Следующее утро снова началось для меня с настойчивого телефонного звонка. Но на этот раз он не был таким неожиданным, как в пятницу, — я уже успел окончательно отойти ото сна и даже сделать легкую гимнастику. От вчерашнего похмельного состояния не оставалось и следа. День обещал быть на редкость погожим, — сквозь окно в комнату пробивались резкие солнечные лучи, изображающие на полу и стенах своеобразные комбинации теней.

Звонок повторился, — я неохотно подошел к аппарату и поднял трубку.

— Алло, Андрей Николаевич, — раздался из нее деловитый женский голос. — Здравствуйте. Это вас беспокоит Антонина Петровна Лесницкая. Вы, ради Бога, простите меня, может быть, я оторвала вас от каких-то важных дел?

— Нет, ничего. Я сейчас свободен.

— Вот как хорошо я попала! — радостно залепетала женщина. — Андрей Николаевич, мы не могли бы с вами сегодня встретиться?

— Именно сегодня? — не совсем довольно пробормотал я. — До завтра подождать никак нельзя? Ведь именно завтра я к вам должен придти.

— Завтра есть завтра, — тактично заявила Лесницкая, — занятие с моей дочерью вы проведете само собой. А сегодня мне бы хотелось поговорить с вами наедине, так сказать, тет-а-тет. Разговор очень важный и очень конфиденциальный.

— Ну, хорошо, хорошо, — неохотно согласился я, отлично понимая, что отвязаться от этой назойливой женщины будет практически невозможно, — ждите, часика через полтора я к вам подъеду.

— Только, пожалуйста, не ко мне.

— А куда?

— Знаете гостиницу «Парадиз»? Она, кстати, недалеко от вашего микрорайона находится. Вот туда и подъезжайте, я буду вас там ждать.

— Почему вдруг такая тайна? — удивленно поинтересовался я.

— Приезжайте, потом узнаете, — настойчиво сказала женщина. — Лучше всего часикам к двенадцати. Только желательно не очень-то опаздывайте…

Гостиница «Парадиз» открылась в нашем городе совершенно недавно. Располагалось это заведение действительно неподалеку от того квартала, где я жил. Новое десятиэтажное здание привлекало к себе внимание, прежде всего, своей необычной оригинальной архитектурой, удачно сочетавшей в себе западноевропейский классический стиль с простотой и блеском современных многоэтажных построек. Наверняка, хозяину гостиницы ее строительство обошлось в кругленькую сумму, и неизвестно, окупались ли эти колоссальные затраты теперь.

Приблизившись к высокому сверкающему на солнце зданию, я слегка опешил. В голову закралось сомнение, — туда ли, куда надо, я попал. Может быть, название гостиницы мне в трубке просто послышалось?

На стоянке у парадного входа стояли исключительно одни иномарки, причем, судя по их внешнему облику, среди них не было ни единого автомобиля стоимостью меньше сорока тысяч долларов. Среди подобного «общества» пешему посетителю с моей неброской внешностью делать было решительно нечего.

Из высоких стеклянных входных дверей вышел чинный и опрятный мужчина в дорогом отдающем блеском смокинге с гладко зализанными назад темными волосами. Брезгливо посмотрев на меня, он демонстративно закурил сигарету и медленным размеренным шагом направился к своей машине. Не составило особого труда понять, что посетителями сего необычного заведения являются далеко не простые рабочие жители нашего города, а люди куда рангом повыше. Так что в моей скромной одежде было даже как-то неловко заходить вовнутрь.

По ту сторону двери стоял швейцар, хоть и не одетый в специально взятую из театральной гримерной шикарную ливрею, но все равно не на шутку выхоленный и чрезмерно заносчивый пожилой мужчина.

Я несмело открыл дверь и подошел к нему.

— Вы куда, молодой человек? — без какой бы то ни было особой интонации голосом робота произнес он.

— Мне здесь назначили встречу к двенадцати, — пытаясь придать своему виду хоть малую долю аристократичности, ответил я.

— Пройдите, пожалуйста, к окошку администратора.

Администратором оказалась одетая по последнему писку моды женщина средних лет в затемненных очках с высокой дорогой прической.

— Я вас слушаю, — внимательно взглянув на меня из-за окна, сказала она.

— Меня просили подойти в гостиницу к двенадцати. — Мой голос слегка дрожал, — обстановка, в которой пришлось оказаться, была не совсем обычной.

— Ваша фамилия? — бесцеремонно поинтересовалась она.

— Лозицкий, — не совсем внятно ответил я, — Андрей Николаевич.

Она принялась что-то быстро просматривать у себя на компьютере. Неловко переступая с ноги на ногу, я осмотрелся по сторонам. Холл гостиницы выглядел прямо таки ошеломляюще: высокие потолки, уверенно держащиеся на расписанных рельефами колоннах, сверкающие со всех сторон зеркала, дорогие люстры и мебель, — все это могло шокировать не только меня, но и любого другого человека, сходного со мной в своем материальном положении.

Интересно было бы узнать, сколько же стоит одноместный номер в подобном заведении? Небось, ничуть не меньше, чем среднемесячный уровень обеспеченности рядового гражданина нашей страны. А может быть, и в несколько раз больше. Где же в таком случае пресловутая социальная справедливость? О какой демократии можно было говорить при подобном раскладе?..

— Вот, нашла, — выведя меня из раздумий, спокойно сказала женщина, — Лозицкий, четыреста десятый номер люкс. Это на четвертом этаже, вас там уже ждут.

Кабина лифта, также как и холл, была обвешана со всех сторон чистыми выпуклыми зеркалами. Мало того, на двух низких расположенных по углам полках стояли в фигурных горшках какие-то декоративные, неизвестные доселе мне цветы, причем слегка раскрывшиеся бутоны и горшки были абсолютно одинакового огненно-оранжевого цвета. На миг мне показалось, что в данный момент я нахожусь не на своей нищей полуголодной Украине, а где-нибудь значительно западнее, в каком-нибудь Париже или Амстердаме. Вся обстановка вокруг была настолько для меня необычной, что мне не оставалось ничего другого, как только раскрывать от удивления рот и учащенно подергивать ресницами.

Коридор четвертого этажа был тщательно устелен мягкими ковровыми дорожками и ярко освещался несколькими небольшими хрустальными люстрами.

— Четыреста десятый в какую сторону? — спросил я у сидевшей за столиком прямо напротив кабины лифта хорошо одетой миловидной старушки.

— Налево, пожалуйста, — она дружелюбно улыбнулась и указала мне рукой правильное направление.

— Спасибо большое, — сказал я и уверенной походкой зашагал по ворсистому ковру.

Золотистые цифры на дверях номеров блестели так, что, глядя на них, приходилось щурить глаза. Я дошел до нужного мне четыреста десятого и робко постучал в покрытую голубым лаком дверь.

Лесницкая открыла ее сразу же, как только услышала стук. По тому, как она сегодня выглядела, создавалось впечатление, что эта женщина собралась на великосветский прием. Переливающееся различными оттенками длинное розовое вечернее платье плотно облегало ее слегка полноватую фигуру, но совсем не делало безобразной. Наоборот, оно как бы подчеркивало определенную изюминку, ту самую скрытую загадку, которой была наделена Антонина Петровна. Аккуратно подкрученные русые волосы были уложены в элегантную прическу, несколько локонов тоненькими спиральками небрежно спадали вниз. Лицо Лесницкой сияло открытой радостью, что подчеркивала как нельзя более удачно подобранная косметика.

— Я уже боялась, что вы не придете, — облегченно вздохнув, из-под ресниц посмотрела она на меня.

— Просто немного в холле задержался, — как бы оправдываясь, сказал я, — любовался красотой сего архитектурного чуда.

— Что правда, то правда, — охотно согласилась Лесницкая, пропуская меня в номер и помогая снять куртку. — Гостиница действительно шикарная, здесь есть на что посмотреть. Не зря она называется «раем».

Я прошел внутрь «люкса» и внимательно огляделся по сторонам. Обстановка внутри комнаты соответствовала самым последним мировым стандартам. Вся мебель была только импортная и только наивысшего качества. Зеркальный потолок до мельчайших деталей отражал все, что меня окружало, а главным образом — широкую двуспальную кровать, покрытую голубым шелковым бельем. Дизайн был столь совершенным, что у меня возникло желание искренне зааплодировать вкусу тех, кто здесь так хорошо похозяйничал.

— И сколько же стоит такое удовольствие в сутки? — несдержанно присвистнув, поинтересовался я.

— Для меня, как для супруги мистера Маклайна, — совершенно бесплатно, — развела руками Лесницкая. — Номера этой гостиницы предназначены исключительно для иностранцев, а четыреста десятый, в частности, закреплен за моим драгоценным супругом. Так что фирма за все платит.

— Даже если его нет в нашей стране?

— Даже если его нет, — гордо задрала нос женщина. — Конечно, для иностранцев это все только официально. Зачастую тут приятно проводят время и многие местные привилегированные личности. Что делать? Кто платит, тот и музыку заказывает.

— Обычно подобного рода заведения кишат охраной, — задумчиво произнес я. — А меня почему-то никто внизу не остановил.

— Вы их просто не заметили. Я швейцару довольно подробно описала вашу внешность и дала шелестящую зелененькую купюру, поэтому он вас и пропустил так легко. А если бы, не дай Бог, у него насчет вашей личности возникло хоть какое-то малейшее подозрение, он бы дал соответствующий знак кому следует, и, смею заверить, вам бы, в таком случае, не очень то поздоровилось. Там сидят такие ребята, шутить с которыми нежелательно.

— Почему же вы меня сюда позвали? — Я вольготно плюхнулся в стоящее посреди комнаты широкое кожаное кресло и окинул ее внешний вид несдержанным пожирающим взглядом. — Неужели праздник какой-то?

— Наоборот, Андрей Николаевич, — женщина грустно опустила голову, — праздника никакого сейчас быть не может. Вы ведь знаете, что Елена Батурина погибла?

— Слышал одним ухом, — сочувственно кивнул я.

— Почему же тогда вы не были вчера на похоронах? Народу было очень много, но вас я как-то не заметила среди людей.

— Я узнал обо всем только вчера вечером. — Мне пришлось нагло соврать, но ни единый мускул на моем лице при этом не дрогнул.

— Вы что — телевизор не смотрите?! — недоуменно воскликнула Лесницкая. — Эту трагедию еще в пятницу вечером по всем каналам прокрутили.

— В пятницу у меня не было возможности смотреть телевизор, — ваш покорный слуга был в этот день в слегка нетрезвом состоянии.

— Никогда бы о вас такого не подумала, Андрей Николаевич, — строго посмотрела на меня Антонина Петровна, — очень даже на ваш стиль не похоже.

— Вы что — пригласили меня сюда для того, чтобы читать морали? — с определенным упреком в голосе сказал я.

— Может быть, и для этого тоже. То, что вас не было вчера на похоронах Леночки, всем сразу стало заметно. Я это ясно прочитала по лицам девочек, поэтому и не стала ждать завтрашнего дня и решила сразу же узнать причину, по которой вы отсутствовали.

— И исключительно для этого пригласили меня в одну из самых дорогих гостиниц Киева? — недовольно съязвил я.

— А вы подумали, что бы могли сказать соседи, приди вы ко мне домой в отсутствие мужа да еще и не в тот день, в который у Леси по расписанию занятие? Или если бы я к вам пришла в гости средь бела дня, что бы подумали обо мне?

— Вы так переживаете за свою незапятнанную репутацию? — усмехнулся я. — Значит, все-таки лучше было бы подождать до завтрашнего дня, пока я к вам сам заявлюсь, как вы сказали, «по расписанию».

Женщина слегка покраснела и, пройдясь по комнате, аккуратно подобрала под себя платье и села на кровать.

— Если честно, — с заметной ноткой вины в голосе сказала она, — я сильно за вас переживала, Андрей. Не знаю, почему, но сегодня всю ночь не могла уснуть, — вы не выходили у меня из головы.

— Значит, надо было выпить таблетку снотворного, Тоня! — слегка грубовато ответил я, делая ударение на ее имени.

— Если хотите, то называйте меня так, — пожала плечами женщина, — мне уже все равно. Только какой же вы, право, невежливый.

— А как, позвольте спросить, с вами можно быть вежливым? — Я еще с самого раннего детства усвоил, что лучшая защита — это нападение, потому и брал инициативу разговора в свои руки, чтобы не дать ей возможности что-либо по ходу дела придумать. — Поднимаете меня с постели, заставляете бежать, сломя голову, Бог знает куда, и я должен после этого сиять вежливостью.

— Неужели вам здесь не нравится? — не меняя своего надменно-кислого выражения лица, развела руками Антонина.

Я констатировал тот факт, что она действительно была права. Гостиница мне нравилась даже слишком, от номера я был вообще почти без ума, и где-то в глубине моей души даже теплилась некоторая благодарность ей за то, что она меня вырвала сюда из моей удушливой маленькой квартирки. Где бы еще мне при моем образе жизни довелось увидеть подобную красоту?

В дверь номера неожиданно постучали.

— Да, открыто! — не поднимаясь с кровати, громко сказала Антонина.

На пороге возник официант в белом накрахмаленном смокинге, перед которым медленно катилась блестящая тележка на колесиках с разложенными на ней разнообразными фруктами и бутылкой французского марочного вина.

— Заказывали? — улыбчиво спросил парень.

— Нет, вы, наверное, ошиблись, — со скоростью молнии среагировал я, но тут же вскочившая и подбежавшая к нему Антонина резко меня перебила:

— Да, да, это я заказывала, это мой заказ, — протараторила она, всовывая в карман официанту двадцатидолларовую купюру.

Довольный парень мгновенно испарился, и Лесницкая сразу же заперла за ним дверь.

— Зачем хоть это?! — удивленно воскликнул я.

Теперь инициатива автоматически перешла в руки к моей собеседнице.

— Имею же я, в конце концов, право позволить себе маленькую слабость, — кокетливо заявила она. — И прошу не перечить, молодой человек. Будем считать, что я вашей грубости не заметила, договорились?

Мне оставалось лишь спокойно согласиться и пожать плечами. Антонина поняла мой жест правильно, подтолкнула тележку к моим ногам, а сама расслаблено опустилась на ковер по другую ее сторону. Столь неблагопристойных манер от особы, причисляющей себя к аристократической верхушке, я, признаться, не ожидал.

— Андрей, откройте вино, — нежным голосом попросила она.

Я умелым движением подхватил бутылку с ввернутым в нее заранее штопором и лихо выдернул пробку.

— Только по одной рюмочке, больше не надо, а то у меня еще позавчерашняя попойка из головы не выветрилась.

— Это ведь легкий напиток, — пытаясь изобразить из себя саму скромность, произнесла Антонина. — Я ведь и сама не пью, просто так надо ради приличия. Хотя бы таким образом давайте с вами помянем Леночку.

Огромные хрустальные бокалы я наполнил багрово-красной жидкостью только наполовину. После того ужасного вонючего самогона, которым два дня назад меня накачал Павел Ишаченко, предложенный Лесницкой напиток казался поистине божественным нектаром.

— Вы извините меня, Андрей, — отхлебнув немного вина и заев его для приличия оторванной от лежащей на тележке грозди полупрозрачной зеленой виноградинкой, сказала женщина, — может я веду себя чересчур вульгарно. Просто сделайте вид, что вы этого не замечаете. Поймите, я ведь крайне редко могу себе позволить что-либо подобное.

— Да ладно, чего уж там, — удовлетворенный чудесным вкусом предложенного напитка, немного смягчился я. — Это вы меня извините, немного сорвался, погорячился, проявил, так сказать, излишнюю грубость.

— Будем считать, что ничего вообще не произошло. Предложите лучше тост.

— Мы же вроде бы как собрались пить за упокой души Елены Павловны, — вопросительно взглянул на нее я.

— Я считаю, что лучше не думать сейчас о плохом. — Глаза собеседницы оживились и наполнились соблазнительным блеском. — Вокруг ведь столько всего прекрасного. Я думаю, — сейчас не стоит вспоминать о ней. Душа Леночки упокоилась в лучшем мире, а мы остались среди живых, нам нужно получать удовольствие здесь, — пускай не все кругом идеально, но это все-таки принадлежит нам.

Все сказанное было произнесено женщиной с такой восторженностью, что мне даже стало рядом с ней несколько не по себе.

— Извините, Антонина Петровна, — нерешительно сказал я, — но ведь покойная была вашей близкой подругой. Неужели вы настолько холодно отнеслись к ее смерти?

— Во-первых, Андрей, постарайтесь в дальнейшем называть меня Тоней. — На лице Лесницкой возникла немного странная улыбка. — Вы уже раз несколько минут назад так меня назвали, и мне это очень понравилось. Антониной Петровной пускай я буду при Лесенке, чтобы она, бывало, не подумала о нас там ничего некрасивого. А во-вторых, если, так сказать, между нами, то, извините за выражение, пошла она, эта Батурина, ко всем чертям. Чтобы ей гореть в аду ярким пламенем, такой подруге!

— Боже мой, Тоня! — пытаясь нарисовать на своем лице маску удивления, воскликнул я. — Разве так можно о покойнице?

— О ней можно. — Глаза женщины начали немного расплываться, — одного глотка слабоалкогольного напитка для нее оказалось вполне достаточно. — Вы, Андрей, вряд ли знаете, какой в действительности была эта женщина. Я же с ней была знакома с самого первого класса. И с этого самого первого класса мы с ней друг друга хронически не переваривали.

— Почему же в последнее время между вами были столь дружеские отношения?

— Почему? — усмехнулась Лесницкая. — Потому, что повзрослели мы, стали немного умнее. В конце концов, потому, что мой нынешний муж Питер Маклайн имел с Николаем Батуриным какие-то деловые отношения. Мне волей-неволей приходилось поддерживать приятельские отношения с этой нигде не работающей, мягко выражаясь, стервой. Мы постоянно мило улыбались друг другу, дарили подарки на день рождения, даже иногда целовались при встречах и прощаниях, но все это время я в ее глазах не видела ничего другого, кроме обычной скрытой ненависти. Думаю, — она во мне видела то же самое.

— Почему вы в этом так уверены? — спросил я.

— Долго объяснять, Андрей.

— А вы попробуйте. — Я разместился в кресле как можно удобнее, отставил бокал на столик и демонстративно сложил руки на груди. — Думаю, нам обоим спешить сейчас некуда. Или, может, дочку боитесь дома саму оставлять?

— Нет, — покачала головой Лесницкая, — Лесеньку я отправила на выходные к своей матери. Они с бабушкой очень любят друг друга, — пускай пару дней побудут вместе. После вчерашних похорон мне почему-то очень захотелось побыть одной, но, проведя в своей постели нынешнюю бессонную ночь, я поняла, что сегодня мне обязательно нужно кому-нибудь излить душу.

— И этим человеком должен был оказаться именно я?

— Хотите, верьте, хотите, нет, — Антонина немного привстала и искренне приложила руку к своей полноватой груди, слегка выглядывающей из-под низкого декольте, — но думала я только вас. Спросите — почему? С охотой отвечу. Может вам кто-то из моих так называемых «подруг» говорил, а может быть, и нет, — я ведь в школе все время была активистом. Сначала — председателем совета пионерской дружины, потом — секретарем комсомольской организации. До появления в нашем классе Тамары Кусалиной я была лучшей ученицей, официальным, как говорится, лидером и первым помощником учителей. Учившаяся с двойки на тройку Леночка Возкова все время мне из-за этого завидовала. Всеми правдами и неправдами она пыталась выставить меня перед одноклассниками, как посмешище, но и это ей не очень-то удавалось. Немного позже обстоятельства сложились таким образом, что завидовать ей стала я.

— И вы так легко об этом говорите? — Своим в меру спокойным голосом я попытался хоть немного притушить «пыл» ни на шутку раскрасневшейся и громко разговаривающей женщины.

— А чего здесь стесняться? — злобно сощурила глаза собеседница. — Что было, то было. Прошлого назад не вернешь, а скрывать это сейчас от других нет никакого смысла. Они втроем — Ленка, Любка и Алка — создали свою организацию, которую я шутя окрестила «сладкой тройкой». Все они были симпатичнее меня внешне, за ними гурьбой бегали мальчишки, а зависти к ним остальных девчонок просто не было предела. Таким образом, я потеряла свою популярность среди одноклассников. Они между собою были как единое целое, со мною же не дружил никто. Единственное, чем я могла тогда гордиться, были мои успехи в учебе. Но и здесь им удалось меня перещеголять. В девятом классе у нас появилась новенькая — Тамара Кусалина, которая была девочкой довольно скромной и стеснительной, но в прилежании и успеваемости она резко переплюнула меня по всем параметрам. Я так и осталась просто официальным никем не уважаемым лидером школы, а вся популярность стала принадлежать им — «сладкой» теперь уже четверке. Видя, что новенькая отлично учится, девчонки быстро взяли ее в оборот. Она стала помогать им с контрольными, с экзаменами, в общем, со всем на свете. Никто из учителей не знал о том, что Томка постоянно «шпарит» им всем троим домашние задания. Остальные же в освободившееся от учебы время продолжали завоевывать себе «место под солнцем». Эти три девчонки запросто лупили даже самых отъявленных и опасных хулиганов, с которыми никто не мог справиться. Возкова стала в те времена чуть ли не легендарной личностью. Комитет комсомола во главе со мною был в полной растерянности. Никто не знал, что с ними делать. А я завидовала им, завидовала тайно, черной завистью. А пойти к ним и прямо предложить взять меня в свою группировку не могла по причине излишней гордости. Я не спала ночами, — только то и делала, что мечтала, видя себя рядом с ними. Сколько через их прошло парней, вы не можете себе и представить.

Женщина резво поднялась с ковра и раздраженно прошлась по комнате.

— Может, съедите яблочко или банан? — видя ее относительно неспокойное состояние, любезно предложил я.

— Не хочу пока, — отрицательно покачала головой она, — кушайте сами, не стесняйтесь. Я ведь это все для вас заказала… Так вот, значит, такие были у нас дела. Я даже болела несколько раз из-за этого, вернее просто симулировала болезнь, чтобы лишний день не ходить в школу. Быть на заднем плане для меня означало полную катастрофу. Но все неожиданно переменилось, когда в школе появился новый учитель — Николай Батурин. Молодой стройный юноша с голубыми глазами, способный заворожить своим голосом всех присутствующих. Абсолютно все девчонки к нему сразу же потянулись. Побросали, дуры, своих парней и стали в открытую соревноваться, — кто же из них первым прыгнет к Николаю Федоровичу в постель. То, что он оказался женатым, придавало им еще больше азарта. Все трое, за исключением Тамарки, сыграли на спор, кому раньше других удастся закадрить учителя. Я не хочу врать, потому что точно не знаю этого, но, по-моему, он переспал со всеми ними.

— То есть как со всеми? — не скрывая своего искреннего удивления, восторженно присвистнул я.

— Не сразу, конечно, — равнодушно ответила Лесницкая, — это произошло уже после того, как девушки окончили школу. Но еще задолго до этого случилось нечто интересное. Томка ведь тоже тайно была влюблена в Батурина, только никому об этом не говорила. Но мы то, девчонки, все видели. И он ей симпатизировал больше, чем другим, — уделял много внимания, оставлял с собою наедине после уроков. Но ничего между ними так и не произошло, — уж слишком обремененной всевозможными комплексами была наша Тамара. А Возкову и остальных это ужасно злило, — ведь Николай Федорович в их сторону из-за нее даже не смотрел. Тогда-то они и решили немного над подружкой поиздеваться. Встретив как-то местного хулигана Пашу Ишаченко, они подкупили того двумя бутылками водки и натравили на Томку. Даже ситуацию подстроили так, чтобы она оставалась в нужный момент в спортзале сама. Пашка сначала побаивался идти на такой шаг, но водка решила одним махом все проблемы, — смелости в нем появилось появилось, хоть отбавляй. В тот момент, когда он насиловал ее в спортзале, девчонки стояли за окном, подглядывали за всем происходящим и злорадно смеялись. Дело закончилось плачевно, — Томка чуть не сошла из-за этого с ума, Пашку, естественно, посадили, а компания после того сама по себе распалась. Кусалина замкнулась в себе и просто перестала с ними дружить.

— Вы точно уверены, что это именно девчонки подговорили Ишаченка?

— Я не присутствовала при их разговоре, поэтому утверждать точно этого не могу, — нерешительно произнесла Антонина, — просто ходили по школе такие слухи, что это их рук работа. Но думаю, дыма без огня не бывает, — в каждой сплетне есть доля правды. Впрочем, это давняя история, все давно забылось, — Тамарка простила обидчика и даже непонятно почему вышла за него замуж. Она всегда отличалась странностью. Но главное ведь не в этом, а в другом. После того страшного случая Батурин, который эту девочку любил и уважал, демонстративно от нее отвернулся. Вместо того, чтобы оказать ей психологическую поддержку, он не стал с ней даже общаться. Вот когда раскрылось истинное лицо этого внешне приятного человека. С тех пор он во мне вызывает даже большее отвращение, чем Павел Ишаченко. А Ленке и остальным только того и надо было. Их спор снова обрел силу и вошел в еще больший азарт. Конкурентка легко «сошла с дистанции», и это им сошло с рук. В школе снова восстановился мало-мальский порядок, я опять начала приобретать уважение, но для учителей и директрисы все равно больший интерес продолжала представлять Кусалина. Я в принципе не обижалась, — девчонка несчастная, после всего случившегося мне ее было даже немного жаль… Прошло несколько лет. Я училась в университете, но следить за судьбами своих одноклассниц не переставала. Они все еще как сумасшедшие продолжали предпринимать попытки завладеть бывшим учителем. Первой отстала Алка Шевчук — она где-то на стороне залетела неизвестно от кого, поэтому от затеи волей-неволей пришлось отказаться. Через год Любка тоже взялась за голову. Встретив на одной из вечеринок мужчину своей мечты, вышла за него замуж и плюнула на все, — зачем портить свою молодость какой-то несбыточной мечтой? Ленка же оказалась настырнее всех. Даже когда Батурин с семьей уехал в Запорожье, она последовала за ним. Вы, Андрей, себе не можете представить, как она была рада, когда узнала, что Батурин овдовел. Я не знаю, какой бессердечной тварью нужно быть, чтобы так открыто радоваться смерти другого человека. Теперь вот Бог и ее наказал.

— И все-таки вы постоянно ей завидовали? — совершенно справедливо подытожил я рассказ женщины.

— Был такой грех, не скрою, — без малейшей доли смущения ответила Лесницкая, — завидовала. Я ведь вышла замуж наобум, за первого встречного мужчину, который мне показался достойным. А Ленка терпела, выжидала, страдала от одиночества, но все же добилась того, о чем мечтала. И когда случилось так, что она вышла замуж за Николая Федоровича, а меня муж бросил, объяснить словами невозможно, как я была на нее зла. Я стала, как какой-то сумасшедший шпион, придирчиво следить за каждым Ленкиным шагом, чтобы ее где-то на чем-то подловить. С появлением Питера все как-то само по себе успокоилось, — душа моя облегчилась, мы обе стали жить тихой размеренной жизнью. Но еще раз повторяю, — все это была только внешняя сторона медали, — хоть мы и признавались друг другу в наших маленьких женских слабостях, все равно злостно точили одна на одну зуб. Когда я узнавала, что у Батуриной появлялся новый любовник, и она, словно по эстафете, передавала его своим изнемогающим от нехватки мужской ласки подругам Любке и Алке в качестве «гуманитарной помощи», меня это ни на шутку злило. Скажите, чем я хуже от них? Как только на горизонте случайно объявился Юрий Колесников, я решила во что бы то ни стало быть у него первой из всей этой гоп-компании. Вы извините, Андрей, что я так некрасиво поступила с вашим другом, но он это отлично знал и охотно повелся на мое предложение. Он сам хотел иметь много женщин, а я их ему просто преподнесла на блюдечке.

Мне пришлось молча кивнуть головой, хотя зубы так и скрипели от недовольства. Несколько забытый за последние дни образ Колесникова снова предстал перед моими глазами во весь рост и с улыбкой на лице.

— По иронии судьбы Юрий оказался гораздо лучшим любовником, чем все их хахали, вместе взятые, — продолжала женщина. — Умный, красивый, нежный и ласковый. Что надо еще от мужчины? И главное, что эту «подачку» сделала не Ленка мне, а я ей. Вы не представляете, какое моральное удовлетворение я от этого получила. После такого «доброго жеста» отношение ко мне со стороны этой «сладкой четверки» стало куда более теплым. Они наконец-то поняли, что я — такая же нормальная женщина, как и все они, ничуть не хуже. Я не белая ворона, и я это доказала. Ведь если бы я не захотела, они бы шиш получили, а не Колесникова.

— Может, подобная формулировка касается и меня? — нахмурив брови, спросил я.

— Ваше появление было для меня слишком неожиданным, — призналась Антонина. — Я не успела ни в чем абсолютно сориентироваться. Муж в тот момент был дома, и я как порядочная женщина сразу тащить вас к себе в постель не могла. Тем более, что Юрий тогда только-только погиб. Я просто не была готова к подобному шагу, поэтому и пришлось представить вашу личность как «отменного специалиста» девчонкам на свой страх и риск. Судя по их отзывам, я не попала в данном случае впросак. Вы действительно оказались на высоте и по многим качествам даже переплюнули своего друга.

— Спасибо за комплимент, — без какой-либо гордости сказал я. — Следовательно, как я понял, мой визит сюда является простым исправлением сложившейся неприятно для вас ситуации, а не тем, что вы мне говорили ранее.

— Лучше позже, чем никогда. — Щеки Лесницкой покрылись легким румянцем. Она небрежно отщипнула от грозди еще одну виноградинку и, демонстративно заглотнув ее, медленно опустилась на постель. Может быть, я сейчас вам кажусь слишком развратной, падшей женщиной и совсем никудышней супругой, но поверьте, Андрей, — я действительно долго думала перед тем, как решиться на подобный поступок. Я в душе сама себя ругала за такие ужасные мысли, но если уж человек раз вкусил плод греха, то ему обязательно его еще раз хочется попробовать. В конце то концов, я думаю, Питер там, у себя в Америке, тоже ведет далеко не целомудренный образ жизни. Он относится к свободной любви вполне реалистично, — у них в стране сексуальная революция давно прошла, и подобные предрассудки считаются чем-то ненормальным.

Антонина медленно упала на постель и соблазнительно перекатилась со спины на живот. Я поймал себя на мысли, что хоть ее поведение в данный момент было далеко не примерным, оно мне определенно начинало нравиться. В конце концов, — я ведь уже переспал с четырьмя любовницами Колесникова, почему же, в таком случае, я должен незаслуженно обижать пятую? И вообще, имею ли я на это право? Тем более, когда женщина сама организовала для меня такую шикарную интимную обстановку. Вряд ли когда-нибудь еще в своей жизни я побываю в подобном гостиничном номере. Неужели мне стоит терять такой шанс?

— Когда я узнала, что у всех них с вами уже была связь, — словно ласковая кошечка, промурлыкала Антонина, — я очень обиделась. Причем не на них, и не на вас, а только исключительно на саму себя. Неужели, подумала, я, та, которая встретилась с вами первой из всех, должна вдруг не понятно, почему, оказаться последней, с вами переспавшей? Я думаю, — это несколько несправедливо.

— Почему же последней? — удивился я. — Я совсем не собираюсь в скором времени помирать, мне хочется, чтобы после вас у меня были и другие женщины.

— А вы — остроумный парень, Андрей. — Лесницкая усмехнулась и, резко вскочив с постели, снова лодочкой проплыла по комнате. — Я, признаться, уже устала с вами разговаривать. Если вы не против того, чтобы приступить к более приятной части нашей встречи, — тогда жду вас в соседней комнате. Только поскорее решайтесь…

Все ее слова были произнесены чуть ли ни на одном дыхании. Она сразу же поспешила скрыться за дверью ванной комнаты и слегка прикрыла ее за собой. Через несколько секунд оттуда послышался шум воды. Дальше сидеть истуканом было нельзя. Залпом выпив оставшееся в бокале вино и съев дольку апельсина, я поднялся с кресла и как слепой котенок пошел на звук журчания.

Ванная комната номера оказалась еще шикарнее, чем я себе ее представлял. Она была огромных, даже по сравнению с совмещенными квартирными санузлами, размеров и включала в себя ванну-джакузи с гидромассажем, отдающий белизной фигурный умывальник и оригинальную душевую установку, закрытую со всех сторон прозрачными пластиковыми перегородками. Стены были обложены голубоватым кафелем, переливающимся при свете тускловатой лампы разными оттенками.

Розовое вечернее платье небрежно лежало на кафельном полу вместе с белым кружевным бельем.

Сама же Антонина беззаботно полулежала в джакузи, небрежно откинув голову назад и почти полностью закрыв глаза. Быстро циркулирующая вода легкими струйками обволакивала ее соблазнительное розовое тело. Прозрачная гладь совершенно не скрывала нижнюю часть туловища и вульгарно расставленные в стороны ноги. Слегка полноватая грудь с темноватыми сосками и округлые плечи находились над водой и периодически то опускались в нее полностью то поднимались обратно. Я залюбовался великолепно сложенной женской фигурой и на миг остолбенел, не в силах отвести от нее глаз.

— Ну что же вы? — Увидев меня, Антонина немного засмущалась. — Почему до сих пор не разделись? Залезайте побыстрее сюда.

Я охотно подчинился ее требованию…

В подобной ванной мне еще никогда бывать не приходилось, и, не смотря на все мои сомнения и предрассудки, в подобном удовольствии, да еще и с гидромассажем, я себе отказать не мог. Мое тело медленно погрузилось в воду, глаза закрылись, а мозг отключился в полном блаженстве. Я почувствовал, как что-то теплое и мягкое прикоснулось к моему лицу, обдавая его трепетным дыханием, а снизу принялись массажировать спину нежные игривые фонтанчики…

Все промелькнуло точно в сказке. Когда я на руках выносил мокрое расслабленное тело женщины из ванной комнаты, в нем не чувствовалось совершенно никакой тяжести. Оно казалось мне пушинкой, хотя в действительности весило не меньше семидесяти с лишним килограммов.

Мы не стали вытираться, а сразу же бездумно упали в постель и активно занялись практическими занятиями по «Камасутре». Потолочное зеркало четко изображало рядом со старательно извивающейся фигурой партнерши мое довольное лицо с немного глуповатой надменной улыбкой, которое, казалось, принадлежало не мне, а совершенно другому человеку…

Весь день мы благодатно нежились в постели, — в себя пришли, когда за окнами уже давно была непроглядная темень.

— Теперь я понимаю, — Антонина немного вышла из состояния блаженства и стыдливо прикрылась простыней, — почему все мои подруги так тебя хвалили. Общение с тобой действительно оставляет незабываемое впечатление.

— Мне тоже понравилось, — сухо ответил я. Еще одного подобного «нападения» с ее стороны, казалось, выдержать было никак невозможно. — Не пора ли тебе ехать дочь забирать?

— Твоя правда, — ответила Лесницкая, безрадостно взглянув на часы, — уже почти семь, нужно бежать. Я ведь обещала ей придти куда раньше.

Она спешно выскочила из постели и, напоследок повиляв передо мной своими пышными ягодицами, побежала в ванную одеваться.

Я откинулся на мягкие атласные подушки и снова посмотрел в потолочное зеркало. Как только не хотелось покидать столь «гостеприимный» гостиничный номер! Но, ничего не поделаешь, когда-нибудь всему хорошему приходит конец. Приходилось опускаться с неба на землю, — я ведь был далеко не наследным принцем, и даже не министром или дипломатом. Так что здесь такому, как я, было не место, — меня приветливо ждала своя родная «собачья конура»…