Где-то на берегу Березины

– Что они делают, князь? – Наполеон, вышедший на крылечко подышать свежим воздухом после грубого, но сытного обеда, повернулся с вопросом к генералу Багратиону: – Это сатурналии?

Петр Иванович огляделся по сторонам, но не нашел ничего необычного. И где чертов корсиканец увидел сатурналии?

– Простите, не понял…

– Вот это, – взмах рукой в направлении реки.

– Ах, это… сегодня же субботний день.

Император французов напрасно ждал дальнейший пояснений – Багратион пребывал в твердой уверенности, что их не требуется и все и так предельно ясно.

– И все же, князь?

На выручку пришел капитан Акимов, отправленный Кутузовым для того, чтобы Бонапарта сопровождал хоть кто-то знакомый:

– Это древний обычай, Ваше Императорское Величество, называемый баней. Вам приходилось слышать о римских термах?

– Да, но в них не ходили со связкой прутьев и не прыгали в прорубь.

– Позвольте не согласиться – вспомните ликторов с их розгами. Впрочем, в то время уже пошли искажения изначальных традиций… Но в найденном недавно полном варианте Тацитовых «Анналов» указывается, что привычка париться с вениками продержалась в Риме примерно до трехсотого года до Рождества Христова и утрачена только после разрыва культурных связей с метрополией. Провинциалы, что с них взять.

– Вот как? И чья же это была провинция?

– Наша. – Сергей Викторович если и удивился дремучему невежеству французского императора, то внешне этого не показал. – Но знаете, Ваше Императорское Величество, в России не кичатся древностью происхождения, дабы молодые нации не чувствовали себя ущербными. За десять тысяч лет только письменной истории поневоле привыкаешь к скромности.

– Да что вы говорите?!

– Не верите? Напрасно… В Московском Кремле, кстати, выставлена неплохая коллекция древних документов, и если сумеете получить разрешение на посещение…

Наполеон поморщился и с раздражением дернул плечом. Нервный тик у него появился совсем недавно, сразу после пересечения русской границы, и был напрямую связан со всевозможными запретами, касающимися всех без исключения иностранцев. Так, первым неприятным сюрпризом стало то, что пограничники разоружили императорский конвой – иноземец с оружием приравнивался к разбойнику и подлежал немедленному суду. Никакие протесты не помогли, и раздосадованный император едва не повернул обратно. Впрочем, он уже не раз пожалел о том, что так и не повернул.

Второй неприятностью стал ночлег в деревне, в простой крестьянской избе. И Бонапарт не выдержал, обратившись к Багратиону с жалобой и претензиями:

– Скажите, князь, нам обязательно нужно спать в одном доме с чернью?

Петр Иванович тогда сильно удивился:

– Вы предпочитаете ночевать зимой на улице?

– Но можно выселить их.

– Можно, – согласился Багратион. – Только по решению суда, прошедшему обязательную проверку в губернском отделении Министерства Государственной Безопасности. Видите ли в чем дело…

Далее последовала небольшая лекция, из которой стало ясно следующее: покушение на жизнь, свободу или имущество российских подданных, каковыми несомненно являются местные крестьяне, строго карается соответствующими законами. И он, генерал-майор и князь, вовсе не собирается провести ближайшие десять лет с ломом и лопатой.

– Тогда прикажите им не кричать так громко!

– Они не кричат, а учат азбуку.

– Зачем это им?

– Крестьянин, собственноручно написавший прошение о снижении податей, после соответствующего экзамена непременно получает это снижение.

– Странный вы народ, русские…

Подобные разговоры происходили почти каждый вечер, а вчера французский император не выдержал и попытался купить ветхую лачугу хотя бы на одну ночь. В ответ капитан Акимов положил перед Наполеоном лист бумаги и ручку с новомодным стальным пером. Чернильницу почему-то не достал:

– Вот, Ваше Императорское Величество.

– Что это?

– Иностранцам запрещено владеть недвижимостью на территории Российской Империи. Вы готовы подать заявку на прохождение кандидатского стажа в русское подданство?

Сделка не состоялась, причем хозяин той лачуги оказался настолько расстроен, что пришлось утешать серебряным рублем и крепким подзатыльником.

– Ты, свинья, на зуб пробуешь? Или французского императора за хрен собачий не считаешь? – Акимов для придания весу словам покрутил у мужичонки под носом здоровенным кулаком. – Людям верить надо, даже если это не человек, а иноземец!

Наполеон более не жаловался на дорожные тяготы, только ругался себе под нос на непонятном языке. Ругался и сейчас, потому не сразу расслышал предложение Сергея Викторовича.

– Не желаете ли приобщиться, так сказать, к прелестям русских обычаев, Ваше Величество?

– Нет уж, позвольте мне, как и прежде, пребывать в дикости, капитан.

– Как скажете, – Акимов поклонился с преувеличенным почтением и обратился к Багратиону: – А вы пойдете, Петр Иванович?

Генерал вздохнул и ответил шепотом и на русском:

– Увы, друг мой, но я привязан к этому недомерку данным государю словом. Ступайте уж без меня.

* * *

Французский император безмерно удивлялся царящим в российской армии порядкам. Здесь простые гвардейцы свободно изъяснялись на нескольких языках, обычный капитан мог обратиться к генералу по имени, офицеры питались из одного котла с солдатами… О какой дисциплине может быть речь? Но тем не менее она была! Странная, но была.

И странным казалось все, от мундиров и оружия до способа передвижения. Эти северные варвары, самонадеянно именующие себя древней нацией, спокойно катились в санках, потешаясь над императорским конвоем, толкающим по глубокому снегу чуть ли не ежеминутно застревающую карету. Разве для того цивилизация изобретала колесо, чтобы дикари глумились над великолепным изделием парижских мастеров? Сами-то могут что-нибудь сделать? Впрочем, нужно признать, оружие у них прекрасное – выскочивший на дорогу волк был убит первой же пулей за сто шагов. Но удивила не меткость – среди «старых ворчунов» немало изрядных стрелков, а с какой скоростью русский солдат перезарядил ружье. Не получится ли уговорить царя Павла на продажу нескольких тысяч таких «vintovka»? Попытаться стоит.

– Ваше Императорское Величество, извольте на ужин! – Капитан Акимов, благоухающий березовыми листьями, хорошим табаком и пошлым шотландским виски, предельно серьезен. – Последуем совету генералиссимуса Суворова.

– А что он советовал?

– Вам понравится, – заявил Сергей Викторович и гостеприимно распахнул перед императором дверь.

Опять сидеть в душной и тесной «izba» с низкими потолками? Опять есть грубую крестьянскую пищу, от которой немилосердно болит желудок? Сколько же еще продлятся мучения?

Капитан правильно понял заминку императора:

– А куда деваться, Ваше Величество? Мы в походе, и перебирать не приходится. Но сегодня наш повар обещал кое-что новенькое.

В избе светло, несмотря на сгустившиеся на улице сумерки. Висевшая над столом лампа с похожим на грушу стеклом давала света больше, чем если бы зажгли два десятка свечей, и сидящий Багратион отбрасывал густую тень на беленую известью печку. А чуть выше тени, из-под ситцевой занавески в веселенький горошек, торчали несколько вихрастых детских голов. Неужели они не мешают князю?

На заданный по-французски вопрос Петр Иванович улыбнулся:

– Почему мне должны мешать мои будущие солдаты?

Наполеон вздохнул с тайной завистью – планы Павла Петровича о введении всеобщей воинской повинности не являлись для него секретом. Вслух же сказал:

– Но зачем вам такая армия? С кем вы собираетесь воевать?

– Прошу прощения, Ваше Величество, но я не уполномочен обсуждать внешнюю политику нашего государства. Если желаете, можем поговорить о внутренней.

Император не желал. Он вообще ничего не желал, кроме как быстрее добраться до Москвы и высказать царю Павлу все, что думает о России и русском гостеприимстве.

– Мы опять ужинаем втроем?

Багратион развел руками:

– Его Императорское Величество Павел Петрович выразил опасение, что по дороге вас попытаются отравить.

– Кто?

– Да кто угодно. Разве мало кому выгодно воспрепятствовать сближению Франции и России? Те же англичане или австрийцы, даже турки…

– Вы думаете?

– Не буду настаивать именно на турках, Ваше Величество, но поверьте – враг не дремлет!

Наполеон опять дернул плечом – русский генерал оказался настолько помешан на безопасности, что для ее обеспечения пришлось оставить всех своих спутников под охраной гарнизонов в крупных городах. Княгиню Невельскую – в Бресте-Литовском, Ларошфуко – в Сморгонях, князя Боргезе – в Пинске, а герцога Фриульского вообще в Могилеве. Кстати, нужно будет непременно приказать расстрелять проклятых географов из Французской Академии, уверявших, будто от границы до Москвы не больше полутора тысяч русских верст. За что деньги получают, канальи?

При воспоминании о деньгах нервный тик усилился, и обеспокоенный Багратион, встав из-за стола, протянул императору стакан с чем-то прозрачным и незнакомо пахнущим:

– Выпейте, Ваше Величество.

– Нет! – Бонапарт резко отстранился, едва не потеряв равновесие. – Довольно, генерал! Довольно держать меня за идиота! Вы позволяете себе издеваться над монархом союзной державы? Ваше право! Но и я вправе потребовать у Павла Петровича вашу голову залогом союза и дружбы. Даю слово!

– Ваше Величество…

– Прочь! Не желаю больше никого видеть!

Ошалевший Багратион пулей выскочил из избы, успев схватить в охапку форменный полушубок с генеральскими погонами, и остановился только на улице, поджидая поспешившего следом Акимова. Прохаживающийся под окнами часовой сделал вид, будто не заметил растерянного вида Петра Ивановича.

– Что это с Бонапартием? Какая муха укусила? – удивленно спросил капитан.

– Мне кажется, Сергей Викторович, что наши шутки зашли слишком далеко. Он хоть и самозваный, но все же император.

– Скажите, какая фифа… дать в рыло раза два для просветления чувств.

– Убьете, – усмехнулся генерал. – Французы, они существа нежные.

За спиной громко стукнула распахнувшаяся настежь дверь, и обернувшиеся на шум Багратион с Акимовым обнаружили прямо на снегу перед собой босоногого мальчишку с выпученными в испуге глазами:

– Дяденьки, там этот иноземец помирает!

– Вот ведь гнида! – Капитан бросился обратно в избу, не забыв ухватить вопящего мальчугана – кондрашка, приходящая к императорам, вовсе не повод к детской простуде.

– Держи его за ноги! – Ворвавшийся следом Петр Иванович мгновенно оценил обстановку и попытался ухватить бьющегося в припадке Наполеона за плечи. – У него падучая!

Навалился, одновременно пытаясь достать рукой упавший на пол полушубок, чтобы подсунуть его императору под голову. Не дотянуться…

– Сдохнет – скажут, что это мы отравили. – Акимов, севший верхом на Бонапартовы сапоги, зло помянул Парижскую Богоматерь.

– Даже если живой останется, то все равно скажут. – Генерал наконец-то ухватил полушубок за рукав и сейчас устраивал импровизированную подушку. – Он вроде бы раньше припадками не страдал.

– Теперь будет. А что дальше-то делать, Петр Иванович?

– Я откуда знаю? Здесь врач нужен. Эй, малец…

– Туточки я, дяденьки, – с готовностью откликнулся мальчишка.

– Отца с матерью позови.

– Так нету их.

– Совсем?

– Не-е-е, на заработки ушли. На ткацкую фабрику князя Гагарина нынче осенью большой набор был. Завтрева только приедут, а что передать-то им?

– Да не им… Тогда сам беги – солдата, что у дома с ружьем ходит, приведи, да пусть он доктора захватит.

Доктор появился минут через пять, будто заранее ждал неприятностей со здоровьем Наполеона. Маленький, толстый, с розовой лысиной в обрамлении венчика взлохмаченных волос, в круглых очках, он производил впечатление доброго и милого человека, каковым, собственно, и являлся. А то, что сей эскулап из пистолета на спор попадает в подброшенную монету и в недавнем шведском походе считался лучшим специалистом по срочным допросам, посторонним знать не следует. Ипполит Станиславович вообще был очень скромным.

– Что это с ним?

– Это я должен спрашивать! – возмутился Багратион.

– Вы неправильно поняли, Петр Иванович. – Доктор закончил протирать запотевшие с мороза очки и водрузил их на нос. – Падучую, в Европах именуемую эпилепсией, вижу, но что послужило ее причиной?

– Вот и выясняйте! – Генерал отпустил переставшего биться французского императора и поднялся на ноги. – Доставайте свои клистиры, в конце-то концов.

– Это всенепременно. – Ипполит Станиславович нетерпеливым жестом согнал Акимова с Бонапартовых ботфортов и раскрыл вместительный кожаный саквояж. – Но сначала отворим кровь. Кто-нибудь поможет мне переложить больного на кровать?

Назвать кроватью грубо сколоченный топчан с набитым сеном матрацем не решился бы и самый жизнерадостный оптимист, но доктора это мало волновало. Покрикивая на гвардейцев, норовивших задеть Наполеоновой головой за каждый выступающий угол, он руководил переноской императора с энтузиазмом дорвавшегося до любимой работы профессионала.

– Водка есть, Петр Иванович?

Багратион хмыкнул и потянулся к стоявшей на столе бутылке:

– С селедочкой предпочитаете, Ипполит Станиславович?

– Что? – удивился тот. – Какая еще селедка? Мне руки надобно протереть.

* * *

Утро следующего дня

Выезжали затемно, так как с болезнью Наполеона отпала необходимость возить его зигзагами по непроходимым дорогам, пугая дикостью и бескрайностью русских просторов. Наоборот, это стало слишком опасно, и, несмотря на уверения доктора Муховецкого в крепком здоровье императора, следовало поторопиться и как можно скорее прибыть в Москву. Уж там-то дражайший союзник попадет в опытные руки профессоров и академиков от медицины, способных излечить даже найденного в вечной мерзлоте дохлого мамонта. Прецедентов с мамонтами, правда, пока не случалось, но ведь наука не стоит на месте, не так ли?

Бонапарта, еще вечером пришедшего в себя после припадка, но совершенно обессилевшего от оного и последующего за ним кровопускания, уложили в возок, заботливо закутав с ног да головы в меховые одеяла. А в карете пусть французские гвардейцы из конвоя Его Величества едут, тем более к обеду караван должен выбраться на приличную дорогу, и толкать уже ничего не придется. Детям потом будут рассказывать, как прокатились в императорском экипаже!

С этим конвоем вообще одна морока – сорок здоровенных рож, а толку ноль. Если даже не меньше… А вот вреда! Давеча едва ли не бунт устроили, требуя повернуть обратно в милую Францию из этой дикой страны.

– Иностранцы в России не имеют права чего-либо требовать! – жестко заявил собравшимся у избы, в которой ночевал император, капитан Акимов. – Если что-то хотите, то пишите прошение на Высочайшее имя. И ежели оно будет по-русски, то закон гарантирует рассмотрение в недельный срок. Не владеющих языком прошу прикладывать к бумаге двенадцать рублей серебром на услуги переводчика.

Для придания весомости словам Сергей Викторович похлопывал по рукоятям выглядывающих из поясных кобур скорострельных многозарядных пистолетов. Сомневающихся в том, что он с нетерпением ждет повода, чтобы пустить в ход оружие, не нашлось. Французы поворчали и разошлись, благо прозвучавший сигнал к завтраку позволил сделать это без ущерба для достоинства. Кто скажет, будто напугались? Нет, не напугались, а всего лишь подчинились требованиям распорядка дня. Дисциплина превыше всего, мусью!

Потом капитан Акимов неоднократно спрашивал себя – смог бы выстрелить в союзников? И сам же себе отвечал – да с превеликим удовольствием! Пребывая в должности адъютанта Его Высокопревосходительства князя Кутузова, он неоднократно замечал обмолвки, на первый взгляд незначительные, но если вдуматься… Не любит Михайло Илларионович французов, ой как не любит! А ежели поглубже покопаться, чего очень не хочется, то и сам государь Павел Петрович… Интересно, что обозначают в Высочайшей ругани названия «Бородино», «Малоярославец», «Красное», «Тарутино»? Знать бы…

Но нужно было видеть, с каким азартом французы спорили между собой за право проехаться в императорском экипаже – чуть до драки дело не дошло. Пришлось вмешиваться и составлять специальный список, определяющий очередность. Дипломатия, мать ее ети… А так бы затолкал всех ногами в одну кучу, и вся недолга.

Сам Акимов предпочитал передвигаться верхом и решительно не понимал иные способы передвижения – если не в генеральских чинах, то зачем лезть в санки или карету? Тех хоть звание обязывает к степенности. Но не всех – Багратион тоже ни на что не променяет верного кабардинца, и лишь сегодня в знак уважения к французскому императору сел к тому в возок.

– Сергей Викторович, впереди мост. – Генерал указал направление свернутой в рулон картой.

– Сейчас проверим, Петр Иванович! – откликнулся капитан. – Александр Юрьевич, не составите компанию?

Младший лейтенант Кулькин, произведенный в офицерский чин из старших унтер-офицеров, был прикомандирован от ведомства Александра Христофоровича Бенкендорфа. И отвечал за противодействие возможным покушениям на жизнь французского императора. Пока повода для беспокойства не наблюдалось. Но это не мешало Александру Юрьевичу исправно осматривать все подозрительные места на предмет предполагаемой засады. И сейчас он отнесся к своим обязанностям со всей возможной серьезностью.

Солнце едва-едва поднялось над кромкой леса, но этого оказалось достаточно внимательному взгляду.

– Остановите поезд, Сергей Викторович, что-то не нравятся мне вон те следы на льду. И дымок…

Следующие события спрессовались в одно немыслимо долгое мгновение – с грохотом взлетел на воздух мост, и почти сразу же рвануло сзади, в аккурат под императорской каретой. Истошный визг раненых лошадей, совсем не похожий на ржание… Третий взрыв… Ружейный залп не менее сорока стволов…

– Уроды! – Акимов неизвестным для себя образом очутился на снегу за секунду до выстрелов. И сейчас азартно выпускал пулю за пулей в сторону пороховых дымов на опушке леса. – Саша, друг мой, вы живой?

Младший лейтенант Кулькин, стрелявший из-за убитого коня, откликнулся сразу:

– Еще не знаю, Сергей Викторович.

– Как узнаете, скажите обязательно.

– Письмо с нарочным отправлю, – ухмыльнулся младший лейтенант и выстрелил в неясно обрисовавшуюся фигуру на краю леса.

– Вив ля Франс! – Слитный рев чуть левее заставил повернуть голову.

– Куда, идиоты?

Безнадежная атака безоружной французской конницы производила впечатление… Безумству храбрых поем мы песню, как сказал в одном из стихотворений император Павел Петрович. Наполеоновы гвардейцы успели преодолеть половину расстояния до неведомых стрелков… Второй залп выбил едва ли не треть атакующих, но не смог удержать порыв – французы влетели в ряды злоумышленников подобно городошной бите.

– Бляжья сила! – только и сказал Кулькин, когда в образовавшуюся свалку влетели русские гвардейцы. – Бей в песи, круши в хузары!

Капитан Акимов потом так и не вспомнил, как ему удалось преодолеть расстояние до стрелков чуть ли не быстрей коней, но срубив саблей первого же попавшегося под руку, выкрикнул:

– Живьем кого-нибудь возьмите!

Бабахнул рядом выстрел, и добрейший доктор Ипполит Станиславович откликнулся с извиняющейся улыбкой:

– Простите, господин капитан, но уж больно удачно лег на мушку.

– Покойников будешь допрашивать, паразит?

Сергей Викторович беспокоился напрасно – гвардейцы были в курсе талантов милейшего доктора Муховецкого и не добивали раненых, справедливо полагая, что воры не достойны облегчения участи. Мало того, даже оттаскивали в сторону разъяренных большими потерями французов, не гнушаясь прикладами разъяснить их неправоту.

Все происшествие поместилось в двенадцать минут – ровно такой была разница между стрелками остановившихся в падении часов Александра Юрьевича Кулькина и шикарным брегетом, снятым им с одного из убитых злоумышленников.

– Красиво живут, сволочи, – заметил Акимов. – Цепочка-то в палец толщиной.

Итоги скоротечного боя оказались неутешительными – хотя нападавших и выбили подчистую, захватив троих пленных, но вот собственные потери… Среди французов пережило ту безоружную атаку чуть больше половины – восемнадцать человек из тридцати двух начавших ее. Еще восемь погибло при взрыве наехавшей на фугас императорской кареты. Да и черт с ними, их не жалко, пусть хоть сотнями дохнут… Вот среди своих – боевые товарищи, с которыми прошли петербургскую осаду… эх…

– Там Багратион. – Голос младшего лейтенанта Кулькина вывел капитана из забытья.

– Что?

– Петр Иванович убит.

– Как?

– Закрыл собой Бонапартия… суку, – Александр Юрьевич тяжело вздохнул. – Как бы самосуда не случилось.

– Какого хрена?

Акимов поспешил к дороге, где вокруг возка с Наполеоном собрались шумящие гвардейцы.

– На кол его, собаку! – раздавались крики.

– Повесить скотину! – Другие были более милосердны.

– Молчать! – быстро сориентировался Сергей Викторович. – Какого хрена?

Молчание было ответом. Молчание, и вид лежащего на снегу Петра Ивановича, укрытого простреленным в нескольких местах полушубком.

– Всем в сторону! Французов под арест! Пленных сюда!

* * *

Спустя час

– Ты, милок, не стесняйся, тут все свои.

Ласковый голос человека, будто в насмешку представившегося врачом, ввинчивался в мозг лежащего голым на брошенной в снег шинели пленника. И не уйти от того голоса в блаженную бессознательность – проклятый палач достанет и с того света, заставив отвечать на вопросы.

– Имя, звание?

И не хочется говорить, но воткнутые извергом серебряные иголки лишают воли и права выбора. Хриплым голосом допрашиваемый выдавил:

– Отставной прапорщик Чижов.

– Ну-с, с почином, сударь! – торжествующе произнес человек в круглых очках и обратился куда-то в сторону: – А вы, Сергей Викторович, о каких-то мамонтах изволите толковать.

– Не отвлекайтесь, Ипполит Станиславович, – откликнулся невидимый Чижову собеседник доктора. – Кто, куда, зачем?

– Так он уже представился.

– Замечательно, теперь пусть говорит.

– Это мы запросто. – Муховецкий достал из черепахового футляра еще одну длинную иглу и улыбнулся отставному прапорщику. – Сударь, даю гарантию, что в случае искренних и правдивых ответов вы умрете быстро и безболезненно.

– Это нечестно! – Чижов побагровел, дернулся, но тело не слушалось. – Я требую справедливого суда.

– Чего вы требуете? – искренне изумился доктор.

– Суда.

– И Его Императорское Величество в качестве защитника? Не валяйте дурака, любезный, и имейте мужество умереть достойно.

Такая постановка вопроса Чижову решительно не нравилась, но его личное мнение мало кого интересовало. То есть вообще никого. С каждой иголкой, воткнутой доктором по одному ему известной системе, отставной прапорщик терял волю и становился все словоохотливей.

– Что значит, никаких поляков? – удивился чуть позже капитан Акимов. – Ипполит Станиславович, голубчик, вы уж поспрашивайте точнее.

Можно было понять огорчение Сергея Викторовича – из допроса пленного совершенно не вырисовывалось никакой политики, и за покушением на Наполеона не торчали польские или английские уши, как бы их ни хотелось увидеть. Увы, все проще, банальнее и гаже.

Взрывы и засада организованы всего лишь с целью личной мести императору Павлу Петровичу, пусть даже вот таким опосредованным образом. Изгнанный с позором год назад смоленский полицмейстер господин Хомяков, чудом тогда избежавший суда, собрал в шайку исключительно родственников. Многочисленных, надо заметить. А уж раздобыть десяток пудов пороху не составляет труда для предприимчивого человека. Притащили, закопали, взорвали… А три взрыва – для пущей надежности. И не то чтобы горели желанием убить Наполеона, просто любой результат принес бы ухудшение в отношениях России и Франции.

– Войну хотел вызвать, сволочь? – сплюнул Акимов.

– Да ничего они не хотели, Сергей Викторович, – пояснил доктор. – Просто нагадить и смыться, вот и всех делов. Свинская человеческая натура требует мести.

– Мстят только свиньи?

– Ни в коем разе! Существует понятие праведной мести, вот она вполне прилична и уважаема.

– Про британцев спросите, Ипполит Станиславович, – продолжал настаивать капитан. – Без их участия ни одна гадость в России не обходится.

– Англичанка всегда гадит? – усмехнулся доктор.

– Именно. Откуда они знали о маршруте и времени?

Увы еще раз, но дальнейший вопрос окончательно разочаровал Сергея Викторовича – отставной прапорщик признавался в чем угодно, включая убийство Авеля ослиной челюстью, но упорно не хотел обнаруживать связь с англичанами или поляками. Последние, в силу их природной злокозненности, предпочтительнее.

– Кончайте его, Ипполит Станиславович, – махнул рукой Акимов.

– Совсем? – переспросил доктор.

– Нет, черт побери, по частям! – не удержался от ругательства капитан и обернулся к спешащему младшему лейтенанту Кулькину. – Что там опять случилось, Александр Юрьевич?

– Французы бунтуют, требуют назад поворачивать.

– Неймется?

Кулькин развел руками, показывая полное непонимание французской логики. А есть ли она у французов вообще, та самая логика?

Порядок пришлось наводить самым решительным образом – капитан лишь заглянул в возок с лежащим бледным Наполеоном и отдал приказ стрелять. Стоявшие наготове гвардейцы с охотой сделали залп…

– Довольно!

Мог бы и не указывать – умученные постоянными тренировками гвардейцы давно отучились промахиваться и жечь лишние патроны.

– Мсье капитан, – слабым голосом окликнул Акимова Бонапарт. – Может быть, вы в конце концов удосужитесь объяснить, что здесь происходит?

– Ваше Императорское Величество, – Сергей Викторович почтительно склонил голову. – Во французском языке есть такое понятие, как «полная задница»? Ах нет… С сегодняшнего дня будет.