Глава 1
До банкомата триста шагов и тридцать потраченных на них минут. Три сотни точно отмеренных шагов. Выбросить вперёд костыли… перенести вес, пока непослушные ноги не подломились… подтянуть их… опять выбросить костыли… Привычно и знакомо за последние шесть лет.
Потом в магазин — восемьсот тридцать шагов. Далеко. Огромный и сияющий огнями супермаркет гораздо ближе, но Ивану нравилось ходить именно сюда. Тут человечнее, что ли? Да и толкать тележку, одновременно опираясь на костыли, невозможно.
Три ступеньки до двери — самое трудное. Хозяин магазинчика при каждой встрече божится, что обязательно сделает пандус, но то ли времени не хватает, то ли денег. Сквозь стекло видно, как спешит навстречу продавщица — Иван не самый богатый и не самый постоянный покупатель, но ему всегда помогают подняться. Кто‑то просто так, а у этой личное. Бывшая одноклассница, когда‑то провожавшая в армию и так и не выскочившая замуж.
— Привет, Джонни! — голос весёлый, а у самой в уголках глаз блестят слезинки. — Держись за меня.
Угу, держись… девяносто два кило против её пятидесяти.
— И тебе не хворать, солнышко!
Улыбается уже грустно. Ирка в самом деле хорошая, и если бы не чёртова война! Да и сейчас делает намёки. Очень прозрачные намёки.
— Я не солнышко, я просто рыжая.
Как раз тот редкий случай, когда медный цвет волос и чуть смуглая, хорошо поддающаяся загару кожа. Упругая и гладкая кожа. Он знает…
— Лаврентий у себя? — кое‑как перебравшись через порог, Иван плюхнулся на стул у входа. — Позови, пожалуйста, будь добра.
— Здесь, куда он денется? — Ирка тряхнула головой. Знает, зараза, как завораживающе действует на него рыжий водопад. — Опять праздник, Джонни?
На английский, или, скорее, американский манер Ивана прозвали в школе, а когда разозлившийся парнишка пообещал разделать дразнилок под Хохлому, то стал ещё и Хохломой. К десятому классу — Джонни Оклахомой.
Хитрый, умный, и очень старый Лаврентий Борисович Кац появился буквально через минуту. Сначала из двери выплыл внушительный живот, потом неизменная сигара… и вот уже весь целиком.
— Ваня, друг! Какими судьбами? Неужели соскучился? Не верю!
— Я тоже не верю в твою радость, Борисыч, — не остался в долгу Иван. — Коньяк есть?
— Коньяк? — Кац задумался, разглядывая витрину с разнокалиберными бутылками, где можно было разглядеть этикетки «Хеннеси», «Арарата», «КВВК» и прочих «Мартелей». — Где же его взять‑то?
— А ты поищи.
Борисыч прищурил грустные от природы глаза и расхохотался, показав крепкие прокуренные зубы. Давно уже, со времён перестройки, талонов и сухого закона, все знали — у Лаврентия не купить приличного пойла, но если очень нужно, то только у него можно это приличное пойло достать. Чаще всего даром, так как старый еврей не любил брать деньги за оказываемые хорошим людям услуги. Вот за то, что разливается в подвале неподалёку — платите сколько угодно.
В принципе, и там не отрава, а левак с ночной смены ликёрно — водочного завода, но сегодня особый случай.
— Найду! — Борисыч выставил указательный палец пистолетиком. — Но ты мне дашь автограф.
— Откуда знаешь?
— Элементарно, Джонни! Если человек четыре месяца подряд покупает одну бутылку пива в неделю, а потом вдруг требует хороший коньяк…
— Шерлок Холмс.
— Хоть доктор Ватсон, пофигу. И не сопротивляйся, поляна с меня. К восьми часам вечера ставь чайник, а остальное мы с Иркой принесём.
— Её‑то зачем?
— Надо! — Лаврентий помахал у Ивана перед носом кулаком. — Присушил девку, и сваливаешь? У — у–у, Достоевский… Ира!
— Да, Лаврентий Борисович?
— Закрываемся в семь, и идём к Ваньке обмывать новую книжку.
— Гонорар, — поправил Иван.
— Тем более. Ира, ты когда‑нибудь пила коньяк с настоящим писателем?
— Зимой, а что?
— Да, точно, — нимало не смутился Борисыч. — Тогда уйдёшь прямо сейчас, и поможешь этому юному таланту приготовить стол. Сама же знаешь — у творческих людей вместо мозгов клавиатура.
Неприятно шкандыбать на костылях, когда рядом идёт нагруженная тяжёлыми сумками красивая девушка. Чувство собственной беспомощности больно царапает душу и бьёт по самолюбию вплоть до привкуса крови во рту. Нет, это губу невзначай прокусил, сдерживая злость.
Ирка тяжести не замечает, хотя с поклажей напоминает сейчас таджикского гастарбайтера, перебирающегося со стройки на стройку, и таскающего в баулах пожитки всей бригады, включая чугунный казан для плова и портрет любимого ишака покойной бабушки в натуральную величину. Борисыч загрузил не жалеючи.
— Слушай, Джонни, а твоя принцесса выйдет замуж за рыцаря Блюментроста? А то уже вторую книгу ругаются, ну прямо как мы с тобой!
Иван и в самом деле писатель. Правда из скромности он называет себя просто издающимся автором, но девятнадцать томиков на книжной полке возражают против преувеличенной скромности. Скоро их станет двадцать — полученный гонорар является не совсем гонораром, а авансом издательства. Остальное через два месяца после выхода из печати, и вот лишь тогда можно будет говорить о гонораре.
Писать он начал случайно, сначала просто читал, проводя за компьютером дни и ночи. А что ещё делать инвалиду, для которого прогулка по улице считается чуть ли не подвигом? Не водку же пить? Да, увлёкся фантастикой, потом перешёл на фэнтези с магами, драконами и прочими эльфами — душа просила чуда. И однажды понял, что сможет написать много лучше, чем мутный поток сознания и неудовлетворённых желаний пополам с комплексами, заполнивший интернет и книжные прилавки. Мешало одно «но» — фантастика требует хоть какого‑то образования кроме средней школы, а вот с этим туго.
Выход всегда есть. И заскакали по страницам донельзя благородные рыцари, зашуршали кринолинами и зазвенели бронелифчиками не менее благородные дамы, отправились в полёт огнедышащие драконы. Даже эльфы — гомосеки, как того требует недавно появившаяся литературная традиция, тоже имелись. Имелись с гоблинами, орками, гномами, троллями… Современный читатель падок на клубничку, замешанную с розовыми соплями. Да — да, что за книжка без розовых соплей?
На гонорары не разжиреешь, но выдавая по четыре романа в год, Иван мог себе позволить смотреть на жизнь с некоторым оптимизмом. Во всяком случае, не боялся подохнуть с голодухи на пенсию, которой хватало на коммунальные платежи, оплату интернета, и двухразовое питание три дня в неделю.
Ирка всё не унималась:
— Так они поженятся в третьей книге?
Как маленькая, ей — богу. Нельзя в двадцать пять лет быть настолько наивной, чтоб не понимать главную суть фэнтези — обязательный хэппи энд с непременной лав стори. Иначе целевая аудитория не воспримет. Кто нынче может написать книгу с гибелью главных героев? Разве что Ивакин да Буркатовский, но от них другого и не ждут. Репутация, однако.
У Ивана её нет. Его конёк — мечи, магия, магические академии и войны с нечистью или со злобными тиранами, стремящимися уничтожить славное и уютное королевство, возглавляемое добрым, умным, и очень старым королём, готовым уступить трон положительному главному герою. Разумеется, в обмен на спасение погибающего государства, но иногда просто авансом.
— Поженятся.
— А мы?
От неожиданности Иван запутался в костылях, и полетел лицом вперёд, изо всех сил стараясь извернуться и не протаранить железную урну на краю тротуара. Не получилось извернуться — задел левой бровью. После падения попытался приподняться на ободранных руках, и несколько мгновений тупо рассматривал красные капли на асфальте. Не капли даже, целая лужица набралась.
— Вот же…
— Ванька! — Ирка бросила сумки, и тут же ухватила за руку проносившегося мимо парня на роликовых коньках. — Помогай давай!
У того от резкой остановки ноги проехали вперёд, и с воплем, явно не похожим на крик радости, конькобежец хряснулся задницей о бордюр.
— А — а–а!!!
Решив, что двух инвалидов на одном квадратном метре для неё слишком много, рыжая бросилась к своему избраннику, и попыталась перевернуть его на спину, чтобы осмотреть повреждения и остановить хлещущую кровь. Не успела — завизжали тормоза, хлопнула дверца машины, и внушительный бас произнёс, характерно растягивая слова и проглатывая половину звуков:
— Не, я не понял, чо! Какая падла тут рамсы попутала?
Иван поднял голову и обомлел — огромный толстомордый тип с обритым налысо черепом непринуждённо перебрасывал из руки в руку кастет, казавшийся в его ладонях детской игрушкой. Взгляд без проблеска интеллекта, тяжёлая челюсь. И новый вопрос, вернее, заявление:
— И чо молчим, жертва?
Провокационное, между прочим, заявление, ну и спровоцировал.
— Кого ты жертвой назвал, гоблин анаболический? — Ирка, не вставая с колен, сняла туфлю и с размаху саданула верзилу. И попала точно туда, куда целилась.
— Ой — ё–ё… — лысый зажал самое сокровенное, согнувшись в три погибели, и неосмотрительно подставил макушку для добивающего удара. — Ты чо?
В следующий момент его лоб стукнулся в асфальт, а взбесившаяся рыжеволоска схватилась за костыль.
— Всех убьём — вдвоём останемся! Правда, Ванечка?
Ванечка молчал — вёл подсчёт шлепков, отвешиваемых попеременно шкафообразному детине и незадачливому конькобежцу. Да ещё немного печалился о судьбе сделанных на заказ костылей. Клеёные из дуба, самшита и бука, они в своё время обошлись почти в три пенсии.
Потасовка, точнее избиение, прекратилась неожиданно. Знакомый голос с едкими нотками произнёс:
— Мало того, что одну сумку оставили, так ещё и драку устроили. А вы что делаете, Володя? Даже если решили срочно поломать лбом все тротуары в городе, то не стоит делать это бесплатно! Хотите, я всего за пять процентов помогу заключить договор с мэрией?
— Ой, Лаврентий Борисович! — Ирка опустила орудие убийства. — Представляете, на нас с Ваней напали!
— Вова, это так? — появившийся в поле зрения Кац недобро нахмурился. — Володя, я в вас разочаровался.
Детина с трудом отдышался и, размазывая слёзы по красному, как пасхальное яйцо лицу, начал оправдываться:
— Ты же меня знаешь, Борисыч!
— Знаю, Володенька, знаю. Потому и безмерно скорблю.
— О чём?
— О потере вашего морального облика!
Лысый осторожно, стараясь лишний раз не ворочать шеей, оглядел себя, но видимых снаружи дефектов не обнаружил.
— Не, а чо такова? Я за пацанов с раёна всегда впрягаюсь. Чо, нельзя? Если каждый залётный урод на роликах начнёт наших инвалидов с костылей сшибать… Чо, я не прав, Борисыч?
Ирка судорожно закашлялась, и постаралась слиться со стеной. Но здоровяка заботило совсем другое:
— Да вот же он ползёт! Стой, падлюка, щас разбираться будем!
Только конькобежец предпочёл позорное бегство — на четвереньках проскочил перед трезвонящим трамваем, перекатился через проезжую часть, до смерти перепугав водителя гружёного щебнем «КАМАЗа», и скрылся за припаркованными на противоположной стороне машинами.
Кац пригрозил вслед дезертиру дымящейся сигарой, и принялся командовать:
— Вова, поднимите писателя с тротуара.
— Настоящего? Как братья Стругацкие?
— Берите выше — как братья Карамазовы!
Детина взял Ивана на руки, и фыркнул в ответ на предложенную Иркой помощь:
— Ты, дева, сумки подбери. Куда нести гения?
Через час, когда отмытый и залепленный пластырем чуть ли не с ног до головы писатель лечил расстроенные нервы горячим сладким чаем и булочками с изюмом, Ирка решилась спросить у колдующего над плитой здоровяка:
— Извините, Володя, вы не из бандитов будете?
— Он гораздо хуже, — Лаврентий Борисович отвлёкся от процесса приготовления настоящей рыбы «фиш» с кисло — сладким соусом. — Он боксер — тяжеловес с отбитым содержимым черепной коробки. Призёр мирового чемпионата по версии Всегалактической Ассоциации бальных танцев с отягощениями.
— Ой, и такая есть?
— Борисыч шутит, — Вова зачерпнул полную ложку горчицы, отправил её в рот, и пренебрежительно поморщился. — Слабая.
— Нормальная, — возразила рыжая, содрогнувшаяся от одного вида этой дегустации. — Лучшая в городе.
— Ты просто не пробовала настоящую, — ответил тяжеловес. — Я однажды в Одессе на Привозе покупал…
— Вот как? — Кац приподнял бровь. — Кто напомнит мне имя того поца, что надел Лёве Минкину на голову ведро с аджикой?
— Почему это сразу поц? — возмутился Вова. — И не ведро там было, а маленькая баночка.
— Лёва говорил за ведро.
— Он бы это отраву ещё цистернами считал. В следующий раз башку отверну.
Иван поставил на краешек стола пустую чашку, и осторожно поинтересовался:
— Простите, Владимир, а зачем боксёру кастет?
— Привычка, — смутился Вова. — Но вообще‑то он пластмассовый. Опять же с начальством удобно обсуждать финансирование моей лаборатории — приходишь, значит, в кабинет, и небрежно так играешься…
— Какое финансирование?
Вместо боксёра ответил Лаврентий Борисович:
— Вова у нас заведует лабораторией в НПО «Лазурит». Кандидат наук, между прочим.
— Да? — глаза у Ивана округлились до невозможности, отчего запульсировала болью рассечённая бровь. — Тогда зачем вот этот маскарад?
— Не маскарад, просто маска, — уточнил боксёр, с некоторой долей смущения застёгивая верхние пуговицы рубашки, чтобы скрыть золотую цепь в палец толщиной. — Зато в трамвае никто не хамит.
— Вы ездите на трамвае? — удивилась Ирка, вспомнившая про оставленный на улице «Лендровер».
— Нет, не езжу, но вдруг когда‑нибудь придётся?
Гости разошлись поздно вечером. Изрядно подвыпивший боксёр порывался вызвать всем такси, но Лаврентий Борисович предпочёл пешую прогулку, а Ирка, загадочно посмеиваясь, отказалась, ссылаясь на необходимость перемыть посуду. Вот её‑то, не посуду, разумеется, выпроводить оказалось труднее всего — слёзы, упрёки в чёрствости и жестокосердии… Так похоже на маленький семейный скандал! А ведь Иван был твёрдо уверен, что не давал никаких поводов к матримониальным поползновениям. Ну да, было пару раз, может чуть больше, но это до армии, когда ещё мог ходить на двух ногах.
Вот дура! Ну зачем ей связывать жизнь с инвалидом? Вбила в свою рыжую башку бредовую мысль, и теперь носится с ней, как с писаной торбой.
Но всё же выпроводил, объяснив необходимость остаться одному горящими сроками по сдаче очередной книги. Вот этому поверила, хоть и с большим трудом. Правда пообещала заглянуть утром и проверить — всё равно выходной. Неугомонная ведьма даже запасной комплект ключей вытребовала. Да не жалко, пусть берёт, а то вот так сдохнешь ненароком, и пока соседи не начнут возмущаться из‑за запаха…
Впрочем, эти соседи только обрадуются, ибо упрямый писатель, отказывающийся продавать квартиру скупившим почти весь дом сектантам, давно у них костью в горле. То ли адвентисты, то ли иеговисты… разинули пасть на лакомый кусок в виде трёхэтажного особняка дореволюционной постройки в центре города. Улыбчивые джентльмены в безукоризненных костюмах приходили к Ивану раз в неделю, постоянно повышая предлагаемую цену. Но чуть — чуть повышали — через пару лет, глядишь, хватит на однокомнатную где‑нибудь в ближайшем пригороде. Жлобы.
Жильё досталось писателю по наследству. Отец, заместитель начальника военного училища, получил его в далёком восемьдесят восьмом году, как раз после рождения сына. Получил, но толком пожить не успел, умер от обширного инфаркта во время командировки в Москву девятнадцатого августа девяносто первого. Мать продержалась на пятнадцать лет дольше.
— Да идут эти Кришнаиты в задницу! — Иван помотал головой, отгоняя тяжёлые воспоминания, и включил комп.
Тот весело зажужжал кулерами, обрадованный вниманием хозяина, загрузился, по голосовой команде открыл браузер, и выдал сообщение о пришедших на электронную почту письмах. Ага, две штуки из издательства. В первом редактор оправдывается, что задержка с переводом аванса произошла исключительно по вине бухгалтерии, а во втором спрашивает пожелания по картинке на обложке книги. Вежливый, паразит… Всё равно художники нарисуют не то, чего от них ждут, а собственное виденье, в большинстве случаев не связанное с сюжетом. Тоже творческие люди, однако.
Ладно, этот вопрос можно обсудить завтра в скайпе, а пока просмотреть остальную почту.
— Опять эти козлы?
В третьем письме с незнакомого адреса только цифры. Двенадцать тысяч. И закорючка, обозначающая евро.
— Оборзели, выродки.
Это соседи в очередной раз подняли предлагаемую цену. Аж на две сотни. И как только не разорвало от жадности? Экономят, наверное — ведь спасение души и комфортное существование в загробном мире напрямую зависят от величины перечислений на счета штаб — квартиры секты, располагающейся где‑то между Бостоном и Майами. Как есть жлобы!
— А теперь вечерние псалмы! — Иван злорадно потёр руки, прислонил колонки акустической системы к стоявшему на боку пустому аквариуму, придвинул получившуюся конструкцию к стене, укрыл толстым одеялом, и… — Маэстро, урежьте марш!
Вы любите в два часа ночи слушать «Рамштайн»? Рекомендовано как лучшее средство от сонливости!
Утро началось со звонка участкового, получившего кляузу от соседей. Старший лейтенант Тетюшев тоже когда‑то учился с Иваном в одном классе, поэтому предварительно поинтересовался, не нужно ли сначала зайти в магазин за молоком или хлебом.
— Ага, пару булок прихвати, если не трудно.
Тот ответил, что для хорошего человека ничего не трудно сделать, даже захватить чего‑нибудь для более плодотворной беседы. Услышав отказ, хмыкнул в телефонную трубку, и пообещал принести пива.
Сразу после разговора с участковым зазвонил мобильник:
— Да? База торпедных катеров слушает!
Невидимый собеседник хрюкнул в микрофон, и заорал:
— Джонни, это Вован в натуре!
— Ещё одному по утрам не спится.
— Я по делу, чо! Бумажник с документами у тебя не оставлял?
— Какая‑то кожаная папка под столом валяется.
— Во! Это она и есть! Ты дома будешь?
— Нет, мля, на марафонскую пробежку отправлюсь. Конечно буду, куда же я денусь.
— Сейчас зайду.
Только закончил с разговорами, как защёлкали замки на входной двери. Ирка? Ну да, кто же ещё! По — хозяйски разбросала туфли в прихожей, обругала давным — давно нечищеное зеркало на стене, и рыжим вихрем влетела в комнату.
— Ещё спишь? — и тут же, сделав вид, будто споткнулась об оставленные у кровати костыли, рухнула на Ивана. — Ой, Джонни, я тебя не придавила?
— Изыди, бесовское отродье! — писатель буквально разрывался между желанием засветить нахалке в лоб или поддаться зову природу. Победило благоразумие, но с очень небольшим перевесом. — Ты меня окончательно изуродовала.
— Где? Дай посмотрю.
Неизвестно, чем бы закончилось это покушение, если бы не деликатное замечание Лаврентия Борисовича Каца:
— Правильным курсом идёте, товарищи. Но дверь таки лучше запирать на замок.
— А подглядывать нехорошо, — нисколько не смутилась рыжая.
— Ой, Ирочка, — отмахнулся Кац, — не делай мне смешно. В восемьдесят два года единственное, что хорошо получается, так это подглядывание. Хочешь бесплатный совет?
— Хочу.
— Пусть к сердцу мужчины лежит через кухню, а не прячется под одеялом. А ну марш готовить писателю кофе!
— С молоком?
— Фантасты пьют чёрный.
— А поэты?
— Поэты пьют всё, они традиционно алкоголики. Джонни, ведь ты не пишешь стихи?
— Нет, Борисыч, не пишу. А нужно?
— Ни в коем случае! — Кац наклонился и ухватил рыжую за ухо. — И где же наш кофе, деточка? Или вы предлагаете с утра пить пиво?
Хлопнула оставленная незапертой дверь в прихожей, и тощий субъект в полицейской форме продекламировал:
— А кто с утра уже не пьян, тот, извините, не улан! Пушкин сказал! Или Лермонтов, пофигу. — Потом заржал, видимо подражая боевому коню того самого улана, и добавил. — К чертям собачьим кофе! Мы пьём пиво!
— Моё пиво, — заметил Кац. — Серёжа, вы опять обидели крышующую меня организацию?
— Обижаете, Лаврентий Борисович, — участковый поставил на пол звякнувшую стеклом сумку. — Вы же им просроченное отдаёте, а я свежайшего принёс.
Крышей Кац называл стаю местной гопоты, вознамерившуюся однажды обложить коммерсанта данью. Неизвестно, что они там себе навыдумывали, но в результате проведённых переговоров у Борисыча появилось два десятка дворников и грузчиков, работающих на энтузиазме. Не совсем голом энтузиазме — стимулом служила возможность забирать пиво местного производства, до истечения срока реализации которого оставалось один — два дня. Владелец единственного в городе пивоваренного завода мог позволить себе некоторую благотворительность.
Иван, воспользовавшись тем, что Ирка всё же ушла на кухню, поспешил вылезти из постели и одеться.
— Борисыч, а ты тоже что‑то вечером у меня забыл?
— Я? — Кац сморщился, будто хватанул текилы без лимона. — Джонни, неужели ты настолько разочаровался в людях, что не можешь предположить обычный визит вежливости к приличному человеку?
— И всё же?
— Кошелёк.
— Что кошелёк?
Лаврентий Борисович вздохнул, и объяснил раздельно, как малолетнему идиоту:
— Очень старый больной еврей. Ночью. С кошельком. Один. Тебе уже смешно?
— Понятно, — кивнул Иван. — До полного кворума только Вовчика не хватает, но он скоро подтянется. Обещал.
Кац бросил взгляд на бумажник под столом:
— Я давно подозревал, что Вова из наших будет.
— Из жуликов и махинаторов? — уточнил участковый.
— Тьфу на вас, Серёжа!
Боксёр явился минут через пятнадцать и произвёл неслабый эффект. Когда он вышел прямо из стены между кухней и лестничной клеткой, Ирка выронила турку с кофе, и на визг прибежали все остальные. Чтобы тут же застыть соляными столбами подобно жене библейского Лота.
— Глюк! — старший лейтенант Тетюшев опомнился первым. И машинально потянулся к пустой кобуре.
— Хр — р–р… — Вова угрожающе оскалил длинные, не меньше мизинца, клыки, и выдохнул пламя. — Хрена ли уставились, смертные?