Ну и ночка выдалась, скажу вам, только врагу и пожелаешь. Честное слово, в августовском наступлении легче было. Там всё понятно - враг впереди, рядом и сзади только свои. А тут… гадюшник, и я посредине. Похожее было в начале мая двадцать четвёртого года, когда наш отряд в Керженских лесах попал в засаду.
Что, разве ещё не рассказывал про буйную молодость? Было, было… в руке маузер, в голове ветер, в заднице шило… Да в ЧОН, почитай, все такие были, не исключая командира. Ну и вломил нам крепко протопоп Аввакум, окружив всей бандой в заброшенном скиту. Нет, конечно же, не настоящий, просто кличка такая. Как жив остался - не знаю.
Не знаю и сейчас. Всю ночь какая-нибудь сволочь обязательно изъявляла желание убить меня разнообразными способами. Сначала в спальне, потом, когда не получилось, на площадь Коннетабля через мосты заявились в полном составе сразу два полка - Преображенский да Измайловский, традиционные бунтовщики. Пришли и встали. М-да… хорошо, что здесь не принято царские дворцы штурмом брать. Если бы пошли на приступ… Ну полсотни, пусть даже сотню смогли бы перещёлкать охотники со штуцерами, занявшие позиции у окон, а дальше?
А дальше стало легче - в тыл мятежникам зашли неизвестно откуда появившиеся гатчинские егеря при двенадцати орудиях, что позволило разрешить ситуацию полюбовно. Да, и где теперь взять столько офицеров на открывшиеся внезапно вакансии? Жестокий век, жестокие нравы - ведь говорил же и просил быть милосердными хотя бы до суда.
К утру внутренний плац более всего походил на смешение тюрьмы с чумным бараком - то и дело появляющиеся с добычей семёновцы и подключившиеся к потехе конногвардейцы приносили новых арестантов и, не церемонясь, просто бросали связанными в общую кучу. Далее уже распоряжались солдаты запятнанных было изменой полков, сортируя пленных по рангу и чину.
- Смотри, ты этого хотел? - от звуков моего голоса Александр вздрагивает и непроизвольно закрывает руками ушибленное место.
- Я не думал…
- Вот и хреново, что не думал. Гляди-гляди, цвет армии у ног наших… генералов только два десятка… А если завтра война? Я чем, жопой твоей воевать стану? Так ведь и ей нельзя, тебе же думать нечем будет.
Совсем застращал парнишку. Ничего, оно даже полезно, чай не баре какие… Ах да, pardone mois, они самые и есть, причём наиглавнейшие. Ладно, хватит кнутов, переходим к пряникам.
- Ошибки исправлять будешь, понял? - вытянулся и не перебивает. - После разбирательства зачинщиков на плаху отправим, без этого нельзя, а остальных под своё начало возьмешь. Да не радуйся ещё, дурень. О званиях и орденах забудь - лишён и разжалован. Чего моргаешь, скажи спасибо, что не до рядового.
- А…
- Молчи. На престол хочешь?
Александр опешил от неожиданного вопроса и не сразу нашёлся с ответом:
- Только после Вас, Ваше императорское Величество.
- Именно, Сашка, именно так! После, а не вместо. Но я не тороплюсь - лет через пятнадцать, коли до генерала дослужишься, вернёмся к этому разговору. Пока же иное - заберёшь всё вон то гвардейское отребье, штафирками разбавишь, и сделаешь из них солдат. Как - сам думай. Теперь ступай, господин прапорщик. Да, ещё… не заставляй меня жалеть о допущенной мягкости. Иди.
Побрёл, по-стариковски шаркая ногами и с опущенной головой. Сделав несколько шагов - обернулся:
- Граф Панин был вызван из Москвы и является…
- И является покойником! Нету больше твоего графа, весь кончился - семёновцы порешили впопыхах, даже допросить толком не успели.
Едва он ушёл, как тут же явился поручик Бенкендорф, вооружённый громадной папкой для бумаг, внушающей почтение всем своим видом. И настроение имел Александр Христофорович несколько подавленное. Неужель не развеялся за ночь?
- Государь, должность статс-секретаря подразумевает…
- Вздор! Здесь только я могу чего-либо подразумевать. И ты тоже, но гораздо меньше. Вот почто твои мерзавцы вице-канцлера удавили? Кто указы писать теперь будет, а?
- Так ведь сопротивлялся!
- Да? И лицом о стену пытался убиться? Каков негодяй. Всё, возражений более не потерплю, и мозги мне е… хм… пудрить прекращай! Пиши!
Поручик тяжело вздохнул, выудил из недр бездонных карманов походную чернильницу да гусиное перо и изобразил внимание. Что же, с него, пожалуй, и начнём.
- Готов? Пиши, голубчик… Сего дня, дату сам поставь, года тысяча… это тоже сам, чай грамотный, повелеваю. Что, титулование? Его давай опустим. Как нельзя? Хорошо, пусть будет просто - Император Всея! Нет, уточнения не надобны, дабы потом не пришлось каждый раз дополнения вносить.
Карябает… да так ловко! Неплохого, однако, немчика себе нашёл - аккуратный, сообразительный, в меру честолюбивый, и не без инициативы. Ну вылитый особист.
- Так, далее пошли. Назначить полковника Бенкендорфа Александра Христофоровича, год рождения укажи, командиром особой лейб-гвардии Павловской сводной дивизии, точка. Оклад содержания определить в соответствии с… Тебе сколько денег надобно?
- Государь…
- Крепостных не дам, и не проси, самому нужнее. Ладно, пиши далее - оклад содержания определить в разумных пределах, ограниченных целесообразностью. Опять точка. Приступить к исполнению обязанностей оному полковнику… Когда сможешь?
- Я тотчас, Ваше Императорское Величество!
- Нет уж, погоди, сначала с бумажными делами покончим. Давай-ка следующий лист. Ну?
Что бы ещё такого указать в письменном виде? Ага, придумал.
- Указ о раскулачивании участников вооружённого мятежа… Постой, что значит "подвергнуть злодеев кулачному битию"? Я для кого диктую? Нет, так не пойдёт, переписывай.
- Но Ваше…
- И не спорь. Указ о конфискации имущества недвижимого, движимого, включая украшения и носильные вещи, а также деревень, душ крестьянских, и прочего, в Указе сём неупомянутого, но подлежащего изъятию. Списки, кстати, готовы?
- Составляются, государь.
- Ага, как закончат, всё перебелишь, и мне на утверждение.
- Будет исполнено!
- И найди, наконец, Акимова! Где обещанные пистолеты? Как голым хожу, ей-богу.
Я - бюрократ! Настоящий махровый бюрократ без подмесу. Вывод сей сделан из испытываемого при составлении бумаг несказанного удовольствия. Пара надиктованных второпях указов наполнила грудь великой радостью, сравнимой разве что с восторгом при командовании парадом. М-да… ну и привычки достались в наследство. Но, по правде сказать, изживать их рано, тем более текущий момент требует… требует… точности, вот чего он требует. Помню, капитан Алымов как-то говорил, только шёпотом и оглядываясь по сторонам: - "Коммунизм, товарищи красноармейцы, это не только советская власть плюс электрификация всей страны, но прежде всего - строгая большевистская отчётность".
И где же раздобыть человека для такой отчётности? Новоявленный полковник, при всех его достоинствах, не подходит совершенно - молод, романтичен, в голове звон шпаг и марши будущих побед. А вот сыскать кого с чернильницей вместо сердца…. Память услужливо подсовывает образ холёной морды, лучащейся приветливостью и некоторым самодовольством. Лексан Борисыч? Ну уж нет - князь Куракин, как кажется, не задолжал только нищим на папертях, да и то по причине пренебрежения медными деньгами. Такой не токмо Родину, но и меня продаст с потрохами, коли цену дадут. Надо, кстати, разобраться… вот отчего милейший друг детства проигнорировал приглашение на вчерашний ужин в узком кругу? Знал и списал со счетов? Вот сука!
- Так в точности и передам, Ваше Императорское Величество!
- Что? - я в недоумении обернулся к прапорщику новой лейб-кампании, ещё одетому в солдатский мундир, но с офицерским шарфом. - Что передашь?
- То, что Ваше Императорское Величество изволили отказать княгине Анне Петровне Гагариной в аудиенции по причине… Прошу прощения, государь, про самку собаки ей тоже говорить?
Ну ни хрена себе через две коряги об пень и три раза по столу! Я уже вслух думать начал? Осторожнее, Павел Петрович, ведь обязательно поймут неправильно.
- Передай Аннушке… твою мать… то есть, княгине, что видеть её более не желаю! И какого… хм… почему она не в Милане?
- Не могу знать!
Он не может… а я? Я могу? Всё же могу - память вновь заявляет о себе, но давлю не вовремя проснувшееся чужое чувство. Аннушка, милая Аннушка… Моё? Цыц, кобелина проклятый! Десяток детей, на башке лысина, а туда же?
- В шею гони, прапорщик! К чертям собачьим! Чтобы ни одной бабы тут не было!
- И меня, Ваше Величество? - тихий голос за спиной наполнен непонятной грустью.
Это кого нелёгкая принесла? Как флюгер - туда-сюда всё утро кручусь. Но, тем не менее, оборачиваюсь на знакомые интонации. Маша?
- Сударыня? - императрица… жена… непохожа на ту, но что-то… Стоит, улыбаясь робко и виновато, будто извиняясь за ночную истерику у разбитых дверей в спальню старшего сына. - Извольте вернуться в свои покои.
- Государь, Вы тут… - волнуется? - Холодно нынче, вот возьмите…
Только сейчас ощутил озноб. Он появился как-то разом, незамеченный ранее из-за напряжения и общей взвинченности.
- Спасибо, - протягиваю руку за тёплым плащом с меховой подкладкой, и соприкасаюсь с её рукой. - Спасибо, душа моя.
Улыбка ярче. И этот болван мог думать о других женщинах?
- Я беспокоилась. Ночная стрельба, Вы появились и снова исчезли, караул не выпускал… Я боялась за Вас.
Бенкендорф успел выставить охрану? Незаменимых людей не бывает, но у Александра Христофоровича, судя по всему, есть все предпосылки стать первым таким.
- Спасибо, - сил нет отпустить узкую горячую ладонь. - Спасибо, Маша.
- Вы изменились, Ваше Величество.
Чёртова женская проницательность! Разглядела то, в чём и сам ещё не разобрался. Что ответить? Да, дорогуша, я не император, а боец Рабоче-крестьянской Красной Армии, и поэтому вместо менуэта с гавотом мы спляшем кадриль под гармошку - так?
- Что это мы как немцы? Давай уж за-свой, чай не один год вместе.
Оказывается у неё такие красивые глаза! Особенно сейчас, широко распахнутые от глубочайшего изумления. И опять улыбка тронула губы.
- Нет, уже не немцы. И ты стал другим.
- Это только кажется.
Мария Фёдоровна не находит ответа, только вздрагивает от звуков ударов, раздаваемых гренадёрами особо строптивым арестантам. Плащ сам собой оказывается на её плечах.
- Замёрзла совсем?
- А ты?
- Пустое… Так может чайку прикажем?
- Господи! - знакомо всплеснула руками. - Поди с вечера голодный!
И засуетилась в извечной женской заботе - накормить вернувшегося домой мужчину. И неважно, с войны ли, с работы ли…
Завтракали по-простецки, чуть ли не в походных условиях. Видимо повара или разбежались, убоявшись случившихся событий, или обленились до такой степени, что прямо вот готовые кашевары в Сашкины штрафные батальоны. Впрочем, я и в прошлой жизни, в том смысле - в настоящей жизни, едок непереборчивый, а после бурно проведённой ночи и вовсе могу хоть собаку съесть. Лакеев прогнал, нечего нарушать некоторую доверительность обстановки, провожая взглядом каждую отправляемую в рот ложку. Пусть и смотрят со спины, но не люблю. Справлюсь сам, чего уж тут. Да и стол почти пустой: горячих всего два - щи да суп, два холодных, четыре соуса, два жарких, пирожных два сорта, десерт… А конфеты? Где, спрашивается, конфеты? Мне за дамой ухаживать, а скотина-кондитер не озаботился приготовить сладкого? В Сибири сгною паскудника!
- Павел?
- Да, душа моя?
- У тебя так переменилось лицо…
- Вздор!
- Вот опять! Ты каждый раз другой.
- И который лучше?
- Не знаю, просто вдруг глаза становятся такими… не знаю как сказать…
- Добрыми? - пытаюсь свести разговор к шутке.
- Добрыми, - соглашается она без всякой весёлости. - И мудрыми. Даже немного грустными. Так смотрят люди, видевшие смерть.
Вот оно что… глаза - зеркало души. А кто я есть теперь, кто через них смотрит? Я рядовой Романов, которому снится жизнь императора, или же император, в сумасшественном мозгу придумавший страшное светлое будущее со страшной войной? Ответа нет. Есть? Я Павел Первый! Павел Первый с половиной… Ещё бы узнать какая из половин настоящая.
- Так видел.
- Кого?
- Её, смерть. Вот представь - меня вчера убили.
- Не говори так!
- Да-да, убили. Нет прежнего Павла, того, что был когда-то. А новый… новый только рождается. Как водится - в крови и муках.
В ответном взгляде вместо ожидаемой жалости к убогому - неожиданное понимание.
- Расскажи.
- О чём?
- Какая она, смерть? Безносая старуха с косой, да?
- Ну почему же? Вполне приличная молодая леди.
- Леди?
Почему я так сказал? Да первое, что в голову пришло, и сказал. Поправляться не буду.
- Мне так показалось. Было в ней что-то английское.
- Леди, значит, - повторила в некоторой задумчивости. - У твоей смерти английское лицо….
Если бы только такое! В виденном мной будущем оно ещё и немецкое, австрийское, румынское, итальянское - разное. И это не считая прочей швали. А тут всего-то делов - англичанка гадит. Естественное состояние, она разве когда-то умела иначе? Ничего, вот ужо Платов доберётся до Индии, возглавив национально-освободительную войну угнетённых индусских ширнармасс против британского колониализма, мало не покажется. Арестованные в русских портах корабли - ещё цветочки…
- Ваше Императорское Величество!
Ну нельзя так орать над ухом, когда я кушаю. Заикой стану, или более того - подавлюсь, и осиротеет держава.
- Чего тебе, прапорщик?
Офицер из вновь произведённых лейб-кампанцев щёлкнул каблуками башмаков:
- Там это… - запинается, не зная как объяснить. - Александр Павлович спрашивают дозволения войти. Попрощаться хотят.
- Зови.
Вот и очередная семейная сцена назревает, с теми же действующими лицами, но без посторонних.
- Ты был с ним суров, - Мария Фёдоровна ни единым словом не упоминает об устроенной в защиту старшего сына истерике. - Не жалко родную кровь?
Сказать - не, не жалко, и что только армия сможет сделать из него человека? Не поймёт и обидится.
- Так нужно, душа моя. Запах пороха быстро выветрит из головы вольтерьянскую дурь, а звон шпаг и пушечный грохот вообще несовместимы с бредовыми идеями господина Руссо.
Александр вошёл и остановился на пороге, то ли ожидая особого приглашения, то ли демонстрируя покорность воле отца-самодура, то ли оценивая эффект, произведённый новым нарядом. По мне, так нормально смотрится. Может и самому переодеться во что-нибудь казацкое? Мягкие сапоги вместо говнодавов с голенищами выше колен, широкие шаровары… точно, а то из-за натёртых лосинами ляжек хожу враскорячку. Кафтанчик тоже ничего, только серебряные пуговицы заменить костяными, чтобы снайперы… Ах да, откуда здесь снайперы.
- А ну, поворотись, сынку, какая смешная на тебе свитка!
Сын захлопал глазами. Видимо, готовился ко всему, вплоть до разноса по поводу отсутствующего парика с буклями, но не насмешки. Мальчишка, хоть и давно женатый, всё хочется убедить родителей в способности принимать самостоятельные решения. Одобрительно хлопаю его по плечу, для чего пришлось встать из-за стола и привстать на цыпочки:
- Орёл, мать твою! Машенька, это не тебе. С чем явился?
- Вот, Ваше…
- Титулование для парадов оставь. Ну?
Протягивает сложенный вчетверо лист бумаги:
- Прожект арестантского батальона, государь.
- Штрафного, Сашка, штрафного! - и объясняю уже помягче. - Мы же людям даём возможность искупить, так? И зачем им потом всю жизнь носить титул арестанта?
- Но позвольте… - вскидывает белобрысую голову.
- Не позволю! - пробегаю глазами бумагу. - Зачем тебе старые казацкие "сороки"? Вычёркиваем. Твоё дело не в осадах сидеть да приступы отражать, а… хотя… Ты чухонцев любишь?
- В котором смысле?
- В самом прямом. Забирай своё каторжное войско, да отправляйся в Ревель - будешь учиться морской десант отражать. В Ревель я сказал! Чтобы через неделю в Петербурге ни одной сволочи не было! Указ напишу, да… И на эскадру напишу, пусть помогут немного.
- Государь, но Ревельский порт ещё во льду.
- Как так? Кто позволил? - смотрит как на последнего дурачка. Ладно, для пользы дела можно и подыграть самую малость. - Лёд сколоть и в Сибирь! Во избежание его возвращения установить батареи на… ну там сам разберёшься. Всякое иностранное судно, военное или купеческое, подлежит немедленному аресту как возможный пособник неприятеля.
- Льда?
- Кого же ещё? При сопротивлении - уничтожить!
Убежал окрылённый. Мне бы в его возрасте кто сказал - топи всех, а Господь разберётся… Эх, чувствую, не избежать потом дипломатических скандалов, если намнёт копчик какому-нибудь нейтралу. А плевать, на англичан и свалю, не всё же им с больной головы на здоровую перекладывать.
- Павел?
- Да, дорогая?
- Ты ведь это не всерьёз?
- Насчёт чего, льда или Сашки?
- Того и другого.
За стол уже не хочу, потянет в сон, а спать пока некогда. Неторопливо прохаживаюсь по столовой, заложив руки за спину, и стараюсь не оскользнуться на натёртом до сияния паркете. Объяснить ей?
- Знаешь… просто боюсь.
- Чего?
- Английских ушей в окружении Александра. Нет, конечно же, там шпионы толпами не ходят, самое обидное - не предадут и не продадут, просто ляпнут ненужное в неподходящем обществе. Англоманы, франкофилы, германолюбцы… бывают такие? Уроды, одним словом - ради желания понравиться иноземной сволочи наизнанку вывернутся. Ага, загадочная русская душа… бля…
- Не понимаю.
- И не нужно. Пусть считается моей придурью.
- Но это не так!
В уме не откажешь. Или в обычном женском тщеславии - кому охота быть замужем за идиотом? Хотя они в большинстве случаев именно таковыми мужчин и считают, но в глубине-то души надеются на обратное!
- Конечно не так. Но об этом - молчок.
Утро закончилось, и новый день принёс сотни новых забот - казалось, здесь даже птички не гадят без высочайшего на то соизволения. Чего проще - накормить солдат, со вчерашнего вечера перебивающихся сухарями с ежечасно подносимой чаркой? Нет, нужно лично бить морды, снисходя с заоблачных высот до мерзостей обыденной жизни. Мордобитие в коей-то мере подействовало, и плац затянуло дымком от костров. Форменное безобразие и нарушение всего что можно, но кухня не справляется, и над огнём в больших котлах готовили баланду для арестантов - морить их голодом не входило в мои планы.
А какие они вообще, эти планы? Знать бы ещё самому… За что ни ухватись - под пальцами расползается подобно гнилому сукну. Оставила мамаша наследство: воры, бездельники, лихоимцы, казнокрады, пьяницы. Одним словом - безродные космополиты, прости, Господи. И какая сука рассказывала когда-то о беззаботной жизни царя-самодержца, сидящего на троне с единственной целью - угнетать да закабалять? Ещё неизвестно где легче, в поле с сохой или во дворце. И где безопаснее.
- Ваше Императорское Величество! - ну вот, опять кому-то понадобился. - Ваши пистолеты, государь!
Документ 5
"Август?йшій Императоръ! Государь Всемилостив?йшій!
Воспяти солнце во днехъ Езекіи и приложи житія Цареви. Ты, благод?тельное св?тило Россіи, озаряя нын? насъ животворнымъ воззр?ніемъ Твоимъ, и чрезъ то въ Теб? самомъ возвращая удаляющееся отъ насъ солнце, прилагаеши намъ житія. Обновляется жизнь наша, и новая къ просв?щенію въ сердцахъ нашихъ воспламеняется ревность. Отсел? паче и паче процв?тетъ сей малый ученія вертоградъ, разбот?ютъ красная его и потекутъ ароматы его.
Такъ вы, юные крины сего счастливаго вертограда, младые питомцы наукъ! взывайте: стани солнце наше, теки по пути мудраго Твоего Царствованія, да будетъ исходъ славы Твоея отъ края небесе; да царствуетъ съ Тобою въ непрерывномъ здравіи и благоденствіи дражайшая и вселюбезн?йшая Супруга Твоя, со вс?мъ Август?йшимъ домомъ."
(Резолюция рукой императора - "Денег дармоедам не давать. Павел")