Второй сон Роберта Гордеева
22августа 2091 года
Роберт сидел без наручников на стуле из сверхлегкого пластика за столом из того же материала. Чуть саднила кожа на левом плече — вэки всадили туда датчик слежения. В комнате, если не считать еще одного пустого стула, больше ничего не было. Толстая металлическая дверь, голые серые стены, несколько ламп на потолке и большое, метра четыре в длину окно с непроницаемо темным, наверняка бронированным стеклом. События последних суток хоть и с большим трудом звеньевой сумел восстановить в своей памяти. Стражи попали в засаду. Газовые цилиндрические мины — вот что их обезвредило в считанные секунды. Устанавливали их, скорее всего, прямо налету минилевимаги, чтобы не было заметно следов. Нападавшие были защищены дисгайз — зонтиками, поэтому локаторы бульдозера их и не обнаружили. Что ж… попались как дети. Впервые в истории стражи были захвачены иностранным актором. Одно слово — позор.
Лучшим выходом из этой ситуации было бы самоубийство. Однако коварный враг не даст такой возможности. Звеньевой был облачен в коричневую робу из не рвущейся ткани и ботинки без шнурков. Можно, конечно, попробовать прямо сейчас с разбегу врезаться головой в стену, но подобную роскошь пленнику никто не позволит. Звеньевой предполагал, что за ним внимательно следят и в случае резких движений какой‑нибудь инфразвук тут же его обездвижит.
После того как стражей обезвредили газовыми минами, Роберт находился в продолжительной отключке. Его память продиралась сквозь дурманную пелену, где реальность намертво переплеталась с галлюцинаторными образами.
Он лежит, бессознательный, в клетке, напротив него на скамье сидит человек в бронированном экзоскелете. Черный. С жуткой маской вместо лица. Огромный нос. Оскаленная пасть. Глаза… нет глаз… черные стекла, а не глаза. Слышится гул. Очень тихий, иногда превращающийся в резкий, нестерпимый скрежет. Роберт пытается закрыть ладонями уши, но руки, налитые свинцом, его не слушаются. Иногда возле клетки оказывается старуха У Цзэтянь. Проклятая китайская царица времен династии Тан морщит свою отвратительную, сотканную из глубоких морщин физиономию, безмолвно смотрит, держась за решетку, а затем вдруг плаксиво и в то же время надменно говорит, будто каркает:
— Мне только семьдесят семь лет, а ты смеешь меня отвергать?!
Роберт поерзал на стуле, посмотрел вверх. Лампы на потолке, скрытые в матовых полусферах давали хоть и яркое, но почему‑то кажущееся призрачным сияние. Звеньевой подумал, что, конечно, У Цзэтянь являлась продуктом галлюцинации. И тихие звуки, превращающиеся в нестерпимый скрежет — это также последствие наркотического отравления газом. А вот все остальное вполне могло быть реальным. Скорее всего, он находился в левимаге, который вывозил пленников на территорию Корпорации. Например, в Сан — Франциско. Вернее, на какую‑нибудь секретную базу возле Сан — Франциско. И охранник, закованный в броню — тоже явь. Роберт слышал о спецназовцах WEC, которые полжизни проводят в экзоскелетах и носят на рожах маски ацтекских и прочих американских богов. Говорят, им делают операцию на мозге, после чего людьми их трудно назвать. Они жестоки, не знают пощады, четко, без раздумий выполняют приказы, но при этом частично теряют интеллект.
А еще звеньевой вспомнил, как его выволакивали из левимага. Взгляд Роберта неожиданно сфокусировался, и он узрел человека в военной форме тихо разговаривающего по — английски с полуистлевшим трупом, очень похожим на испепеленную заготовку, которую страж видел в туалете ресторанчика "Кезет", что находится в Южном Бутово на улице имени 84–х Псковских десантников. Они были далеко, но Роберт все слышал.
— Один из ублюдков, — говорил военный, — застрелился прямо в подбитом "Ласт Фронтире". Мы его там и оставили. Что нам толку от жмура?
— На него не действовал газ? — спросил полутруп.
— Думаю, сэр, что внутрь бульдозера попала значительная доля газа, которой должно было хватить на усыпление. Однако этого не произошло.
— Странно, — полутруп потер гниющий подбородок, с которого ошметками свисала коричневая кожа.
— Возможно, сэр, чертов русский принимал антибиотики, — предположил военный, — некоторые из них нейтрализуют действие газа.
— Хорошо. Остальных отправьте на обработку.
— Есть, сэр.
Понятное дело, что говорящий покойник был лишь иллюзией, проекцией на настоящего живого человека. А вот все остальное…
"Значит, Леша Планкин мертв… — с грустью подумал Роберт, — что ж, ты молодец, Леша. А вот нас взяли тепленькими".
Страж внезапно задался вопросом: а как, собственно, такое могло произойти? Это значило лишь одно: на Аляске работал крот, двойной агент, который и сдал своих вэкам. Впрочем, теперь это было несущественно…
Вдруг послышался дверной лязг. В комнату вошел высокий мужчина в строгом костюме пятидесяти с лишним лет от роду. На устах его играла вежливая, липкая, мерзопакостная улыбочка. Волосы мужчины были точно прошиты сединой через один, отчего казались пепельными. А в его взгляде читалась строгая решимость.
— Здравствуйте, — сказал мужчина на неплохом русском языке, — мое имя Леонард Хосман. Агент Леонард Хосман. Я веду ваше дело.
Роберт молчал. Он узнал голос вошедшего. В наркотическом бреду страж принял его за тот самый полуразложившийся труп, разговаривавший с военным.
— В ваших интересах, — продолжил говорить агент, — сотрудничать с нами. Если между нами возникнет взаимопонимание, вы и ваши товарисчи, сможете неплохо устроиться здесь.
Слово "товарищи" он произнес именно как "товарисчи", и у звеньевого возникло ощущение, что сделал это агент Хосман специально. Такая легкая издевка в стиле голливудских боевиков прошлого века.
— Итак, как ваше имя?
Вместо ответа Роберт перешел в наступление:
— По какому праву в нарушение всех международных конвенций вы захватили иностранных граждан на территории суверенного государства, находящегося вне юрисдикции WEC.
Агент Хосман подхихикнул. Не засмеялся, а именно подхихикнул, как какой‑нибудь подленький тролль из диснеевского мультфильма столетней давности.
— Э, нет, — сказал он, — это вы в нарушение всех конвенций осуществили ракетно — бомбовую атаку на суверенный Афганистан.
— А какое отношение к геополитике имеют мирные русские туристы? — страж понимал, что сказанное им не выдерживает никакой критики.
— Русские туристы мирными не бывают, — Хосман выдавил из себя очередную мерзкую улыбочку. — А русские туристы, разъезжающие на "Ласт Фронтире" с Глоками и пятью обоймами к ним тем более не могут быть мирными.
— В любом случае вы нарушили международные конвенции и законы Социальной Республики Аляска, — настаивал на своем страж.
Агент внимательно посмотрел на Роберта и вдруг спросил:
— Скажите, Аркадий, а что означают три буквы "К" на вашей руке?
Звеньевой почувствовал, как у него загорелись щеки. Он знает псевдоним, под которым страж прибыл в Новоархангельск — Аркадий Крылов. Значит, утечка была из легиона "Гиперборея"? Скорее всего. Но кто? Подполковник Леонов? Или начбез? Или кто‑то из его заместителей? Неважно.
— Это означает, — медленно, почти по слогам произнес Роберт, — Клоуны Корпорации Кретины.
Леонард, чуть наклонив голову, слабо кивнул, будто ему что‑то сообщил невидимый собеседник, а затем подхихикнул.
— А может, — весело предположил он, — Крылов Комиссар КОБ?
— Как вам угодно, товарисч Хосман.
— У нас с вами много общего, — агент сел за стол напротив Роберта, — я тоже люблю разгадывать аббревиатуры. Вот вы упорствуете сейчас, держитесь за верность Советской Конфедерации, хоть и понимаете, что это в вашей ситуации бесполезно. Это что, психология совка?
— А вы такие слова знаете? — удивился Роберт.
— Знаю, — подтвердил Хосман, — я даже расшифровку придумал. СОВОК — это Специально Огороженный Ватник, Обожающий Кремль.
Леонард радостно подхихикнул собственной шутке.
— Во — первых, — сказал звеньевой после нескольких секунд молчания, — в Новосибирске нет кремля, так что ваша шутка устарела, а во — вторых, вы мне что предлагаете, бросить совков и перебежать к лобкам?
— К кому? — Хосман поднял брови.
— К лобкам. ЛОБОК — это Либерально Отъебаный Баран Общечеловеческими Конвенциями.
— Грубо, — подхихикнул Леонард, — но я запомню. Наверное, вы правы. Только истина ведь в чем? Истина в том, что благодаря ватникам и баранам мы существуем. И существуем вольготно. Без них мы были бы никем. И какая разница кого стричь и кого топтать? Вам с вашей информацией и вашими знаниями здесь будет хорошо. Вы не будете ни ватником, ни бараном. Вы будете пастухом, а со временем, может, дослужитесь даже до пастыря.
Роберт ничего не ответил.
— Вы кстати знаете, чему равняется поголовье баранов Республики Калифорния? — спросил Хосман.
— Что? — удивился звеньевой… — Понятия не имею…
Леонард чуть нагнул голову и кивнул, уставившись куда‑то сквозь Гордеева. И тут Роберт сообразил, что все пространные разговоры агент вел не просто так. Он тестировал собеседника, готовясь к основной части дознания. В ухе Хосмана, безусловно, имелся микрофончик, через который ему говорили о том, что "фиксация состояния неуверенности произведена", "автореакция зафиксирована" и так далее. Звеньевой сидел в "комнате правды", в труфоруме. Смешно: вчера страж допрашивал министра, а сегодня допрашивают его по той же самой схеме. И обмануть детектор лжи почти невозможно. По крайней мере, Роберт точно не сумеет провернуть такое, даже если войдет в образ, создаст психозаготовку и сольется с ней. Отсюда следует вывод: хранить молчание. Это лучшая защита в сложившейся ситуации. Звеньевой надеялся, что остальные его товарищи поступят также.
— Я тоже понятия не имею, — сказал Леонард, — но мы немного отвлеклись. Вы согласны сотрудничать?
— Я требую консула Советской Конфедерации, — как можно спокойнее произнес Гордеев, — без него ни на один вопрос я больше не отвечу.
— Не будьте глупцом, Аркадий, — усмехнулся Хосман, — никаких консулов. Вы или сотрудничаете или мы выбьем из вас ответы. К тому же вам никто не запрещает лгать. Просто отвечайте на поставленные вопросы.
Роберт молчал. Он закрыл глаза, визуализировал в центре головы огненный шарик и принялся считать вдохи и выдохи. Раз — вдох, два — выдох, раз — вдох, два — выдох, раз — вдох, два — выдох…
Агент Хосман, что‑то говорил, в чем‑то убеждал, предлагал, угрожал, обещал, но вскоре речь его превратилась в неразборчивый поток ничего не значащих звуков, а затем и вовсе стихла. Звеньевой созерцал огненный шар, вокруг которого он вращался и грелся в теплых лучах. Постепенно Мир забылся, и, следовательно, перестал существовать. Остались только благостное солнце и Некто, которого когда‑то, возможно, звали Роберт Гордеев. Но это было так давно, почти вечность назад. Потом из памяти изгладилось и имя. Осталось лишь бесконечное кружение над звездой без названия. Ослепительной и прекрасной. Дарящей безмятежность. Некто захотел слиться с ее сиянием, коснуться незримым телом слепящих протуберанцев, нырнуть в океаны чистого пламени. И тогда будет преодолена грань безмыслия, случится великое воссоединение, и Некто превратиться в Никто, и солнце тоже исчезнет, и наступит вечный покой вне пространства и времени.
Но что‑то случилось: звезда и космос подернулись бардовой рябью, центробежная сила резко увеличилась. Кто‑то невидимый оттеснял Некто от огненного шара. Снова бардовая рябь, и солнце начало превращаться в желто — зеленую точку, мало чем отличающуюся от остальных миллиардов звездочек, а над вселенной разнесся шепот, причиняющий адскую боль:
— У тебя есть имя… ты Роб… Роберт… ты Роберт Гордеев… — это был голос Маши, — и я люблю тебя, Роб… люблю… а ты… ты любишь меня?..
Некто вновь превратился в звеньевого тайных стражей революции. И он вспомнил все: вспомнил, зачем отправился на Аляску, вспомнил, что должен мучиться, разрываясь между долгом и привязанностью к любимой женщине.
— За… зачем… — прохрипел он, — за… зайчонок…
Бардовая рябь вдруг превратилась в океан ярко — красной боли. Она накрыла Роберта вязкой, обжигающей волной и вымыла его в тюремную реальность. Страж приоткрыл глаза и с удивлением обнаружил себя неистово бьющимся о твердый бетонный пол. Он рычал сквозь стиснутые зубы, брыкался, отчаянно мотал головой, пытался встать, но тщетно. На нем сидел бугай в черной броне с мертвенно — бледным лицом и стеклянными глазами. Бугай ударил Гордеева в грудь. По телу Роберта прошла судорога боли, на несколько секунд, показавшихся вечностью, он лишился дыхания, а когда, наконец, живительный воздух ворвался в агонизирующие легкие, страж обмяк.
— Я в восхищении, — донесся до него голос агента Хосмана, — попытка внутреннего бегства. Аркадий, вы хотели ускользнуть от нашего разговора на волнах дельта — ритма? Но проблема в том, что ваш мозг и ваше тело никуда не деваются. Они остаются здесь. И у нас есть препараты, которые заставят их работать так, как мы хотим. Ваш мозг будет выдавать те частоты и те амплитуды, которые нам нужны.
— Ненавижу!!! — прохрипел Роберт.
— Это хорошо, — ноги Хосмана, состоящие из начищенных до блеска лакированных ботинок и тщательно выглаженных брюк, появились в поле зрения стража, — это хорошо, что ненавидите. Я когда‑то защитил докторскую по психологии эмоциональных состояний. Страх, вожделение и ненависть как основа абсолютной власти. Нам это и нужно. Посадить его!
Бронированный бугай с немыслимой легкостью, будто котенка, поднял Роберта и швырнул в неизвестно откуда взявшееся массивное кресло на колесиках.
"Привезли в труфорум, пока я был в отключке", — решил звеньевой, поморщившись от боли.
Между тем в комнате появились два человека в белых халатах. С невероятной быстротой они пристегнули Гордеева жесткими ремнями к подлокотникам и ножкам кресла.
— Аркадий, вы знаете, что такое WC-75? — спросил Хосман. Больше он не подхихикивал, голос его стал жестким, а в глазах читалась бескомпромиссная готовность мучить обездвиженную жертву.
— Да… — выдавил из себя Роберт, — Wasps of the Capitol, осы Капитолия. Токсичный препарат. Угнетает психику.
— Поразительная осведомленность для простого русского туриста, — один из людей в белых халатах протянул Хосману чемоданчик стального цвета, — WC-75 впервые был применен в 2051 году против членов банды "Дистрикт 13", начитавшихся глупых книжек и возомнивших себя борцами за свободу. Ведь так часто случается, когда экспроприаторы, разбойники и убийцы изображают из себя освободителей народа. Ваш Кашин был именно таким. Не так ли, товарисч Крылов?
Роберт ничего не ответил. Он молча наблюдал, как, положив чемоданчик на стол, Хосман извлек из него шприц и ампулу с мутно — желтой жидкостью.
— 2051 год был вообще богат на события, — продолжил говорить агент, вскрыв ампулу скарификатором, — это год подписания "антифедералистского акта" президентом, год начала тридцатилетнего распада США. И в этот же год образовалась Всемирная Энергетическая Корпорация. Не правда ли примечательное совпадение? Король умер, да здравствует король!
Хосман вскрыл упаковку шприца, снял колпачок с иглы, набрал психотроп и направился к креслу. Роберт непроизвольно напрягся.
— Мы правим Америкой почти двести лет, а с момента убийства Кеннеди наша власть практически абсолютна, — агент, зловеще оскалившись, постучал по шприцу ногтем, выпустил из него воздух, обдав лицо звеньевого желтоватой струйкой, неприятно щиплющей кожу, — и мы по — прежнему будем править Америкой, мы восстановим свои позиции на мировой арене. Реванш неизбежен.
"Зачем он мне все это говорит? — спросил самого себя Роберт и тут же нашел ответ. — Хочет вывести из равновесия. Препарат эффективней действует при эмоциональной нестабильности. Ненависть как основа власти и все такое…"
Хосман всадил шприц в левое бедро стража прямо через одежду. Звеньевой, скривившись, дернулся. В ноге появился твердый, расширяющийся, болезненный комок, заставляющий мышцы непроизвольно конвульсивно сжиматься.
— Зачем я тебе это говорю? — истязатель будто прочитав мысли Роберта, перешел вдруг на "ты". — Затем, чтобы ты поверил в неизбежность своего падения. Чтобы ты понял, мы непобедимы. Мы жрецы и боги этой реальности. Нашей и вашей реальности. А вы, чертовы трикстеры, безродные выблядки Прометея, решили, что сможете свергнуть устоявшийся миропорядок? Нет уж. Не хочешь сотрудничать, станешь големом, глиной в моих руках. Раз за разом я буду тебе колоть WC-75, и никакие медитации не помогут. После четвертой инъекции начнется необратимая деградация, после десятой твоя личность будет полностью разрушена, а после семнадцатой мы создадим тебя с нуля, ты превратишься в него, — Хосман ткнул в сторону бугая в черном экзоскелете, — в послушное боевое насекомое, которое убьет любого, в том числе и себя, если поступит такой приказ! Но это будет позже, а пока добро пожаловать в мир собственных страхов, собственной ненависти и собственных вожделений. Все тайное станет явным. Добро пожаловать в ад, товарисч Крылов!
По телу Роберта растекался жидкий горячий свинец. Звеньевой с жадностью втягивал в себя воздух, но казалось, легкие его заполнены ртутью, которая без остатка поглощает кислород. Страж задыхался. Глаза самопроизвольно моргали. Медленно звеньевой повел головой, оглядывая потемневшую, уплотнившуюся реальность, он слышал гулкие удары своего сердца и труфорум, бронированный бугай, белохалатные люди, агент Хосман все окружающее пространство пульсировало в такт этим ударам.
— Это не твой мир, Леонард, — Роберт оглушительно загоготал, дышать ему стало значительно легче, — это мой мир, сердце бум — бум, вселенная дрожит.
— Это нам и нужно, — сказал Хосман.
— Нужно… — повторил Роберт и поднял взгляд.
На него вместо агента смотрел полуразложившийся труп. Кожа на нем истлела настолько, что в некоторых местах просматривался череп — белесые островки среди гниющих ошметков почерневшей плоти. Вместо носа зияла впадина. Левый глаз мертвеца висел на склизкой ниточке, а правый горел яростью напополам с безумием. Покойник осклабился жутким оскалом, обнажив пожелтевшие кривые зубы. Непередаваемый смрад обдал Роберта.
— Ты только сраный глюк, — прохрипел он, морщась от зловония, — сейчас я тебя сожгу. Сердце бум — бум, мир трясется. Мой мир.
Мертвец захохотал обжигающе леденящим смехом, и страж увидел клубок копошащихся белых червей во рту покойника. Роберта передернуло. На мгновение он устрашился, но тут же взял себя в руки и закрыл глаза. Однако живой труп никуда не делся. Облизнув желтые козлиные зубы и одобрительно заурчав, он проглотил комок червей, и вязкая слюна закапала на пол с бесформенных губ мертвеца. Роберта стошнило.
— Хватит, — захрипел он, — хватит…
В ответ мертвец разразился зловещим смехом. Тогда страж попытался сконцентрироваться в районе собственного копчика, зажечь там огонь, поднять его по позвоночному столбу к голове, превратить в кипящий лавой шар и метнуть в жуткое наваждение, но у него никак не получалось сосредоточиться. Роберт отвернулся, но куда бы он не смотрел, везде перед ним представала одна и та же ужасающая картина: смеющийся леденящим смехом покойник с полуразложившимся лицом и червями во рту. В конце концов, страж смирился. Он расслабился, насколько это было возможно в его состоянии, и устремил взор сквозь кривляющегося мертвеца. Живой труп конвульсивно дергался, извивался, дышал зловонием, душераздирающе хохотал, рычал, плевался червями, изрыгал проклятия, но страж будто окаменел, созерцая невидимую точку и считая дыхание… раз — вдох, два — выдох, раз — вдох, два — выдох, раз — вдох, два — выдох…
Сколько прошло времени, Роберт не знал, однако когда он пришел в себя, вокруг был густой туман. Гордеев дернулся, но почувствовав натяжение на руках и ногах, понял, что по — прежнему прикован к креслу. Он закрыл глаза, но туман никуда не исчез. Царила абсолютная тишина, или скорее — невыносимая глухота. Будто ты находишься на дне бассейна, и вода полностью вытеснила воздух из ушей.
"Иллюзия… это иллюзия…" — подумал страж и попытался сконцентрироваться на дыхании, но в этот миг подул легкий ветерок, в нос ударил терпкий запах с оттенком камфоры, вызвавший приятное щекочущее тепло в паху.
— Да — а-а… — донесся томный шепот.
Роберт замотал головой. Он узнал голос — это была Маша. Может, туман и не иллюзия вовсе? Может, действие психотропа закончилось? Просто вэки напустили пар, и где‑то рядом находиться она.
— Да — а-а… — теперь шепот, полный наслаждения, стал отчетливее.
— Зайчонок! — прохрипел Роберт. — Ты здесь зайчонок?
— Еще… вот так… хорошо…
Страж напряг зрение и слух. Марево, стелящееся молочно — бледными клубами начало постепенно рассеиваться. Роберт заметил какое‑то мельтешение — ритмично двигающиеся тени.
— Еще… ну же… давай… — женский шепот будто доносился отовсюду, будто вся чертова дымная мгла пропиталась им.
Гордеев сощурился, присмотрелся. Силуэты, женский и мужской, стали разборчивее. Тяжелое предчувствие кольнуло сердце стража. По какому‑то наитию он понимал, что не нужно смотреть, не нужно слышать эти страстные вздохи, но ничего с собой поделать не мог. Туман окончательно рассеялся и Роберт увидел обнаженную Машу. Она лежала на столе лицом вниз, касаясь пальцами ног пола, а сзади нее трудился Егор Сердюк, тот самый главный специалист по защите информации. Только тело у его было молодое, мускулистое, поджарое, а не обрюзгшее, как на фотографиях, которые Гордеев видел в досье.
Волна необузданного гнева накрыла стража.
— Мра — а-а — зь, — зарычал он, рванувшись навстречу совокупляющейся паре.
Ремни отбросили Роберта обратно в кресло.
— Да — а-а, — неровно дыша, Маша повернула голову, приоткрыла веки, и ее замутненный взгляд устремился в сторону стража. Она улыбнулась ему и, застонав, закрыла глаза.
Гордееву вдруг пришла мысль, что на самом деле так не может быть. Сердюк в Новосибирске, наверняка уже арестован, сейчас этот негодяй находится в совершенно другом месте. Однако новая волна ревности накатила на звеньевого, и чтобы сдержаться, ему пришлось сделать глубокий вдох, задержать дыхание, а затем, секунд десять спустя, сделать выдох.
И снова раз — вдох, два — выдох… раз — вдох, два — выдох… раз — вдох, два — выдох…
Страстные женские крики проносились мимо ушей стража, он следил за собственным дыханием. Наконец, совокупляющиеся вновь скрылись в тумане, который погасил все звуки окружающего пространства. Марево потемнело, и Гордеев погрузился во мрак.
Когда Роберт открыл глаза, он с облегчением понял, что лежит в своей постели в Ростове — на — Дону.
"Хоть осознал, что это всего лишь сон, — подумал страж, — нервы никуда не годятся! Приснится же такое! Новоархангельск… плен… Маша…"
— К черту все! — прошептал Гордеев, затем посмотрел на тройное "К", вытатуированное на тыльной стороне ладони, и провел рукой по смятой простыне.
Там, где, по мнению звеньевого, должна была лежать Маша, никого не оказалась. Значит, уже принимает душ. Роберт прикрыл веки и потянулся. Приятные воспоминания прошедшей бурной ночи тут же заставили забыть о нелепом сне.
"Маша, Машенька, зайчонок …"
Возможно, Роберт еще долго бы рефлектировал в сладостной полудреме, если бы неожиданно не заиграла тихая музыка и монотонный женский голос, лишенный каких‑либо эмоций не сообщил:
— Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!.. Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!..
— Линда, — разочарованно простонал страж, — чтоб тебя гадину!
— Роберт, московское время восемь утра, — невозмутимо ответил голос из динамиков, встроенных в стену, — Пора вставать! Пора вставать!.. Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!..
— Да заткнись ты уже!
— Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!
Звеньевой, недовольно зарычав, сел на кровать. Это все Маша со своими наворотами! Купили киберкон на свою голову.
— Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!
Страж глубоко вздохнул и так же, как и автомат, ровно и монотонно произнес:
— Линда 7 МА-77.
Музыка моментально стихла. Киберкон больше не подавал голос. Роберт, уставившись в огромное зеркало, прикрепленное к стене, озадаченно потер лоб. В последнее время он себе решительно не нравился. Вдруг краем глаза он заметил движение. Страж повернул голову и увидел в дверях Машу.
"Машенька, — с нежностью подумал Роберт, — зайчонок, тростиночка ты моя!"
Она стояла, опершись на косяк, обернутая в махровое полотенце, босая, с уже высушенными коротко стриженными каштановыми волосами.
— Если бы ты знала, милая, — сказал звеньевой, — какой гадкий сон мне приснился.
— Расскажи, — карие глаза девушки озорно блеснули, она сделала два шага по направлению к возлюбленному, — мне интересно.
— Слишком долго, — отмахнулся Роберт, — а закончился он просто ужасно. Будто ты занималась сексом с каким‑то хмырем.
— Правда? — Маша звонко засмеялась. — Ты перенапрягся, и с этим нужно что‑то делать. Придется мне тебя полечить.
Она игриво улыбнулась и легким движением руки сбросила на пол полотенце. Призывно виляя бедрами, девушка подошла к возлюбленному. Роберт мгновенно почувствовал острое возбуждение. Закрыв глаза, страж вдохнул полной грудью запах чистого тела — ее запах, коснулся ладонями маленьких аккуратных грудок.
— А ты уже готов, — полушепотом произнесла Маша, — я же говорю, ты перенапряжен.
Роберт поцеловал возлюбленную в низ живота, а потом девушка легким толчком повалила стража на кровать и села на него.
Постанывая, она ритмично двигала тазом, а он, задыхаясь, мял ее красивые грудки, чувствуя, как приближается к пику блаженства.
— Почему ты такой упрямый, — прошептала Маша, прильнув к Роберту и наращивая неистовую пляску страсти.
— Я? — выдохнул звеньевой.
— Разве ты не понимаешь, что у тебя нет другого выхода, — она поцеловала шею возлюбленного, куснула мочку уха, и зашептала, все ускоряя и ускоряя движения. — Нужно сотрудничать, дорогой, и у нас все получится.
— Ты о чем? — простонал Роберт.
— О том, что они непобедимы, — Маша коснулась языком губ Роберта и продолжила говорить:
— Они повелевают судьбами мира уже сто семьдесят семь лет, и будут повелевать ими во веки веков.
— Что ты такое говоришь, зайчонок, — взмолился страж, чувствуя что вот — вот достигнет пика, — не говори так, я люблю тебя… люблю… не говори… люблю… люблю тебя…
— А если от ста семидесяти семи отнять сто, то получится семьдесят семь, — прошептала Маша, обжигая горячим дыханием щеку Роберта.
— И что… — застонал он, прикрыв веки.
— А то, милый, что мне всего‑то семьдесят семь, — послышался дребезжащий голос, не Машин голос, — и я так молода! Я еще ой как молода!!!
Роберт открыл глаза и узрел восседающую на нем императрицу У Цзэтянь. Обвисшие, сморщенные груди, похожие на высушенные финики, тряслись в такт движениям похотливой старухи. Она скалилась, подвывая, и раскосые глаза ее излучали злое торжество. Волосы на голове стража встали дыбом.
"Без паники, — мелькнула мысль, — дыхание… дыхание… раз… два… раз… два…"
Но императрица с невероятной для ее возраста силой ударила Роберта в грудь костлявыми кулаками, и он задохнулся. Энергично вращая тазом, она прильнула к нему. Звеньевой почувствовал отвратительный запах старческого давно немытого тела. Она терлась о мужчину с неистовой яростью, а он не мог даже пошевелиться, словно невидимые цепи накрепко приковали его к кровати.
— Теперь ты мой! — победно проверещала У Цзэтянь и запустила ледяной язык в рот Роберта.
Вытаращив глаза, страж выгнулся и кончил болью. Адская судорога заставила одеревенеть непослушное тело. Язык старухи склизкой змеей заползал все дальше и дальше в глотку и далее по пищеводу вниз, к желудку. Роберт будто превратился в кусок полого почти сгнившего бревна, внутри которой ерзала холодная шипящая тварь. Нестерпимый вселенский ужас охватил его, и он закричал, проваливаясь в пустоту. Он падал в абсолютной тьме, без каких‑либо ориентиров. Он истошно вопил, содрогаясь в спазмах потустороннего страха. Он превратился в существо, неспособное контролировать себя. Он проиграл.
* * *
"Проиграл…"
Роберт лежал на жестком топчане в холодной камере. Вверху, защищенная стальной решеткой, ослепительно горела лампочка, к которой никак не могли привыкнуть глаза. Совершив над собой невероятное усилие, звеньевой повернулся на бок, к стенке. Теперь он не чувствовал злости, не чувствовал боли, не чувствовал страха, он вообще ничего не чувствовал. Он был выжат до последней капли.
"Проиграл…"
Как оказалось, трип длился четыре часа. Трясущегося Роберта окатили ледяной водой, кое‑как смыв блевоту с одежды, потом, стащив с кресла, швырнули на пол. Страж будто превратился в тряпичную безвольную куклу. Когда он услышал голос Леонарда Хосмана, то попытался поднять голову, найти мразь взглядом, но мышцы отказались слушаться.
— И это только начало, товарисч Крылов, — сказал агент, и голос его был равнодушно бесцветен, — завтра мы повторим процедуру. Завтра вы познаете еще больший ужас. Такой незавидной участи, конечно, можно избежать, начав сотрудничество. Только не думайте, что вы сумеете и дальше молчать. После четвертого укола, с началом распада личности, у семи из десяти подопытных развязывается язык, после пятого у девятнадцати из двадцати, и не было ни одного случая, чтобы хоть кто‑то молчал после седьмого укола, — Хосман подхихикнул. — Так что в ваших интересах пойти нам на встречу на взаимовыгодных условиях. Пока не поздно.
После назидательного монолога два бронированных бугая подхватили Роберта подмышки, вытащили его из труфорума и поволокли по бесконечно длинному коридору. Роберт не сопротивлялся, и его ноги безвольно бились о стыки на бетонном полу. Наконец, открыв одну из дверей, охранники бросили его на топчан.
"Проиграл…"
Страж понимал, что если он не смог сдержать Ужас и Тьму в первый раз, то тем более не сможет сделать это и в последующие. Отныне он будет падать все ниже и ниже, с каждой новой процедурой все более деградировать, превращаясь в послушного зомби. Звеньевой не хотел становиться боевым насекомым, а потому во что бы то ни стало необходимо придумать способ покончить с собой. Но сейчас сил не хватало даже на мыслительный процесс. Завтра… он непременно подумает об этом завтра…
Роберт закрыл глаза и провалился в забытье.
* * *
Когда Роберт открыл глаза, то обнаружил себя перед зеркальным небоскребом, устремляющимся в заоблачную высь. Страж огляделся. Он стоял на обочине широкой дороги, вдоль которой располагались разнокалиберные дома, такие же зеркальные, как и небоскреб, но высота их была ниже. Роберт вновь посмотрел с любопытством на архитектурного гиганта из стекла. Он заметил подъезд, но направиться к нему, чтобы войти, все еще не решался.
Где‑то за его спиной прокричала сова. Причем, судя по крику — это была не простая ночная хищница, а гигантская, с человеческий рост, а, может быть, и больше. Звеньевой вздрогнул и медленно повернулся. Сзади, напротив зеркальных домов, находился лес. Или, скорее, роща. Но дикая, совершенно запустелая. Только сейчас он заметил, что смеркается. И сгущающаяся мгла имеет особую силу. Она будто придавливает к земле, выворачивает наизнанку, вызывает странное необузданное желание рвать и крушить все на своем пути. Вновь послышался совиный крик. Сердце Роберта сжалось, и он почувствовал, как липкий страх скребется внутри, жаждет вырваться наружу и превратить человека в беспомощное и забитое животное. Из рощи медленно выползал клубящийся туман. Страж отступил на два шага. В молочной мгле послышалось хлопанье крыльев.
Роберта вдруг затрясло. Так его не знобило никогда в жизни, но он чувствовал, что бежать нельзя. Стоит ему поддаться ужасу — и все, невидимая птица настигнет и… жутко подумать, что будет после этого. Роберт начал отступать к небоскребу. Медленно. Шаг за шагом. Туман уже выполз на дорогу. Под его воздействием асфальт начал оплавляться, закипать, пузыриться, издавая отвратительные щелкающие звуки. Звеньевой чуть ускорился. Он уже был на ступеньках подъезда, когда услышал новый пронзительный крик ночной хищницы. Она, казалось, выражала свое недовольство тем, что жертва осмеливается сопротивляться. На какое‑то мгновение Роберту вдруг подумалось, что он совершает величайшее святотатство, пытаясь избежать своей участи — стать ужином для могучей птицы сумрачных просторов. Он посмотрел на медленно наплывающее молочное марево. Переливаясь, выкидывая щупальца, оно словно манило к себе и уже не казалось столь жутким как вначале.
— Великая честь… — прошептал страж не своим голосом, — великая честь для меня…
Но тут же левая ладонь почувствовала холод дверной ручки. Недолго думая, Роберт вошел в небоскреб.
Он оказался внутри просторного холла, стены которого были исписаны иероглифами. Звеньевой почти не знал китайского, а потому не мог понять, что они означают. В углах холла был навален всякий хлам: черепки, статуэтки, какие‑то обломки непонятного назначения, зонтики, куски бумаги и так далее.
Роберт увидел лифт и направился к нему. Внутри здания страж немного успокоился, но все же тревога не хотела полностью отпускать его. Где‑то снаружи слышалось громкое хлопанье крыльев. Он вызвал лифт и вошел внутрь. В кабине Роберт увидел кнопки. Странно: нумерация начиналась не снизу вверх, а наоборот — сверху вниз.
1 — Вход и Выход
2 — Три властителя и Пять императоров
3 — Ся
4 — Шан
5 — Си Чжоу
6 — Дун Чжоу
7 — Хань
Дальше Роберт не стал читать, он нажал семерку. Дверцы закрылись, где‑то внизу слабо загудело. Через какое‑то время звеньевой оказался в коридоре. Он шел по нему, ища взглядом кабинет директора. Ведь если ты приехал на этаж, то нужно обязательно найти главного на нем. Наконец, Роберт нашел дверь с надписью "Гао — цзу". Он вошел без стука.
За столом — страж не мог определить его форму и цвет — сидел лысый китаец в строгом костюме европейского покроя с бородкой длиною с кулак. Звеньевой узнал его. Это был основатель династии Хань император Лю Бан.
— Мне интересно, почему ты пришел именно в этот дом, именно на этот этаж и именно ко мне? — Лю Бан кисло улыбнулся и сделал пригласительный жест.
— Меня все время преследует цифра семь, — сказал Роберт, присаживаясь.
— А разве не ты нажал в лифте семерку? — удивился Лю Бан, — может, не она преследует тебя, а ты ее?
— Я как‑то не думал об этом, — произнес страж не совсем уверенно.
Император извлек из ящика стола портсигар, достал оттуда две сигары, одну предложил собеседнику. Роберт отказался.
— Извини, я перепутал тебя с твоим напарником, который в случае предательства должен тебя ликвидировать, — Лю Бан достал зажигалку в виде дракона и подкурил, — но ты ведь не предатель?
— Я боюсь им стать, — сказал звеньевой.
— После седьмого укола WC-75 это уже будешь не ты, так что волноваться тебя нечего, — император пустил колечко и, расплывшись в блаженной улыбке, произнес, — все‑таки охренительно классная вещь кубинские сигары, жаль, что во времена моей жизни их еще не придумали.
Роберт с удивлением посмотрел на Лю Бана.
— Я люблю крепкие выражения, — сказал он, — я ведь только крестьянский сын. Представляешь, крестьянский сын становится императором. Вашей хваленой Европе такое и не снилось даже через полторы с лишним тысячи лет, — Лю Бан пустил еще одно колечко и продолжил:
— Вы вообще, белые, много на себя берете. Англичане, те, которые еще ислам не приняли в прямом и переносном смысле, до сих пор считают себя основателями свобод. Мол, они первые в мире додумались в своих великих ремонстрациях до того, что король не помазанник божий, а народ имеет право и обязан свергнуть тирана. А ведь у нас в Китае испокон веков считалось, что династия, потерявшая мандат Неба, не должна царствовать в Поднебесной.
Роберт молчал.
— Но мы отвлеклись, — сказал император, — значит, ты гонишься за семеркой, а находишь похотливую узурпаторшу.
— Мне не нужно… — начал звеньевой и осекся.
— Да, — Лю Бан улыбнулся, и улыбка эта была странной, неопределенной, то ли презрительной, то ли сочувственной, то ли просто учтиво надменной, — у вас, варваров, семерка считается символом счастья. Все мы гонимся за счастьем. И даже те, кто отрицают это, бессознательно ищут его. Мы хотим, чтобы нам было комфортно. И поступаем в соответствии со своими представлениями об этом. Мотивация… да? Так ведь это у вас называется?
— Я не очень понимаю… — сказал Роберт.
— Но вот какая проблема, — продолжил император, — семерка, как и любая цифра, имеет тысячу значений. Это может быть "единение" или "войско", или "сила", или "бессилие", или "начало упадка". В результате мы достигаем совершенно не тех целей, которые ставили в самом начале. Как там сказано у вас, варваров: "не ищите своего", да?
— Я не смогу с этим разобраться, — пробормотал звеньевой, — мне не распутаться.
— Роберт, — укоризненно произнес Лю Бан, — гордиев узел не распутывают, его разрубают. Вот ты создаешь психические заготовки, сливаешься с ними в одно, входишь в роль, превращаешься в другую личность. Есть "влюбленный страдалец", а есть "убийца неверных" и понятия о счастье у них разные. А ты никогда не думал, что "Роберт Гордеев" — это тоже психозаготовка? Просто укоренившаяся в твоем теле с самого детства. Психозаготовка "Роберт Гордеев" любит психозаготовку "Машу Зайцеву". Психозаготовка "Роберт Гордеев" страдает. Но ведь это не ты страдаешь, а твоя психозаготовка.
— А кто тогда я? — спросил страж.
— Древний риторический вопрос, — император вздохнул, достал из ящика стола пепельницу, затушил сигару, — я бы сказал, что тебя попросту не существует, но ты не удовлетворишься этим ответом, а в дискуссии вступать я не намерен. Я покажу тебе лишь то, что твоя заготовка способна воспринимать и считать реальностью.
Лю Бан поднялся из‑за стола, подошел к окну, поманил звеньевого. Опершись на подоконник, Роберт посмотрел вниз. В сумерках бескрайний плотный туман закрыл всю землю, окутал нижние этажи небоскребов. Кое — где были видны верхушки деревьев. Слышались яростные хлопанья крыльев.
— Это древнее Зло, которое нельзя узреть вне тумана, — сказал император, — каждые полторы тысячи лет, иногда чаще, иногда реже, оно выползает наружу и разрушает все, что может разрушить. И тогда наступают Темные века. Зло вербует себе сторонников во всех Домах, в каких‑то больше, в каких‑то меньше. Однажды нашлись те, кто услышали его. Зло безлико, но люди не были бы людьми, если бы не придали кумиру образ. Как‑то раз один из неофитов узрел сову, тем самым создав психозаготовку. Она, слившись с безликой частью, пообещала новообращенному и тем, кто молится вместе с ним, власть. Бесконечную, абсолютную власть. И глупцы поддались искушению, построили ей алтарь, стали молиться, приносить жертвоприношения, и Зло вышло наружу через них. Ради своих целей они принесут в жертвы миллиарды. Но власть их кратка. Великая Сова, насытившись, своих жрецов оставит на десерт, а Темные века сотрут о них память. Так было, так есть и так будет.
— И ничто не устоит? — спросил Роберт.
— В прошлый раз небоскреб, в котором я обитаю, не был разрушен, хоть и изрядно пострадал, — ответил Лю Бан, — но это было в прошлый раз. Сейчас, полагаю, туман разъест основания у большинства Домов и обрушит их. Зло сильно как некогда. И твой Дом, Роберт, в котором ты страж, тоже, скорее всего, будет уничтожен. Впрочем, фундамент останется, он всегда остается. И на нем возникнут новые здания, и нам отведут нижние этажи. Разумеется, если о нас сохранится хоть какая‑то память.
От слов императора звеньевому стало не по себе.
— То есть, сопротивление бесполезно?
— Сопротивление всегда полезно, — возразил император, — мы должны следовать долгу вне зависимости от исхода. Я хотел, чтобы моя династия никогда не потеряла мандат Неба. Я приложил много усилий для этого. Снизил налоги, заботился о простых людях, работающих на земле, прижал к ногтю торгашей, скрутил шеи местным ванам, заключил мир с сюнну. Однако моя династия не избежала краха. Меняются поколения, вырождаются правители, жаднеют чиновники, дряхлеет империя. Значит ли это, что я не должен был сопротивляться Злу? Для своего Дома вы сделали все тоже, что и я для своего, разве что еще и одолели своих сюнну, загнали их за колючую стену. Но если я скажу, что рано или поздно твой Дом рухнет, значит ли это, что ты должен сидеть сложа руки? Человек смертен, значит ли это, что он должен умереть еще в младенчестве?
— И что же мне делать? — спросил страж.
— Не цепляйся за Роберта Гордеева, — ответил император, — ты Некто и ты Никто. Нельзя одолеть Никто. Зло безлико и делает безликим всех, кто соприкасается с ним. Китаец перестает быть китайцем, русский перестает быть русским, мужчина перестает быть мужчиной, женщина перестает быть женщиной. Именно так Оно побеждает, разрушая узы родства. Но ты страж, и ты стоишь на границе своего Дома. Имей тысячи лиц и не имей ни одного, и Злу не за что будет зацепиться. Оно отразится от тебя и увидит лишь свою пустоту, и устрашиться, и отпрянет.
— Легко сказать… — произнес звеньевой и взглянул на клубящийся туман, ставший вдруг отчего‑то схожим с морем. Белесые волны одна за другой с немой яростью атаковали здание. От этого зрелища у Роберта закружилась голова, в глазах потемнело.
— Старая кошелка У Цзэтянь больше не будет тебя беспокоить. Это подарок стражу Дома. Со всем остальным ты должен справиться сам, — донесся далекий голос Лю Бана.
В ушах звеньевого зашумело. Роберт закрыл глаза и, кажется, потерял сознание.
* * *
"Убийственно, — подумал страж, проснувшись и обнаружив себя в камере на топчане, — сколько же дерьма лезет из подсознания".
Ощущал он себя совершенно разбитым и понимал, что следующая встреча с препаратом WC-75 ухудшит его состояние. Что ж, остается лишь мужественно принять свою судьбу. Сопротивляться и умереть. Может быть, улучшить момент и все‑таки покончить с собой.
Роберт не знал, сколько он лежал в полудреме. Он открыл глаза от резкого звука — открылась дверь камеры. В помещение вошли два человека с аккуратными чемоданчиками в белых халатах и защитных масках, а за ними — закованный в экзоскелет громила. В руках он держал сменное белье.
— Встать! — гаркнул по — английски один из врачей.
"Вот и новая экзекуция", — решил Роберт и покорно поднялся. Звеньевого тут же повело, и он рухнул на топчан.
Тогда врач, тот, что командовал, положил чемоданчик возле Роберта, достал шприц, заполненный бесцветной жидкостью.
"Ну вот, — отстраненно подумал страж, — мучить будут прямо здесь".
Белохалатный мужчина сделал звеньевому укол в плечо. Прямо через робу.
— Через три минуты вам станет легче, и вы сможете свободно передвигаться, — сказал врач все на том же английском, — после этого вам дается три минуты на то, чтобы переодеться. Итого: шесть минут.
Бронированный громила бросил к ногам Роберта сменную одежду.
— И не вздумайте дурить. В ваших интересах вести себя адекватно. Вы понимаете, что я говорю?
— Да, я вас понимаю, — ответил страж заплетающимся языком.
Шесть минут спустя звеньевой стоял в новенькой тюремной робе. Серой, совершенно бесцветной — под стать стенам камеры.
— Следуйте за мной, — сухо сказал врач.
Роберт подчинился.
Он шел по бесконечным коридорам с однотипными дверьми слева и справа. Затем страж и его эскорт сели в лифт. Где‑то минуту поднимались вверх. Вышли. И далее — опять коридоры. Роберта не покидала мысль о суициде. Ведь можно напасть со спины на врача, отнять чемоданчик, вогнать себе в вену шприц с воздухом. Однако звеньевой понимал, что грузно шагающий сзади охранник в экзоскелете не оставит ему никаких шансов.
Наконец, они поднялись и вышли на воздух. Стоял яркий солнечный день, и с непривычки Роберт зажмурился. Когда глаза адаптировались к свету, звеньевой увидел, что его ведут к огромному левимагу. Раза в два больше того, который доставил стражей из Новосибирска на Аляску. На боку летательного аппарата было написано Immortal Owl — бессмертная сова. Роберту тут же вспомнился бредовый сон. На душе сразу появилась тяжесть. Впрочем, это лишь досадное совпадение. Вэки любят давать названия тяжелым левимагам в честь разных хищных птиц.
Возле летательного аппарата стояли под неусыпными взорами бронированных охранников Марик и Джохар. Они были скованы по рукам и ногам кандалами. Влада Роберт нигде не видел. Перед пленниками взад и вперед расхаживал агент Хосман. Звеньевой внимательно посмотрел на лица товарищей. Джохар был весь посеревший, но в целом выглядел неплохо. Зато у Марика под обоими глазами синели фингалы, под носом застыл кровоподтек, а рука, которую он повредил в Питере, не была перебинтована. Увидев шефа, он оскалился и, оказалось, у него не хватает одного верхнего зуба. Роберта поставили возле Джохара, надели кандалы.
— Итак, — с плохо скрываемым торжеством произнес агент Хосман, — один из ваших соратников согласился сотрудничать.
Сердце звеньевого сжалось. Неужели Влад мог так поступить? Влад Черноземов?! Нет… уловка… либо вэк лжет, либо…
— Я рад, что среди вас, — продолжал агент Хосман, — есть здравомыслящие и рациональные люди. Этим и отличается успешный человек от неудачников.
— Куда нас везут? — спросил угрюмый Джохар.
Агент остановился, но ответить не успел, поскольку в этот момент Марик втянул в себя воздух через нос, издав булькающий звук, и смачно харкнул в сторону ненавистного вэка. Несмотря на то, что Хосман находился почти в четырех метрах от заключенных, плевок, описав дугу, попал агенту на пепельную шевелюру — чуть выше уха.
— Товарисч Назаренко, вы ведете себя неконструктивно, — агент достал платок и вытерся.
Один из охранников, облаченных в экзоскелет, подошел к Марику и пнул его кулаком под дых. Марик беззвучно согнулся, повалился на бетон.
— Мудило злоебучее, — с трудом выговорил он, — сними свои блядские латы, и пиздец тебе настанет, захуярю в два счета.
По всей видимости, охранник русского языка не знал и потому вернулся на место, никак не прореагировав на оскорбление. Зато Роберт сразу же понял, почему у Марика побито все лицо.
— Великий и могучий язык, — голос Хосмана стал слащавым, — единственное, чем могут восхищать русские, так это своим матом. В остальном говно — народ. Я‑то знаю, мои предки были родом из этой страны, и им пришлось бежать.
— Твои предки были пидорасами, а ты родился из жопы, — при всей плачевности положения, Марик продолжал нарываться.
— Ничего, — Хосман подхихикнул, — скоро, товарисч Назаренко, вы заговорите по — другому.
Роберт обрадовался тому, что Марик не выдал своих настоящих данных. И вэки считали его не Верзером, а мифическим Назаренко.
На взлетной площадке появился молодой белокожий парень, лет двадцати от роду. Одет он был в черные штаны и рубаху жемчужного цвета. Шагал он уверено, излучая оптимизм, широко улыбаясь, обнажая белые идеально ровные зубы. Следом за молодым парнем шел бритый наголо рослый негр примерно такого же возраста, так же одетый, но имеющий кроме всего прочего пиджак.
— Хай, Леонард, ну что все окей? — спросил улыбчивый парень по — английски.
— Да, мистер Рэдбаклер, — голос агента Хосмана сразу же стал заискивающим, а сам он как будто съежился, — сейчас погрузим заключенных и можно отправляться.
Молодой человек критически оглядел стражей.
— Очень интересные экземпляры, — сказал он, — очень подготовленные. Что ж, очень хорошо. На нашей базе во Флориде им будут очень рады.
Рэдбаклер и негр исчезли в проходе левимага. Вскоре туда же погнали пленников. Стражей заперли в грузовом отсеке в индивидуальных клетках.
— Во время полета не переговариваться, — сказал охранник строгого вида. Был он одет в самый обыкновенный камуфляж с эмблемой совы на рукаве. Экзоскелета на себе не имел. Лицом и повадками — типичный бравый военный янки.
— А как насчет поцеловать меня в задницу? — спросил на неплохом американском английском Марик. Это было последнее, что он произнес.
Охранник выхватил из кобуры пулевой электрошокер в виде пистолета — выстрелил сквернослову в грудь. Того швырнуло в дальний угол клетки.
— Во время полета не переговариваться, — спокойно повторил янки и сел на лавку.
Роберт почему‑то не испытывал злости, отвращения, презрения или какого‑либо другого негативного чувства к охраннику. Вероятно от того, что у надзирателя было осмысленное человеческое лицо в отличие от боевых зомби в экзоскелетах. Вполне возможно, в глубине души этот парень ненавидел вэков. Хотя бы за развал своей страны на десятки враждующих анклавов. Но жить‑то на что‑то надо? Вот и пришлось перейти от службы на благо американского народа к лакейству во славу Всемирной Корпорации.
Впрочем, сейчас Роберту было не до этого. Он сел по — турецки на пол. Закрыл глаза, попытался расслабиться, вслушиваясь в мерное гудение двигателей левимага. Но сбежать на волнах дельта — ритма, как удачно выразился агент Хосман, у него не получилось. Перед внутренним взором постоянно появлялась Маша. Она улыбалась. Легкое платьице трепетало на ветру, обнажая стройные ноги, и сердце Роберта сжималось до нестерпимой боли.
"Как ты могла? — говорил он ей. — Как же ты могла так поступить?"
Но Маша лишь улыбалась — чисто, открыто, искренне. Роберт хотел было мысленно сжечь образ возлюбленной, но у него не хватало на это духа. Так он и промучился почти два часа.
Очнуться его от садомазохистских видений заставил резкий толчок и надрывно взвывшие двигатели левимага. Роберт открыл глаза и увидел разбитое в кровь лицо охранника. Видимо, не удержался, расшиб себе нос о лавку.
— Что за херня в ваших самолетах! — послышался возмущенный голос Марика.
Роберт поднялся, но левимаг тряхнуло с такой силой, что страж подлетел чуть ли не на метр в высоту и со всей дури бахнулся головой о пол — кандалы помешали сгруппироваться. Последнее, что услышал звеньевой, проваливаясь во тьму забытья, это истерический крик охранника:
— Падаем, мать твою, падаем!..