В ратуше вольного города Окленда затишье. Здесь и так обычно немноголюдно, а в полдень вообще трудно кого‑либо найти. Сейчас все приличные люди обедают, а после обеда сама Солнцеподобная Целлюла велит поспать, дабы течение телесных соков пришло в равновесие, и чёрная желчь из селезёнки не поднялась к мозговой железе.

Маги — лекари из благородных часто посмеиваются над такими объяснениями, но ведь они лечат дворян. А у тех, как известно, организмы устроены совсем не так, как у простолюдинов, купцов или гильдейских мастеров. А как же иначе? Принцессы вон вообще бабочками какают! Ибо так заведено Небесными Богами, и не человеку пытаться постичь их замыслы!

Почтенный Микаэль Тарбаган, имеющий честь являться председателем магистрата этого славного города вот уже третий пятилетний срок, над предрассудками посмеивался, но с превеликой охотой предавался полуденному отдыху после плотного обеда. Всегда, но только не сегодня. Не во время срочно собранного совета «лучших людей».

Председатель прокашлялся, и постарался придать лицу соответствующее серьёзности момента выражение:

— Господа, я бы попросил со всей ответственностью подойти к решению вопроса, от которого, как мы все понимаем, зависят судьба и будущее нашего города. И хочу надеяться, что нобили славного Окленда не падут жертвами сиюминутной выгоды, отказавшись от взгляда в перспективу.

Тарбаган любил использовать в речи непонятные слова из умных книг, и часто наслаждался произведённым эффектом.

— А господин председатель магистрата понимает, что его предложение бросает тень на репутацию вольного города? — вкрадчиво произнёс закутавшийся в норвайские меха Фердинанд Нуэво, владелец рыбокоптилен и ловов практически всего графства. — За вольности уже заплачено, так что я не вижу причин, заставляющихся нас раскошелиться ещё раз.

— Вы против, господин Нуэво? — в голосе Микаэля, прошедшего тяжёлый путь от мальчика на побегушках до владельца половины харчевен и трактиров Окленда, лязгнул металл.

— Да, я против! — рыбопромышленник стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Мы не обязаны платить, и в своём последнем письме герцог Ланца лично обещал, что… ой…

— А подробности, господин Нуэво? — глава гильдии хлебопёков, сидевший справа от Фердинанда, как‑то нехорошо оживился. — Переписка с самим сэром Джеронимо, это не баран чихнул!

А Микаэля Тарбагана оговорка рыбопромышленника заставила задуматься. Ублюдочный герцог уже вербует сторонников в вольном городе? Ищет наивных идиотов, обещая им золотые горы?

Небесные Боги, ну почему вы позволяете дуракам жить? Неужели им не понятно, что заполучив графство Оклендхайм в полное пользование, сэр Джеронимо тут же объявит вольности всех шести городов несостоятельными! Лысый хорёк не допустит, чтобы в разросшемся герцогстве остался хоть какой‑то независимый от него островок. И никогда не откажется от взимания налогов, причём недоимки за прошедшие пятьдесят лет тоже будут учтены и взысканы.

— Джейсон, друг мой, не соблаговолите ли вы…

— Конечно же, господин председатель магистрата! — улыбнулся главный булочник, и, не меняя выражения лица, воткнул Фердинанду Нуэво в печень трёхгранный стилет. — Как скажете, Микаэль!

— Спасибо, мой добрый друг, — поблагодарил Тарбаган. — Эй, кто‑нибудь, выкиньте отсюда падаль!

Остолбеневшие участники совета полными ужаса взглядами проследили, как слуги с рожами прирождённых разбойников уносят труп. Председатель поспешил разрядить обстановку:

— Не беспокойтесь, господа, состояние и имущество предателя будет поделено между членами магистрата поровну.

Дружный вздох облегчения и возвращающийся на внезапно побледневшие лица румянец. Громкие голоса:

— Мудрые слова, господин Тарбаган!

— Среди нас нет места прихлебателям герцога!

— За нашу и вашу свободу!

— Так победим!

Микаэль поднял руку, останавливая говорунов, и продолжил:

— А теперь, когда каждый из нас стал богаче на… на… — заглянул в листок бумаги на столе, — на восемнадцать марок, два злотых и одиннадцать гривенок, нужно решить вопрос, из‑за которого мы сегодня и собрались.

— Давайте и виконту выделим долю, — предложил главный булочник. — Мы не обеднеем, а ему на обучение хватит с лихвой.

— Вы меня не поняли, Джейсон, — покачал головой Тарбаган. — Выделить мы можем, да! Но я предлагаю немного иное. Жест доброй воли, так сказать. Скинуться не из внезапно образовавшейся добычи, а из личных средств, это гораздо благороднее. Вы знаете щепетильность графа Людвига в вопросах чести.

— Даю три марки, — буркнул молчаливый толстяк с распухшей из‑за больного зуба щекой. — Но нужен список с именами жертвователей.

— Зачем? — удивился Микаэль.

— Отольём бронзовую доску, на коей будет написано, что такие‑то и такие‑то господа внесли вот такую сумму на благо вольного города Окленда. Почётно, приятно, и не так обидно расставаться с деньгами. Истинную цель сборов можно не указывать.

— Но по три марки с двенадцати человек? — усомнился Джейсон.

— Давайте две, но тогда места на доске вам не хватит, — толстяк поморщился и схватился за щёку. — И не забывайте, что кроме оплаты университета, виконт должен прожить в столице четыре года. Голодранец, пусть даже самого благородного происхождения, не сможет завести полезные знакомства. Нужно объяснять уважаемым господам значение личных связей?

Микаэль Тарбаган с удовлетворением кивнул. И правда, обычного выпускника королевского университета герцог Ланца может запихнуть куда‑нибудь на границу с эльфами, где даже маги не всегда выживают, а вот представителя высшего общества… это будет выглядеть неприлично! Да сэра Джеронимо за такое свинство любовницы заплюют!

— Предлагаю сложиться по шесть марок.

Тишина, в которой чудится скрип мгновенно соображающих мозгов и звон монет. Решительный возглас толстяка с больным зубом:

— Даю восемь!

Председатель магистрата хлопнул в ладоши:

— Браво, господин Юрган, так и порешим! Двух часов на посещение банка хватит всем? — переждал гул голосов и задал ещё один вопрос. — Кто возьмёт на себя почётную обязанность по передаче денег, господа?

Господа замялись. У графа Оклендхайма тяжёлая рука, и вдруг он воспримет инициативу магистрата как обидный намёк и оскорбление? Дело тонкое и требующее обходительности.

— Опять всё самому, — притворно вздохнул Тарбаган. — Небесные Боги, опять всё самому! На что только не приходится идти ради спокойствия родного Окленда!

— Ваше имя на бронзовой доске будет стоять на первом месте, — прибегнул к лести толстяк. — Вы лучший, господин Микаэль.

— Хорошо бы, если так, — председатель взмахнул рукой. — А теперь в банк! Все в банк! Сэр Людвиг с сыном намерены прибыть в город около трёх часов пополудни.

Окленд Ивану понравился чистотой и общей опрятностью — именно так обычно и выглядит средневековый город в представлении среднестатистического писателя — фантаста. Разве что вонь из забранных решётками сточных канав мешает полностью поверить в идиллию, да десяток нищих с гниющими язвами у ворот. И ещё больше за воротами. У многих язвы сделаны на неплохом уровне и похожи на настоящие — профессионалы, мать их ети…

С требованием подаяния под копыта коней бросился самый неопытный или самый глупый, а остальные не решились заступить дорогу благородному графу, следующему в сопровождении не менее благородных спутников. И никто не удивился полученному дурачком подзатыльнику, разве что поразились несказанной доброте варварского рикса, совсем не свойственной норвайцам.

— Распустились, понимаешь, без прапорщиков, — проворчал демон. — И куда смотрят городские власти, сэр Людвиг?

— А что такого? — пожал плечами Оклендхайм. — Содержание нищих является давней традицией, а после того, как по соглашению с магистратом попрошайки вырезали гильдию воров, так вообще стало почётной и необременительной обязанностью. Размеры подаяний строго оговорены, с них платятся налоги, и брошенная монета обходится всяко дешевле, чем срезанный кошелёк или обчищенные дома почтенных жителей.

— Да? — удивился демон. — Неплохо придумано.

Видимо норвайского рикса внезапно укусила совесть, так как покопавшись в кошеле на поясе, он кинул пострадавшему несколько медных эскудейро. Тот поднял монеты с мостовой, подбросил, и две протянул обратно:

— Благодарю вас, сэр, но здесь полтора гроша, вместо утверждённого магистратом полугроша.

Вова усмехнулся:

— Поделишься с арбалетчиками.

— С какими? — нищий сделал вид, будто удивился.

— С теми, что прикрывают вашу братию с крыш. Их там пятеро?

— Да, сэр!

— Тогда скажи им, что только болваны так бездарно маскируются.

— Вы к ним слишком строги, многоуважаемый Вован, — вмешался граф. — Они же самоучки.

— Дилетанты, — норваец достал ещё одну монету. — Лови!

— Спасибо, сэр!

— Вы свободны, юноша.

Радость нищего от щедрого подаяния длилась недолго — едва только благородные всадники скрылись за поворотом, как старшие коллеги накостыляли молодому так, что тот всерьёз задумался о ненужности фальшивых увечий. Зачем, если сейчас своих будет в достатке?

— Недоумок! — лохматый, но тщательно выбритый старик огрел бедолагу костылём по спине. — Граф Оклендхайм пользуется правом беспошлинного вьезда в город!

— Но я же не знал его в лицо!

— Твои проблемы, — костыль больно ткнулся в ребра. — И какой идиот принимал у тебя экзамен?

— Но дедушка, ты же и принимал.

— Хм… да… Я погорячился насчёт идиота. Но работать самостоятельно ты ещё не готов.

— Так ведь…

— И не уговаривай! А если бы тот рикс снёс твою тупую башку?

— Но он не снёс!

— Добрый варвар попался. Куда катится мир?

Упомянутый нищими норвайский рикс направлял коня уверенно, будто знал город не хуже местного жителя.

— Вы не возражаете, сэр Людвиг, если я выберу заведение по своему вкусу?

— Выбирайте, сэр Вован. Но должен сказать, что даже в самых захудалых тавернах Окленда вы найдёте отличную кухню. Разница лишь в окружающей обстановке — спокойный ужин под музыку обойдётся вчетверо дороже, чем такой же, но под звуки мордобоя.

— С дракой приятнее и экономнее, — рикс мечтательно улыбнулся. — Но именно сегодня почему‑то хочется тишины. Старею, наверное.

— А сколько же вам лет, рикс Вован?

Вова задумался. Самому тридцать два было, плюс демону примерно пятнадцать тысяч лет…

— Мы, сэр Людвиг, свои года не считаем. Всё боится времени, а время боится норвайцев!

— Золотые слова, хоть сейчас девизом к дворянскому гербу! Но всё же позволю себе рекомендовать вот этот трактир, — граф указал на вывеску, изображающую скрипку и сломанный смычок. — Очень прилично, а если выступают норвайские волынщики, то практически безлюдно.

— Хорошо, сэр Людвиг, — согласился Вова. — Я лично исполню для вас лучшие мелодии своей родины!

Оклендхайм — старший отшатнулся вместе с конём, и дрогнувшим голосом произнёс:

— Волынки прекрасны! Но увы, кое — какие дела лишают меня удовольствия послушать их чарующее пение, рикс. Я присоединюсь к вам позже.

— Мы подождём, отец, — пообещал лишённый музыкального слуха Джонни. — Непременно подождём.

В банке Ордена Маммоны, крупнейшем из банков вольного города Окленда, графа встретили без интереса. Братья, имеющие право выдавать кредиты, куда‑то исчезли, а мелкие служки занимались ссудами до двенадцати грошей включительно, и разговаривать с ними о крупном займе не имело смысла.

— И когда все вернутся? — сэр Людвиг держал безбородого юного полугнома в чёрной хламиде на вытянутой руке. — Мне долго ждать?

— Простите великодушно, ваше сиятельство, — оправдывался служка, чувствовавший себя крайне неуютно. — Но все старшие братья ушли на аутодафе, и вернутся не скоро. А может быть вообще только завтра.

— Куда — куда?

— Сегодня на Ратушной площади оглашают приговор ведьме, сэр! А потом её торжественно сожгут на костре.

— Ведьму? Что за бред, их не сжигают лет четыреста.

— Триста восемьдесят два года, сэр. Но у этой нет лицензии.

— Пусть бы купила.

— Денег у неё тоже нет, ваше сиятельство.

Граф разжал пальцы, полугном рухнул на пол, и совсем было успел заползти под стол, как был остановлен следующим вопросом:

— А ссуду вы ей не давали?

— Брат Гругус предлагал, но ведьме не понравились проценты. А ещё она расцарапала нашему настоятелю лицо, порвала новую хламиду, и четыре раза ударила ногой в… — тут слушка покраснел и замялся. — Маг — медик сказал, что теперь брату Гругусу станет легче преодолевать насылаемые нечистым искушения.

Сэр Людвиг выругался. Судя по всему, славящийся любвеобильностью настоятель предложил ведьме нечто такое, от чего та оказалась в грубой и решительной форме. Теперь он точно не появится в банке, пока не налюбуется на сожжение недотроги. Но деньги‑то нужны! Тоже пойти на площадь и поговорить о займе прямо там? Это выход, пожалуй.

— Во сколько начинается казнь?

— В четыре часа пополудни, сэр!

Виконту рекомендованный отцом кабачок понравился безлюдностью и отсутствием волынок. Он не знал, как звучат норвайские, но в своём мире однажды имел неосторожность посетить фестиваль кельтской музыки. Ну кто же мог подумать что на Земле кельтами называют шотландцев с ирландцами? Оно, конечно, хорошо, когда отсутствует музыкальный слух, но пронзительный вой кожаных мешков долго преследовал Ивана во снах, отступив только в армии после ранения и госпиталя.

А ещё здесь не оказалось знакомых по собственным книгам тяжеленных дубовых столов и массивных лавок. Нет, всё тонкое и изящное, даже белоснежные скатерти без следов прошлогодних трапез. И это внушало беспокойство.

— Вова, да с нас же тут три шкуры сдерут!

— Ты так думаешь? — варвар воткнул секиру в обшитую деревянными панелями стену, плюхнулся на скрипнувший стул, и щёлкнул пальцами. — Человек!

Официант, или как он называется в этом мире, материализовался мгновенно:

— Что изволит благороднейший рикс?

— Усталые путники изволят скушать по дюжине устриц с белым вином урожая позапрошлого года, пару хороших лангустов, икры. И… — Вова посмотрел на Ивана. — Виконт, вы больше любите морские гребешки или трепанги?

Тому оставалось только кивнуть, но когда официант ушёл, то со злостью зашипел сквозь зубы:

— Вова, до ближайшего моря неделя пути. Ты представляешь, сколько наш заказ может стоить? Хочешь меня разорить?

— Да ни в коем разе! — норваец ухмыльнулся. — Таверна не будет вечно пустовать — сейчас неторопливо покушаем, подождём, а потом нас оскорбят, и мы вынужденно ввяжемся в драку. Проигравший заплатит.

— А если в морду дадут нам?

— Обижаешь! — демон демонстративно почесал кулаком кончик носа.

Но каково же было его разочарование, когда появившийся официант вместе с заказом принёс и счёт. Всё честь по чести — плотная бумага с рамочкой в виде завитушек, красиво выписанный цифры… И не уходил, пока Вова не расплатился. От огорчения рикс даже сдачу забирать не стал, лишь задал вопрос:

— А где весь народ? Почему так пусто?

— На ратушной площади!

— Зачем?

— Посмотреть на сожжение ведьмы!

— Живьём?

— Конечно живьём, сэр рикс! Так же гораздо интереснее.

В газах официанта читалась зависть к счастливчикам, имеющим время на просмотр увлекательного зрелища. И тайная надежда, что благородные посетители сейчас провалятся сквозь землю, и можно будет без помех смыться на площадь.

— Джонни, не желаешь взглянуть на аутодафе?

— Иди ты к чёрту, сэр Вован.

— Хотя бы из любопытства одним глазком глянуть?

— Не хочу.

— Заодно материал для новой книги соберёшь. А то напишешь про казнь, а сам её и не видел никогда. Настоящие шедевры по Википедии не пишутся, Джонни!

Иван скривился, а официант горячо поддержал предложение северного варвара:

— Конечно же идите, благородные господа! Последнее сожжение ведьмы случилось почти четыреста лет назад, и тем обиднее пропустить нынешнее. О чём вы будете рассказывать внукам? Представьте, сэр, как крохотный малыш спрашивает вас о сожжениях в благословенном Окленде, а вы не сможете ответить. Малютка несказанно огорчится! Да что там огорчится — это же целая трагедия! Пожалейте ребёнка, благородные господа!

Виконт бросил мимолётный взгляд на стол:

— Вообще‑то мы собрались пообедать.

— О, даже не беспокойтесь! Всё останется в целости и сохранности, а в честь праздника, от лица владельца, я имею честь предложить бутылку венсенского семилетней выдержки.

— Одну?

— Две. За счёт заведения, разумеется.

— Но красное вино под лангустов и устриц? — задумался Вован.

— Под бриольский паштет и нежнейшую ветчину собственного приготовления, — медовым голосом уточнил официант. — После зрелища всегда просыпается зверский аппетит, а скидка в половину цены весьма тому способствует!

— Уговорили, — Джонни встал из‑за стола и поправил меч на поясе. — Где тут у вас Ратушная площадь?

Идти оказалось недалеко, поэтому коней оставили у трактира под присмотром чумазого мальчишки, приходившегося владельцу «Сломанного смычка» очень дальним родственником. Однако с эскудейро, составляющим одну шестую часть гроша, пришлось расстаться. И здесь платная парковка, мать её…

Демон пёр через толпу, и не прилагал к этому никаких усилий — люди слышали тяжёлые шаги и сами расступались перед огромным варваром с секирой на плече.

— Смотри, Джонни, местные паханы с удобствами расположились, — рост позволял норвайскому риксу видеть всё издалека. — Даже кресла поставили. Кинотеатр, мля…

Действительно, за спинами любопытных Иван разглядел какое‑то возвышение, застеленное коврами и заставленное с несколько рядов обыкновенными стульями. Насчёт кресел демон приукрасил — грубые поделки из ближайшего кабака никак на них не тянули.

— Отвянь, гнида! — рявкнул Вова, отодвигая в сторону стражника с алебардой, вознамерившегося закрыть путь к лучшим местам. — Благородную кровь не можешь опознать, морда?

Тот, как житель вольного города, к тому же находящийся при исполнении, имел свой взгляд на дворянство вообще, и его отдельных представителей в частности, но благоразумно не стал спорить, и освободил дорогу к подиуму.

— Нам точно туда?

— Ага, — кивнул норваец. — Занимаем самые рублёвые места. А кто не успел, тот опоздал.

Иван вслед за варваром поднялся по ступенькам, вызвав недоумённые взгляды у одетых в чёрные хламиды с капюшонами личностей, и чуть не столкнулся с сэром Людвигом, разговаривающим с краснолицым толстяком.

— Отец?

Граф обернулся:

— Джонни? Сын. Познакомься с братом Гругусом, настоятелем Ордена Маммоны в Окленде.

— Виконт Оклендхайм к вашим услугам!

Иван слегка склонил голову, обозначая небрежный, но вежливый поклон высшего низшему, и тут ему в спину ударил крик с площади:

— Куда грабки тянешь, бычара? Ты же педрила, а не палач! В этой зачуханной деревне есть нормальные палачи? Не трогай меня, педофил! Сталина на вас нет, уроды!