— Вот хоть убей, государь, но не ндравитца мне сия задумка, и все тут! — Беляков ожесточенно взлохматил бороду и надвинул на глаза шапку, защищаясь от яркого солнца. — А ну как опознают?
— Да и хрен с ним, чай, царской чести урона не будет — багдадский халиф Гарун аль-Рашид тоже любил по базару переодетым ходить.
— Так это бесермене безбожные, им-то законы человеческие неведомы. А тут христианский государь…
— И Алексей Михайлович Тишайший не гнушался.
— Да ну?
— Нешто я своих предков не знаю?
Александр Федорович все равно не поверил, но сомнения вслух не высказал, оставил при себе. Поздно сомневаться, тем более все оговаривалось заранее еще в письме, написанном Кулибиным. Он, правда, имена прямо не называл, только намекнул на весьма высокопоставленного вельможу, изъявившего желание инкогнито посетить Макарьевскую ярмарку. У кого-то есть сомнения в моей высокопоставленности?
— Чего опасаешься? Две роты егерей загодя послали, они и придут на выручку, ежели что случится.
— Ага, придут… строем. Нешто никого получше не было?
— Эти чем нехороши?
— Да всем! — Купец от огорчения и о почтительности совершенно позабыл. — В битве, может, и хороши, но только в любом из них солдата за три версты видать. Ночью — за полторы. Казачков бы туда заслать. Засланный казачок — первейшее дело.
— Уймись! Надоело ворчание слушать. Сейчас вот как прогневаюсь… — Я плюнул в воду и отвернулся.
Мы добирались до Макарьева самым коротким и простым путем — по Волге на лодке. Практически пустой, надо сказать, так как у Белякова основной товар расходился зимами, а то, что имелось сейчас, съедал многотысячный Нижний Новгород. Съедал да еще добавки просил. Но для нижегородского купца не побывать на ярмарке — дело немыслимое. И вопрос не только в престиже. Здесь заводились новые знакомства, устанавливались цены важнейших товаров на год вперед, узнавалось состояние дорог до Кяхты и Тегерана, обсуждались размеры взяток таможенным чиновникам Лиссабонского и Гамбургского портов, делались политические прогнозы и выводилась зависимость прибылей от тех или иных телодвижений сильных мира сего. И заявись я сюда в мономаховой шапке… пусть даже без нее, а с приличествующей случаю свитой, то, кроме согнутых в поклонах спин, и не увижу ничего. А хочется самому, изнутри, так сказать… Вдруг что толковое услышу? А то мечусь дурак дураком по Петербургу, хватаюсь то за одно, то за другое. Ничего не успеваю. Из рук все валится, денег нет…
И послы иностранные банным листом прилипли — намекают, просят, предлагают, уговаривают. Все и на всё. А что я? А я ничо! Куда ни кинь, не клин даже, афедрон выходит. Балтийский флот, посланный на перехват английской эскадры, устроившей побоище в Ревеле, смог выйти из Кронштадта только после недельных сборов и расстрела адмирала… как его там… забыл, да и неважно. А после выхода в море они еще раз отличились… не обнаружив Нельсона, к тому времени улизнувшего восвояси, встретили случайно союзных шведов. Лучше бы мимо прошли — результатом ночного боя стали два утопленных собственных линейных корабля, шестидесятишестипушечных, по злой насмешке судьбы, имевшие имена «Победа» и «Победоносец».
Так что решил уехать из Санкт-Петербурга и успокоиться, пока не начал вешать всех подряд. А так, глядишь, поостыну немного, и обойдемся без виселиц.
— Государь, а с этими что делать будем? — Беляков окликнул шепотом и кивнул в сторону троих гребцов, усердно махавших тремя парами весел. — Неужто… того?
Этого еще не хватало! Нет, конечно, при острой государственной необходимости и удавить кое-кого можно. Но сейчас-то зачем?
— В гостинице запрем. В Макарьеве есть приличная гостиница?
— Как не быть? Только оне заняты все давным-давно.
— Нам что, на улице ночевать?
— Зачем? У свата моего, Никиты Сомова, на постой встанем, как всегда делаю. Чай, не стесним, и ему прибыток.
— Сарай там какой-нибудь имеется? Купишь гребцам ведро водки, да пусть пьют за мое здоровье.
Купец с сомнением почесал бороду:
— С такими-то рожами…
— Возьмешь два!
Ну что за привычка говорить громко? Разговоры о грядущей награде не прошли мимо ушей наших «галерников», и они с таким рвением и воодушевлением налегли на весла, что лодка едва не выскочила из воды, подобно неизвестному в этом времени торпедному катеру. А меня от рывка чуть не сбросило с кормовой скамейки вверх тормашками.
— Потише вы, ироды! — прикрикнул Александр Федорыч.
— Оставь их. Раньше сядем — раньше выйдем.
— Куда?
— Потом объясню. Если захочешь.
Шум, гам, толчея, ругань на двунадесяти языках — натуральная иллюстрация к Вавилонскому столпотворению в последней, заключительной его стадии. Меня то и дело хватали за рукав, пытаясь затащить то в лавку, торгующую дрянными ситцами из Шуи и села Иванова, то в трактир с наилучшими и всамделишными французскими винами местного разлива, то в цирковой балаган на просмотр бородатых женщин и карликов пигмейской породы. С трудом сдерживаю желание бить по мордам тяжелой можжевеловой палкой. У меня козьмодемьянская, что является признаком уважаемого и обеспеченного человека.
Палки эти, называемые еще подогами, служили определением социального статуса не хуже, если не лучше, дворянских шпаг. Идешь, ни на что не опираясь, — голь перекатная. В руках ошкуренная орешина — тот же голодранец, но с претензиями. Можжевеловый подожок, обожженный и лакированный, — не меньше приказчика. Такой же, но с загнутой или т-образной рукоятью, подразумевает человека степенного, солидного, обеспеченного и понимающего о себе. Тут следует сделать отличие от возомнивших о себе — те предпочитают легкомысленные тросточки, порядочному купчине противные всем своим видом.
Беляков то и дело раскланивается с давними знакомыми, хлопает по плечу приятелей, ручкается с друзьями, обнимается с родственниками. Тут уж разделения на дальних и ближних нет, все одинаковы. Мне тоже достается ровно такое же количество приветствий — роль свояка, приехавшего из далеких Колымских земель, это подразумевает. И не скажу, чтобы маскировка была такой уж сложной — подновский окающий говор с растягиванием гласных не сильно изменился за будущие сто сорок лет, а проскальзывающие в разговоре непонятные словечки списывались привычкой к общению с дикими северными племенами.
Пару раз на глаза попадались страхующие нас егеря. Зря на них Федорыч бочку катил, пусть извиняется. Двигаются вполне естественно, никак не строем, а топорщащиеся за пазухой рукояти пистолетов не вызывают удивления — денежный народ завсегда себя защитить должон. Эка невидаль, пистолеты… Чай, не кистень с дубиной — вот те действительно подозрительны.
С трудом отбившись от очередного зазывалы, для чего пришлось пообещать непременно засунуть навязываемые скобяные изделия борзому работнику прилавка прямо в срамное место, нос к носу сталкиваюсь с колоритнейшей личностью. У меня при дворе и то таких не встретить. Только вот эта явившаяся личность мною совершенно не заинтересовалась — одетый в невообразимые лохмотья кривоногий человечек заплясал вокруг Белякова, позвякивая нашитыми на шапку бубенчиками и распевая беззубым ртом:
— Санька дурак! Санька дурак! Санька, дай денег!
— Сгинь, Гадюшка! — Федорыч угрожающе поднял палку.
Человечек не унимался:
— А я тебя помоями оболью! Санька, дай денег!
Забавно, треснет ему купец по башке или нет?
Юродивых вроде как бить не принято. Но, оказалось, проблема имеет более простое и действенное решение — в пыль упала монетка, и несчастный, опустившись на четвереньки, схватил ее ртом, в подражание собачьим привычкам. После чего, угрожающе рыча, отполз в сторону.
— Совсем Сеганя людишек распустил. — Беляков плюнул вслед дурачку.
— Что за Сеганя? — тут же заинтересовался я. — Это его крепостной?
— В двух словах и не обскажешь. — Александр Федорович посмотрел на солнце и предложил: — А вот за обедом можно и поведать сию поучительную историю.
Выбор трактира был предоставлен Белякову как человеку опытному и сведущему в местных реалиях. Сам бы я зашел в первый попавшийся, руководствуясь лишь голосом оголодавшего организма, но оказалось, что поступил бы очень опрометчиво. Чтобы отличить пристойное заведение от имеющего оный вид притона с сифилитичными немецкими и голландскими шлюхами или от игорного дома с налитыми свинцом костями да краплеными колодами, нужно не просто проявить наблюдательность — требуется купеческое чутье, сравнимое с классовым, пролетарским. И, конечно, большой опыт вместе с обычным знанием. Почти все трактиры, куда можно было входить без умаления достоинства, располагались близ монастырских стен, как бы подчеркивая свою приличность и обособленность от всеобщего греха и не менее греховных соблазнов. Здесь пахло уютом, добротной едой… и очень большими деньгами.
Федорыч все старался выбрать самый-самый… Пришлось напомнить об инкогнито и что не император сейчас жрать хочет, а некий свояк, именем Павел Петров сын Саргаев. Насилу убедил.
Про обед ничего плохого не скажу, отменный обед. Ну, разве что ботвинью с белужинкой досаливать пришлось, мерные стерлядочки мелковаты показались да поросенок с кашей излишне жирноват. Я-то попостнее люблю. А уж после, когда распустили пояса, отерли пот пятым по счету полотенцем и приступили к чаю, поведал Беляков печальную повесть о юродивом, именуемом Гадюшкой. Аж печальную слезу вышиб… или то горчица крепка попалась?
Оказалось, дурачок не всегда был таковым, а стал убогим лишь прихотью судьбы и злого случая. Лет десять назад, вполне нормальным человеком, служил он приказчиком у царицынского хлебного торговца Константина Крюкова. И все бы складывалось ладно, кабы не несчастье. Обоз с зерном, отправленный в Астрахань в одну из зим, попался в руки промышлявшей в тех краях шайке незамиренных калмыков да приблудных неизвестно откуда хивинцев. Обозников, знамо дело, саблями посекли, а спрятавшегося под санями Юшку Белокопытова живым из прихоти оставили. Что уж там с ним делали, то неведомо, в степи-то нравы простые и дикие, только на невольничий торг в Коканде попал он беззубым да оскопленным. Через то и умом тронулся.
Жил, говорят, при гареме тамошнем, на цепи, заместо пса какого. Хивинцы собак нечистыми почитают, вот и его участь не лучше была… А потом слухи о беде подначального человека до Крюкова дошли, и выкупил торговец бывшего приказчика. Да, видать по всему, слишком поздно — совсем у Юшки с головой плохо стало. Сбежал дурачок от благодетеля да пару лет скитался, едва с голоду не помер. Последний-то раз, было дело, приютили убогого мужики с села Вихорева, добрые они там бывают, но не срослось… То огород чей истопчет, то на крылечке нагадит… Через это и прозвище дали — Гадюшка.
А летось прикормил юродивого Сеганя Уксус. И какая ему в том выгода? Сам-то Сеганя из раскольников-беспоповцев воздыханского толку, до денег жадный настолько, что даже жениться не стал, а тут разжалобился! Или…
Беляков сделал паузу в рассказе и оторопело уставился на меня, сраженный неожиданной догадкой:
— Государь… так ведь не по человеческому закону это… Юшка хоть и не мужеска полу уже, но и не баба еще.
— Веселые дела тут творятся, как погляжу.
— Отродясь такого не случалось. Чай, русские же люди…
— Ладно, скажу губернатору, пусть он разбирается.
Мы сидели у раскрытого окошка, и веющий ветерок приятно остужал вспотевшее от обильного чаепития лицо. Приятственность продолжалась ровно до того момента, как над подоконником образовалась знакомая пыльная физиономия:
— Санька не дурак, Санька добрый! Санька грошиком пожаловал!
— Все, теперь не отвяжется, — тяжело вздохнул Беляков.
А юродивый продолжал бормотать:
— А Уксус злой! Уксус подати не платит, золото возами возит, а Юшке грошик не дает. Дяденька, дай копеечку, а то помоями оболью.
— Погоди! — Я остановил замахнувшегося палкой Федорыча, выгреб из кармана горсть медной мелочи и показал дурачку: — Хочешь, подарю?
— Дяденька добрый, а Санька — жадина. И Сеганя жадина.
— Так что ты там про золото говорил?
— Говорил, — с готовностью подтвердил Гадюшка. — Уксус злой, он золотым песком осетров солит, а Юшке грошик пожалел.
— Каких еще осетров?
— Агроменных… Давеча два воза пришли — полны рыбы, а в кишках золото. А мне грошика не дали… Дяденька, пожалуй денежкой, а?
— Забирай.
Медяки звякнули в грязной ладони, и юродивый тут же пропал из виду, будто и не бывало никогда.
— Рот закрой, Федорыч, а то мухи налетят, — посоветовал я остолбеневшему Белякову. — Ты хоть понял, о чем он говорил?
— Да ведь это же…
— Ага, незаконная добыча и контрабанда драгоценных металлов в особо крупных размерах. Карается высшей мерой социальной защиты.
— Чего банда?
— Контрики, говорю… Все, заканчиваем чаепитие, царская работа подоспела.
— Егерей собирать? — Купец справился с временной растерянностью и стал на удивление спокоен и деловит.
— И сам пистолеты заряди.
— Топором-то оно сподручнее, — откликнулся Беляков и подозвал полового для расчета: — Сколько с нас, любимовская твоя харя?
Хуже нет — ждать и догонять. Время тянется неимоверно долго, каждая минута кажется густым киселем, а я в том киселе барахтаюсь упавшей мышью. Высокие напольные часы издевательски шипят, прежде чем отбить очередную четверть… Ну где же они все? Лучше бы сам пошел.
Пошел бы… только не пустили. Командир егерей прямо так и заявил — не царское, мол, дело, за воровской шайкой с топором бегать. А кто с топором? Я же со шпагой и пистолетами собирался. Не помогло. И угроза Сибирью не помогла — не убоялся недавно возвращенный из ссылки в собственное имение капитан Ермолов возможного гнева и даже связать пообещал для моей же собственной безопасности. И это называется самодержавием? Как же… жизнь императора так жестко регламентирована, что никакие уставы в сравнение не идут. Вот не положено — и не пустили. Нет, самодурствую, конечно, потихоньку… но не в этом случае. Человеку поручено охранять высочайшую особу, и он в своем праве, пусть даже против желания охраняемого.
— Чаю еще, Павел Петрович? — сидящий напротив за столом родственник Белякова Никита Сомов старательно изображает неведение относительно моей персоны. Сообразительный малый, даже висевшую гравюру с портретом лицом к стене перевернул. Но золотой империал нет-нет да и вытащит из кармана. Вытащит, многозначительно перебросит из руки в руку да обратно спрячет. А пусть поиграется, там моего изображения все равно нет. — Али чего покрепче изволите?
Нет, вот этого не хочу. Нервы на пределе, и неизвестно, чем обернется их дополнительное подбадривание. Или усну прямо тут, уткнувшись носом в столешницу, или побегу искать своих егерей. Где, кстати, их черти носят?
— Не нужно покрепче.
— Значит, чайку. — Сомов наливает кипяток в большую фарфоровую чашку и придвигает заварочный чайник, расписанный золотыми китайскими драконами. — Да вы не извольте беспокоиться, Павел Петрович, раз шум не поднялся, то скоро вернутся.
Никита молод, вряд ли больше тридцати лет, но с густой бородой и хитрым не по возрасту взглядом. Семью он еще с вечера предусмотрительно отправил к родне в Лысково и сейчас изо всех сил изображает готовность помочь в деле, о подробностях которого знает весьма смутно. Или Беляков успел что-то рассказать? Ой, как нехорошо… придется прибегнуть к репрессиям. Да, точно! Назначу купчину на должность Спасителя Отечества.
Я-то поначалу хотел Кулибина сей тяжкой ношей загрузить, даже конспект речи написал, которую он произнесет с паперти церкви Иоанна Предтечи в Нижнем Новгороде. Все, как почти двести лет назад — воодушевить народ, собрать деньги, организовать ополчение. Без последнего, кстати, лучше обойтись, доверив дело специалистам. Но Иван Петрович остался в Петербурге, весь погруженный в заботы по переоборудованию Сестрорецкого завода, и показалось жестоким отрывать механика от любимого дела. Так что Белякову придется отдуваться за двоих. Вполне подходящая кандидатура, между прочим. И его всего лишь третья гильдия только плюсом — неужели толстосумы-миллионщики допустят, чтобы какой-то захудалый купчишка превзошел их в достойном деле получения высочайших милостей? Платного получения, разумеется.
Условный стук в окошко. Кто-то, невидимый в темноте, отбивал по стеклу «Марш Буденного». Ага, это за мной.
— Разрешите сопроводить, Павел Петрович? — Никита уже на ногах, с заткнутым за пояс топором. — По важным купеческим делам?
И ухмыляется в бороду, паразит. Взять с собой, что ли?
— Да пошли, мне не жалко.
На улице ждут четверо. Старший, едва скрипнула дверь, бросается с рапортом:
— Ваше… — спохватывается и поправляется: — Ваше степенство, их благородие капитан Ермолов сообщает о выполнении задания.
Вот так… и никого не удивляет право какого-то свояка купца третьей гильдии отдавать приказы командиру роты егерей, пусть даже изображающему статского человека. Только Сомов с понимающей улыбкой перебрасывает из руки в руку монетку.
Егеря ведут уверенно, будто отбор в их полк производится исключительно по способности к кошачьему зрению. А может, так оно и есть, плюс орлиное — из гладкоствольного ружья за триста шагов умудряются попасть в любую часть набитого соломой чучела по выбору. А со своими нарезными штуцерами вообще творят чудеса. И это при том, что в солдаты обычно отправляют в наказание не самых лучших… Какой мобилизационный резерв, а?
Долго кружим по торговым рядам притихшей на ночь ярмарки. Впрочем, относительно притихшей — иногда в темноте мелькают какие-то подозрительные личности, сторожа купеческих лавок с трещотками и дубинами, пару раз спотыкались о лежащих поперек дороги пьяниц, единожды встретились с полицейской командой, страдающей излишним любопытством. Лекарством от сего похвального недостатка стала полтина серебром — стражам порядка вдруг стало абсолютно безразлично, куда это направляются шесть вооруженных до зубов человек. Хочется кому-то гулять с взведенным пистолетом в руке? Его право… Зачем мешать?
Короткий свист справа — свои. Вряд ли кто еще сможет просвистеть неведомый доселе марш.
— Сюда! — По голосу узнаю Ермолова. Он проводит в узенькую калитку рядом с огромными воротами. — Осторожно, здесь…
Предупреждение слегка запоздало, я уже наступил на лохматую тушу цепного кобеля и упал на четвереньки, едва с размаху не поцеловав оскаленную морду с высунутым языком. Почему собачья голова отдельно от тела? Ах да, лес рубят — щепки летят. И бьют по безвинным грибам. Не повезло тебе, барбоска…
— Не ушиблись, государь? — Ермолов отбросил ненужное более инкогнито. — Позвольте помочь?
— Я сам. — Вытираю липкие ладони о траву. Под рукой что-то звякает. — Капитан?
Командир егерей смущенно кашлянул и поднял с земли знакомую шапку с тускло блеснувшими в лунном свете бубенцами.
— Извините, государь, так получилось.
— Я просил без лишних жертв.
— Случайно. Он спал в конуре вместе с собакой, вот и…
— Ладно, забыли. Хотя так оно и милосерднее. И чем же порадуешь, истребитель юродивых?
— Извольте, — капитан делает приглашающий жест. — Все в доме. И все там же.
Окошки снаружи закрыты ставнями, а изнутри плотно занавешены какой-то мешковиной, чтобы ни единый лучик не пробился наружу. По-моему, излишняя предосторожность — высокий забор из заостренных бревен превращал дом тайного торговца золотом (моим золотом!) в подобие крепости. Тут хоть костер посреди комнаты разводи, все равно никто не увидит.
Первое, что бросается в глаза, так это отсутствие икон в красном углу. Не понял…
— Федорыч, ты же говорил, будто хозяин здешний из староверов?
Беляков отвлекся от растопленной, несмотря на летнее время, печки, в которой грелась здоровенная кочерга:
— Так оне же прячут образа каждый раз.
— Зачем?
— А чтоб никакой поганый им не помолился.
— Поганый? Язычники, что ли?
— Не-а… сам-то Сеганя воздыханского толку будет, а приказчики у него кто из обливанцев, кто из молокан, которые Федосеева согласия. Говорят, даже хлысты есть.
— Содом с Гоморрой, бля…
— Надо поспрашивать, может, и такие найдутся.
Слышится невнятное мычание, в котором мало чего человеческого: привязанный к стулу тощий мужик с редкими усиками и скуластым лицом монгольского вида даже сквозь кляп умудряется изрыгать проклятия. Ну вылитый половецкий хан из оперы «Князь Игорь».
— Это и есть тот самый Сеганя?
Документ 14
Проэкт русско-французской экспедиции в Индию. 1800 г.
Цель экспедиции — изгнать англичан безвозвратно из Индостана; освободить эти прекрасныя и богатыя страны от британскаго ига; открыть новые пути промышленности и торговли просвещенных европейских наций, в особенности Франции: такова цель экспедиции, достойной покрыть безсмертною славою первый год девятнадцатаго столетия и главы тех правительств, которыми задумано это полезное и славное предприятие.
Какия державы должны принять в ней участие:
Французская республика и император российский — для отправления на берега Инда соединенной армии из 70 т. человек.
Император германский — для пропуска французских войск чрез свои владения и для облегчения им способов к плаванию вниз по Дунаю до его устьев в Черном море.
Сбор в Астрахани 35 т. рус. армии и отправление ея до Астрабада. Как только проэкт экспедиции будет окончательно решен, Павел I даст повеление для сбора в Астрахани 35 т. армии, в том числе 25 т. регулярнаго войска всякаго рода оружия и 10 т. казаков. Этот корпус армии немедленно отправится на судах по Каспийскому морю в Астрабад, чтобы ожидать здесь прибытия французских войск. В Астрабаде будет главная квартира союзных армий; здесь будут устроены военные и провиантские магазины; он сделается средоточием сообщений между Индостаном, Франциею и Россиею.
Маршрут французской армии при ея следовании от берегов Дуная на берега Инда:
От рейнской армии будет отделен 35 т. корпус всякаго рода оружия. Эти войска на барках поплывут по Дунаю и спустятся на барках по этой реке до ея устьев в Черном море. Достигнув Чернаго моря, войска пересядут на транспортные суда, доставленныя Россиею, переплывут Черное и Азовское моря, высадятся в Таганроге. Затем этот корпус армии правым берегом Дона последует до казацкаго города Пятиизбянки. Достигнув этого пункта, армия переправится через Дон и сухим путем направится к городу Царицыну, построенному на правом берегу Волги. Отсюда армия вниз по реке отправится в Астрахань. Здесь войска, пересев на торговыя суда, переплывут во всю длину Каспийское море и высадятся в Астрабаде, приморском городе Персии. Тогда, по соединении французов с русскими, союзная армия двинется в поход; пройдет города Герат, Ферах, Кандагар и вскоре достигнет праваго берега Инда.
Продолжительность похода французской армии:
На плавание вниз по Дунаю до его устьев в Черном море — 20 дней.
От устьев Дуная до Таганрога — 16.
От Таганрога до Пятиизбянки — 20.
От Пятиизбянки до Царицына — 4.
От Царицына до Астрахани — 5.
От Астрахани до Астрабада — 10.
От Астрабада до берегов Инда — 45.
Всего же — 120 дней.
Итак, на поход от берегов Дуная до берегов Инда французская армия употребит четыре месяца; но во избежание всякаго усиления маршей предполагается, что поход продлится полных пять месяцев: таким образом, если армия выступит в начале мая 1801 г. (по старому стилю), то должна прибыть к месту своего назначения в конце сентября. Следует обратить внимание на то, что половина пути будет совершена водою, а другая — сухим путем.
Средства исполнения:
При плавании по Дунаю французская армия повезет за собою полевыя орудия с зарядными ящиками. Ей не будет надобности ни в каких лагерных принадлежностях. Кавалерия тяжелая и легкая и артиллерия не должны брать с собою лошадей; на барки грузить только: седла, сбруи, вьюки, постромки, поводья, вожжи и проч., и проч. Этому корпусу запастись сухарями на месяц. Коммиссары, опережая армию, будут приготовлять и распределять этапы, где в том будет надобность. Достигнув устья Дуная, армия пересядет на транспортныя суда, высланныя из России и снабженныя провиантом на время от пятнадцати до двадцати дней. Во время плавания коммиссары и офицеры главнаго штаба отправятся сухим путем и на почтовых, одни — в Таганрог и в Царицын, другие — в Астрахань.
Коммиссары, посланные в Таганрог, войдут в соглашения с русскими коммиссарами касательно сухопутнаго маршрута армии от Таганрога до Пятиизбянки, приготовления этапов и отведения квартир, наконец, набора лошадей и подвод для перевозки артиллерии и богажа армии. Эти же коммиссары уговорятся с отправленными в Царицын о пригонке судов, необходимых для переправы через Дон, который в этом месте немногим шире Сены в Париже.
Коммиссары в Царицыне должны озаботиться заблаговременно:
1) О соединении на трех или четырех пунктах, между Волгою и Доном, всех лагерных принадлежностей и провианта, потребнаго армии во время ея похода.
2) О пригонке к Царицыну достаточнаго количества судов для переправы французской армии вниз по Волге до Астрахани.
Коммиссары, отправленные в Астрахань, будут держать наготове корабли для перевозки армии, нагруженные провиантом на пятнадцать дней.
При отплытии французской армии в Астрабад она должна быть снабжена нижеследующими припасами, собранными и заготовленными коммиссарами обоих правительств:
1) Всякаго рода аммунициею, артиллерийскими снарядами и орудиями. Аммуниция и орудия могут быть доставлены из арсеналов: Астраханскаго, Казанскаго и Саратовскаго, изобильно снабженных.
2) Упряжными лошадьми для перевозки артиллерии и аммуниции соединенной армии.
3) Фурами и телегами, и лошадьми для перевозки багажа, понтонов и т. п.
4) Верховыми лошадьми для французской кавалерии, тяжелой и легкой. Лошади могут быть закуплены между Доном и Волгою у казаков и калмыков; оне водятся здесь в несметном количестве; наиболее пригодны к службе в местностях, которыя будут театром военных действий, и цена этих лошадей умереннее, нежели где-либо в другом месте.
5) Всеми лагерными принадлежностями, необходимыми французской армии в походе на берега Инда и далее.
6) Складами сукон, полотен, мундиров, шляп, киверов, касок, перчаток, чулок, сапогов, башмаков и проч., и проч. Все эти предметы должны в изобилии находиться в России, где на них и цены дешевле, нежели в прочих европейских государствах. Французское правительство о их постановке может снестись с директорами колонии Сарепта — в шести милях от Царицына, на правом берегу Волги. Главное управление этой колонии Евангелистов, слывущей богатейшею, промышленнейшею и самою исправною по всякие заказы, находится в Саксонии; оттуда следует получить приказание, чтобы колония Сарепта взялась за подряды.
7) Аптекою, снабженною всякаго рода медикаментами. Она может быть доставлена тою же колониею Сарепта, где с давних времен существует аптека, которая разнообразием и добротою лекарств соперничает с императорскою московскою аптекою.
8) Запасами: рису, гороху, муки, круп, солонины, масла, вин, водок и проч.
9) Стадами быков и овец. Горох, мука, крупа, солонина и масло будут доставлены, прочие предметы в изобилии находятся в Персии.
10) Складами фуража, ячменя и овса. Овес можно получить в Астрахани; фураж и ячмень — в губернии.
Маршрут союзной армии от Астрабада до берегов Инда, мероприятия для вернаго успеха экспедиции:
До отплытия русских в Астрабад коммиссары союзных правительств будут отправлены ко всем ханам и мелким властителям стран, чрез которыя армия будет следовать, для внушения им:
«Что армия двух народов, во всей вселенной могущественнейших, должна пройдти через их владения, шествуя в Индию; что единственная цель похода — изгнать из Индии англичан, поработивших эти прекрасныя страны, некогда столь знаменитая, могучия, богатыя произведениями — естественными и промышленными, чтобы оне привлекали к себе все народы земли для причастия к деяниям и всякаго рода щедротам, которыми небу угодно было оделить эти страны; что ужасное состояние угнетения, злосчастия и рабства, в котором ныне стенают народы этих стран, внушило Франции и России живейшее к ним участие; что вследствие этого оба правительства решили соединить свои силы, чтобы освободить Индию от тираническаго и варварскаго ига англичан; что князья и народы всех стран, чрез которыя пройдет союзная армия, не должны нисколько ея опасаться; напротив, им предлагают, чтобы они всеми своими средствами способствовали успеху этого полезнаго и славнаго предприятия; что этот поход на столько же справедлив по своей цели, на сколько был несправедлив поход Александра, желавшаго завоевать весь мир; что союзная армия не будет взимать контрибуций, будет все закупать по обоюдному соглашению и платить чистыми деньгами за все предметы, для существования ея необходимые; что в этом случае будет поддерживать ее строжайшая дисциплина, что вероисповедание, законы, обычаи, нравы, собственность, женщины — будут повсюду уважены, пощажены и проч., и проч.».
При подобной прокламации, при честных, откровенных и прямодушных действиях, несомненно, что ханы и прочие мелкие князьки безпрепятственно пропустят армию чрез свои владения; впрочем, при их разладе между собою, они слишком слабы, чтобы оказать мало-мальски значительное сопротивление. Французских и русских коммиссаров будут сопровождать искусные инженеры, которые сделают топографическую съемку стран, чрез которыя союзная армия будет следовать; они отметят на своих картах: места для привалов; реки, через которыя придется переправляться; города, мимо которых должны будут проходить войска; пункты, где обоз, артиллерия и аммуниция могут встретить какия-либо препятствия, причем обозначать средства к преодолению этих препятствий. Коммиссары поведут переговоры с ханами, князьками и частными владельцами о доставке припасов, телег, кибиток и проч., будут подписывать условия, спрашивать и получать залоги.
По прибытии первой французской дивизии в Астрабад первая русская дивизия тронется в поход; прочия дивизии союзной армии последуют одна за другою, на дистанции друг от друга от пяти до шести лье; сообщение между ними будет поддерживаемо малыми отрядами казаков.
Авангард будет состоять из корпуса казаков от четырех до пяти тысяч человек, смешаннаго с легкою регулярною кавалериею; за ним непосредственно следуют понтоны; этот авангард, наводя мосты через реки, будет защищать их от нападений неприятеля и охранять армию на случай измены или иной неожиданности.
Французское правительство передаст главнокомандующему оружие версальских фабрик, как то: ружья, карабины, пистолеты, сабли и проч.; вазы и прочия фарфоровыя изделия Севрской мануфактуры; карманные и стенные часы искусснейших парижских мастеров, прекрасныя зеркала; превосходныя французския сукна разных цветов: багрянаго, алаго, зеленаго и синяго — цветов, особенно любимых азиатами, особенно персиянами; бархаты; золотыя и серебряныя парчи; галуны и шелковыя лионския материи; Гобеленевския обои и проч., и проч. Все эти предметы, кстати и у места подаренные владетелям этих стран с ласкою и любезностью, столь свойственными французам, дадут этим народам высокое понятие о щедрости, промышленности и могуществе народа французскаго, а впоследствии и будут важной отраслью торговли.
Общество избранных ученых и художников должно принять участие в этой славной экспедиции. Правительство поручит им съемку карт и планов местностей, чрез которыя будет проходить союзная армия; оно же снабдит их записками и особенно уважаемыми сочинениями, сих стран касающимися. Весьма полезны будут аэронавты (воздухоплаватели) и пиротехники (делатели фейерверков).
Для внушения этим народам самаго высокаго понятия о Франции и России условлено будет до выступления армии и главной квартиры из Астрабада дать в этом городе несколько блестящих праздников с военными эволюциями, подобных праздникам, которыми в Париже чествуют великия события и достопамятныя эпохи. Приведя все в вышеупомянутый порядок, нельзя будет сомневаться в успехе предприятия; но главным образом он будет зависеть от смышленности, усердия, храбрости и верности начальников, которым оба правительства доверят исполнение проэкта.
Тотчас, по прибытии союзной армии на берега Инда, должны начаться и военныя действия. Следует обратить внимание, что из европейских мест — в Индии и Персии — особенно обращаются и ценятся: венецианские цехины, голландские червонцы, венгерские дукаты, русские империалы и рубли.
(Заметки на некоторый статьи этого проекта, кажется, самим первым консулом Бонапартом заявлены были следующия):
Замечания Бонапарта.
1) Есть ли достаточно судов для перевозки 35 т. армии по Дунаю до его устья?
2) Султан не согласится пропустить вниз по Дунаю французскую армию и воспротивится отплытию ея из котораго-либо порта, находящагося в зависимости от империи оттоманской.
3) Довольно ли судов и кораблей на Черном море для переправы армии и достаточным ли их количеством может располагать русский император?
4) Корпус, по выходе из Дуная в море, не подвергнется ли опасности быть потревоженным или разсеянным английскою эскадрою адмирала Кейта, который, при первой вести об этой экспедиции, сквозь Дарданеллы выступит в Черное море, чтобы преградить путь французской армии и истребить ее?
5) Когда союзная армия в полном составе соберется в Астрабаде, каким образом она проникнет в Индию, сквозь страны почти дикия, безплодныя, свершая поход в триста лье от Астрабада до пределов Индостана?
Возражения императора Павла I.
1) Я думаю, что потребное число судов собрать будет легко; в противном случае армия высадится в Браилове — порте на Дунае, в княжестве Валахии и в Галаце — другом порте, на той же реке, в княжестве Молдавии; тогда французская армия переправится на кораблях, снаряженных и присланных Россиею и будет продолжать свой путь.
2) Павел I принудит Порту делать все то, что ему угодно; его громадныя силы заставят Диван уважать его волю.
3) Русский император легко может собрать в своих черноморских портах свыше 300 кораблей и судов всяких величин; известно всему свету возрастание русскаго торговаго флота на Черном море.
4) Если г. Кейту угодно будет пройдти сквозь Дарданеллы и турки тому не воспротивятся — этому воспротивится Павел I; для этого у него есть средства действительнее, нежели думают.
5) Эти страны ни дики, ни безплодны; дорога открыта и просторна давно; караваны проходят обыкновенно в тридцать пять — сорок дней — от берегов Инда до Астрабада. Почва, подобно Аравии и Ливии, не покрыта сыпучими песками; реки орошают ее почти на каждом шагу; в кормовых травах недостатка нет; рис произрастает в изобилии и составляет главную пищу жителей; быки, овцы, дичина водятся во множестве; плоды разнообразны и отменны. Единственное разумное замечание: долгота пути, но и это не должно служить поводом к отвержению проэкта. Французская и русская армии жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы; их мужество, постоянство и благоразумие военачальников победят какая бы то ни было препятствия. В подтверждение можно привести историческое событие. В 1739 и 1740 годах Надир-шах, или Тахмас-кули-хан, выступил из Дегли с многочисленной армией в поход на Персию и на берега Каспийскаго моря. Путь его был чрез Кандагар, Ферах, Герат, Мешеход на Астрабад. Все эти города были значительные; хотя они ныне и утратили прежний свой блеск, но все же еще сохраняют большую его часть. То, что сделала армия истинно азиатская (этим все сказано) в 1739–1740 годах, можно ли сомневаться, чтобы армия французов и русских не могла ныне того совершить!
Названные города будут служить главными пунктами сообщения между Индостаном, Россиею и Франциею; для этого необходимо учредить военныя почты, назначив к тому казаков как людей, наиболее способных к подобному роду службы. [3]