Владыки и — по совместительству — рядовой боец ополчения второй очереди, он с удовольствием проводил три месяца в году на обязательных военных сборах, тем более что штабным переводчикам не выпадало сомнительное счастье совершать недельные переходы в полной выкладке. Так, в охотку помахать мечом с вежливыми и предупредительными наставниками… Ещё нравилось сидеть тёплым летним вечером у палатки полевого клуба для рядовых и обсуждать с коллегами особенности применения боевых артефактов. Разумеется, чисто теоретически — кто же в здравом уме доверит штабным что-то серьёзнее «Безумной радуги».

И всё это рухнуло в одночасье. Университет, сборы, посиделки… Прошлое. Два месяца, кажущиеся жизнью.

— Улетели ублюдки? — голос старшего десятника еле пробивался сквозь звон в ушах. — Еремей, ты там живой?

Матвей Барабаш как раз из тех вежливых наставников. Интересно, куда подевалась вся его вежливость, когда ополченцев второй очереди в срочном порядке согнали во временные команды, раскидали по действующим полкам и бросили в мясорубку? А звания и опыта профессора, не отлынивавшего от сборов и занятий, как раз хватило на то, чтобы попасть не в обоз, а в обычную пехотную манипулу. «Примерно соответствует боевым требованиям», как сказал принимающий пополнение хмурый младший сотник в порванной в нескольких местах и тщательно собранной свежими — ещё блестящими — кольцами кольчуге.

Вот, правда, десятник так и остался десятником, неожиданно превратившись в лютого зверя. Не потому ли они до сих пор живы?

— Да куда я денусь? — Еремей растёр по лицу перемешанный с грязью пот. — Попить бы.

— Лови! — кожаная четвертьведёрная фляга упала перед профессором. — Хлебни напоследок.

— Думаешь, здесь и останемся?

Они перешли на «ты» после первого же боя, что, впрочем, не избавляло рядового Баргузина от постоянных придирок старшего десятника.

— Считаешь иначе? — Барабаш захрустел сухарём. — После драконьего налёта завсегда головожопых выпускают. Потому как сами пиктийцы об нас мараться брезгуют. Блаародныя!

Обычная тактика Империи — гнать на прорыв «драконьи консервы», набранные в колониях и зависимых территориях. Чего жалеть этих полудобровольцев-полунаёмников, получивших не самые благозвучные прозвища по обе стороны фронта? Неужели потомственные маги должны сходиться в рукопашной с мужиками — быдлом и хамами?

Легки на помине, чума их забери! Глорхийцы — как на парад шагают, будто не они вчера прорывали линию обороны шестнадцатого полка, оставив на ядовитом перекати-поле заграждения половину атакующей волны. Три десятка Матвея Барабаша как раз были посланы в подмогу соратникам — командование пыталось хоть чем-нибудь заткнуть брешь, собирая бойцов где только возможно. Посланы, но не дошли…

— Профессор, ты женат? — неожиданно поинтересовался старший десятник.

— Нет, а что? — вскинулся Баргузин.

— Хорошо это, — Матвей задумчиво кивнул.

— Почему? — что, кроме удивления, может вызвать такое умозаключение у обычного человека? Вот и у профессора вызвало.

— Не люблю, когда на могилах кто-то плачет, — ответил десятник и отвернулся.

Еремей пожал плечами и тихонько, чтобы не услышал командир, хмыкнул. Мёртвому разве не всё равно? Тем более могил, надо полагать, у них и не будет — пиктийцы славятся экономностью, мясо для варров нынче дорого, а своих «консервов» у аристократов вечно не хватает.

Кажется, Матвей подумал о том же самом, потому что спросил:

— Кстати, а почему в Империи драконов варрами называют?

— Не всех, только гэльскую породу… — Баргузин приготовился было дать привычный развёрнутый ответ, но осёкся и оборвал фразу.

— А-а-а, — протянул старший десятник и щелчком вставил в огнеплюйку свежий кристалл. — Я-то думал…

Рядовой вздохнул и отвернулся — говорить об особенностях пиктийского языка лучше в более спокойных местах.

— Из штаба есть что, командир?

— Тебе какое дело? — неожиданно рявкнул Барабаш. И тут же добавил спокойным тоном: — Заряды хоть остались?

— Два полных и ещё треть в одном.

— Береги.

И здесь Матвей прав — пока кристаллы в огнеплюйках полностью не разрядились, они живы. Против драконов штука бесполезная по причине полной нечувствительности тварей к этой разновидности огня, а вот латной пехоте мало не покажется. Лишь бы не увлечься и палить одиночными.

Пших-х-х… раскалённый шарик вылетел откуда-то слева. Что, там ещё кто-то живой остался?

— Прекратить! — заорал старший десятник, приподнимаясь на локте. — Подпускаем на тридцать шагов!

Он что, сдурел? Даже на оборудованных и подготовленных к обороне позициях, когда наступающий противник натыкается на перекати-поле и взрывающиеся под ногами горшки гремучего студня, даже тогда стреляют на пределе, на пятидесяти шагах. Иначе сомнут прежде, чем головожопые обратят внимание на потери.

Но с командиром не поспоришь, и невидимый стрелок слева затих. Вместо него откликнулись справа:

— Чего глотку дерёшь, Матвей?

— Выберемся — на кухне сгною! — пообещал не узнанному по голосу бойцу старший десятник и улыбнулся. — А ты бы хотел сейчас в наряд, Еремей?

Баргузин много куда хотел. И много чего. Например, в данный момент он отдал бы десять минут жизни из пятнадцати оставшихся за полный подсумок с заряженными кристаллами. И за два полка «Левиафанов» за спиной. И ещё кое за что…

— Да иди ты в задницу! — больше всего в последние дни Еремей хотел произнести именно эти слова.

— Чего? — на лице десятника расцвело такое недоумение, как если бы он вдруг увидал бунт овощного гарнира против острого мяса по-рокски.

— Чего слышал. Придурок дубиноголовый! — бывший профессор скорчил командиру обидную гримасу и со странным спокойствием прижался щекой к деревянному прикладу огнеплюйки. Вот теперь можно спокойно умирать. Через пятнадцать долгих минут. Через семьдесят зарядов.

Не хочется. Но нужно. А кому ещё, если не ему?

Краешком сознания уловил голос в голове. Даже слабую тень голоса. Шёпот.

«Ты живой? Но как?»

«Ты кто?»

«Почему ты живой?»

Всё началось двумя месяцами ранее, в городе, куда никто из жителей Родении не хотел бы попасть живым. Да и мёртвым тоже.

Солнце столь редкий гость в вечном тумане, укрывающем столицу Пиктийской империи, что чудом пробившийся в высокое окно замка лучик казался чужеродным явлением. Или шпионом? Но только вот чьим? Нет, бред… последний из владеющих солнечной магией адептов уничтожен более трехсот лет назад, чему эрл Эрдалер, в ту пору всего лишь капрал Второго Гэльского полка огнемётной поддержки, был свидетелем.

Сразу же заныла раненная в той войне нога — подожженный кривыми зеркалами мятежников в небе над Тиураной боевой дракон упал в расположении войск противника, и, пока не подоспела помощь, солнцепоклонники смогли изрядно потрепать прижатый к синим скалам экипаж. Выжил только Эрдалер… Проклятые скалы! Кто же знал, что возле них не срабатывают эвакуационные порталы?

— Вы не слушаете меня, эрл? — громкий голос казался бесстрастным, но искушённый слух царедворца уловил тщательно сдерживаемую ярость. — Стареете, эрл?

— Прошу простить, великодушная мониа! — лорд-протектор склонился с предписанной Благородным Уставом учтивостью. — Размышляю над последними новостями из Замка Владыки.

Императрица промолчала, только в глубине холодных серых глаз дрогнуло что-то похожее на усмешку. Эрдалер в одной фразе ухитрился совместить лесть, упомянув древний титул пиктийских императоров, показать безупречную работу своей разведки и обозначить пренебрежение дурными приметами. Последние новости? Эрл не тот человек, для которого хоть что-нибудь сможет стать последним. Кроме гнева самой Императрицы, разумеется.

— Что там случилось?

— Ничего особенного, мониа, но…

Многозначительность в интонациях и жестах, игра голоса и лёгкий наклон головы. Важное? Разве может произойти хоть что-то важное во время заключаемого при Великом Перерождении перемирия? Тем более тёмные, не слишком-то надеясь на договоры, прекращают любые действия вне своей территории и бросают все силы на глухую оборону.

— Говорите, эрл!

Тот не торопился. Набивает себе цену? Куда уж выше? Лорд-протектор корпуса Стражей Тумана и командующий войсками Империи в случае войны являлся одним из сильнейших магов эпохи Благой Вести и занимал должности, о которых иные мечтали веками. И мечты уходили вместе с жизнью, так и не дождавшись осуществления.

Да, эрл не торопился. Сколько таких торопливых очень близко познакомились с верёвкой на площади Седого Утра? Императрица лишь на первый взгляд производит впечатление хрупкой статуэтки, выточенной из прозрачного льда горных пиктийских озёр. Но у того, кого обманул первый взгляд, обычно не бывает шанса на второй.

Дрогнуло золотое легойское вино в высоком хрустальном бокале, и непрошеный солнечный луч раскололся на множество брызг, заставив недовольную властительницу поморщиться.

— Тысячи лет здравия, великодушная мониа! — долгий глоток согревает застывшие от вечного тумана внутренности.

Это тоже лесть — пиктийские императоры живут долго, но никак не тысячелетия.

— Не отвлекайтесь, эрл.

— Как прикажете, мониа, — бокал чуть слышно звякнул о крышку столика, и лорд-протектор положил руки на подлокотники кресла. — Вы позволите?

— Эрл…

Семья Эрдалеров со времён прадеда нынешней правительницы пользовалась привилегией стоять в присутствии сидящего императора, но никогда не злоупотребляла ей. Вот и сейчас эрл предпочёл испросить разрешения — древнему роду не нужно ежечасно доказывать благородство происхождения. Оно или есть, или его нет, и никакие привилегии не могут заменить… Да ничего они не могут заменить.

Замершие в благоговейном молчании придворные не заметили вставшего лорда-протектора. Мониа опустила занавес тишины? Её способности позволяют сделать это незаметно — кровь Альбина Великого, что тут скажешь…

— У тёмных большие проблемы.

— В чём они выражаются? — императрица привыкла к странной манере Эрдалера мгновенно переходить от чопорной речи к коротким рубленым фразам. — Откуда сведения?

— Первыми неладное заметили предсказатели, — начав издалека, лорд-протектор раздражённо дёрнул рукой, будто нащупывая рукоять меча. — Проекция будущего на Вечный Туман исказилась настолько, что…

— Что возможные проблемы тёмных обеспокоили даже вас, эрл? — завершивший фразу рассыпчатый смех почти заставил Эрдалера поморщиться. Но только почти.

— Меня беспокоит непредсказуемость ситуации в отсутствие Тёмного Властелина, — лорд подавил раздражение и всем своим видом выражал максимальную озабоченность. — Они объявили о начале Великого Замещения, но…

— С тёмными никогда нельзя ничего предугадать, но они связаны обычаем и традицией по рукам и ногам… — казалось, мониа задумалась на мгновение, подыскивая слова, — пожалуй, даже больше, чем мы.

— Это так, мониа. Но обычно Зеркало Тумана показывает несколько вариантов развития событий…

— Из которых обычносбывается самый невероятный, — опять перебила императрица.

— Это так, — повторил эрл. — Но вот уже три дня, как оно пусто.

— Совсем?

— Почти. Лишь обрывки видений, скорее напоминающие чей-то кошмарный сон, чем будущее.

— Шарлатаны, — бросила мониа, больше доверяющая своим силам, нежели ухищрениям бездарностей, пытающихся компенсировать слабость хитроумными изобретениями. — Что ещё?

— Известия подтверждаются сразу двумя независимыми источниками.

О том, что у лорда-протектора имеются шпионы в Замке Владыки, догадывались многие, но сам он признался в этом только сейчас. Или не признался? Старый хитрец ни за что не скажет прямо.

— Всего двумя?

Тонкая улыбка тронула губы, перечёркнутые давнишним шрамом от роденийского клинка — оружие тёмных оставляет следы, не поддающиеся искусству целителей.

— Двумя, мониа. Или тремя? Что толку в числах? Важно то, что они не знают о существовании друг друга… в этой ипостаси, по крайней мере.

«Врёт! Благой Вестник свидетель, он врёт! Впрочем, у каждого есть право на маленькую тайну…»

«То есть — у каждого лорда-протектора», — императрица осталась довольна пришедшей в голову мыслью и ободряюще улыбнулась Эрдалеру.

— Дальше.

— Замещение не произошло.

— Это нам известно.

— Да, известно, но не всё… — эрл позволил себе лёгкое несогласие. — Не было Замещения Владыки, зато было новое. И оно не менее страшное.

— Что за бред? Оно или происходит, или не происходит, — в голосе императрицы явственно прозвучало недовольство. Или непонимание? Впрочем, одно другого стоило. — Иных вариантов не бывает.

— Но так есть, великодушная мониа.

— Поясните свои слова, эрл.

Лорд-протектор бросил взгляд на придворных и вопросительно поднял бровь:

— Они…

— Не беспокойтесь, — довольная усмешка растянула тонкие губы императрицы.

Ага, всё-таки «занавес тишины». Тишины звенящей и опасной, отвечающей ударом чудовищной силы на любую попытку пробраться сквозь неё. Правда, таких попыток не случалось давным-давно.

— Омоложение Тёмного Властелина не началось. Но чьё тогда? И омоложение ли?

— Вот как?

Морщинка раздумья появилась на чистом и холодном лбу владычицы пиктийской Империи. Не рановато ли для восьмидесяти шести лет? Пусть… повелительница двенадцати морей и двух океанов может позволить себе слегка небрежный вид — в первую очередь в мире ценят силу, а не красоту с молодостью. Хотя вряд ли кто откажется от них.

Молодость… молодость невозможно сделать вечной, но один человек умеет возвращать её. Тот, чьё имя запретно в большей части населённого мира, тот, кого называют Владыкой или Тёмным Властелином. Проклятый колдун, продавший душу Эрлиху Белоглазому (да покарает их обоих Благой Вестник) за способность раз в девяносто лет обновлять тело, призывая из абсолютного ничто душу умирающего героя.

Оно так — смерть великих сама по себе является мощной энергией, а соединённая с железной волей уходящего Владыки… Девять дней — ровно девять дней. Неизвестно, кто отмерил такой срок, но его хватает… Да будут они прокляты! За время Великого Замещения тело Темного Властелина стремительно молодеет, набирается сил для новой жизни, а потом призванная душа возвращается в своё ничто, уступая место обновлённому прежнему владельцу. Странно, но с каждым разом он становится всё злее, коварнее и сильнее.

И на эти же девять дней заключается перемирие. Нарушителей нет. Почему? Древние летописи дают ответ, слишком страшный, чтобы подумать о нарушении.

— Вы уверены, эрл? — всё-таки непонимание… недовольные женщины говорят иначе.

— Да, великодушная мониа. У меня нет оснований не доверять своим людям, — «но и гордиться ими — оснований тоже нет. Предатели мерзки вне зависимости от того, на чью мельницу они дуют».

— Своим? — вставшие домиком брови на высоком лбу владычицы выразили крайнюю степень иронии, возможную в полуофициальной беседе.

— Вы правы, мониа, роденийцы не могут быть чьими-то, — ответное смирение — лучшая реакция.

— Но вы им верите? — брови вновь взлетели…

— Время от времени доверяю… и проверяю, не без того.

— Хорошо, опустим подробности работы со шпионами, эрл. Чем неприятности тёмных грозят нам?

Не такой уж странный вопрос, как может показаться, — Владыка играет столь тонкими и могущественными материями, что не только попытка вмешательства, но и простая ошибка исполнителя, а паче — глупость, грозит крахом.

«Дожили… до того, что за словом „крах“ прячется не что иное, как гибель всего известного мира…»

— Ничем, мониа, и даже более того…

«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли — банально, но насколько верно, Тьма меня побери!»

— И не думайте! — казалось, императрица читает мысли лорда-протектора.

— А через шесть дней? — попробовал сместить акценты Эрдалер.

— Вы искуситель, эрл. Признайтесь, ваш род не состоит в родстве с Эрлихом Белоглазым?

Лорд-протектор изобразил довольную улыбку — в устах императрицы сравнение с повелителем нижнего мира должно звучать похвалой для верноподданного.

— Мы подождём, мониа, — уместный лёгкий поклон сопровождал эти слова.

— Просто подождём? — недоуменный поворот головы императрицы скользил по самой грани монаршего неудовольствия… Впрочем:

— Зачем же так бездарно тратить время? Что-то мне подсказывает, что настала пора ежегодного большого смотра.

— Прошлый был три месяца назад, — напомнил лорд-протектор.

— Я помню, эрл. Тем лучше, воины не успели обрасти жирком. Я подготовлю Указ, — воздух под правой рукой императрицы сгустился, пошёл завитками, и из клубка плотного белого тумана выпал пергаментный свиток, подхваченный лордом-протектором на лету.

— Изволите поставить печать, Ваше Величество?

Официальный титул. Кажется, что осанка ещё больше выпрямляется, хотя прямее и некуда. Затылок, упёртый в холодную спинку трона, — опора в короткой слабости.

— Печать? — повторил эрл с настойчивостью.

«Старый дурак! Он, что, не помнит, что каждое овеществление воли Империи обходится мне в несколько мгновений неподвижности? И боль…»

С шелестом падает невидимый «занавес тишины».

— Да будет так! — изображение золотого дракона возникло на ладони императрицы и, вспыхнув огнём, легло на выбеленный пергамент. — С праздником Большого Смотра, благородные д'оры!

Гул голосов, в котором отчётливо слышались нотки с трудом сдерживаемого восторга, прокатился по дворцу. Может быть, и не по всему, но в окнах тронного зала ощутимо дрогнули стёкла, а часовые на ступенях парадной лестницы вдруг, все разом, испытали труднопреодолимое желание обернуться.

«Глупая, кстати, традиция — проводить ежевечерние приёмы сидя на троне. Но куда деваться?»

Благородные д'оры должны чувствовать сословную значимость и собственную нужность империи. Без обыденных ритуалов, таких как этот приём, в головах потомственных боевых магов рождаются странные мысли и необъяснимые желания. Нет, конечно же, никто из них не посягнёт подставить голову под корону. Самоубийцы закончились ещё при Альбине Великом, но местническую свару вполне могут устроить. Бывали, знаете ли, прецеденты, когда Пиктия вспыхивала страшным пожаром междоусобицы. Взять хотя бы войну Зелёных Долин — тогда воспользовавшийся смутой Владыка откусил от Империи вассальную Ферузу, вторгся в Легойю и подошёл к самым пиктийским границам.

Честно признаться, тогдашний император долго благодарил тёмных за нападение. Странно? Ничуть — только внешняя угроза подействовала отрезвляюще на буйные головы и остановила раскрутившийся было маховик взаимного истребления.

— Взгляните, как они радуются, великодушная мониа, — с лёгкой улыбкой заметил эрл, — будто дети на празднике Схождения Благого Вестника…

Лорд-протектор всё ещё стоял рядом с троном — высшая привилегия и высшая степень доверия. Этого не нужно держать в кресле — искусном артефакте, избирательно подавляющем агрессию. Даже, скорее всего, перенаправляющем её в нужное Империи и, что уж скрывать, повелительнице русло.

Эрдалер прав. Что для дворянина может быть радостней Большого Смотра? Разве что война. Большая война.

«Для больших мальчиков. Железные мечи и длинные… хм-м-м… а вот об этом думать сейчас — не время».

— Они дети, да. Просто неразумные дети, — рассеянная скороговорка приоткрывала завесу над мыслями императрицы.

— Зачем вам их разум, мониа? Умения убивать и способности самому оставаться в живых вполне достаточно, — понимающе улыбнулся лорд-протектор.

Впрочем, эрл лукавил — ему самому в молодости обоих умений показалось слишком мало. Но это ему. И много ли нынче таких?

— Боитесь дышащих в спину молодых волков, Эрдалер?

— Я? — короткий вопрос переполняло неподдельное изумление, переходящее в сарказм.

— Ну не я же? — отвечать вопросом на вопрос — целое искусство, и беседующие превзошли его много лет назад.

— Буду только рад, великодушная мониа, если кто-то из этих юнцов действительно окажется лучше меня, — самодовольство, сквозящее в голосе лорда, скорее напускное, нежели истинное, тоже входило в правила игры.

— В самом деле?

— Так и есть. Удалюсь в горы, в глушь… в конце концов, уеду к тётке! Стану жить отшельником… Но буду знать, что оставил дела в хороших руках.

— К тётке? Не к той ли, что моложе вас на целых сорок лет?

«Причуды родственных связей, перемежаемых адюльтерами и инцестами… прости, Всеблагой!»

Императрица кивала в такт словам лорда-протектора, хотя не верила ни одному из них. Уйдёт он, как же! Уже много веков Эрдалеры за редким исключением уходили со службы только по одной причине. Простой и уважительной причине прекращения земного существования. Кто пал на войне, кто — на дуэли, кого-то отравили или подстрелили шаровой молнией на охоте, некоторые отправились на свидание с Эрлихом Белоглазым с площади Седого Утра, но ещё никто не умирал в постели. По крайней мере, в своей… и в одиночестве. И нынешний вряд ли нарушит семейную традицию.

— И смените алый мундир на стёганый халат служителя Благого Вестника?

Эрл едва заметно поморщился — с некоторых пор он мог позволить себе кое-какие вольности. Но императрица напомнила о печальной судьбе двоюродного дяди, решившего уйти от мирской суеты в обитель, тем самым оставив в дураках не только род Эрдалеров, но и лорда-протектора лично. Сволочь, утащил с собой фамильный меч, подаренный основателю рода самим Альбином Великим. Зачем монаху меч? Впрочем, старый хрыч не прервал традицию, получив стрелу в живот при осаде монастыря. Тёмные как нельзя удачно сыграли на руку судьбе рода, а целители лишь развели руками, признаваясь в бессилии.

При мысли о целителях захотелось плеваться — за многие века эти недотёпы так и не научились лечить раны от роденийского оружия. Неудачники, только и умеющие за громадные деньги вживлять под кожу престарелым знатным потаскухам золотые нити с наведённым мороком вечной молодости. И неспособные на что-нибудь более полезное. Или способные? В самом деле, стоит попробовать разорвать замкнутый круг, когда лекарь не имеет собственных крестьян для подпитки сил, а слабому ни за что не дадут для прокорма пару-тройку деревень. Даже хутора захудалого не видать ему, как своих… короче, ни за что! Потому что не за что!

— Эрл? — голос императрицы удивительно мягок.

— Да, великодушная мониа?

«Похоже, я не на шутку увлёкся собственными мыслями. Видимо, старею…»

— Вы меня не слушаете.

— Но вы молчите, мониа, — ответил Эрдалер и занудно добавил: — Целых две с половиной минуты.

— Так ответьте на то, о чём я молчу.

Требование не застало лорда-протектора врасплох. Нет, он готовился к ответу заранее и ждал. Только вот готовиться и быть готовым — разные вещи. Застучала кровь в висках, и по спине побежал холодок… Не от страха или волнения, так организм реагировал на окутывающую эрла и императрицы «Ледяную пустоту», высшая степень которой считалась недоступной большинству живущих ныне магов.

— Я согласен, мониа.

— Филиорн! — впервые повелительница Пиктии назвала Эрдалера по имени. И вслед за словами резко встала. — Филиорн, мы объявим о помолвке на Большом Смотре!

— Конечно, дорогая.

— Филиорн! — императрица сделала шаг вперёд, положила руку на плечо лорда-протектора и спросила с несвойственной ей робостью: — Это и есть любовь?

«Нет, с-с-сандалли Вестника, это пляски биармийских шаманов! Вот дура! При чём тут любовь? Империи нужен наследник, а ты до сих пор не удосужилась…»

Эрл задавил попытку внутреннего голоса прорваться наружу. Склонил голову, прижав гладковыбритой щекой чуть дрожащие тонкие пальцы на своём плече, и вслух произнёс:

— Да, Лиза, это она.

А веселившиеся благородные д'оры не обращали внимания на вставшую между ними и троном стену. Зачем? У императрицы и Эрдалера наверняка есть важные государственные дела, но великодушная мониа не желает омрачать праздник верных воинов заботами и тревогами. Так было всегда, и так случилось сегодня. Что в том удивительного?

— Вина! — громко потребовал седой полковник-драконид в зелёном мундире, украшенном алой орденской лентой.

— Вина! — поддержали старого воздушного бойца его молодые товарищи. Впрочем, во дворце пиктийских императоров стирается разница в возрасте и званиях — все равны перед милостивым взором Её Величества. — Легойского!

Драконид презрительно сплюнул в кадку с причудливой пальмой и коротко бросил ближайшему любителю золотых вин:

— Сосунки!

Отвернувшись от кадки, полковник не заметил, как потемнела почва под его плевком, а с верхушки ни в чём не виноватого ствола через некоторое время опали три пожухших листа.

— Да, сосунки!

Молоденький корнет залился краской то ли гнева, то ли стыда, но, вопреки ожиданиям, лишь вежливо поклонился.

— Рекомендуете что-то другое, конт Брависсий?

Ветеран довольно погладил серебрящиеся сединой усы. Нет, что бы там ни ворчали старые пердуны, а молодёжь нынче хорошая. Славная смена растёт — уважительная и внимательная, прислушивающаяся к мнению старшего поколения. Конечно, попадаются и паршивые овцы, портящие всё стадо, но вот конкретно этот корнет не из них. Тем более что он приходится конту внучатым племянником.

— Эдди, я же просил называть меня попросту…

— Да, дядя Фергюс, извини…

— Ничего, мальчик мой, — конт Брависсий похлопал родственника по плечу. — Когда-нибудь и ты узнаешь, что для настоящего воина лучшим из вин является то, что взято на меч.

— А-а-а…

— Я имею в виду трофейное! Мы будем пить роденийскую ракию!

Корнет вздрогнул, живо представив воздействие на организм этого жидкого огня, известное ему лишь по рассказам несчастных, что пали жертвой коварного продукта тёмного варварства. Роденийцы называют её крепким вином и делают из ржаного зерна, смешанного с соком алых слив. Как это им удаётся, не знает никто, но вот получившийся результат внушает почтение, в большинстве случаев переходящее в уважительное опасение. Страшная штука… Впрочем, для драконидов, половину жизни болтающихся между небом и землёй на чешуйчатой спине могучего варра, самое то.

Вот только насчёт трофеев дядя Фергюс загнул. Изрядно загнул, между прочим. Ладно, у старого воина могут быть свои слабости, в том числе и привычка выдавать желаемое за действительное. А так… ограбленные обозы лернейских купцов, курсирующие между государствами, несмотря на все войны, вряд ли можно считать трофеями.

— Вздрогнем, Эдди! — конт Брависсий взял с подноса неслышно появившегося лакея гранёный по обычаю темных кубок без ножки. — Ну? Не трусь, корнет!

Юноша осторожно коснулся пальцами холодного стекла. Странно, внутри огонь, а обжигает стужей не хуже боевого заклинания «Зимнего льда».

— Огурчик не забудь, — напомнил Брависсий.

Ужас! И как можно есть недозрелые плоды ядовитой лианы? Или при засолке яд нейтрализуется?

— Твоё здоровье, дядя Фергюс!

— Здоровье великодушной императрицы Элизии! — поправил старый драконир, с довольной улыбкой наблюдая, как юный родственник опрокидывает в себя роденийскую отраву. Может быть, когда-нибудь и самому попробовать?

— Ах-х-х… — внучатый племянник хватал воздух широко раскрытым ртом. — Х-х-х…

— Огурчик?

— Мать… мать… мать… храни её Благой Вестник! — Эдди наконец-то справился с собой и посмотрел на старшего родственника разгоревшимися глазами. — Спасибо, дядя Фергюс!

— За что?

— Теперь я знаю — смерть в бою — это не самое худшее, что может случиться с человеком.

Интересное замечание. Не по этой ли причине один роденийский воин стоит трёх пиктийских, а тёмную манипулу получается одолеть только полком, вшестеро превосходящим её по численности? Надо будет обязательно поднять вопрос на Большом Смотре. Чем не шутит Эрлих Белоглазый?