Первыми появились неаполитанцы. Удивительно даже, что Наполеон решился поставить их в авангард: робкие и незаметные в бою жители италийской земли ранее использовались в качестве вспомогательных войск, и никому доселе не приходило в голову рассматривать бедолаг как реальную силу. Видимо, ими сознательно жертвуют, дабы попробовать на прочность русскую оборону. Но вот так, одним мановением руки, вычеркнуть из жизни несколько полков? Уму непостижимо…

Партизан Дениса Давыдова отделяла от неприятеля река, достаточно широкая и глубокая, чтобы избежать ответной атаки, но позволяющая вести прицельную стрельбу.

Лейтенант Нечихаев поудобнее пристроил винтовку на брошенном наземь вещевом мешке и повернулся к лежащему поодаль командиру:

— Этих пропустим?

— А смысл?

— Не вояки, — Мишка фыркнул. — А так хоть перед гвардейскими позициями толкучку создадут, у французов под ногами будут путаться, паника опять же… А мы патроны побережем.

Пока капитан-лейтенант размышлял над предложением, судьба распорядилась по-своему. С левого фланга, где залегли остатки польского ополчения, грянул дружный залп двух с половиной десятков ружей. Вооруженные старыми гладкоствольными мушкетами, преимущественно трофейного происхождения, шляхтичи развили невиданную скорострельность, за минуту сделав не менее шести залпов. Дисциплина с трудом приживалась в их испорченных вольностями сознаниях, но кое-какие сдвиги наметились — на каждого стрелка приходилось по двое заряжающих, что пару месяцев назад было просто неосуществимо.

— Пшемоцкий, мать твою! — Давыдов безуспешно пытался докричаться до Ртищева, от злости забыв его новую фамилию. Не получилось… Плюнул и сам выстрелил по колонне неаполитанцев, еще не осознавших тяжести ситуации, но вполне готовых к бегству.

Гусары и казаки, увидев сей недвусмысленный пример, присоединились к избиению. Только так можно было назвать расстрел безоружного неприятеля, чье вооружение, по обыкновению, следовало в обозе, запертое в крепких сундуках под надежными замками. Впрочем, потомки Марии и Гракхов, как назовет их позже известный французский романист, умирать не хотели. И дружно бросились в противоположную от засады сторону.

Бабах! Взрыв первой мины разметал целый взвод, отступавший под командованием не потерявшего самообладания офицера. Второй… третий… После пятого кто-то из неаполитанцев замахал грязной тряпкой, символизирующей белый флаг.

— Сдаются, ваше благородие! — привставший на колено урядник смотрел через реку из-под поставленной домиком ладони. — Ей-богу, сдаются!

— Вижу. — Давыдов ударил кулаком в землю и скомандовал: — Прекратить стрельбу!

Отдать приказ легче, чем привести в чувство увлекшихся поляков, и прошло долгих три минуты до последнего выстрела. Три минуты, унесшие десяток человеческих жизней. Кысмет!

— Урядник!

— Я, ваше благородие!

— Бери лодку и дуй на ту сторону принимать капитуляцию.

— Почему я?

— А кто еще? — Давыдов приподнялся на цыпочках и похлопал казака по плечу: — Ты весь из себя солидный, крестами да медалями увешанный, борода чуть не до пупа… Самое оно!

— Так ихнего языка не понимаю!

— И не нужно, — вмешался Нечихаев. — Найдешь главного, передашь ему эту бумагу. Тут по-французски.

Мишка быстро черкнул несколько строчек на обратной стороне портрета из командирской папки и вручил Абраму Соломоновичу:

— Вернешься — быть тебе есаулом!

Капитан-лейтенант дождался, пока обрадованный урядник скроется в кустах, где прятали несколько лодок на случай, если что-то произойдет с расположенным в паре верст мостом, и спросил:

— Ты что там написал?

— Пропуск.

— Куда?

— В Юхнов.

— Куда-куда?

— Ну не в Петербург же их отправлять?

— Думаешь, доберутся?

— А это, Денис, уже их проблемы.

Передышка продлилась недолго. Буквально в тот момент, когда Абрам Соломонович причалил к противоположному берегу, в тылу у неаполитанцев выросли дымные облака и через мгновение донеслась частая пальба. Причем залпами, что вызывало удивление. Русская армия крайне редко применяла такой способ стрельбы, а польское ополчение — не пример и не доказательство.

— Что за чертовщина? — пробормотал Давыдов. — Кузьма, достань-ка трубу.

Денщик, не отходивший от командира ни на шаг, подал требуемое, не забыв напомнить:

— Только не потеряйте, ваше благородие, как в прошлый раз. Последняя.

— Изыди!

Всматриваться Денису Васильевичу не пришлось — дробный стук барабанов и показавшиеся ровные ряды в синих мундирах под развернутыми знаменами возвестили о появлении на поле боя нового игрока. Игрока безжалостного и не простившего предательства со стороны недавнего союзника, ставшего еще не врагом, но близко к тому. Если враг не сдается, его уничтожают! Сдается, но не тебе? Неважно, он тоже должен быть уничтожен!

Строй остановился. Офицер на коне взмахнул саблей, и ближайших к французам неаполитанцев попросту смело. Опять барабаны… «Синие мундиры» сделали пять шагов вперед, выходя из медленно рассеивающейся дымовой завесы, и вот новый залп! Барабаны… пять шагов… залп!

— Знающий стервец, — зло оскалился Давыдов. — Миша, попасть сможешь?

Нечихаев с сомнением покачал головой:

— Вряд ли, слишком далеко.

А неаполитанцы побежали, предпочтя сыграть с фортуной на минном поле, чем погибнуть от французских штыков. А те накатывались волной… Нет, даже не волной, а полчищем прожорливой саранчи, остановить которое может только чудо. Но, увы, его не происходило.

— Никак взбесились? Своих-то вот так… — Капитан-лейтенант наблюдал за избиением, происходившим с невиданным доселе ожесточением.

— Наверняка есть веская причина, — заметил Мишка.

— Несомненно, — согласился Денис Васильевич. — Интересно было бы ее узнать.

А на противоположном берегу реки творился ад. Ну, может быть, немного не похожий на настоящий, чтобы называть его столь громким именем, но вполне подходящий под это определение.

Полковник Леруа, не доверяя излишне мягким младшим офицерам, лично командовал солдатами, расстреливающими предателей, и, по его мнению, имел на это полное право. Мерзавцы, по ошибке считающиеся союзниками, за последние четыре часа устроили два взрыва и три обстрела из засады, а в последний раз обнаглели до того, что перестали прятаться и были замечены и опознаны. Ну не русские же вырядились в чужие мундиры? Неаполитанцы, и никто, кроме них! И сейчас забегали, чувствуя неотвратимость возмездия за злодейство! Не уйдете, канальи! Порок должен быть наказан!

Гораздо позже свидетели утверждали, что господин полковник произносил вслух все эти фразы. Но им не поверили. Слишком уж театрально они звучали, и вряд ли командир гвардейского полка мог говорить столь напыщенно и глупо. Так что попытка защиты представить Леруа умалишенным не увенчалась успехом, и приговор суда прозвучал ожидаемо — веревка. Забегая немного вперед, скажем: осужденного к повешению француза освободили казаки, в ночь перед казнью устроившие налет на штаб корпуса, о чем он сам впоследствии неоднократно жалел. И закончил сей воин дни свои…

Впрочем, любознательный читатель, буде ему доведется побывать на далекой Чукотке, и сам сможет об этом догадаться. Достаточно лишь попросить местных жителей поведать удивительнейшую историю про одержимого злыми духами белого человека, хитрых моржах, смелом песце, приходящем вовремя, и сытом медведе. Весьма курьезный, но очень даже поучительный рассказ, однако…

Южнее Минска. Спустя два дня.

— С ума они посходили, что ли, ваше благородие? — Кузьма Петров как раз закончил чистку изрядно поработавшей за ночь винтовки и после сосредоточенного молчания позволил себе немного поворчать. — Разве француз в темноте воюет?

— Да чтоб тебя перевернуло и прихлопнуло! — Давыдов снял с углей турку с убежавшим через край кофием. — Не говори под руку!

— Виноват, Денис Васильевич. — Денщик принюхался к горьковатому запаху, к которому так и не привык за время службы у капитан-лейтенанта, и вздохнул: — Поспать не дали супостаты.

— На том свете выспимся.

— Оно конечно… Только когда это еще будет? Мы ведь не торопимся, да?

Давыдов улыбнулся. Он и сам бы не прочь прикорнуть часов по восемь на каждый глаз, но долг звал в окопы. Хорошо в теплой землянке, перекрытой бревнами в два наката, да с пышущей жаром железной печкой…

— Что поделать, Кузьма, очередность следует соблюдать.

— Да я разве против чего говорю, ваше благородие?

— А ты попробуй вообще ничего не говорить. Вдруг понравится?

Партизанский отряд сидел в обороне с удобствами. Пока одна его половина отражала французские атаки на позиции, другая отдыхала. Не ахти какой комфорт, конечно, но даже отхожие места оборудованы по всем правилам, дабы в минуты уединения солдат был огражден от холодного ветра и укрыт от возможного дождя. Здоровье превыше всего, тем более за небоевые потери командиру приходится выплачивать отнюдь не малый штраф из собственного денежного содержания.

Так и воевали посменно. Сейчас Денис Васильевич как раз собирался заменить лейтенанта Нечихаева, сидевшего в окопах с четырех часов утра. Нет, а французы каковы, а? Медом им здесь намазано, что ли? Вон у Федора Ивановича Толстого на участке тишь да благодать! Сунулись было баварцы, по соплям получили, и более никто батальон не беспокоит. А тут лезут и лезут, просто спасу нет! Потери первые появились — восемь человек ранено и двое убитых, что при небольшой численности отряда довольно-таки неприятно.

— Кузьма, готов? — Давыдов выплеснул остатки кофия в затухающий костерок и с недоумением посмотрел на денщика: — Ты никак в поход на две недели собрался?

Тот как раз заканчивал забивать всякой всячиной второй мешок и отозвался не сразу:

— Все нужное, Денис Васильевич. А ну как вам что-то понадобится, а у меня оно есть!

— Что там и куда столько?

Кузьма сделал удивленную физиономию, но терпеливо пояснил:

— Тулупчики нужны? От Покрова, почитай, две недели прошли, вот-вот снег ляжет, а недвижиму в окопе сидеть холодно. Валенки вот еще… настоящие заволжские, не какая-то там ярославская срамота. Опять же, овчины прихватил…

— А это зачем?

— Сидеть на них будем. Задницу не застудим, да и прочему поберечься крайне пользительно. Прыхвилактика, вот! Кстати, о лекарствах, ваше благородие… их я тоже взял. Не откажетесь от чарочки здоровья для?

— Искушаешь, змей?

— Как можно, Денис Васильевич! — обиделся денщик. — Способствует твердости руки и верности глаза. На сорока травах!

— А давай! — согласился капитан-лейтенант. — Но это точно лекарство?

Нечихаев отнесся к благоуханию, распространяемому командиром, весьма неодобрительно. Чуткий нюх непьющего человека страдал от резкого запаха самогона, и никакие травы не перебьют мощный дух сивухи. Расслабился что-то Денис Васильевич в последнее время. Как бы не нашел приключений на свою голову.

Как раз выдалась передышка между французскими атаками и смена прошла спокойно. Или совсем выдохся супостат?

— Что тут у вас? — поинтересовался капитан-лейтенант.

— Да как обычно. — Мишка звучно зевнул. — Неприятель гонит вперед всяческий сброд, а непосредственно французы пока не появлялись. Не иначе Бонапартий готовит пакость.

— Этот может, — кивнул Давыдов. — А что за взрывы перед самым рассветом?

— Ерунда, конная батарея на рысях выскочила на минное поле.

— И?

— И все.

— Вот это мне и не нравится. Наполеон известен пристрастием к артиллерии, а где она? Одна батарея не в счет.

— Не успели?

— Сомнительно. Ладно, иди отдыхай.

Вялое противостояние, когда одна сторона изображает атаки, а другая несколькими десятками выстрелов их отбивает, продолжалось неделю. Неприятель пару раз в день шел на занимаемые партизанами позиции силами от роты до батальона и откатывался назад при малейшем сопротивлении. Артиллерия больше не появлялась, французы на помощь итальянцам и испанцам не шли… Странная война, однако.

Обеспокоенный таким положением дел командир Красногвардейской дивизии генерал-майор Тучков неоднократно высылал разведку, но приведенные дозорами пленные твердили в один голос, что со дня на день ожидают подхода основных сил и совершенно не понимают причин их задержки. Но они, то есть силы, обязательно будут, потому что просто не могут не быть.

Непонятная и неприятная ситуация, особенно если учесть отсутствие новостей из Ставки главнокомандующего. Чертов Кулибин, сколько всего изобрел, а сообщения до сих пор передаются курьерами. Неужели нельзя придумать что-то вроде переносного телеграфа? Есть, правда, гелиографы, но это больше игрушка, чем серьезное устройство, и работает лишь в солнечную погоду на расстоянии прямой видимости. Зря не взяли почтовых голубей, как Федор Иванович Толстой предлагал. Быстро, в какой-то степени надежно, а в крайнем случае — вкусно.

— И долго это merde будет продолжаться?

Обычно спокойный и невозмутимый генерал-майор хлопнул ладонью по карте, и заглянувший на шум дежурный офицер осторожно поинтересовался:

— Чаю?

— К черту чай!

— Зря отказываетесь. По утверждению нашего повара, запасы подошли к концу и более подвоза не планируется. — Лейтенант позволил себе улыбнуться: — Потом разве что ангел небесный на крыльях принесет.

Каково же было удивление дежурного, когда в землянку проник восторженный вопль снаружи:

— Летит! Летит!

— А вот и ангел явился, — усмехнулся Тучков, набрасывая на плечи полушубок. — Пойдемте встречать небесного посланца. Дмитрий Иванович.

— Я же пошутил… — растерянно пробормотал лейтенант.

— С такими вещами не шутят!

Появление небесного гостя хоть и было встречено красногвардейцами с радостью, но вовсе не удивило. Да, прилетел. Да, воздушный шар… Мало ли их по России летает? Вот если бы свежую почту привез, тогда другое дело. Но это маловероятно — воздухоплаватели предпочтут пару-тройку бомб загрузить в корзину, а мешок с письмами и газетами злонамеренно позабудут. Одно слово — люди не от мира сего, витающие в облаках во всех смыслах.

Летательный аппарат вышел точно на штаб дивизии, хотя никаких приспособлений для руления (или как там называются эти штуки?) на нем не наблюдалось. И как же они умудряются всегда попадать в нужное место и в нужное время?

— Эй, пешеходы, принимайте швартовы! — На землю упал конец толстого просмоленного каната. — К дереву вяжи!

Летчик из корзины внимательно проследил за правильностью швартовки и выбросил за борт веревочную лестницу.

— Я бы трезвый побоялся вот так, — заметил дежурный лейтенант. — И в здравом уме тоже.

Тучков снисходительно улыбнулся. Ему не раз приходилось присутствовать на учениях гусарских полков, и лишь война не позволила устроить такие же тренировки в Красной гвардии. Впрочем, а почему бы не организовать что-то подобное прямо сегодня?

Меж тем воздухоплаватель проявлял чудеса акробатики, спускаясь почти из поднебесья по вихляющейся из стороны в сторону лесенке. И охота человеку так рисковать? Подтянули бы пониже к земле. Какая проблема… Или боится порвать оболочку о ветки деревьев?

— Депеша от светлейшего князя фельдмаршала Кутузова, ваше превосходительство! — закричал небесный посланец, умудрившийся с высоты разглядеть погоны командира дивизии.

Тучков поморщился: ну точно не от мира сего — никакого понимания о секретности и конфиденциальности.

— Дмитрий Иванович, вызовите командиров батальонов и начальников штабов.

Командиров не пришлось долго разыскивать — при появлении воздушного шара господа офицеры сами начали подтягиваться к штабу, справедливо полагая, что за получением известий сразу же последует Военный совет. Он и состоялся…

В штабной землянке генерал-майор обвел всех хмурым взглядом и бросил на стол вскрытый пакет:

— Поздравляю, господа, мы болваны!

Удивленная тишина и ни единого возражения. А Федор Иванович Толстой даже кивнул в подтверждение слов командира.

— Да, болваны, — повторил Тучков. — Но не расстраивайтесь, я тоже такой, как и все.

— Скромность красит человека, — не удержался от улыбки Иван Лопухин. — Но до определенной степени.

— Оставьте каламбуры для дам, господин капитан! — не поддержал шутку командир дивизии. — Вчера Наполеон взял Невель и Великие Луки и… и идет к Пскову, черт побери!

— Как так? А эти…

— А здесь отвлекающий маневр, здесь пешки, которыми пожертвовали. Вы играете в шахматы, Иван Михайлович? Так вот, в них появился новый термин — «полная задница»!