Марк Верзер и национальный вопрос

24–25 августа 2091 года

Наверное, Фуэрте — Рока был счастливым городком. Он умер, в отличие от Детройта или, скажем, русских деревень, всего лишь за три дня. Без медленной и мучительной вековой агонии, без спазмов и метастаз. Без обливающихся кровью сердец, созерцающих необратимое увядание всего того, что было так дорого. И не найдется тех, кто на старости лет, сидя в кресле — каталке, рассказывал бы внукам о прекрасном детстве, проведенном в ныне покойном Фуэрте — Рока. Ни один его житель не выжил. До сих пор, спустя почти двадцать лет после трагедии, здесь, прямо на потрескавшемся асфальте, лежали человеческие скелеты. Восемь тысяч не погребенных тел. И никому не было до них дела, разве что только ветру, забредающему с Великих равнин на пустынные улицы. Лишь он один пытался хоронить погибших, бросая едкую пыль на бренные останки.

"Да, — подумал Марик, — Фуэрте — Рока счастливый город. Но только не его обитатели".

Страж сидел на пороге кирпичного дома. Добротного, построенного на совесть, не то что остальные. Вокруг него здания покосились, крыши у многих провалились внутрь, стекла в окнах отсутствовали. А этот стоит незыблемым исполином. И будет стоять еще лет сто, если не больше. Он же не гипсокартонный. Рядом такой же крепкий гараж, в котором спрятан джип "Тойота". Марик, прислушиваясь к ветру, гуляющему в пустых каркасах времянок, листал старую пожелтевшую книгу. Называлась она "Hearts in Atlantis". В доме была целая библиотека, но Верзеру приглянулся именно этот томик. Страж не особо жаловал чтение и уж тем более на английском языке, но других развлечений в городе — призраке не нашлось. Как понял Марик, в книге рассказывалось о целом поколении, лишившемся старой доброй Америки, или что‑то в этом роде. Дети стали взрослыми и оказалось, что вокруг все иначе, нежели было раньше. Их страна, в которой они росли, исчезла, подобно Атлантиде. Жизнь изменилась, а сердца миллионов мужчин и женщин остались где‑то глубоко, на дне морском вместе с утонувшей легендой. И написано это было почти сто лет назад.

Если же хорошенько подумать, то у каждого поколения есть своя Атлантида: старая добрая Америка, которую продали на биржах, великая Россия, которую безвозвратно потеряли, и, пожалуй, даже какой‑нибудь славный и незабываемый Эквадор, который уже никогда не вернуть назад. И у всех, утопивших свое прошлое в пучинах океана, болит сердце, потому что на него давит гигантский столб воды. Тут Марик подумал о самом себе. Есть ли хоть что‑нибудь такое, ушедшее навсегда из его жизни, о чем стоит жалеть? Страж прислушался к собственным ощущениям, но ничего кроме завывания ветра и урчания в животе не услышал.

"Наверное, у меня нет сердца, поэтому и Атлантиды нет", — решил Марик. Он, помассировав ноющее плечо, захлопнул книгу и вошел в дом. В гостиной, или скорее в том, что могло так называться в прошлом, на пыльном полу сидел с закрытыми глазами Роб, скрестив по — турецки ноги. Ну хоть не в позе лотоса и то ладно. Марик бесшумно прошел мимо шефа. Звеньевому пришлось несладко. И сейчас он укреплялся медитациями.

После того как ярко — зеленый взрывной гриб осветил равнину и стало очевидно, что Джо погиб в неравном бою с левимагами Корпорации, Марик и Роб, сменив направление с южного на восточное, продолжили свой путь вдвоем. Промчавшись с полсотни километров, стражи остановились в ночной степи. Нужно было во что бы то ни стало избавиться от микрочипов. Иначе вскоре вэки вновь выйдут на след. В бардачке Марик нашел нож и бутылку текилы, вышел на воздух и в свете фар, мгновенно подавив болевые ощущения, без особого труда вырезал из себя кусок плоти. Наспех перебинтовавшись тряпкой, найденной в багажнике, и слегка подкрепившись спиртным, он принялся оперировать Роба. Здесь дела пошли труднее. Только с третьей попытки Марик сделал разрез в нужном месте. Звеньевой отчаянно материл товарища, но держался молодцом. Возможно, немалую роль сыграла половина бутылки текилы, выпитой залпом. Наконец, проклятый вэковский датчик был извлечен. Роба окончательно добили вылитые на рану остатки алкоголя. Кое‑как впихнув шефа на заднее сидение автомобиля, Марик сел за руль и проблуждал по безлюдной равнине до самого утра. На рассвете "Тойота" наткнулась на заброшенный блокпост. Дорогу пересекало заграждение из колючей проволоки с надписью по — английски "Осторожно. Заражение местности".

Тогда‑то Марик и понял, что попал в Фуэрте — Рока, городок где‑то на границе Нью — Мексико и Техаса. Что здесь случилось восемнадцать лет назад, никто толком не знал. Несмотря на развал Соединенных Штатов материалы об этом страшном инциденте до сих пор находились под грифом "совершенно секретно". Какая‑то зараза, то ли вирусная, то ли химическая, вырвалась на свободу и в считанные часы уничтожила все живое в радиусе десяти километров. В семидесятые в Штатах было и без этого куча проблем, поэтому никаких спасательных операций не проводилось. Военные и национальная гвардия просто окружили несчастный городок колючей проволокой и в течение полугода никого не впускали и не выпускали, а потом оставили все как есть.

"Хорошее место для того, чтобы затаится", — решил тогда Марик.

И вот стражи оказались в мертвой зоне. Отыскав подходящее жилище с гаражом, Марик помог Робу войти в здание, уложил его на диван, а сам отправился изучать содержимое багажника джипа. Он обнаружил там довольно‑таки интересные вещи: три армейских сухпойка, охотничий нож, набор разводных ключей и, самое главное, пакет с кокаином и пятьюстами тысячами долларов КША. В салоне автомобиля страж нашел пару бутылок минеральной воды. А вот огнестрельного оружия не было. Не предусмотрел запасливый хозяин автомобиля.

Накормив завтраком Роба и поев сам, Марик отправился обследовать местность. Странно, американский народ считался самым вооруженным в мире, но, обшарив с десяток домов, Верзер так и не нашел ни одного пистолета или ружья. Видимо, мародеры порастаскали все ценное. Вернулся он под вечер с пустыми руками. Стражи поужинали. Роб оклемался от болевого шока, однако, выглядел все еще не важно. Марик не стал его тревожить разговорами, поднялся в библиотеку, взял книгу и читал до тех пор, пока совсем не стемнело.

Снилось Верзеру что‑то жуткое. Он видел самого себя в детстве. Бледного, с зияющими черными пустотами вместо глаз.

— Послушай, — говорил адский малыш, выходя из кромешной тьмы, — у тебя есть сердце. Твое сердце — это я. Я прихожу в твою пустоту, и мы считаем считалки. Ведь нам весело вдвоем? Хочешь, посчитаемся?

Марик просыпался в холодном поту. Он видел мирно сопящего Роба и вновь засыпал, чтобы опять провалиться в тот же самый отвратительный сон. Наконец, с первыми лучами солнца, помассировав плечо и изучив заживающий порез на руке, Верзер взял книгу, вышел на улицу, сел на порог и принялся читать, пока солнце не встало достаточно высоко.

Однако время поджимало. Еды не осталось. Питьевой воды тоже. Нужно было трогаться в путь. Еще вчера Марик проверил состояние джипа. Замечательный японский универсал работал и на аккумуляторах, и на топливных элементах, и на бензине. Тем не менее, горючего в баках практически не осталось, батарея оказалась почти разряженной, вся надежда теперь была на топливные элементы. Что ж, километров на двести еще можно надеяться…

С этими заботами Марик поднялся в библиотеку и вернул "Hearts in Atlantis" на место.

"Если выберусь из этой долбаной передряги, почитаю на русском", — подумал он.

Спустившись вниз, Марик обнаружил Роба в той же медитативной позиции. Верзер хотел спросить о дальнейших планах, но звеньевой его опередил и сам заговорил, не открывая глаз:

— С КША у Советской Конфедерации нет дипломатических отношений. И все же нам нужно ехать в Конфедеративные Штаты Америки. В Колумбию, столицу Южной Каролины. Там штаб — квартира Национал — советской партии Уэльса в изгнании. Там мы можем получить новые документы и отправиться в Европу.

— И они нас вот так просто примут?

— Примут, — Роб открыл глаза, — Национал — советская партия Уэльса живет на наши деньги. У нас есть проблемы с автомобилем?

— Ну как сказать, — Марик изобразил задумчивый вид, — фурычат только топливные элементы, бензина почти не осталось. Но, думаю, километров двести японец еще протянет. Если повезет, то и все триста. А, может, и четыреста… хрен знает эту загадочную азиатскую душу. Зато у меня есть хорошие новости: в багажнике лежит пара кило кокаина и пятьсот тысяч южных баксов. Правда, вот оружия никакого нет, кроме ножей. Хоть бы ружьишко задрипанное…

— Кокаин сразу выбросить, — сказал Роб, поднимаясь с пола, — нам сейчас проблемы с наркотиками не нужны. Нарвемся на каких‑нибудь белых сопротивленцев — пуритан и пиши пропало, вздернут на ближайшем фонарном столбе и имени не спросят.

Скрепя сердце Марик согласился с доводами шефа.

— А вот деньги… — Роб улыбнулся, — деньги любят даже пуритане.

* * *

Стражи поехали в северо — восточном направлении. Примерно на сто двадцатом километре от Фуэрте — Рока им попался патруль рейнджеров. Четыре армейских "Хаммера" перегородили дорогу. Четыре пулеметных ствола были направлены на "Тойоту".

— А вот и горячее южное гостеприимство, — весело произнес Марик.

— Если что, мы европейцы, — сказал Роб, — немцы.

— Я немецкого не знаю, — возразил Марик, — давай, лучше французы.

— У тебя ж немецкие корни, — возмутился звеньевой, — а я не знаю французского.

— Ну тогда мы испанцы, в испанском‑то мы оба шарим.

— Чтобы нас расстреляли как шпионов Нуэво Мехико? Они не будут разбираться, из Мадрида ты или из Тихуаны, — Роб указал взглядом на ближайший к ним "Хаммер", — вон, смотри.

Вместо номеров на бампере джипа чернела надпись: "Speak white or die!" — говори по — белому или умри!

— Тогда я француз, — сказал Марик, — а ты немец. А вместе мы ультраправые панъевропейцы, которые бежали из лап коварных мексиканцев. Конечно, лучше бы негров приплести, но до Луизианы слишком далеко.

— Надеюсь, наш английский будет смахивать на белый.

Из головного джипа вышел мужчина с помповиком в одежде защитного цвета со значком шерифа на груди. Лицо его было морщинисто и обветренно. Сощурившись и оценивающе осмотрев "Тойоту", он произнес:

— Пожалуйста, покиньте автомобиль.

Стражи подчинились.

— Кто вы такие и откуда? — спросил шериф.

— Сэр, — почтительно произнес Роб, — мы европейцы. Мы бежали от преследований мексиканцев. Меня зовут Роберт Шмид.

— А я Марк Форжерон, — сказал Марик.

— И каким же ветром, — зажав помповик под мышкой, шериф закурил, — вас занесло в Нью — Мексико, или в Техас, откуда, вы, говорите, бежали?

— Из‑под Альбукерке, из Нью — Мексико, сэр, — продолжил Роберт, — мы летели с Виргинских островов в Солт — Лейк — Сити и сбились с курса, точнее нас просто сбили.

— Нас избивали сэр, — добавил Марик, улыбнувшись и показав выбитый зуб.

— Альбукерке, говоришь, — шериф покосился на звеньевого, — да, латиносы там лютуют. Только на хрена вам нужно было лететь в Солт — Лейк — Сити?

— Простите, сэр, но этого я вам сказать не могу. Это конфиденциальная информация.

— А если я тебя сейчас, — выплюнув сигарету, шериф наставил помповик на Роба, — башку снесу, что будет делать тогда твоя конфиденциальность?

— Она останется со мной, сэр, — невозмутимо произнес звеньевой, — я верен своему слову и не могу разглашать чужие тайны. Я убежден, что вы, шериф, тоже верны своему слову, ведь вы здесь закон, а не беззаконие. К тому же мы вершим одно общее дело: служим белой расе. Я всегда восхищался Свободным Югом, — Роб показал руку с татуировкой в виде трех "К", — именно поэтому у нас в Европе появился свой Ку — клукс — клан.

— Складно поешь, — сказал шериф, все также наставляя ружье на стража, — но есть одна проблема. Мой дед был мексиканцем.

В наступившей тишине было слышно как трескается от жары асфальт. Марик, приготовившись умереть, принялся вспоминать, что же он в своей жизни не успел. Прежде всего, это, конечно, забацать собственный альбом в рэд — метал стиле, потом — попробовать мескалин, и, наконец, переспать с мулаткой. И ведь ничего такого перед смертью у шерифа нельзя попросить, все это не соответствует пуританской морали белого англосакса — протестанта, у которого дед был мексиканцем — католиком. С другой стороны, мечты эти отдавали мелочностью и даже ничтожностью, а потому не стоило о них сожалеть. В общем, можно смело прощаться с жизнью.

Шериф вдруг засмеялся, убрал помповик от лица Роба и сказал:

— Но ведь главное не фамилия, а принадлежность к расе и культуре Юга. Я Джеймс Лопес, добро пожаловать в пограничную общину Гаймон — Либерал. Общину, расположенную на территории Оклахомы и Канзаса. Вы вооружены? Документы какие‑нибудь имеются?

— У нас только ножи, автомобиль и немного конфедеративных долларов, сэр. Документов нет, — ответил звеньевой.

Выскочившие из "Хаммеров" молодцы быстро обыскали "Тойоту" и стражей. Ножи и деньги у них забрали.

— И это немного долларов? — спросил шериф, заглядывая в пакет, полный пачек с банкнотами.

— Лишь бы вам хватило, — учтиво заметил Роб.

— Мне чужого не надо, — буркнул Джеймс Лопес и отдал деньги звеньевому.

— Тем не менее, сэр у нас нет документов, нет еды, ничего нет, и эту проблему нужно как‑то решать.

— Решим, когда приедем в Гаймон. Сейчас садитесь в вашу тачку и следуйте за нами. С вами поедут двое наших. И без выкрутасов, иначе это будет ваша последняя прогулка.

Стражи возражать не стали.

* * *

Ничего примечательного по дороге в Гаймон Марик для себя не нашел. Разве что убранные пшеничные поля и пара висельников с табличками на груди: "public enemy" — враг общества. Сам же городок представлял собой экстравагантную смесь одноэтажных коттеджиков, в которых жили местные жители, и многочисленных разномастных трейлеров, в которых обитали белые беженцы из Техаса и Нью — Мексико. Марику подумалось, что лет сорок — шестьдесят назад примерно такая же фигня творилась на Северном Кавказе, в Крыму, на Украине и на Дальнем Востоке, пока Кашин и сотоварищи не навели там порядок железной рукой.

В центре Гаймона находилась администрация — двухэтажная кирпичная коробка. На здании не имелось никаких отличительных знаков или надписей, которые говорили бы о том, что тут сосредоточена власть общины.

"Хоть бы одного врага общества перед входом повесили, чтоб понятно было, где здесь рулят", — подумал Марик.

— Вам повезло, что вы нас встретили, — сказал шериф, приглашая жестом войти внутрь.

В холле, если можно так назвать небольшую комнатенку, сидел молодой мужчина и пялился в ультранет, висевший на стене.

— Хай, босс! — весело сказал он.

— Привет, Фред! — угрюмо ответил шериф, остановившись напротив экрана.

Начиналась какая‑то передача. Бородатый мужчина в очках с залысиной на лбу и торчащими во все стороны длинными волосами с выражением тысячелетней мудрости на лице принялся вещать:

— Здравствуйте, в прямом эфире "Эхо Нью — Йорка" Бенедикт Алексис. Мой коллега Юджин Элбиц находится в отпуске в этих днях. И как обычно в августе придется его заменять и поговорить с вами о том, что произошло на этой неделе. Конечно, вы можете присылать свои эсэмэски. Задавайте темы и вопросы. Это первое. Второе, у нас сегодня в студии в гостях знаменитый лидер транссексуального гуманизма, правозащитник и публицист бессмертный Эл Хербер.

На экране появилось дряхлое существо неопределенного пола, но вполне определенной национальности. Его морщинистая физиономия была похожа на высушенный лимон.

— Добрый день, — сказало оно.

— Я хотел бы затронуть одну тему, которая, наверное, не шибко поднималась в североамериканской прессе и средствах массовой информации. Это шовинизм в спорте, — продолжал вещать косматый Бенедикт. — Напомню вам, недавно "Каролина Харрикейнз" выиграла хоккейный матч у "Монреаль Канадиенс". Это вызвало, на мой взгляд, слишком бурную радость среди болельщиков из Конфедеративных Штатов. Ваше мнение, Эл, по этой теме.

Существо, поправив очки и по — старчески причмокивая, с умным видом заговорило дребезжащим голоском:

— Безусловно, в Конфедеративных Штатах антисемитизм набирает качественную силу. Сегодня в Конфедеративных Штатах градус юдофобии крепок из‑за культивирования идеи "Юг для дикси". И на этом фоне победа в финале "Каролины Харрикейнз" над "Монреаль Канадиенс" приведет к дальнейшему росту градуса ксенофобии в обществе. Эта победа очень неудачно накладывается на недавние выступления националистически ориентированной белой молодежи. Эта эйфория подстегнет уровень расизма и ксенофобии. Уже сейчас слышны лозунги "Мы дикси, мы победили", и все это в дальнейшем отразиться на том, что будет больше агрессии против "чужих" — против недикси, против афроамериканцев, против евреев…

Экран погас — шериф выключил ультранет.

— Фред, ты опять всякое дерьмо смотришь! — Джеймс Лопес буравил укоризненным взглядом подчиненного. — Почему из сотен каналов ты выбираешь самую мерзость? Смотри лучше фильмы про животных. Как плодятся и едят друг дружку обезьяны, например.

— Босс, мне интересней про жидов и пидорасов, — обиженно произнес полицейский.

— У нас и без них проблем хватает. И вообще в Гаймон — Либерал нет ни тех, ни других.

— Не соглашусь, босс, — возразил неугомонный Фред, — жиды и пидорасы есть везде, а там, где их нет, просто плохо искали.

Шериф, тяжело вздохнув, махнул рукой и направился по коридору в свой кабинет, стражи последовали за ним.

— Что я вам могу предложить, господа, — сказал Джеймс Лопес, садясь за стол, — если я не ошибаюсь, вам нужно в Южные Штаты?

— Да, сэр, — Роб сел на стул.

— Вам действительно очень повезло, Боб, что вы встретили нас, а не каких‑нибудь отморозков, — шериф пристально посмотрел в глаза звеньевому, — а их хватает на дорогах, можете мне поверить. И, к сожалению, это не только цветные, не только латиносы или негры, но и вполне респектабельные на вид белые.

— Мы благодарны вам, сэр.

— Хорошо, — Джеймс Лопес, достав из нагрудного кармана сигарету и зажигалку, закурил, — вы должны понимать, что община Гаймон — Либерал не подчиняется напрямую правительству конфедератов. Мы являемся в некотором роде пограничным поселением, передовой дружиной, защищающей белую Америку с запада и юга. Большая часть Техаса контролируется мексиканцами, Луизиана давно превратилась в оплот черных банд. Очередь за Оклахомой. И потому ваши проблемы для меня ничто, уж не обижайтесь…

Вдохнув табачный дым, Марик захотел курить. Он даже решился уже попросить у шерифа сигарету, но потом передумал. В конце концов, если не курил три дня, то считай, бросил.

— Мы понимаем, сэр, — сказал Роб.

— А еще есть Канзас, где твориться черт знает что, — продолжил Джеймс Лопес, — где нет вообще никакой власти. И если вы думаете, что я отвечаю только за оборону от бандитов, вы крупно ошибаетесь. Посевная и уборочная тоже висят на мне. У меня очень много проблем. И вы должны это понимать.

— Мы понимаем, сэр, — терпеливо повторил Роб.

— Оформление права на поселение в Южных Штатах может занять три месяца, а то и более. Это если вы белый. А если вы латинос или негр, то целый год. Без наличия документов, любой патруль вас может поставить к стенке. У вас есть три месяца, чтобы сидеть на границе, Боб?

— Нам хотелось бы ускорить процедуру оформления, сэр.

— Хорошо, — Джеймс Лопес достал вторую сигарету и подкурил ее от первой, — правительство Южных Штатов делегировало шерифам пограничных общин некоторые полномочия в вопросах миграции. У меня есть квота, у меня есть право сделать вам вид на жительство в КША сроком на один год. Вы меня понимаете, Боб? Сделать это прямо сейчас, без трех месяцев.

— Да сэр, я вас понимаю.

— Вы мне предлагали деньги на дороге, — Джеймс Лопес говорил размеренно, не спеша, выверяя каждое слово, — но я взяток не беру. Если шерифы будут брать взятки, то мы потеряем Оклахому, как потеряли Техас, Луизиану и Южную Флориду. Я не спрашиваю вас, где вы взяли полмиллиона долларов…

— Я этого и не собираюсь скрывать, сэр, — сказал звеньевой, добродушно улыбаясь, — мы угнали джип у мексиканцев, там случайно и оказались эти деньги. Мы спасали свои жизни, сэр.

Марик подумал, что все‑таки Роба не зря назначили командиром. Выдержка у него еще та.

— Хорошо, — кивнул Джеймс Лопес, — в любом случае теперь это ваша машина и ваши деньги. Общине не помешают дополнительные финансовые вливания. Четыреста тысяч долларов не в мой карман, а в бюджет Гаймон — Либерал откроют вам путь на восток, в КША.

— И сколько уйдет времени на оформление, сэр?

Джеймс Лопес, поняв, что стражи согласны на его условия, хмыкнул, растянувшись в улыбке:

— Немедленно идем в Бюро, оформляем договор о безвозмездной передаче четырехсот тысяч долларов в пользу общины Гаймон — Либерал, затем с вас снимут биометрические данные, сделают права на автомобиль и удостоверения личности, и добро пожаловать в Конфедерацию.

"Жаль, что не в Советскую Конфедерацию", — подумал Марик.

— Мы согласны, сэр, — сказал Роберт.

Шериф и стражи пожали друг другу руки.

В холле Джеймс Лопес вновь остановился перед экраном. Полицейский Фрэд внял совету шерифа и переключил ультранет на другой канал.

Улыбающийся лысый качок, голый по пояс с нацисткой свастикой на левой груди и микрофоном в правой руке заговорил задорным слегка повизгивающим голосом:

— Приветствую всех любителей экстремизма! Сегодня ровно в шесть вечера смотрите шоу Макса Хэндекса "Оккупируй Южный Централ". Наши бравые арийские ребята поймали очередного черномазого педика, и теперь засранцу придется поведать всему Белому Югу историю своей никчемной жизни, выпить галлон мочи и пососать большой резиновый дилдо. Не пропустите!

Далее пошел анонс передачи. Все тот же бритый качок со свастикой на левой груди интервьюировал забитого худосочного темнокожего паренька, уставившегося в пол:

— Скажи, а ты натурал, пидорас или педофил? А ты когда‑нибудь хуй сосал?

Что ответил загнанный в угол афроамериканский дрыщ насчет своей сексуальной ориентации, осталось неизвестным, ибо монитор погас — шериф выключил ультранет.

— Фред, — сказал он, — ты опять смотришь дерьмо.

— Да в чем дело, босс? — полицейский возмущенно развел руками. — Это ведь патриотическая передача. Про санитаров общества.

— Лжецы не могут быть патриотами, — заметил Джеймс Лопес, — и санитарами общества тоже не могут быть. Из этого не устраивают шоу.

— И в чем же тут ложь? — не унимался мятежный Фрэд.

— Во — первых, — шериф начал загибать пальцы, — этот твой наци — трусливый клоун, он ни разу в жизни не схлестнулся с реальными черными бандами или латиносами — нортеньос; во — вторых, он никогда не был в Лос — Анджелесе, в настоящем Южном Централе, и, полагаю, если этого петуха со свастикой оставить там на пару часов, то в его задницу будет смело помещаться арбуз; в — третьих, ни одного цента на Дело служения Расе он не потратил и сшибает бабки с таких лохов, как ты, зигуя перед камерами; и, до общей кучи, в — четвертых, он наполовину еврей.

— Да ну! — было видно, что полицейского более всего поразил последний аргумент шерифа. — Но, босс, я не виноват, что у нас на всех каналах одни жиды и пидорасы, а другие темы вообще не поднимаются.

— А я тебе говорю, Фрэд, смотри Animal Planet, это единственный канал, где нет ни тех, ни других, — сказал Джеймс Лопес и вышел на улицу.

* * *

Оформление документов заняло не более двух часов. Стражи купили навигатор, заправили "Тойоту" до отказа бензином, зарядили аккумуляторы, сменили топливные элементы, закупили еды и питья. Ближе к вечеру товарищи отправились в путь. Следуя совету шерифа, стражи ехали по дорогам относительно безопасной Оклахомы, которая хоть и не входила в состав КША, но все же находилась под их непосредственной опекой. В полночь они уже были на границе с Арканзасом, где их встретили небольшая автомобильная очередь и хмурые пограничники. Однако никаких проблем с документами не возникло, и уже через двадцать минут джип мчался по ночному американскому шоссе. Чтобы случайно не заснуть за рулем, Марик и Роб менялись каждые два — три часа. Утро они встретили недалеко от Мемфиса на объездной дороге, а полдень — близ Атланты. Они гнали во всю прыть, избегая заезжать в крупные города. Марик, когда не был за рулем, проваливался в беспокойную дрему, где ему мерещился бледный малыш, выходящий из тьмы и говорящий, что он и есть его сердце. Впрочем, Верзер не испытывал ни ужаса, ни озлобления, ни неприязни к галлюцинации, не чувствовал он и боль. Просто тревожное наваждение не давало ему выспаться и тем изматывало.

Наконец, около четырех часов пополудни джип "Тойота" оказался на Вудроу — стрит в Ирмо, пригороде Колумбии. Здесь, если верить навигатору, должен был располагаться штаб Национал — советской партии Уэльса в изгнании. Марик осмотрелся. Сквозь зеленую ограду деревьев просматривалось высокое рыжее здание с коричневой треугольной крышей, над которой возвышалось нечто белоснежное: то ли башенка, то ли шпиль, то ли хрен поймешь что.

— Оно? — спросил Верзер.

— Нет, — сказал Роб, — это, по — моему, церковь. Очищенные методисты или что‑то в этом роде.

— Очищенные?

— Да, от расовых примесей, а вон, — звеньевой указал на двухэтажное здание из кирпича, — штаб — квартира. Этот дом должен быть в собственности валлийских нацсовов. Его несколько лет назад построили на деньги ВАСП, если мне память не изменяет.

— Да? А почему тут написано "Книжный маркет"? — спросил Марик, указывая на табличку над входом.

— Может, сдают в аренду часть помещения, — предположил Роб.

— Вот козлы! — возмутился Верзер. — Мало того, что за наши бабки покупают дома, так они еще их в аренду сдают. С них надо проценты снимать. С прибыли.

— А, может, и нет. Дай‑ка мне свой вид на жительство, — сказал звеньевой, не обратив внимания на страстное пожелание напарника изменить экономическую политику спецслужб Советской Конфедерации.

— Зачем?

— Дай, говорю.

Марик подчинился.

Стражи вышли из автомобиля и направились к зданию. Внутри магазинчика за прилавком стоял мужчина маленького роста с непропорционально большой головой и лицом, изуродованным то ли оспой, то ли неудачными пластическими операциями.

— Ты хозяин? — спросил Роб.

Коротышка промычал что‑то неопределенное, помотав головой из стороны в сторону.

— Позови!

Марика восхитила способность звеньевого "чувствовать" людей. Вчера с шерифом он был сама учтивость, а сегодня, здесь — командный тон. То есть Роб, спрашивая у уродца, хозяин ли он, уже знал, что тот никакой не хозяин и никогда им не станет.

Коротышка исчез и две минуты спустя вернулся вместе с высоким человеком, одетым в элегантный костюм классического покроя. Человек был аккуратно подстрижен, с полированными ногтями и фальшивой улыбкой.

— Чем могу быть полезен, господа? — учтиво спросил он.

— Мы хотели бы посмотреть, — начал Роб, — старинные артефакты. Возможно, мы могли бы что‑то приобрести для нашей коллекции.

— Но, господа, — высокий человек развел руками, — это не антикварная лавка, это книжный магазин.

— И все же, — не отступал звеньевой, — возможно у вас есть меч, на лезвии которого сияют руны, освященные великими предками.

Марик понял, что Роб произнес некий пароль, ибо в следующий миг высокий человек перестал улыбаться и, бросив в сторону коротышки пренебрежительный взгляд, сухо произнес:

— Бикипер, ты идешь со мной и, — высокий человек указал ладонью на Роба, — этим господином. Будет нужна твоя помощь. По дороге позовешь Тэддибука, пусть заменит тебя.

"Да… — подумал Марик, оставшись один, — а ведь звеньевым известно нечто такое, что нам, рядовым, знать не положено. Или, может, Роб был когда‑нибудь на задании в Каролине, да нашел агентов по старой памяти…"

Предавшись таким размышлениям, Верзер принялся рассматривать книжные полки. Продаваемая в лавке литература носила ярко выраженный пропагандистский характер. Марик всегда думал, что столь агрессивное насаждение идей скорее будет отталкивать, нежели вербовать потенциальных сторонников. То ли дело рэд — метал с ненавязчивым вдалбливанием в мозги нужных вещей. Чего стоила только легендарная группа "Маригелла"… ну или "Гильотина для говномеса" на худой конец… впрочем, каждому свое…

Взгляд Марика неожиданно зацепился за книжку с обложкой цвета крови. Он достал ее и прочитал название: "Holodomor. Genocide of our heroes. 1932–1933"

— Маеш цикависть до голодомору? — вдруг послышалось сзади.

Верзер повернулся и увидел коротышку с большой головой, широким лбом и толстым подбородком. Был он чем‑то схож с первым, тем, что стоял за прилавком, когда стражи вошли в магазин, однако с лицом без оспин.

— Что? — спросил Марик, не поняв диалектизма.

— Интересуешься голодомором? — повторил коротышка уже на нормальном, неискаженном английском языке.

— А? — понял Марик и неопределенно повел плечами. — А ты Тэддибук?

— Це я, — подтвердил коротышка, обдав лицо стража слюной, — так ты цикавы… интересуешься голодомором?

Марик попытался, что называется, съехать с темы, но у него это не получилось. Тэддибук, подбежав к двери и сменив табличку "открыто" на "закрыто", принялся бойко рассказывать историю злосчастного народа дикси. Причем говорил он на каком‑то жутко извращенном варианте английского языка с коверканием слов, неправильными ударениями и изменениями долготы гласных звуков. Например, бывало, он произносил не "дикси", а "дыкси" или даже "дыксы"… ну как‑то так…

Марик никогда особо не интересовался историей, однако откровения коротышки ввели его в явное замешательство, почти в ступор. Тэддибук утверждал, что дикси — это самый древний этнос на планете Земля. Огонь, земледелие, скотоводство, колесо, письменность — все, буквально все полезное для рода человеческого придумал именно этот славный народ. Иисус Христос, как оказалось, был из протодикси. И египетские пирамиды построили они же. Ну и так далее…

Марик не всегда понимал, что говорит Тэддибук, но у стража в голове сам собой возник почти былинный перевод: "И все шло бы ладно, коли у людей сих славных не было б завистников злых: жидов поганых, да янки клятых. Вечно супостаты подлые строили козни свои окаянные супротив пресветлых мужей арийских. Жаждали упыри ненасытные крови младенцев невинных, да чистоты дев непорочных. Ненавистна была змеям подколодным вольная воля рода могучего, рода великого, рода священного…" — ну, как‑то так.

Кроме всего прочего Марик узнал, что Иуда Искариот был наполовину жид, наполовину протоянки. И египетскую цивилизацию разрушили они же — вечные жиды и доисторические янки. Да и вообще во всех бедах человечества виноваты были два этих проклятых народа. От них пошли все масоны и угнетатели мира.

Незаметно для себя Марик вместе с Тэддибуком перекочевал в подсобку. А у коротышки в руках вдруг оказалась бутылка кукурузного виски и две стопки.

— И причем здесь голодомор? — спросил озадаченный страж.

— В велику дэпресию клятые янки зробылы рукотворный голод, щобы звести арийску людыну, — сказал Тэддибук, плюясь слюной и разливая по стопкам спиртное. — Сорок мильонив згубылы. Це ж геноцид дикси був.

Марик хотел возразить, что, наверное, в те трудные времена недоедали все бедные американцы, а не только какие‑то определенные, и что если бы в тридцатые годы прошлого века было уничтожено столько белых южан, то вряд ли бы от дикси вообще хоть что‑то осталось, но глядя на дегенеративное лицо собеседника, страж понимал, что с таким объясняться можно только на языке кулаков. Однако с этим Марик решил пока повременить.

— Ну, — поднял свою стопку коротышка, — за дэржавную, незалэжную и самостийную Каролину. Так переможемо!

— Ага, — согласился Марик и выпил, не чокаясь.

— От ты думаешь, що янки и дикси це одын народ, що це вси американци? — задал, по всей видимости, свой излюбленный вопрос Тэддибук, и тут же на него ответил, замахав пальцем, — Нэ!!! Янки це жыдивски служныки, а дикси це… дикси це… це… — коротышка напрягся лицом, пытаясь подобрать нужные определения, но переполнившие его патриотические чувства и национальная гордость утопили слова в лингвистическом удушье.

Тэддибук заплакал. Всхлипывая, сморкаясь в руку, размазывая по столу сопли и тряся головой, он повторял одни и те же заветные слова:

— Слава нации… Каролина моя нэнька… нэнька моя Каролина… нации слава…

Марику начала надоедать эта клоунада, и он уже хотел было послать полудурошного коротышку на четыре всем известные английские буквы, как тот вдруг перестал причитать, мгновенно сделался серьезным, разлил виски по стопкам и произнес тост на неожиданно правильном английском:

— To WASP.

— ТУ ВАСП, — не стал возражать страж, и каждый выпил за свое.

Тэддибук разгорячился. Лицо его раскраснелось, говорил он теперь с натугой и яростью, и было видно, что тысячелетия угнетения свободолюбивого народа клятыми ворогами не прошли даром для этого патриота. Пережевывая и коверкая слова, он выплевывал их в лицо собеседника с неподдельным увлечением.

"На каком диалекте он калякает? — спрашивал сам себя Марик. — На эбониксе? На спанглише? Франгле?"

— Мы хочемо знати, — почти визжал воодушевленный мечтой о светлом арийском царстве Тэддибук, стуча кулачком по столу, — що наши дити будут ходыти в каролинскую школу! Мы хочемо переконатыся, що завтра ни латынос, ни нэгр, ни жыд, ни янки не прийдуть видбырати мий дим! А тому смерть ворогам незалежной Каролины!!! А тому всих янкив на гиляку!!! Янку на гиляку!!!

В общем, говорил коротышка все больше, плевался все дальше, а понятно его было все меньше. Чтобы хоть как‑то остановить этот поток красноречия, Марик предложил налить еще по одной. Тэддибук согласился и произнес тост:

— Выпьемо за свидомисть и за тисный звязок миж арийскыми крайнами. Каролина це Конфедерация. Слава Каролине! Звытяжцям слава! За Конфедерацию!

— За Конфедерацию, — согласился Марик, и каждый выпил за свое.

Сразу после третьей стопки страж внезапно понял, что больше просто физически не сможет выносить несносную болтовню коротышки. И поэтому, вспомнив лозунг, написанный на "Хаммере" оклахомского шерифа Джеймса Лопеса, Марик произнес:

— Speak white or die.

— Що? — удивился Тэддибук. — Що ты казав?

— Я говорю, знаешь, кто был мой прапрапрапрадед?

— Хто?

— Мартин Лютер Кинг.

— Що?! Що ты казав, гнида окупантьская… — Тэддибук привстал, багровея на глазах и вдруг с яростным криком: "Янкив на ножи!" кинулся на стража.

В следующее мгновение коротышка оказался под столом без сознания с разбитым носом. Марик, облегченно вздохнув, налил стопку, и в тот момент, когда он опрокинул ее содержимое себе в рот, в подсобку вошли высокий человек, Роб и уродец Бикипер.

— Что здесь происходит? — спросил хозяин магазина.

— Да вот, — Верзер указал на отдыхающего в нокауте собутыльника. — Нажрался как свинья и упал. Сам.

— Сволочь! — высокий человек пнул Тэддибука ногой.

— Ще не вмерла Каролина, — сказал, не открывая глаз коротышка, затем хрюкнул, повернулся на другой бок и захрапел.

— А что это за диалект? — спросил Марик.

— Не обращайте внимания, — махнул рукой хозяин магазина, — это аментивный синдром и шизофазия, а не диалект. Неудачный продукт генной инженерии. В Чикаго находится главная лаборатория Всемирной Энергетической Корпорации. Так вот, из некоторых подопытных получаются машины для убийства, а из некоторых олигофрены — недоростки. Знаете сколько в Иллинойсе таких? Я как‑то раз был там и пожалел эту сладкую парочку, взял на баланс. Они, конечно, дурковатые, но зато работают за еду, за печенье и прочие вкусности.

— Так они даже не местные? — удивился Марик.

— Бикипер, уберешь здесь! — скомандовал высокий человек.

— Угу, Бикипер приде, порядок наведе — ответил уродец.

— Ладно, сэр, — вмешался Роб, — большое спасибо вам за помощь и содействие. Я даже не знаю, как бы мы без вас выпутались из сложившейся ситуации.

— Ну что вы, — хозяин магазина любезно улыбнулся, пожав руки стражам, — всегда рад помочь соратникам по идеологии.

Высокий человек проводил товарищей до выхода.

— Ну и как у нас дела? — спросил Марик, когда стражи оказались в джипе.

— Пока ты бухал с лилипутами, — Роб протянул напарнику пластиковую карточку, — нам сделали паспорта. Все данные перезалиты с видов на жительство, которые нам выдал шериф Лопес. Ты Марк Форжерон, я Роберт Шмид. Наши фамилии уже внесены в панамериканскую базу данных, ровно через неделю они будут оттуда стерты. Так что в ближайшие семь дней мы граждане КША и сегодня вечером летим в Европу. А завтра наш национал — советский друг заберет "Тойоту" с автостоянки аэропорта. Билеты уже забронированы.

— А куда именно летим? — спросил Верзер, забирая паспорт.

— В Париж. Во Францию.

— Лучше бы в Лондон, — заметил Марик, — я когда‑то читал кэшированную копию с ныне покойного интернет — ресурса "Живой журнал" моего прадедушки, так он всю жизнь мечтал посетить Лондон и насрать на могилу Бориса Борисовского. Так и не реализовал свое сокровенное желание. Может я бы исполнил заветы предка.

— В Лондон нам нельзя, — сказал Роб, не оценив шутку напарника, — этот город находится в юрисдикции вэков, а мы только что от них ноги унесли. Поэтому летим в Париж. Ну а оттуда уже прямым рейсом на Родину… а кто такой Борис Борисовский?

— Был такой либерал — шовинист первой волны, — отмахнулся Марик, которого неожиданно потянуло в дрему, видимо алкоголь вкупе с бессонными сутками сделал свое дело.

Роберт оценивающе взглянул на напарника и сказал:

— Я поведу, а ты покемарь немного.

Марик не стал возражать. Как только джип тронулся с места, он тут же провалился в сон. До посадки на авиарейс Колумбия — Париж оставалось около двух с половиной часов.