Флагманский линейный корабль слегка покачивался на мелководье Финского залива, но даже более сильное волнение не смогло бы помешать двум расположившимся в роскошной каюте джентльменам выпить чаю. Один, правда, боролся с тошнотой от морской болезни и с трудом скрывал эту борьбу, но держался в высшей степени достойно. Английский моряк - это, знаете ли, не профессия и не призвание, и даже не состояние души. Английский моряк - особая нация, венец творения Господа, всегда хранящего Англию. Так было, так есть, так будет. God, Save England!
Чаепитию не мешала далёкая канонада - случись она ночью, не будет лучшей колыбельной просоленной ветрами всех морей душе. А если бы всевышний дал талант композитора, то гул каждого сражения стоило переложить на ноты, и потом, длинными зимними вечерами, слушать их в исполнении камерного квартета. А самому сесть перед камином, укрыть ноги пледом, велеть зажечь свечи, раскурить длинную трубку с янтарным мундштуком и предаться воспоминаниям под херес и тревожный рокот струн. Битвы… музыка… поэзия… они похожи, недаром лучших в них венчают лавровым венком. Случайно ли?
- Кстати, о хересе! Как вы к нему относитесь, сэр Артур? Точнее сказать, к его вкусу?
- Более чем благосклонно, дорогой сэр Горацио! - откликнулся собеседник, пожилой мужчина с короткой, располагающей к апоплексии шеей, и непомерно большим носом на красном лице. - Действия этого petite caporal в Испании не нанесли ущерба вашим подвалам?
- Его флот сам с энтузиазмом восполняет мои запасы.
- Весьма благоразумно с их стороны.
- Конечно. Степень благоразумия капитанов купеческих судов напрямую зависит от количества нацеленных на них пушек.
- Кроме…
- Да, вы правы, кроме этих чёртовых русских. Они упрямы как ослы.
- И опасны как медведи!
- Я бы не был так пессимистичен и категоричен, сэр Артур. Слава русской армии как противника сильно преувеличена. Да, одержанные в прошлом победы… но над кем? Их противниками были турки да дикие персы!
- Но шведы? Но Пруссия?
- Когда это было? Даже не смешно.
- А французы? Наполеоновы генералы…
- Ах, оставьте! Какие генералы? Возомнившие о себе вчерашние булочники, аптекари и сапожники, ещё недавно не знавшие с какой стороны заряжается пистолет.
- Может быть, может быть… - с сомнением протянул краснолицый. - Но если русские разучились воевать, то что обозначают наши трёхнедельные эволюции вблизи фортов Кронштадта, обошедшиеся в три фрегата и один линейный корабль? Пусть шведские, но тем не менее… Чьим неумением это можно объяснить?
Первый из собеседников совершенно непочтительно забросил ногу за ногу и подпёр подбородок единственной рукой, поставив локоть на колено. Его лицо, бледное от природы, медленно налилось краской гнева. Впрочем, голос, стал спокойнее и бесстрастнее:
- Это объясняется, сэр Артур, скверным командованием сухопутными силами, посланными взять русскую столицу. Именно взять, а не штурмовать, так как те несколько полков, оставшихся в Петербурге, нельзя считать серьёзной силой, способной к сопротивлению. Благоприятнейший момент! Но что же мы видим?
- Вы меня обвиняете?
- Боже правый, конечно же нет! Мы не в парламенте, поэтому я лишь отвечаю на ваш вопрос. Ответьте и вы - где сейчас двенадцать тысяч человек и примерно столько же шведов? Молчите?
- Они сражаются, сэр Горацио!
- Это всё, что знает командующий десантом? Теперь второй вопрос - с кем они сражаются? По нашим сведениям, в городе не более десяти тысяч русских солдат.
- Но…
- Именно, сэр Артур!
Контр-адмирал Артур Филлип достал платок и промокнул пот. Чёрт побери, угораздило же на старости лет получить командование над сухопутными крысами!
- Я немедленно отправляюсь…
- К чему такая спешка? - Нельсон снова излучал радушие и любезность. - Мы же собирались выпить хересу, не правда ли?
Минька Нечихаев считал, что им несказанно повезло сегодня, и из всех изб в Воронино аглицкий генерал выбрал именно его дом. Не совсем его, конечно, но отчим Касьян Нечихай так давно перестал быть чужим, что… Тут в Минькиных знаниях зиял изрядный пробел, потому что родного отца он не помнил, и сравнивать было не с кем.
А англичане… да оне почти как люди, вот ей-богу! Всего лишь из дому переселили в хлев, но самих пальцем не тронули. Даже бабку Евстолию, которая лет пять с печи не слезала, просто на улицу вынесли и с крыльца бросили. Могли ведь и зарубить, как зарубили соседей - дядьку Ивана с тёткой Матрёной. А эти добрые! Корову только зарезали… жалко. И курей всех поели в один присест.
В хлеву тихо и пусто. Пусто от того, что поросей тоже забрали. А тихо… перепуганная Дашутка, младшая сестрёнка, против всякого обыкновения не хнычет, только глазёнками забавно хлопает да озирается непонятливо. Третье лето ей ишшо - глупая совсем. Самому-то Мишке опосля Троицы в аккурат десять стукнуло - мужик совсем, хотя и худосочный.
- Как же без коровы-то? - мать перебирала побелевшими пальцами край передника. Вот-вот взвоет дурным бабьим голосом, начнёт причитать так, что лучше бы умереть, но только не слышать.
- Цыц, дурища! - обычно смирный и неразговорчивый Касьян отвесил жене хорошего леща. - Заткнись! Пойдем-ка, Михайло, потолкуем кое о чём.
Отчим с опаской выглянул из приоткрытой двери, остерегаясь чужих ушей. Хотя англичане человеческих языков не знали, но мало ли чего - бережёного Бог бережёт. Во дворе никого, лишь у избы мается бездельем свирепого вида часовой с ружьём. У-у-у, иродово отродье!
- А не сходить ли тебе, Миша, за грибами?
- Куда? - удивился парнишка. - Сушь третью седьмицу стоит, какие же сейчас грибы?
- А ты на болотце вдоль Змеиного ручья посмотри.
Минька недоверчиво покачал головой и поскрёб в затылке. Вот это да, сколько себя помнил, всегда запрещали туда ходить, а тут сам посылает!
- Боишься?
- Я? - возмущение захлестнуло парнишку. - Да я, между прочим, уже два раза… ой!
- Бывал, значит? - не вопрос, скорее утверждение. - Дашку с собой заберёшь. Понял?
- Чего не понять-то? Заберу.
- И это, Миш… - голос отчима дрогнул. - Удочки с собой ещё захвати, мало ли заночевать придётся, хоть уклеек в Вороньей речке наловишь. Всё не с пустым брюхом.
- Тута всего четыре версты.
- А я сказал - придётся заночевать!
Уходили из деревни огородами - очень уж отчим просил не попадаться солдатам на глаза. Дашка, несмотря на малый возраст, терпеливо перенесла ползанье по огуречным грядкам, перелезание через плетень, даже когда в заросли крапивы попали, и то не заревела. Не зря Минька показал её сберегаемого с самого Рождества леденцового петушка на палочке, и посулил отдать целиком за хорошее поведение.
Прихваченное лукошко, будь оно неладно, мешало ползать и лазать, но там кусок хлеба, две репки, и моток лесы из конского волоса. И величайшая для каждого мальчишки драгоценность - настоящий железный крючок. Не приведи Господь иноземцам на глаза попасться - обыщут и отберут сразу же. И откуда нехристей привалило? Куда ни глянь, всюду они. И много-много! Сам Минька умел считать только до сотни, но этих сотен тут видимо-невидимо. Пять, а может и все восемь. Кто-то прямо на костре ворованных поросей жарит, кто-то складывает на телеги связанных по ногам овец, иные просто сидят и гогочут, передавая друг дружке большие глиняные кружки. Не иначе у кого-то брагу отняли.
Сразу за огородами нырнули в высокую рожь. Мишка поначалу опасался, вроде как барское то поле, но потом решил, что от барина не убудет, если они немного потопчут, и потянул за собой сестрёнку. Жалко хлеб, а куда деваться, ежели везде красные мундиры?
Едва вышли на другой стороне, как Дашка потребовала обещанное:
- Питуска давай! - топнула босой пяткой, и набрала полную грудь воздуха, готовясь зареветь в случае отказа.
Делать нечего, пришлось доставать из-за пазухи завёрнутую в чистую тряпицу сладость. Развернул, облизал со всех сторон, будто бы проверяя сохранность вкуса, и протянул:
- Держи! Только всего сразу не ешь.
- Пасяму?
- Сладкая будешь слишком - непременно козюля ужалит. Мы же на Змеиный ручей идём, знаешь?
- Да? - девочка ненадолго задумалась, а потом решительно запихнула лакомство в рот. - Ты бойсой! Ты сех козюй убьёсь!
Минька аж поперхнулся от таких слов и не нашёлся чего ответить. Петушка, конечно, очень жалко, но и выглядеть в глазах младшей сестры последним трусом тоже не хотелось. Подумаешь, гадюки! Да он этих гадюк одной левой! Вот только выломать прутик покрепче… и всех…
Мальчишка представил себя богатырём, срубающим Змею Горынычу сразу три головы. Нет, лучше четыре! И хвост заодно! Дашка с восторгом и восхищением смотрела, как прутик со свистом рассекал воздух - вот он сбивает наземь васильковые и ромашковые вражьи полчища, вносит опустошение в репейную орду, а по неприятельскому генералу-чертополоху бьёт с такой силой, что того отбрасывает на несколько шагов.
И, кажется, будто земля дрожит и пыль клубится вдали - верный конь стучит копытами, спеша на помощь. Ну будет ужо врагу потеха!
- Кусна! - Дашка облизала большую деревянную ложку и отложила её в сторону. - Паси бох!
Девчонка осоловела после непривычно сытной еды, но всё равно с сожалением проводила взглядом уносимый котелок с недоеденной кашей. Глаза закрывались сами собой… клюнула носом… встрепенулась… И тут же завалилась на бок, не в силах бороться с непреодолимым сном. Сидевший рядом пожилой дядька хмыкнул, улыбнулся чему-то своему, и переложил ребёнка на сложенную в несколько раз попону.
- Сестра?
- Ага, - ответил Минька, торопливо работая ложкой. - Младшая.
Вопросы вопросами, но съесть нужно всё, что положили, иначе хозяева обидятся и не предложат добавки. Дядька-то вона какой сердитый! Хотя ни разу даже брови не нахмурил, но все остальные к нему и приближаться опасаются. А если подойдут, то непременно вытягиваются и называют Вашим Происходительством. Нерусский, наверное, с таким-то именем и прозвищем. Может татарин? Набравшись храбрости, Мишка решился спросить об этом напрямую.
Дядька смеялся долго, пока торчащие в стороны усы не опустились вниз, намокнув от текущих по щекам слёз. И чего такого смешного нашёл?
- Ты что, малец, никогда гусар не видел?
- Ладно врать-то! - каша кончилась, поэтому можно говорить начистоту. - Какие же вы гусары? У гусар мундиры в золотых узорах да кивера высокие с бляхами… а у вас?
- А что у нас? - "происходительство" сдвинул на ухо смушковую шапку с алым верхом, перекрещенную голубым шнуром, и стукнул кулаком по колену, обтянутому сукном блёклого зелёного цвета. - А у нас полевая форма Ахтырского полка, высочайше утверждённая самим императором Павлом Петровичем.
- Так ты гусар?
- Бери выше - целый генерал-майор.
- И сабля есть? - косой быстрый взгляд на ножны. - Пока не покажешь, ни в жисть не поверю!
- Ну и хитрец! - генерал раскусил немудрёную уловку и, вытащив оружие, протянул рукоятью вперёд. - Держи.
- Навовсе? - ахнул Минька.
- Ну уж нет. Хотя… Иван Дмитриевич!
- Да, Ваше Превосходительство! - гусар в точно таком же мундире возник буквально из ниоткуда.
- Иван Дмитриевич, - продолжил генерал. - Вы не находите, что важные сведения о противнике, доставленные… э-э-э… Как там тебя?
- Нечихаи мы.
- Да! Сведения, доставленные Михаилом Нечихаевым, заслуживают определённой награды?
- Пожалуй, верно! Наградим прямо сейчас?
- Непременно!
У Мишки спёрло дыхание и мысли лихорадочно заметались в голове. Кабы гривенником пожаловали! Али пятиалтынным. И мамка не так будет по корове убиваться… Может, полтину дадут? Урожай собрать, так и зиму получится протянуть… Рубля бы хватило…
Награда разочаровала - тот, кого генерал назвал Иваном Дмитриевичем, ушёл на минутку, потом вернулся и протянул мальчишке самый настоящий кинжал.
- Вот, владей! С турецкого янычара в бою взят, - гусар рассмеялся и похлопал Миньку по плечу. Но, вглядевшись в наполнившиеся слезами глаза, забеспокоился. - Али недоволен?
- Всем доволен, барин, спаси тя Хосподи!
- На меня смотри! Почему ревёшь?
- Я не реву.
- Не ври командиру, гусар Нечихаев!
- Я… - мальчишка хлюпнул носом, изо всех сил сдерживая рыдания. - Барин ножик всё равно отберёт, а у нас англичане корову зарезали…
- Вот оно что! - генерал переглянулся с Иваном Дмитриевичем. - А не тот ли это случай, господин подполковник?
- Вы имеете в виду государев приказ?
- Именно.
- Почему бы и нет? Гусар Нечихаев!
- А? Чево?
- Не "чево", а "я, Ваше Высокоблагородие!" Понятно?
- Ага. То исть - я!
- В полк пойдёшь на службу?
- Когда, прям сейчас? А надолго?
- На всю жизнь, Миша, на всю жизнь. Корову матери купишь с первого жалования. Вот завтра и купишь.
- Жалование?
- И мундир.
- А Дашка?
Подполковник оглянулся на спящую девочку и покачал головой:
- Девиц в гусары не берут.
- Жалко.
- Ну, ты согласен?
- Ага.
- Не ага…
- Ага, Ваше Высокоблагородие!
- Тьфу, да чтоб тебя!
Джон Смит не такое уж редкое имя в старой доброй Англии. Честно сказать, так вообще очень частое - в их роте восемь Смитов, из них пять Джонов. Иногда удавалось исхитриться и жалование за двоих получить. Тут главное что? Главное - успеть его потратить до того, как ошибку обнаружат и начнут бить. Гады они все ползучие! Ладно бы просто били, а то ещё пожалуются господину капитану… Ох и страшная штука - плётка из бегемотовой кожи.
Часовой поёжился от неприятных воспоминаний, и покосился в сторону костра, где его товарищи распивали туземное пиво со смешным названием braga. Они тоже гады. Жрут жареную свинину, веселятся, а ему наверняка оставят только обглоданные кости. Ублюдки!
- Джонни, малышка, лови! - здоровенная мотолыжка больно стукнулась в поясницу. - Как тебе угощение?
- Засунь это угощение себе в задницу, придурок! - огрызнулся часовой, и на всякий случай решил отойти подальше от костра.
Подумаешь, темнота! Зато ветер сносит заманчивые запахи, и у пирующих мерзавцев не будет искушения бросить ещё чем-нибудь. Вот же ослы валлийские! Ну ничего, и без них есть чем утешиться.
В потайном кармане, пришитом предусмотрительным Джоном, приятно булькал настоящий ямайский ром. Собственно, булькал не сам по себе, а залитый в замечательную, украденную у лейтенанта Пемброука фляжку. А эти бараны пусть лакают отвратительное пойло.
- Хорошо-то как, - часовой улыбнулся и, запрокинув голову, присосался к горлышку.
Он так и умер на пике блаженства, когда испачканные навозом деревянные вилы воткнулись под подбородок. И не успел ничего почувствовать, захлебнувшись смешанной с ромом кровью.
- Куды яво, Касьян? - метнувшаяся из темноты серая тень подхватила падающего солдата. - Ружьё забирать?
- Ну дык… А этого в канаве притопи.
- Чижолый хряк.
- Митяй, помоги отцу, - ещё одна тень возникла рядом. - Со страху икаешь? Ежели англичанку взбулгачишь - сам прибью.
- Мы ж тихохонько.
Касьян Нечихай прислушался. Нет, сопения и натужного пыхтения соседей кроме него никто не слышит - солдаты у костра затянули песню. Но сильно глотки не дерут, поют вполголоса, видимо опасаются разбудить генерала. Это они правильно - большому начальству отдых требуется, так что пусть спит до петухов. До красных петухов!
Избу было жалко. Но для того, чтобы поджарить храпящую там красную носатую харю, можно не только избу, можно жизнь отдать. Да и какая теперь жизнь… Он судорожно сжал кулаки и попытался отогнать о себя память о сегодняшнем дне… страшном и проклятом дне. Ладно детей успел спровадить…
Всё началось с того, что заглянувший в хлев англичанин споткнулся о лежащую на расстеленной соломе бабку Евстолию. Не столько споткнулся, сколько перепугался, не разобрав в полутьме, и сорвал злость, ткнув старухе штыком в живот. А потом… потом, когда Настасья завизжала и рванулась к матери, пырнул и её. Касьян схватил подвернувшийся под руку кол, но добраться до гада не смог - скрутили вбежавшие на шум солдаты. Лучше бы тоже убили… Нет, держали вчетвером, пока остальные с восторженными воплями гоняли пинками по двору отрубленную голову. А появившийся на крылечке генерал хлопал себя по ляжкам и кричал что-то одобрительное.
Впрочем, забава быстро прискучила - что толку от мёртвой головы, когда есть живой туземец, похожий на злого дикого зверя? Тут повезло… кто-то слишком ретивый так треснул прикладом по затылку… Бросили возле хлева… Оклемался уже в темноте, отполз осторожно, и, спотыкаясь на каждом шагу, смог добраться до соседей.
- Дальше-то как? - в голосе Полушкина-старшего страх и надежда. Касьянову Настасью просто и быстро убили, его же жену вместе с дочкой… эх…
- Пошли. Горшок захватил? А Митяй где?
- Тута я, - откликнулся младший. - Куды же мне теперя деваться?
- Ну так пошевеливайся.
Во дворе такая же темень, но если ходил здесь много лет, то ноги сами донесут до нужного места. Скрипнула дверь сарая, лёгкий шелест сена, осторожные шаги.
- Митька, давай мешок.
Где-то у крыльца должен стоять ещё один часовой. Ага, как бы не так, стоять… Он сидит на ступеньке, положил ружьё на колени и, свесив голову, похрапывает. Умаялся, бедолага. Ну ничего, есть хорошее средство от усталости, всё как рукой снимет. Шаг вперёд… не пошевелится ли? Нет, вроде спит. Ещё шаг… резные перильца мешают подобраться сзади. Последний…
Англичанин будто почувствовал что-то - встрепенулся, хотел подняться, и полной грудью хватил табачного крошева из наброшенного на голову мешка.
- С-с-сука, - шипел Касьян, стягивая тонкие шнурки завязок. - Петюха, ноги ему прижми.
Полушкин-старший послушно ухватил бьющегося часового и держал, пока тот не дёрнулся в последний раз. Потом прошептал дрожащими губами:
- Ты где так душегубству навострился?
- Душегубству? Может мы как раз свои души и спасаем… И бабы наши на том свете за нас словечко замолвят.
- И всё же?
- Много будешь знать, скоро состаришься, - хмыкнул Нечихай. - Всезнайки долго не живут, понял?
- Чего не понять-то? - сосед отпустил ноги англичанина. - Митяй, сено тащи.
- Тута уже, - парень сунул отцу охапку. - Запаливаем?
- Давай, - Касьян поудобнее перехватил вилы, дожидавшиеся хозяина воткнутыми в землю. - Высыпай угли, и мотайте отседова.
- А как же…
- Один управлюсь. Мотайте, говорю.
Минька гордился собой. Как же, настоящий гусар на настоящем боевом коне! И кинжал, который из-за размеров больше похож на меч-кладенец из бабушкиных сказок. И даже седло! Это не охлюпкой в ночное гонять, это вещь дорогая и серьёзная. Единственно плохо - маленьких сапог в полку не нашлось, а что за гусар босиком? Но Его Высокоблагородие сказал, будто бы доломан с лаптями вовсе не смотрится, поэтому лучше посверкать голыми пятками, чем людей смешить. А каких людей-то? И нету никого, ночь на дворе, не увидит никто. Новолуние нонеча, хоть глаз выколи.
Но всё равно у мальчишки внутри оставалось ощущение какой-то неправильности происходящего, а вот какой именно, он не понимал. Поёрзал, приноравливаясь к шагу неторопливо идущей кобылы, и повертел головой, отыскивая Ивана Дмитриевича. Да разве углядишь? Так и пришлось спрашивать у ближайшего гусара:
- Дяденька, а мы почему не скачем?
- А что же, по-твоему, сейчас делаем? Или галопом нестись?
- Ну, не знаю… Вроде в атаку идём.
- Из-за этого коням ноги ломать? У тебя, Минька, этих атак ещё столько в жизни будет… - гусар не договорил. - Горит что-то!
Документ18
"Бьет челом Государю милостивцу своему свет Петру Денисычу крестьянишко его Васька Храмой: волею Божею женишка у меня на прошлый Петров день от родов померла, а после ее никаво ни осталось; и я сирота твой ныне не женат, а в чужих барщинах не дают, за вывод прошают рубли по три за девку; и ты пожалуй меня крестьянишку тваво, есть в твоем Болховском Государевом поместье в деревне Кривчее девка Дашка Картавая и ты пожалуй меня Государь мой Петра Денисыч сироту тваво Ваську Храмова, ослобони меня на той девке жениться. Дазволь. А Фролка Картавый, отец ейной девки Дашки землю сваю савсем пакинул, могуты его пахать не стало и он Фролка и с девкою своею хочет сказывают брести из тваво Государева поместья прочь куды глаза глядят. А коли не дазволишь, милостивец Петр Денисыч, то пайду в Государевы штрафны баталионы".
"России с прочими державами не должно иметь иных связей, кроме торговых. Переменяющаяся столь часто обстоятельства могут рождать и новыя сношения, и новыя связи : (Замечание императора Павла: "Святая истина!"); но все cиe может быть случайно временно и без обязательства хранить ненарушимо до положеннаго срока заключенный союз министрами, кои часто поставляют подарки свыше благосостояния Отечества, славы государей своих и святости их слова. (Замечание императора Павла: "Деньги - вещь великая!") Истинныя выгоды России всегда почти предавались забвению, и вот неоспоримыя сему доказательства: в Тридцатилетнюю, Семилетнюю и нынешнюю восьмилетнюю войны все Европейския державы подвержены были опасности неоднократно лишиться - иныя части, а другия всех их владений, Россия же никогда ничего; но совсем тем во всех ея трактатах с иностранными державами она принимала на себя всегда обязанности помогать или войсками, или деньгами, а часто и ручательство их владений.
Во всегдашнее время политика и цель мудрых, простых, благотворителъных, равно и злых государей была та, чтоб увеличивать силы свои на счет соседей: верный и единственный способ держать в страхе сильных и охранять малых."
Из "Записок графа Ф.В. Ростопчина" Издательство князя Куракина в Берлине, улица Михаила Нечихаева д.22. Год издания 1903.