Может, это вовсе и не она была. Пополневшая, с длинными, чуть завивающимися на концах локонами. Она или не она? И когда они в последний раз пересекались? Лет двадцать пять, наверно, минуло, если не больше. Как только узрел ее, даже не очень уверенный, мгновенно вильнул в сторону. Инстинктивно. Нет, слава богу, не заметила. Слишком неожиданно, чтобы вот так сразу сказать: «О, привет, какая встреча! Надо же!» И что потом?

Впрочем, о потом он даже не успел подумать. Просто резко свернул, изменив траекторию, она и прошла мимо. А если бы столкнулись лицом к лицу, узнала бы она его? Ведь срок немаленький. Он уже с сединой, с выпирающим брюшком. Другие, впрочем, легко узнают, даже если долго не виделись. Она тоже сильно изменилась, особенно фигура, к лицу еще не успел присмотреться.

Место действия: отель в Турции, остроконечный, низко висящий в небе латунный месяц – начищенный до блеска янычарский клинок. Южный зной, приятно рассеиваемый ласковым ветерком с моря, нежные ароматы цветущих растений…

На пляж он выходит, низко надвинув на глаза длинный козырек светлой бейсболки – не столько от солнца, сколько с целью остаться неузнанным. Хотя даже самому странно: с чего бы так волноваться и так камуфлироваться? Штирлиц, блин!

В море он сразу уплывает подальше, к самым буйкам, где торчат еще две-три головы, но ее среди них точно нет, она так далеко вряд ли отважится, он почему-то твердо уверен в этом. Из воды он потом выходит как-то боком, чуть ли не спиной, чтобы опять же не раскрыться.

И так везде – в холле, в ресторане, на улочках поселка, везде он вынужден быть настороже, везде оглядываться, дабы не столкнуться лицом к лицу. Он и сам не может взять в толк, что его так переклинило, просто глупость. Тем не менее даже утро у него начинается именно с этой мысли: не быть узнанным. Что-то вообще непонятное – так портить себе отдых непонятно из-за чего. Ну узнала бы она его – и что? Ну поговорили бы, вспомнили бы знакомых, еще что-нибудь из общего (условно) прошлого, всего-то!

Так ведь и действительно ничего. Ну да, тогда они были совсем молодыми, у него волосы кудрявились, а у нее… фигурка стройная, длинные волосы разбросаны по плечам, а еще она смотрела на него влюбленными серыми с зеленым оттенком глазами. Это ведь нетрудно понять, когда на тебя смотрят именно влюбленно, а не обычно. Его это абсолютно ни к чему не обязывало, но он всякий раз чувствовал этот взгляд, стоило оказаться неподалеку. Сразу почти замечал, даже не видя ее. Словно электричество в воздухе.

Ничего она особенно не предпринимала, чтобы привлечь внимание, не заговаривала специально, не писала записок и не звонила по телефону, чтобы потом молча дышать в трубку. Такое случалось, но он почему-то был уверен, что это не она. А почему, собственно? Ведь могла бы.

Однажды оказались рядом в автобусе в какой-то коллективной поездке, даже перебросились парой незначительных фраз, но и только. И дальше всю дорогу он время от времени чувствовал на себе ее взгляд, и если вдруг сам косился в ее сторону, то непременно встречался с ее пытливыми, чуть затуманенными глазами, которые она даже не пыталась отводить. Становилось неловко, и он тут же отворачивался к окну, созерцал пробегающие мимо ландшафты.

А ведь, положа руку на сердце, не так уж ему было неприятно и даже не совсем все равно от такого ничем особенно не обременяющего внимания. Впрочем, он довольно быстро забывал про это, к тому же у него тогда была подружка, с которой они расстались только спустя два года после окончания института. Однажды он непонятно зачем спросил ее, украдкой кивнув в сторону стоявшей неподалеку поклонницы: «Ты не знаешь, почему эта девушка на меня так смотрит?», – на что подружка сердито, почти осуждающе взглянула на него и ответила: «А то ты сам не догадываешься?..»

Ревность ли то была или женская солидарность? Но что его вопрос пришелся ей не по вкусу, это было очевидно. И потом она некоторое время ходила с недовольным видом, словно он ее обидел или хотел обидеть.

В этот раз с ним была уже не подружка, а законная супруга. Когда он сокрушенно вздохнул, что, кажется, с отдыхом им не очень повезло, а потом, наклонившись к уху, шепнул про знакомую, жена только пожала плечами: ну и что? А то, что ему совершенно не хочется вступать ни в какие контакты, пускаться в воспоминания, ну и так далее. В конце концов, он приехал отдохнуть, а для него это означает делать только то, что хочется, а вовсе не то, чего требуют политес и прочие условности. Если сейчас они признают друг друга, то неизбежно придется общаться, это как пить дать, знакомая наверняка будет подсаживаться за их столик, занимать соседний лежак и вовлекать во всякие разговоры. На его лице, похоже, обозначилось нечто, что мгновенно заставило жену насторожиться.

«Говоришь, просто знакомая по институту? – спросила она уже в номере, как бы между прочим, и, сделав весомую паузу, добавила: – Вообще-то, от просто знакомых так не шарахаются». – «А я и не шарахаюсь, – возразил он. – Просто не хочу ничего лишнего». – «То есть ты хочешь сказать, – продолжала как опытный дознаватель жена,   что вы с ней в институте почти не общались?» – «Ну да, – отвечал он. – Однажды обменялись парой слов, ну и в коридоре сталкивались или на общих лекциях». «И ничего между вами не было, да?» – «Абсолютно!» – с такой непререкаемой решительностью заявил он, что не поверить было просто невозможно. «Ну-ну…» – с некоторым скепсисом сказала жена, на том и закончилось.

С тех пор он без бейсболки с низко надвинутым на глаза козырьком и больших солнцезащитных очков нигде за пределами номера не появлялся. Жена, поначалу выказывавшая полное безразличие и только посмеивавшаяся над ним, в конце концов игру приняла и даже вспомнила детское слово «атас», сигнализируя ему об опасности, стоило его знакомой оказаться где-то поблизости. Он, получив сигнал, тут же сворачивал куда-нибудь в сторону, наклонялся, закрывался салфеткой, переворачивался на живот, утыкал лицо в руки и совершал разные прочие манипуляции, чтобы сохранить свое инкогнито.

Однажды, уплыв довольно далеко в море, он неожиданно совсем рядом увидел женскую голову в белой панамке и тут же сообразил, чья это голова. Случайно ли она оказалась тут или специально, чтобы именно здесь, вдали от берега (а возможно, и от его жены), продолжить давнее знакомство, – это оставалось загадкой. Только в море разве разглядишь толком, тем более если тебя то и дело накрывает очередная волна?

Судорожно вобрав побольше воздуха, он нырнул и, сильно отталкиваясь ногами, попытался как можно быстрее улизнуть подальше от этого места. Так панически, захлебываясь и лихорадочно загребая руками, удирал он обычно от медуз, которых всегда побаивался, хотя никогда с ними вплотную не сталкивался. Слышал только, что при соприкосновении с этими похожими на желе осклизлыми существами можно получить довольно сильный ожог. Собственно, большего и не надо.

Мысль о медузе ему пришла, когда он, отдуваясь и отплевываясь, уже барахтался на солидном расстоянии. И снова в который раз подумалось, что его паника, его нежелание возобновить старое знакомство выглядят по меньшей мере странновато, если не сказать – дико. Теперь же отдых близился к концу, через пару дней им с женой уезжать, так что и вовсе не страшно. Ну поболтали бы, повспоминали чуть-чуть – чем плохо?

Да и любопытно, как сложилась у человека жизнь? Ну и… правда ли, что тогда, в студенческие годы, ее взгляд действительно что-то значил? Может, все только померещилось? За плотной завесой прожитых лет многое уже воспринималось как сквозь мутное стекло, как через водяную толщу: то ли было, то ли не было… А ведь, положа руку на сердце, тогда этот взгляд даже грел, точно грел, и он, опять же если честно, вовсе бы не прочь ощутить его снова.

Он уже малость озяб, довольно долго болтаясь в воде, ему действительно хотелось согреться. Солнце почти завалилось за гору, быстро смеркалось, как обычно на юге, и он поплыл к берегу.

Последние сутки перед отъездом он уже почти не думал про знакомую и ничего не опасался. Наваждение, похоже, рассеялось, к тому же он и не встречал ее давно, не исключено даже, что она уехала. Ему был известен ее номер, однажды он видел ее выходящей оттуда и потом старался побыстрей прошмыгивать мимо.

Весь день накануне отъезда он много плавал, как бы впрок, запасаясь на весь оставшийся год морской лаской, вечером любовался скоротечным, тихим закатом. После ужина жена отправилась в номер собирать вещи, поскольку отъезд предполагался очень ранним, а он решил заглянуть напоследок в бар выпить чего-нибудь покрепче, на прощание. Кто знает, когда еще предстоит выбраться к морю?

Потягивая через трубочку джин с тающими на дне стакана кусочками льда, он радостно ощущал забытую юную легкость – почти как в море. Ни животика, ни сутулой спины, ни боли в пояснице… Ему было просто хорошо, и оттого что именно теперь, под самый конец отдыха, он так концентрированно, так полно это почувствовал, захотелось немедленно с кем-то поделиться.

А еще ему вдруг стало стыдно, что он так по-детски, так глупо и даже не очень благородно вел себя все эти дни, играя в прятки. Да, все они заметно изменились, стали другими, се ля ви! Увы, жизнь так же стремительно ускользает, как и серебристые рыбки, которых он несколько раз безуспешно пытался коснуться на глубине. Ну что ж, теперь у него еще оставался шанс немного исправиться, хотя бы напоследок.

Слизнув последние капли растаявшего в стакане льда, он вышел из бара, обошел вокруг отеля, постоял возле бассейна, любуясь красиво подсвечиваемой бирюзовой водой, бесцельно послонялся по холлу и наконец двинулся к тому самому номеру, в котором еще недавно проживала давняя знакомая. В раздумье постояв перед дверью, он наконец медленно поднял руку и не очень решительно постучал, сначала совсем тихо, потом громче.

– Кто там?

Нет, никуда она не уезжала. Дверь приоткрылась.

– Можно?

Сейчас он мог рассмотреть ее не очень загоревшее лицо совсем близко, может, даже ближе, чем тогда, в автобусе. Лицо из далекого прошлого. Как будто не было почти трех десятилетий.

Прищурившись, она долго и пристально вглядывалась в него, как обычно смотрят снявшие очки очень близорукие люди. Вероятно, она и вправду была близорука, очки в тонкой золотистой оправе лежали на журнальном столике.

– Неужели?

В ту же минуту почудилось, что в глазах женщины вспыхнуло, ну да, то самое, давнее, сразу обдавшее его теплой живой волной, вспыхнуло и тотчас погасло. А он – нет, не хотел, точно не хотел, чтобы оно гасло, не хотел и всё, так сильно не хотел, словно от этого зависела его жизнь. Прошлая и, как ни странно, будущая.

В номер он вернулся, когда на часах было около четырех ночи. Жена тихо посапывала во сне. Через час с небольшим они должны были уезжать.