От рук пахнет рыбой, даже мыло со щёткой не помогают. Вчера не утерпел и сам потрошил этих чёртовых осетров. Но за тяжёлый труд и вознаграждён был воистину по-царски: двумя пудами золотого песка. Интересный способ контрабанды… в двухметровую рыбину помещается не меньше пяти фунтов (больше нельзя, чтоб изменение веса не вызвало подозрений), туши обкладываются льдом, пересыпаются опилками от слишком быстрого таяния, и перевозятся куда угодно. На этот раз было угодно привезти сюда, к Сегане Уксусу. А уж потом золотишко расходится или в Керженские скиты в качестве неприкосновенного запаса, или в Москву на Рогожскую, где пускается в оборот. Ну, этих-то оставим на чёрный день, сделав соответствующие пометки в личном деле, чай не на гульбу с бабами тратятся - крепят промышленность, сами того не сознавая. Вот только питающий ручеёк финансовый перекрою… ага, вместе с доступом кислорода. И в любой момент сдую пыль с архивных папок.

А картина, открывшаяся после допроса покойного ныне Уксуса, оказалась до изумления простой и гнусной. Да, так оно и было… грабят меня всякие проходимцы, причём стало это дело настолько привычным, что просто не понимают сути предъявленных претензий. Ну да Господь им судья!

Вместе с признаниями, мне в наследство досталась карта, составленная совместными усилиями допрашивающих и допрашиваемого. Картограф, конечно, из него никудышный, только капитан уверил, что непременно сличит полученные сведения с показаниями других подозреваемых.

- А они есть? - усомнился я тогда.

- Всенепременно! - Ермолов предъявил список на двух листах. - Разрешите начать аресты?

- Справишься без лишнего шума?

- Не извольте беспокоиться, государь!

Вот что мне нравится в этом времени, так это отсутствие у офицеров некоторого предубеждения против тайного сыска и прочих секретных служб. Не знаю как в просвещённых Европах, но наша молодёжь воспитывается на положительных примерах Григория Скуратова-Бельского, Фёдора Ромодановского, Андрея Ушакова и прочих, достойных всяческой похвалы и подражания людей. Вот чуть позже, в виденном будущем… нет, это будущее было прошлым, и я читал о нём в книгах… тьфу, сам запутался… Ага, вот… охамевшие от скуки и безделья благородные ублюдки ввели моду на фронду в отношении любых мер по поддержанию внутреннего порядка в государстве, и не подать руки жандарму стало делом столь естественным… ур-р-р-оды!

Это не как бывший капитан НКВД говорю, как император. Хотя, как ни удивительно, и та и другая точки зрения совпадают. Единственное различие - в императорской шкуре я значительно добрее. Возможно спросит кто-нибудь… а как же умерший при допросе контрабандист, как он согласуется с царским достоинством и моральным обликом большевика? Легко всё согласуется. Особенно если учесть то обстоятельство, что допрашиваемый начал делиться знаниями задолго до приведения кочерги в нужную кондицию. И помер, бедолага, от задушившей его грудной жабы. Они ведь такие коварные, эти грудные жабы. Но порассказать успел, да…

Схема золотого промысла была проще телячьего мычания, но, подобно всему простому, почти гениальна. Драгоценный металл добывали на Южном Урале силами нескольких раскольничьих артелей, организованных из несостоятельных должников, пребывающих в натуральном рабстве. Какое там к чёрту крепостное право? Оно, в сравнении с жизнью старателей, казалось пребыванием в краю молочных рек с кисельными берегами. Какова дальнейшая судьба импровизированных каторжников, мы так и не узнали. Сначала расспрашивали о более важных вещах, а потом стало не у кого. Но, подозреваю, их кости долго ещё будут попадаться в лотки золотоискателей.

В конце каждого сезона добычу сплавляли по Уралу на каспийские рыбные промыслы, и уже оттуда, снарядив осетров, мелкими партиями развозили по надёжным посредникам. Наш - как раз из таких.

Осторожный стук в дверь прервал размышления. Следом появился Беляков:

- Ваше Императорское Величество, лодка готова.

- Спасибо, Фёдорыч, сейчас иду.

Да, мы возвращаемся. Пока в Подновье, а там видно будет. Возвращаемся… зачем вообще приезжал на ярмарку? Может, вело какое-то предчувствие? Ладно, не будем забивать голову - получилось, что получилось.

По приезду пришлось пережить целую бурю. Никогда бы не подумал, что обычно сдержанная в эмоциях императрица способна ругаться. Больше всего досталось Аракчееву, разрабатывавшему операцию прикрытия и самолично её осуществлявшему, и Александру Фёдоровичу, как главному злодею, похитившему государя и отправившемуся с ним в подозрительный загул. Если верить Марии Фёдоровне, то купцу грозило четвертование, повешение, расстрел, пострижение в монахи, ссылка в Сибирь и, после всех процедур, отправка в штрафной батальон.

- Душа моя, - я взял разгневанную супругу за локоток нежно, но в готовности применить более жёсткий захват. - Не уподобляйся флюсу.

- Это как? - императрица сделала слабую попытку вырваться.

- Он слишком односторонен. И не нужно воспринимать всё буквально - слухи о наших с Федорычем похождениях по… хм… да… абсолютно беспочвенны, но, тем не менее, должны распространяться беспрепятственно. Это дело политическое.

- Ходить по бабам - политика?

- Да не было их, сколько раз повторять! Вот посмотри сама, - махнул в сторону лежащего на столе кожаного мешочка. - Какие нужны ещё доказательства?

Ну как ещё объяснить ревнивой женщине, что муж занимался важными государственными делами, а не тем, о чём она думает? Вообще, странное что-то с ней происходит - раньше сквозь пальцы смотрела на кружащих вокруг меня вертихвосток, а теперь сцены… Или то, что позволительно венценосному безумцу, совершенно неприемлемо для нормального императора? Да, скорее всего так оно и есть - забрезжившая впереди надежда остаться в истории не женой придурка на троне, а императрицей и верной помощницей великого государя настолько повлияла на характер, что сам диву даюсь.

- Что это, Павел? - Мария Фёдоровна осторожно освободилась из моих рук и попыталась приподнять мешок.

- Это золото, душа моя. ТО самое золото, которое купец третьей гильдии Александр Фёдорович Беляков в пример другим пожертвует на русскую армию. А немного погодя, и на флот. Столько же.

Императрица присела на лавку и вздохнула:

- Умнее ничего не мог придумать?

- Чем же нехорошо?

- Да как сказать… тебе Фёдорыча не жалко? Ты же ставишь крест на его репутации, большой-большой крест. Или, считаешь, у каждого небогатого купчика под печкой хранится горшок с золотым песком? Где он его взял? Кого ограбил? Почему скрывал и не пускал в оборот, если нажито честным трудом?

- А если в наследство досталось?

- От бабушки? - Мария Фёдоровна постучала согнутым пальцем по лбу. - А бабушка была шемаханской царицей?

Хм… вот об этом я как-то не подумал. Вроде золото, оно и есть золото, зачем кому-то объяснять его происхождение?

- Вижу, ты меня так и не понял?

- А должен был? Ладно-ладно, не сердись, признаю свою ошибку. Есть другие предложения?

- Что? - императрица переспросила с таким удивлением, будто это не я ей что-то сказал, а внезапно заговорил резной ореховый комод. - Повтори…

- Про предложения?

- Нет, про признание ошибок. Павел, это точно ты? Никогда раньше…

Делаю шаг и кладу руки на плечи. Сквозь тонкий шёлк чувствуется лёгкая дрожь. Напугалась? Заглядываю в глаза, потом тихонько касаюсь лба губами.

- Я умер несколько месяцев назад. Но живой… и как все живые люди, меняюсь. Кто со временем становится хуже, а мне… а мне в ту сторону уже некуда. Вот и приходится изменяться к лучшему.

- Уговорил, - она прячет лицо на моей груди. - Тот Павел умер…

- И Бог с ним.

- Да. Но новый Павел не должен повторять ошибки и глупости старого. Позови-ка сюда Аракчеева. И Белякова тоже.

- Но…

Бац! Сильный шлепок по шаловливым рукам.

- Сначала дело, всё остальное успеется.

Разговор получился хороший. Вопреки опасениям, императрица начала его не с угроз и разносов, а с предложения своей помощи в легализации неожиданно привалившего богатства. Два пуда, честно сказать, не великие деньги в государственных масштабах, но мы надеялись по мере раскручивания преступной цепочки значительно его приумножить. И, конечно же, наладить промышленную золотодобычу на разведанных месторождениях. А то эти хищники неумелой разработкой половину благородного металла в отвалах оставят. Много ли намоешь в обычном деревянном лотке?

- У вас, любезнейший Александр Фёдорович, татар в роду нет? - Мария Фёдоровна вопросительно посмотрела на потеющего от осознания важности и секретности обсуждаемых вопросов Белякова.

- Не ведаю, матушка-государыня. Литвины полоцкие были, а вот татары…

- Надо вспомнить.

- Зачем?

- А затем! Одно дело, когда у захудалого купчика, извини, Фёдорыч, но это так… И совсем другое, когда потомок Чингисхана объявляет о передаче наследства, накопленного поколениями предков, на пользу Отечества.

Вот тут я бы с императрицей поспорил. Но не буду.

- Значит, дорогая моя, ты предлагаешь… хм… но каким образом?

Аракчеев, до этого момента молча копошившийся в папке с бумагами, поднял голову:

- Ваше Императорское Величество, существует указ о сохранении титулов, имевшихся до присоединения земель к Российской Империи. Почему бы не объявить господина Белякова…

- Царём? - я довольно невежливо перебил военного министра. - Или вообще "потрясателем вселенной"?

Сам Александр Фёдорович, пока решалась его судьба, скромно старался стать как можно незаметнее. Сразу было видно, что грядущее возвышение купца нисколько не радует. Напротив, по выступившим на бледном лице бисеринкам пота можно судить о внутренней борьбе между ужасом и паникой. Первый побеждал с большим преимуществом.

- Ну зачем сразу царём? - возразил Аракчеев. - Монголия, как известно, пока не входит в число российских губерний, поэтому можно записать с понижением в чине. Простите, в титуле. До княжеского, например.

А что, неплохо придумано. Причём на фоне прошлых моих указов, новый явится образцом благоразумия и продуманности. Объявим Белякова наследником Темучина, завещавшего прямому потомку золотые месторождения Южного Урала и Сибири, без разделения оных на Западную и Восточную. А завещание… а завещание пусть Ростопчин придумывает, у него голова большая.

- Фёдорыч!

- Да, Ваше Императорское Величество?

- Поздравляю князем! Цимлянского сюда!

Купец не успел ничего сказать в ответ - только встал с лавки, как оконное стекло осыпалось со звоном, и влетевшая с улицы пуля ударила его в грудь. Грохот выстрела, почти полностью заглушённый визгом испуганной императрицы, не сразу воспринялся мозгом. Второй подарок сбил с подоконника цветочный горшок, разбросав по комнате землю и ошмётки безвинно загубленного помидорного куста. И с опозданием до меня дошла суть происходящего - нас убивают. Не конкретно императора Павла Петровича Романова, а вообще всех, потому что сквозь мутноватое стекло вряд ли разглядишь, кто попался на мушку.

- Слезай! - я безуспешно пытаюсь спихнуть Аракчеева, прикрывшего мою августейшую особу собственным телом. Похвально, но граф чуть не вдвое выше ростом и значительно тяжелее… так что попытки выбраться тщетны, а он ещё и сопротивляется.

- Сейчас помогу, государь! - послышался странно знакомый голос, который уже не надеялся более услышать, и военного министра потащило в сторону. - Алексей Андреевич, отпусти Его Величество!

- Фёдорыч? Живой?

- Божьей милостью, государь, - Беляков одной рукой тянул за ногу Аракчеева, а другой, болезненно морщась, потирал грудь. - Не попустила Пресвятая Богородица.

Рванул ворот испорченной рубахи и показал литой медный крест - тяжёлый, толщиной в палец и величиной чуть не в ладонь, вмятый точно посредине сильным ударом. Громко стукнув, упала на пол сплющенная пуля.

Пуля? Бля-а-а… она же из кулибинской винтовки!

На улице началась заполошная стрельба, перемежаемая криками егерей. Их пятеро осталось, остальные отправились на Керженец под командованием капитана Ермолова. Пятеро, а шуму, как от целого полка. Осторожно приподнимаюсь и заглядываю поверх подоконника - моя охрана лупит куда-то в сторону Волги не хуже пулемётов, выдавая из штуцеров рекордные четыре выстрела в минуту.

- Уходят, суки! Лови!

Не поймали. Злоумышленники сидели в соседском огороде, расположенном напротив дома Белякова, и после покушения сразу же отступили к реке, где ждала лодка. Небольшой заминки егерей оказалось достаточно, чтобы отойти на безопасное расстояние, а в лесах на другом берегу можно не бояться преследования, там тумены Батыя во времена оны бесследно исчезали. Ушли, сволочи.

Императрица успокоилась (или сделала вид) и теперь скрывалась в комнате, занимаемой Николаем. Стесняется проявленной трусости? Напрасно! Пуля, она ведь не мышь и не лягушка, её бояться не зазорно. В разумных пределах, конечно. Белякова унесли на руках - крест хоть и сохранил жизнь, но не смог сберечь здоровье. В запарке и азарте Александр Фёдорович чувствовал себя нормально, но едва миновала угроза, как силы оставили купца. И кровью начал харкать. Плохо, но будем надеяться на лучшее.

Я всё подбрасывал в руке сплющенный свинцовый комок, ломая голову в попытке разрешить загадку - откуда? Как у злоумышленников могла оказаться кулибинская винтовка, если их делают столь малыми количествами, что уйти на сторону просто не могут? Подозревать в предательстве самого Ивана Петровича глупо - мало того, что не склонен к оному, так и сам прибьёт любого предложившего. Слишком увлечён работой и изобретениями, а я единственный, кто может помочь претворить химерические прожекты в жизнь. Нет, Кулибин отпадает. Тогда кто?

Новое оружие есть у Красной Гвардии, не так давно образованной из остатков первого штрафного батальона. Они? Бред, в живых там остались самые молодые из бывших заговорщиков, не обременённые деньгами и поместьями, и нынешнее изменение положения пошло им только на пользу. Вместо непостоянных, зависящих от урожая поступлений от деревенек с тремя десятками душ, получать стабильное жалование… И семьи, вдруг ставшие из захудалых дворян с сомнительным будущим - семьями прославленных героев. Дорогого стоит. Но даже, если и остались среди красногвардейцев недовольные, то недрёманное око отца Николая никуда не делось. И Тучков не даст времени на обзаведение дурными мыслями.

Бенкендорф с его дивизией? Ещё смешнее. Уж кто-кто, но не Александр Христофорович, рассчитывающий к тридцати годам стать генерал-лейтенантом. Буду жив - станет. И он сие прекрасно понимает.

Аракчеев молчит. Лишь звенит графин о край стакана - военный министр не может сдержать лёгкую дрожь в руках, разливая коньяк. Это не трусость его, это уходит напряжение, тут же заменяемое ещё большим. Алексей Андреевич осознаёт, что в случае моей смерти ему не простят ничего. Ни арестов, ни резкого карьерного возвышения, ни близости к императорской особе и поддержки всех начинаний.

Чёрт побери, неужели всё держится на тонкой ниточке, оборви которую, и… Или не будет этого самого "и"? Что успел сделать хорошего за прошедшие со времени неудачного покушения месяцы? Ни-хре-на! Нечему пока рушиться. Бесформенная масса зависла на краю пропасти, и вроде далеко, и вроде и не край вовсе… я лишь упёрся плечом, не давая катиться. Хотят помешать сделать шаг вперёд, отодвигая страну от зияющей бездны? Хрен! Всем! Назло, наперекор… жилы порву, а выдержу! Дурак? Пусть так, зато упрямый дурак, и упрямства занимать не буду, своего выше головы.

- Пиши указ, граф!

Бум-с! Направившегося за пером и чернильницей Аракчеева сбило с ног распахнувшейся дверью. Возникший в проёме гвардеец стянул похожую на богатырский шлем шапку и судорожным движением размазал по лицу смешанную с потом серую пыль:

- Беда, государь! Англичане со шведами в Петербурге!

Документ 15

Докладной регистр Курмышскаго городническия правления на июнь 1801 г. О слушании дела "Курмышскаго чорта"

Материя бумаги: Љ 71. Маия. 20. Запрос дворовой девке, Настасьи Сергеевой, коим показала, что в доме вдовы Прасковьи Федоровой Раздьяконовой, в течении сего месяца дней с шесть со двора в стену и в самой избе неизвестно от кого стук и бросание камнями происходило, и 14-го числа маия вечером, вовремя бытности в доме Раздьяконовой, каким образом упал с потолка кирпич-не видала, но от стука онаго, лежавши на полатях, проснулась, и видала харю с пятаком да рогами.

Резолюция: Как из онаго допроса видно, что дворовая девка Сергеева учинила в кинутии с полатей кирпичом, а также и в разном стуке, запирательство и сообщников в намерении причинить зло вдове Раздьяконовой никого не открывает, то к уличению отобранных от показаний посланных от меня полицейских служителей для раскрытия, каким образом происходил стук на дворе и от находящихся когда брошен был с полатей кирпич во время бытности моей для развеевания, а также и от понятых сторонних людей, которые при мне и уездном стряпчем находились в избе, отобрать показание.

Материя: Љ 72. Маия. 20. Показание полицейских служителей Свешникова, Лукьянова и Чамалина, коим удостоверяют, что сего месяца 11, 12 и 13-го чисел для присмотру около дому вдовы Раздьяконовой в секретных местах с 8-го до 1-го часу ночи находились и точно стук и бросание камнями слышали, а тако же видели след раздвоенного копыта на крыльце.

Резолюция: Означенное показание полицейских служителей приобщить к делу.

- Љ 73. Маия. 21. Показание города Курмыша жителей Михаила Полякова с товарищами, всего 12 человек, коим удостоверяют, что по бытности их в доме Прасковьи Раздьяконовой 15-го числа сего месяца с г. Городничим и стряпчим, с 8-го до 1-го часу ночи никакого стука и бросания камнями не происходило.

Резол.: Оныя показания приобщить к делу.

- Љ 74. Маия. 22. Показание мещанина Максима Малюгина, коим показал, что в доме вдовы Прасковьи Раздьяконовой 12, 13 и 14-го чисел бросание камней происходило.

Резол.: Учинить тоже.

- Љ 75. Маия. 22. Показание вдовы Прасковьи Раздьяконовой, коим удостоверяет, что г. городничему о происходящем в доме ея неизвестно от чего стук, бросание камней, чулок и лаптей, а также и о девке Настасьи Сергеевой, что находится в болезни, сказывала.

Резол.: Оное показание приобщить к делу и, сделав особое постановление, сообразя все дело по порядку, отослать в разсмотрение и с подозревающейся девкой в уездный суд, приполнив, буде нужно, от священника Троицкой церкви показание, то бы уездный суд чрез кого следует у чорта истребовал. Самое дело отметить решенным.

Глава 15

Санкт-Петербург. Михайловский замок. 19 августа 1801 г.

Михаил Илларионович пил чай. Замечательно вот так в полдень выпить чаю - крепкого, горячего, с липовым или гречишным мёдом. И махонький походный, на два стакана всего, самовар на столе, принесённый заботливым денщиком. Хорошо! Блюдечко на растопыренных пальцах, кружит влетевшая в раскрытое окошко пчела… Лепота! Так бы сидел и сидел, не обращая внимания на близкую ружейную пальбу, битое стекло под ногами, прикорнувшего на диванчике адъютанта с перевязанной головой, свой собственный, простреленный в нескольких местах мундир. Чаепитие, - это святое.

И отдохнуть хочется. Чай не мальчик, по улицам-то бегать, подбадривая солдат, раздавая зуботычины оробевшим ополченцам, расстреливая двух английских офицеров, ошибочно полагавших себя попавшими в плен. Не мальчик, да… годы прожитые тяжким грузом на плечах повисли. Хотя, надо сказать, с некоторых пор, будто сил прибавилось - одышка проклятая исчезла, мигрени пропали, и прочие, довольно многочисленные болячки то ли затаились, то ли вообще трусливо отступили. Жить стало лучше, жить стало веселей.

Только не торопился генерал от инфантерии Кутузов радоваться внезапно появившемуся здоровью, слишком подозрительны оказались его причины. Да какие, в пёсью задницу, подозрения!? Причина проста и двусмысленностей при толковании не подразумевает - в Михаила Илларионовича вселился бес. Своеобразный, надобно сказать. Пренебрегая прямыми обязанностями по погублению христианской души, враг рода человеческого не предлагал подписать договор кровью, не обещал исполнения любых желаний. Даже златых гор, и тех не сулил. Но измывался нечистый так, будто подготавливал заранее к адским мучениям: поднимал каждое утро ни свет ни заря, заставлял обливаться холодной водой по суворовской методе, проводил странные экзерциции, называемые "физической зарядкой". И так уже почти половину года.

Пришлось привыкать к постороннему голосу в голове, от которого не спасали ни молитва с постом, ни святая вода с причастием. Упорный бес попался, ничем не пробиваемый. Советы, правда, давал весьма дельные, пусть даже на взгляд современной военной науки кажущиеся безумными. Что только стоило предложение тренировать войска в рытье окопов! Это же нелепо и совершенно противоречит здравому смыслу! Ну зачем траншеи в чистом поле, это же не осада крепости?

Спорили долго, причём вселившийся бес грозил Соловками и неведомым особым совещанием, и неизвестно, чем бы закончилось противостояние, но поступившие из Петербурга циркуляры подтвердили правоту злого духа. На радостях нечистый потребовал цимлянского, после чего притих на три дня. Ровно до того момента, как пришла новость о нападении английской эскадры на Ревель.

Последующий месяц в воспоминаниях Михаила Илларионовича отсутствовал - он снова осознал себя только в Кенигсберге, куда, оказывается, пришёл с требованиями к прусскому королю немедленно выполнить союзнические обязательства, и отправить флот на поимку фашистского прихвостня адмирала Горацио Нельсона. Образовавшийся скандал удалось замять. По слухам, пруссаки до сих пор нервно вздрагивают при упоминании письма с принесёнными извинениями, написанного лично императором Павлом Петровичем.

Тяжелее всего пришлось Кутузову чуть позднее, когда бес услышал о проведённом в столице параде и зажигательной речи государя. Это генерал пережил с трудом, и совсем было собрался подать в отставку по причине помрачения ума - нечистый не позволил. И Михаил Илларионович смирился, даже поддался на уговоры, отправившись в столицу испрашивать высочайшую аудиенцию. Царя не застал. Но скучать не пришлось - в далеко не самое прекрасное утро загрохотали форты Кронштадта, возвещая о визите незваных гостей.

Объединённые морские силы шведов и англичан связали боем Балтийский флот, а по городу ударил высадившийся вне досягаемости русских пушек десант. Неприятельские корабли раз за разом предпринимали бомбардировки, по странному стечению обстоятельств совпадавшие с попытками кронштадцев отправить помощь гарнизону столицы. Но Петербург держался, несмотря на то, что наступавшие шведские полки, слегка разбавленные шотландцами, превосходили защитников численностью более чем в два раза.

Так получилось - пришлось самовольно принять командование и возглавить оборону. Вселившийся бес ликовал и с буквально нечеловеческой энергией выдавал всё новые и новые прожекты. Одним из таких предложений было вооружение добровольцев из статского населения, и формирование из них ополчения. Оно умирало сейчас где-то на улицах, а генерал с повязкой на глазу пил чай. С трудом сдерживал злые слёзы, пил чай, и разговаривал сам с собой.

- Знаешь, Миша, - по молчаливому соглашению Михаил Илларионович не стал изобретать собеседнику новое имя, обойдясь собственным. Тот не возражал. - Мне кажется, Миша, что император отправит меня на плаху…

- За что, товарищ Кутузов?

- Да за всё.

- Ты не прав! По совокупности четвертная железно очистится, но уж никак не вышка! - слова беса по отдельности казались понятными, но все вместе вкладываться во внятные фразы не желали. - Да шучу я, шучу… Газету с речью императора читал?

- И что же?

- Ну как сказать… Если это тот Павел Петрович, на кого думаю, то не только претензий не предъявит, но даже медаль даст. Две медали.

Кутузов в раздражении отставил в сторону стакан с чаем. Шутник, видите ли, нашёлся.

- Миша, Христом-богом прошу…

- Бога нет! - торжественно заявил голос в голове. - И я, как коммунист и красноармеец…

- Армеец? - удивлённо переспросил Михаил Илларионович. - Военный?

- Бери выше - гвардия!

- Тогда смирна! - от генеральского рыка проснулся и подпрыгнул с дивана ничего не понимающий адъютант, а в ушах отозвался неслышимый щелчок невидимых каблуков. - Вот так-то оно получше. И попробуй у меня слово поперёк сказать!

Прапорщик Акимов, временно прикомандированный к командующему, вытянулся во фрунт:

- Я молчу, Ваше Высокопревосходительство.

- Кхе… - смущённо кашлянул генерал. - Это не тебе, это принятие капитуляции от Нельсона репетирую.

Где-то между Петербургом и Копорской губой.

- Идут, господин полковник, идут! - спрыгнувший с дерева гвардеец возбуждённо показывал зрительной трубой в сторону заклубившейся вдалеке пыли. - Всё как гонец и обсказывал, только вот…

- Что?

- Там почти одни бабы в колонне. Мужиков мало, зато все на конях.

- Шотландцы, наверное, - хмыкнул Бенкендорф. - Никогда их не видел?

- Дикари какие, что ли?

- Вроде того, - полковник достал из кармана массивную золотую луковицу - скверную британскую подделку под Жака Дро, и открыл крышку. - Десятиминутная готовность!

- Есть десять минут! - донеслось из отрытых почти у самой дороги окопов.

- Готовы! - стрелки, засевшие на краю поросшего густым камышом болотца, откликнулись вторыми.

- Денисов, начинаете без команды! Всем остальным ждать сигнала!

Александр Христофорович убрал часы и вытащил маленькое зеркальце, не далее как на прошлой неделе с боем выпрошенное у сестрицы Дарьи Христофоровны. Когда-то эта вещица принадлежала матушке Петра Великого царице Наталье Кирилловне, и расставаться с памятным предметом юная графина Ливен не желала. Ничего, послужило оно царской красе, теперь послужит защите государства.

Ещё полгода назад прапорщик Семёновского полка, флигель-адъютант Его Императорского Величества, упал бы в обморок, увидев подобное отражение. Но сегодня командир Гвардейской Дивизии полковник Бенкендорф вполне удовлетворён внешним видом. Разве что чуть-чуть поправить на правой щеке разводы перемешанной с салом сажи? Нет, вроде нормально всё. Накидка, правда, смешно выглядит - блёкло-зелёный плащ с капюшоном испещрён бесформенными заплатками из коричневой, жёлтой и чёрной ткани. Михаил Илларионович называет такие балахоны "осназовскими", и всё сожалеет об оставленном в какой-то землянке трофейном "шмайсере". Впрочем, генерал Кутузов известен своей эксцентричностью и употребляет много непонятных слов.

А сейчас - прятаться самому. В задачу гвардейцев входило не допустить подхода к штурмующему Петербург противнику, и полковник выбил разрешение возглавить лично одну из засад. Карьера карьерой, но делать её исключительно на скользком паркете Александру Христофоровичу не хотелось. Стыдно носить ленту через плечо, и не сойтись с врагом грудь в грудь, штыки в штыки. Бестолковые стычки на улицах не в счёт, там всё решалось случаем, силой и удалью, теперь же выпал шанс проверить способности к командованию. Момент истины, как любит говорить государь-император.

И вот он настал. Красные мундиры и меховые высокие шапки видны невооружённым глазом, а в зрительную трубу можно разглядеть унылые солдатские рожи. Недовольны? Ну извините, не на воды приехали…

- Быстрее, быстрее… шептал Бенкендорф, подгоняя неприятельскую колонну. - Что же вы как неживые?

Англичане (шотландцы, точнее сказать, но всё равно англичане) не торопились, осторожничали. Сопровождающий пехоту эскадрон кирасир проверял подозрительные места, и только после этого командир полка отдавал приказ ускорить шаг. Чтобы вновь остановиться, отсылая вперёд разведку. Идиоты, они же провалятся в замаскированные окопы! Или остановятся в виду небольшой рощицы, что открылась сразу за небольшим пригорком?

Хлёсткие пистолетные выстрелы снесли с сёдел двоих направившихся к деревьям кирасир. И следом…

- Руби их, братцы!

Гусары, любимцы дам, поэтов и придворных сплетен… Ну что бы вам не звенеть шпорами на балах, не сочинять пылкие романсы, не стреляться на дуэлях… и не соваться сломя голову под палаши тяжёлой кавалерии.

- Денисов, давай! - полковник привстал на колено, пытаясь докричаться до окопов.

Поздно… гусарский полуэскадрон уже смешался в рубке с английскими кирасирами, и начинать сейчас - значит обречь безумцев на верную гибель. Зачем вы это сделали, братцы, откуда вы взялись? Вот они один за другим падают с коней, не в силах прорваться к перестраивающимся из походных колонн в каре горцам. Безумцы… зачем вы здесь? Зачем вы это сделали?

- Простите, робяты… - седоусый гвардеец, получив тычок в бок от своего командира, сильно дёрнул уходящий в землю шнур. - Простите…

В гуще неприятельской пехоты расцвели черно-серые цветы на огненных стеблях - взорвались закопанные на дороге фугасы, заполнив пространство визжащей каменной картечью. Время остановилось… и тут же побежало вновь с громадной скоростью. Ещё летели в стороны смятые фигурки в красных мундирах и клетчатых килтах сорок второго полка, ещё полковник Петерстоун с недоумением разглядывал расплывающееся на животе темное пятно, как грохот повторился. Сейчас сработали одноразовые деревянные пушки, какими когда-то пользовался Емелька Пугачёв - выдолбленные дубовые брёвна, стянутые железными обручами. Добровольцы при них не смогли одновременно поджечь запалы, и канонада растянулась на долгую минуту, напоминая сказочного Змея Горыныча, деловито и размеренно собирающего страшную жатву пламенными языками полусотни голов.

Отлетела сеть, укрывающая окопы, и звонкий голос скомандовал:

- Гренадеры пошли!

Ну, пошли - громко сказано. Они никуда не ходили, только привстали и бросили гранаты с дымящимися фитилями. Двухфунтовые чугунные ядра описывали в воздухе дугу и взрывались с небольшой задержкой, позволяя гвардейцам спрятаться в укрытие от разлетающихся осколков.

- Определённо Товий Егорович договор с дьяволом заключил, - пробормотал Бенкендорф, когда свистящий кусок металла выбил из рук зрительную трубу. - Адское зелье.

Сотворённое главным императорским аптекарем господином Ловицем вещество требовало весьма осторожного обращения, иначе существовала возможность подорваться самому, но сегодня такой день, когда осторожность забыта, а благоразумие затаилось где-то в глубине души, стиснутое железной волей. День, в который брошенный на кон последний рубль становится на ребро.

Полковник поднялся, отбросив маскировочную накидку, и взял протянутый ординарцем толстый цилиндр из плотной вощёной бумаги. Направить вверх… дёрнуть за торчащий из донышка верёвочный хвостик… С шипением ушла в небо красная ракета - оказывается, и от развлекательных игрушек бывает определённая польза.

- Выбирать цели самостоятельно!

Впрочем, мог и не кричать. Во-первых, всё равно не слышно, а во-вторых, все гвардейцы знали свой маневр. Вражеского курьера, направлявшегося от Копорской губы, места высадки десанта, перехватили позавчера, а вчера весь день готовили позиции, подробно обсудив порядок и очерёдность действий. Непонятливых, вроде бы, не оказалось.

Две сотни винтовок, почти всё наличествующее в дивизии количество, ударили в образовавшуюся свалку со всех сторон. Удивительно, но и под губительным огнём противник не думал сдаваться - избиваемый, но ещё грозный полк шотландских горцев огрызался редкими выстрелами, офицеры неоднократно бросали людей в безнадёжные атаки, захлёбывающиеся едва начавшись.

- Ибическа сила, мать их… - Александр Христофорович царапнул рукой по дну опустевшей патронной сумки. - Тимоха, не спи, сучий потрох! Заряды!

Не услышав ответа, оглянулся - денщик лежал, уткнувшись лицом в траву, всё ещё сжимая дымящуюся винтовку. И мухи, безразличные к войне каких-то там людишек, уже примеривались к раздробленному прошедшей навылет пулей затылку.

- В штыки их, братцы! - вскочил на ноги совсем молоденький подпоручик. В глазах горело возбуждение азартом боя, и читались мечты о героическом захвате в плен вражеского знамени. - В штыки!

- Стоять, бараны! - полковник рывком преодолел разделявший их десяток шагов и ударом в челюсть сбил юного героя на землю. - Расстреляю уродов!

Поздно! Порыв был подхвачен, и залёгшие в укрытиях гвардейцы поднимались в полный рост, офицеры и солдаты обнажали шпаги… Пошли! Пошли, и прекратили стрельбу, позволив шотландцам зарядить ружья. Отрывистые лающие команды… залп, выбивающий из защитных мундиров яркие алые фонтанчики… Но дотянулись! Бей гадов!

- Болваны! - орал на бегу Бенкендорф.

Он нёсся одним из первых, укоряя себя за то, что не смог удержать людей, за ненужные потери, за отсутствующие на переделанных из штуцеров винтовках штыки… Выстрел в поднимающего ружьё горца. Осечка. Бесполезный пистолет летит в чужую, с распахнутым в беззвучном крике ртом, морду. Успел упасть на колени - пуля больно дёрнула за волосы, и полоснул шпагой по голым волосатым ногам. Пробегающий мимо гренадёр ткнул шотландца в живот, повернув клинок в ране, кивнул молча, и пропал из виду где-то впереди. Александр Христофорович бросился следом, по широкой дуге огибая бьющихся в артиллерийской упряжке лошадей. Перепрыгнул через лежащую на боку пушку с одним колесом… и замер, остановленный вспыхнувшей в голове болью.

Шум казался морским прибоем - так же нахлынет и отступит, слизывая с песка оставленные следы. А сейчас слизал память.

- Их Высокоблагородие очнулись! - загрохотало море и плеснуло в лицо холодной водой, почему-то с запахом болота.

- Вашу мать, - единственное, что смог произнести Бенкендорф, и схватился за голову, не давая ей взорваться от гулко заметавшегося в пустом черепе эха. - Ты кто?

- Старший унтер-офицер Кулькин, Ваше Высокопревосходительство!

- Понятно… А я?

- Вы? Так это… наш командир.

- Давно?

- Дык в аккурат с указа государя-императора о создании дивизии.

- Не про это, - Александр Христофорович болезненно поморщился, пытаясь привстать. - Давно валяюсь?

Унтер взглянул на низко висящее солнышко:

- Почти половину дня. Мы уж думали… Шутка ли - зарядный ящик чуть не под ногами рванул.

- Понятно… офицеров позови.

- Сей момент!

Гвардеец ушёл, чуть приволакивая ногу, и полковник наконец-то смог оглядеться. Лежал он в роскошном шатре, наверняка принадлежавшем ранее неприятельскому командиру. Но сквозь огромную прожжённую дыру в полотняной стенке заглядывало солнышко, доносилось пение птиц, ржание лошадей. Мирная идиллия. И стоны раненых с той стороны, где шатёр остался неповреждённым.

- Разрешите, господин полковник? - откинулся полог, и первым вошёл тот самый подпоручик, воодушевивший людей на штыковую.

Десять офицеров из четырнадцати, отправившихся из Петербурга. Ур-р-р-оды… Практически все ранены, кто-то чуть стоит на ногах, опираясь на шпагу как на трость.

- Доложите о потерях, господа.

- Они минимальны, господин полковник! - оживился подпоручик, хотя с трудом выговаривал слова из-за распухшей челюсти. - Враг наголову разбит, захвачено знамя и двенадцать пушек! Взято в плен шесть офицеров и более сотни солдат!

Александр Христофорович опять попытался встать самостоятельно, но пришлось попросить:

- Помогите подняться.

Капитан Денисов, переведённый недавно в гвардию из Нижегородского драгунского полка, протянул руку. Левую, потому что правая висела подвязанной к шее.

- Подпоручик! - Бенкендорф заглянул энтузиасту в лицо. - Мне совершенно насрать на вражеские знамёна и вражеских пленных, тем более у ворующих против Отечества нашего разбойников не может быть знамён! Брать же вторых - претит дворянской чести! Вот должен висеть в петле!

- Но как же так? - побледнел офицер.

Контузия контузией, но сил достало на то, чтобы ударом в ухо сбить спрашивающего с ног. Под молчаливое неодобрение остальных Александр Христофорович подошёл, присел на колено, и сгрёб подпоручика за грудки:

- Ты думаешь, сука, чужими знамёнами солдатские жизни заменить? Сколько наших полегло?

Денисов попытался отвлечь командира от жертвы:

- Наши потери составляют двести семнадцать человек убитыми и сорок три человека ранены.

Бенкендорф поднял искажённое злой гримасой лицо:

- И это вы называете викторией?

- У противника убито свыше полутора тысяч…

- Плевать! Это поражение, господа! Это наше поражение. Капитан Денисов!

- Слушаю, господин полковник!

- Знамя утопить в болоте, разбойников повесить. Распорядителем экзекуции назначается рядовой… рядовой… вот он.

- Закреневский. Но он же подпоручик?

- Я сказал - рядовой! Выполнять!

Документ 16

"МЕМУАР О РАБОТАХ ПО МАТЕМАТИКЕ, КОТОРЫЙ Я ИМЕЛ ЧЕСТЬ ПЕРЕДАТЬ ЕГО ЦАРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ

Большой угломер с телескопом, с четырьмя стеклами, в футляре

Большой уровень с отвесом к телескопу и к диоптрам, самый удобный и самый точный

Другой большой уровень в стеклянной трубке, в которой находится пузырек воздуха

Другой уровень того же фасона, самый маленький из всех, для проведения воды

Другой двойной уровень, для использования в разнообразных работах

Большая готовальня, из самых хорошо отделанных и самых необыкновенных

Два наугольника разных фасонов с полукруглым транспортиром в футляре

Большая медная буссоль в футляре

Пантограф, или инструмент для превращения большого в малое и малого в большое и для всех видов чертежей

Пропорциональный циркуль с подвижной крышкой, деленной на прямые линии и круг

Циркуль для проведения всякого рода эллипсов и овалов

Подставка для установки всякого рода инструментов в поле

Малый письменный прибор, украшенный серебром, самый удобный

Три трактата об устройстве и принципах пользования математическими инструментами, в шести частях

Трактат о пользовании глобусами и все то, что есть самого любопытного относительно движения звезд

Трактат о физических экспериментах

Трактат об устройстве и использовании астролябий

Куплено царскому величеству математических инструментов на шесть сот на двадцать гулдинов. Афанасей Татищев покупал.

Помянутые денги выдал с роспискою и записал: "выдал и записал в день 3 июня". Канцлер Ростопчин."