Человеческая жизнь — не что иное, как постоянный выбор. Что съесть на завтрак: яйцо с хлебом или кашу? К кому пойти в подмастерья: шорнику, что за учебу два золотых берет, или перчаточнику, у которого своих сыновей нет, задаром выучит? За кого выйти замуж: у Дилана зубы ровные, но ни гроша, а у Старха изо рта воняет, но отец — первый богатей в деревне? Некоторые даже время и способ смерти определяют сами, не желая перепоручать судьбе этот воистину последний выбор.

Никогда раньше Мэлину не приходилось выбирать. Решения принимал старший брат, младший следовал его воле, искренне считая ее своей. И теперь, вынырнув из огненного забытья, спасшего его душу, юноша не знал, как жить дальше. Оказавшись наедине с самим собой, Мэлин растерялся. Кто он, чего хочет, кого любит, к чему стремится? Что в нем осталось от умершего брата, а что создано им самим? Как ответить на эти вопросы, если Мэлин даже не мог назвать свой любимый цвет. Кажется, он предпочитает синий? Или это Ллин предпочитал?

Молодой человек часами просиживал в библиотеке Дома Феникса за книгами, пролистывал страницы, не вникая в смысл. Он снова терял себя, не успев толком обрести. Мэлин помнил, что вырвало его из омута боли — жажда мести, но помня, не мог ощутить ее снова. Теперь он сомневался даже и в этом чувстве: быть может, это старший брат, навечно укоренившийся в душе младшего, хочет отомстить? Неужели он обречен вечно гадать, есть ли в нем хоть что-то свое, подлинное, или он всего лишь бесполезный осколок разбитого целого?

Ир задумчиво прохаживался по галерее второго этажа, окружавшей библиотеку: опять негодный мальчишка сидит там, уставившись в одну точку. Для этого Ир вытаскивал его с того света? Прошла неделя — можно было уже и оправиться. Хватит полагаться на целительную силу времени. Он спустился вниз и, незаметно подойдя к задумавшемуся Мэлину, громко захлопнул книгу прямо перед его носом — клацнула металлическая пряжка на переплете:

— Доброе утро, молодой человек.

Мэлин вздрогнул и огляделся — какое утро, уже темнеет! И несколько неуверенно указал магу на очевидное:

— Уже вечер.

— Неужели? — Желчно поинтересовался Ир, — вы еще в состоянии заметить заход солнца?

— Я… я слишком увлекся.

— Чтением? Тогда вам не составит труда изложить содержание восьмой главы этого увлекательного трактата?

Юноша опустил голову:

— Что вам от меня нужно?

"Многое, многое, мальчик, но всему свое время!" — подумал Ир и хищно ухмыльнулся:

— Я думал, что спасаю от смерти мага, достойного пополнить ряды Дейкар. Но я ошибся — я спас трусливого мальчишку, щенка, что не может жить без хозяина. Я потратил силы и время на пустышку! И теперь я хочу возместить убытки. Но никак не могу сообразить, какая от тебя может быть польза. Ты ничего не знаешь и не умеешь. Разве что, — Ир наклонился через стол к Мэлину и взял его за подбородок, — на мордашку вроде ничего. Продать в Кавдн, там найдутся любители.

Щеки Мэлина вспыхнули, он резко поднялся, скинув холодные пальцы мага:

— Я не просил спасать меня и ничего вам не должен!

— Просил, еще как просил, умолял. Там, в огне. Хочешь вернуться и проверить?

Гнев и стыд боролись друг с другом в душе юноши. И стыд побеждал — маг прав, он ничего не стоит без брата. А Ир продолжал размышлять вслух:

— Или отправить тебя на кухню мыть котлы, а через год вернуть дознавателям? Пусть делают, что хотят.

— Нет, — тихо, почти беззвучно прошептал Мэлин, — нет. — И, уже громче, — я не хочу так! Я готов. Вы хотели, чтобы я стал магом Дейкар? Я стану.

Сразу полегчало. Не нужно ничего решать. Он просто будет делать то, что ему скажут. Дейкар, не Дейкар… какая в сущности разница? Лишь бы избавиться от мучительной необходимости выбирать. Стать послушным куском глины в умелых руках скульптора, пусть даже резец отсечет живую плоть. Мэлин не боялся боли — по сравнению с тем, что он пережил, любая пытка покажется комариным укусом.

Если этот маг с хищным носом поможет ему заполнить пустоту в душе, он отдаст ордену Дейкар все, что получится в итоге. Как в старой сказке, когда король пообещал отдать ведьме то, чего он в своем доме не знает. И расплатился за неосторожное обещание новорожденным сыном. Но Мэлину нечего терять.

Ир удовлетворенно кивнул:

— Станете ли вы магом Дейкар, молодой человек, зависит только от вас. Вас ждет тяжелый труд, непосильный для простого смертного, не отмеченного даром Семерых. Многие мальчики, мечтавшие стать магистрами, заканчивают свои дни поломойками. Но ваш случай особенный, — маг положил руку на плечо Мэлина. Юноша болезненно напрягся, но не посмел отодвинуться. — У меня уже есть ученица, но для вас я сделаю исключение. Мы начнем обучение с понимания природы магии, смотреть всегда надо в корень, не так ли?

* * *

— Салин, может костерок разведем? Если осторожно, то не углядят. Продрогли же, горячего бы хлебнуть? — Здоровый мужик в промокшем насквозь кафтане вопросительно глянул на тощего паренька в не менее мокром плаще. Но юноша, сдержав вздох, ответил:

— Нельзя. Заметят — тепло тебе боком выйдет. На галерах соленым потом обольешься.

— Да ладно тебе уже. Три дня по лесу плутаем, сами, поди, и не выберемся, а ты все солдат боишься, — недовольно возразил мужчина, но послушно спрятал кресало в пустой кошель, уныло болтавшийся на поясе.

От толпы, громившей по слову Салина эльфийские кварталы, осталась жалкая горсточка: остальные или разбежались, или попали в плен в первых же стычках с солдатами. Эти, в отличие от местной стражи, бунтовщиков не щадили. Вереницы закованных в железо людей заполнили городскую площадь — так и сидели под открытым небом, пока герцог не настоял, чтобы арестованных перевели в палаточный лагерь за городом.

До леса добралось десятка два, самые везучие. Но сейчас их везение подходило к концу, наступила поздняя осень. В лесу холодно и мокро, есть нечего — последние грибы отошли, зверье осторожное, а без огня и вовсе пропадать. А стоит только нос из чащобы высунуть — тут же сцапают, знают ведь, что вожак ушел, ищут.

Салин стоял, прислонившись спиной к дереву, прикрыв глаза. Он ничем не смог помочь своим людям: солдаты раскидали их в первом же бою… да каком бою… с кулаками на мечи, камнями на стрелы. Не бой, а бойня. Эти два десятка все, что осталось, и они не хотят уходить, идут за ним следом, как утята за уткой. Все кончено, почему они не уходят, почему смотрят на него, как на мага, способного одним движением руки все исправить?

Он хотел отомстить за своих родных, хотел, чтобы больше людей не сжигали живьем. И чего он добился? Десятки погибли, сотни отправятся на рудники и галеры… останутся вдовы, дети… Его же потом и проклинать будут. Стоила ли его месть этих жертв? Несколько сотен забитых эльфов, кровь за кровь, огонь за огонь, и ничего не изменилось. Вон их проклятое гнездо, Зачарованный Лес, совсем рядом, рукой подать! Как смердели в своем Филесте, так и дальше смердеть будут, когда от Салина и костей не останется.

Он стиснул кулаки: неужели все зря? Неужели нужно было развеять пепел по ветру и забыть? Ну уж нет! Сколько мог, он с собой унес… а до кого не добрался — другие доберутся. Для эльфов люди — что скот, а человек не овца паршивая, терпеть не станет. Рано или поздно сметут бессмертных, жаль только, он уже не увидит.

Салин понимал, что солдаты не успокоятся, пока не поймают главного зачинщика, даже если придется лес частым гребнем прочесать. Чего тянуть-то? Он отошел от дерева:

— Нам разойтись надо. За всеми не уследят. По одному просочитесь. Уходите в разные стороны, чтобы один не знал, куда другие пошли.

— А как же дальше-то?

— А не будет никакого "дальше", — зло ответил мальчишка, стукнув ни в чем неповинное дерево, — мы против солдат не тянем, а наместница как эльфы велят, так и сделает. Пусть ее Семеро судят, когда срок выйдет, а поделать ничего не поделаешь.

Его слушали молча, признавая правоту: одно дело нелюдь эльфийскую бить, да их хутора жечь, совсем другое — против законной власти бунтовать, людей убивать. Солдаты ведь тоже люди, подневольные… а дома у кого жена, у кого дети, у кого мать старая. Повеселились, и буде. Эльфы долго еще не забудут, засядут в своем лесу тише, чем кошка лапу лижет. Расходились медленно, оглядываясь виновато: вроде и все верно, а как-то на душе нехорошо. Последним уходил тот самый здоровый детина, что жалобно просил развести костер. Он потоптался на месте, хлопнул Салина по плечу:

— Ты эта… бывай. Сам-то, смотри, не попадись. А то со мной пойдем. У сестры дом большой, она пустит. Тебе ведь возвращаться некуда.

— Иди, давай. Я сам справлюсь.

Салин и без напоминаний знал, что возвращаться ему некуда. Он накидал ветки под дерево, накрыл их мокрым плащом: нужно немного поспать, а потом он пойдет к Зачарованному Лесу. Рано или поздно он наткнется на стражу и погибнет в бою. Даже если и не прихватит никого из эльфов с собой, все лучше, чем на виселице им на потеху. Проваливаясь в сон, Салин успел подумать ставшую уже привычной мысль: душу бы Проклятому отдал, чтобы спалить их поганый лес, да где ж тот Проклятый, когда нужен?

Разбудил мальчика негромкий треск огня: в двух шагах от кучи веток, на которой он заснул, горел небольшой костерок. Перед костром, на поваленном дереве сидел незнакомый мужчина, язычки огня отражались в звеньях его серебряной кольчуги. Салин вскочил: выследили! Значит, все-таки повесят… Надо было сразу уходить, но он на ногах уже не стоял. Беркут, дремавший на плече незнакомца, встрепенулся и клацнул клювом. Мужчина взъерошил птице перья на загривке, и беркут опять закрыл глаза. Незнакомец кивнул Салину:

— Подсаживайся к огню, я согрею питье, — в котелке дымилась вода, в ноздри проник успокаивающий запах мяты. Салин подошел поближе:

— Ты не солдат, — утверждающе произнес он, разглядев нежданного соседа. Плащ, небрежно кинутый на землю, не был форменным, не говоря уже о беркуте.

— Верно. А ты ждал солдат?

— Я никого не ждал, я спал. Что ты тут делаешь в лесу?

— То же, что ты делал в городе, Салин.

— Откуда ты меня знаешь? — Мальчик вцепился в рукоять кинжала. Хороший клинок, таким сам герцог не погнушается. Оружейник свой шедевр не пожалел для правильного дела. Эльфы ведь простого оружия не делают, клинки у них как девы трепетные: тонкие да разукрашенные, все в камушках да чеканке. Щеголи только такие и покупают, им же не в бой идти. А мастерам с честным железом и податься некуда.

— Я слышал, как ты разговаривал со своими спутниками, мальчик. Правильное решение. Думаю, тебе будет приятно узнать, что все они беспрепятственно доберутся домой.

— А ты что, предсказатель, по звездам читаешь? Забрел к нам как-то в деревню один такой. Всем долгой жизни да процветания нагадал. Ему бы такого процветания, ученому!

— Я знаю, потому что отвел глаза солдатам. И я маг, а не предсказатель. Знаешь, в чем между нами разница? Маг творит будущее, а не высматривает его в звездах и птичьем помете.

— Ты маг? — Недоверчиво переспросил Салин, невольно отступая назад. — Огненный?

— Других не осталось, — незнакомец кивнул.

— Значит, и вы тоже эльфов защищаете? Из самого Сурема за мной пришел, не поленился.

Маг приподнял бровь:

— Ты слишком высокого о себе мнения, Салин. На вот лучше, выпей, — он зачерпнул дымящийся отвар в жестяную чашку и протянул мальчику, — я наткнулся на вас случайно, искал укромное место на подходящем расстоянии от Зачарованного Леса. Чтобы мне до них было близко, а им до меня — далеко. Но я рад, что мы встретились.

Салин взял кружку — с каждым глотком к нему возвращалось желание жить. Еще минуту назад он собирался погибнуть, а сейчас уже прикидывал, не получится ли удрать от этого мага, и что ж ему дома-то не сиделось?! Рад он, как же — таким голосом реки на зиму замораживать можно.

— С чего вдруг радость?

Сквозь переплетенные ветви деревьев пробились первые солнечные лучи. Потревоженный светом беркут с плеча хозяина перебрался сначала на руку, а потом и вовсе взлетел. Ветви послушно расступились по жесту волшебника, уступая птице дорогу.

— Он проголодался, полетел на охоту, заодно и осмотрится кругом, — пояснил маг.

— У нас такие птицы не водятся.

— Беркуты предпочитают горную местность.

— Ты не ответил.

— Ты допил? Верни, пожалуйста, кружку, у меня второй нет. — Салин послушно протянул опустевшую кружку хозяину. Маг отпил небольшой глоток, помолчал, потом все-таки заговорил:

— Много лет назад в этих краях стоял замок могущественного лорда. Его предки пришли в эти края, когда их горные долины накрыл ледник.

— Ты мне сказки будешь рассказывать?

— Я хотел бы, чтобы эта история оказалась всего лишь сказкой, мальчик, — и в голосе мага прозвучала нескрываемая горечь, — ты садись, это дерево сухое, а рассказ предстоит долгий. Я хочу, чтобы хоть кто-то знал, как все было на самом деле. Летописей ведь не осталось.

Мальчик послушно опустился на поваленный ствол — пусть треплется, раз язык без костей. Куда торопиться? Солдатам в руки? А истории Салин всегда любил, когда в их деревню заходили странники, рассказом платившие за ночлег, он первым прибегал послушать.

— У лорда была любимая жена. И мать, молодая еще женщина. Она к алтарям пошла в двенадцать, а сына родила в тот же год. Женился лорд против материнской воли: взял дочь одного из морских лордов. Ни богатства, ни знатности — но у лорда и того и другого хватало на двоих.

Мать его, госпожу Элану, другое огорчало: уж больно невзрачна была девушка — тихая, тонкая, пепельные волосы, бледная, голос — как шелест осенней листвы. Слова громкого не скажет, глаз лишний раз не подымет. И глаза колдовские, не поймешь даже, какого цвета. То зеленовато-голубая бирюза утреннего моря, то яркий аквамарин солнечного полудня, отраженного в волнах, то прозрачный серо-зеленый халцедон вечернего мелководья. А леди Элана во всем любила определенность. Но самым главным недостатком девушки были узкие бедра. Разве сможет такая родить мужу наследников? Гнезду беркута нужны были птенцы, а их-то и не было.

Семь лет прожил лорд Ульбанд с леди Ольвеной. Пять лет она не могла понести, ничего не помогало, ни молитвы, ни целебные воды, ни заморские снадобья. О разводе лорд и слышать не хотел, только сильнее любил жену, видя, как та мучается. Наконец, обратились к белым ведьмам, хоть и не любили их в те времена в этих землях. Пятнадцать деревень сестрам отдали. Не сразу и с их помощью получилось — дважды Ольвена скидывала, до трех месяцев не доносив. И вот, наконец, после семи бесплодных лет, рожала.

Рожала она тяжело, солнце дважды взошло и опустилось, а лорд по-прежнему метался перед закрытой дверью в ожидании вестей. Слуги молились в часовне — леди любили, за доброту, за мягкость. За семь лет она слова грубого никому не сказала, не иначе как своя боль чужую душу беречь научила. Ульбанд давал один зарок за другим, лишь бы все обошлось. Он обещал построить семь храмов — каждому из Семерых, открыть семь обителей… уже не знал, чем бы еще привлечь милость богов, но тут его пустили в комнату роженицы и протянули сына.

И, глядя на измученное лицо жены, лорд испытал непреодолимое желание хоть чем-то вознаградить ее за перенесенные муки. Словно той награды, что повитуха положила в его дрожащие руки, было недостаточно… глупец… — Прошептал маг скорее самому себе, чем заворожено слушавшему юноше, забывшему, где он находится, и вернулся к повествованию, — но ничего не мог придумать. У леди и так было все, что только может придти на ум мужчине, любящему свою жену.

И тогда он решил, что подарит ей ларец из алмазной ели, какого нет ни у одной женщины в мире. Ольвена за годы замужества так и не привыкла к роскоши и ценила только одну драгоценность, свое единственное приданое — ожерелье из черного жемчуга. Тридцать три одинаковые жемчужины, каждая с орех размером, одна в одну, на первый взгляд серебристо-черные, а присмотришься — морская глубина переливается в перламутре. Только из алмазной ели и можно вырезать достойную шкатулку для подобного сокровища. Этот дар доставит Ольвене радость.

Мужчина замолчал, одним глотком допил остаток успевшего остыть отвара, и, внезапно охрипнув, продолжил:

— Этот дар принес ей смерть. Им всем. Эльфы узнали, для кого срубили это дерево, и решили покарать заказчика наравне с порубщиком. Они сожгли замок вместе с обитателями.

Салин не смог сдержаться:

— Твари!

— Я никогда не видел ее… свою мать. И своего отца тоже. Леди Элана увезла младенца в город, в храм Эарнира, дать имя, а когда вернулась — от замка остался обгоревший остов.

— Но ведь это было так давно…

— Маги Дейкар живут долго, Салин. Достаточно долго, чтобы перестать помнить. Но я не забыл. Элана объявила эльфам войну. Ты, сам того не зная, идешь по ее следам: она, как и ты, не разбирала виноватых и правых, мечтала уничтожить все проклятое племя. Эльфы боялись покинуть Филест: их убивали на дорогах, сжигали на хуторах, топили на море. Но с Лесом Элана ничего не могла поделать: обычный огонь эти деревья не берет, а по одному рубить — заговоренных топоров не напасешься. И тогда она заключила сделку с Дейкар.

Я стал учеником в ордене, а взамен колдовское пламя охватило Зачарованный Лес. Казалось, еще чуть-чуть — и она победит. Она должна была победить, железная воля, светлый ум, священный гнев матери, потерявшей сына. И сила и правда были на ее стороне. Она отдала все: богатство, жизни своих вассалов, само будущее рода — единственного внука. И проиграла.

Эльфы не сражаются с людьми в честном бою. Для этого бессмертные слишком страшатся смерти. Только люди готовы проливать свою и чужую кровь без долгих раздумий. За это эльфы называют нас дикарями. А мы зовем их трусами.

Вассалы леди Эланы один за другим предали ее. Эльфы для каждого нашли подходящую плату. Только люди позволяют покупать себя, как скот, поэтому они считают нас животными. Последний бой она вела в одиночестве. Верность сохранили только стражники во главе с капитаном… говорят, он любил ее. С того самого дня, как тоненькая девочка, впервые уложившая волосы в тяжелые косы замужней женщины, переступила порог замка своего супруга. Любовь уберегла его от предательства.

Эльфы подошли, когда замок уже взяли. Жалкой смертной оказали огромную честь — отряд привел младший брат эльфийского короля, самолично. Он же и казнил ее после допроса. Ее пытали… хотели узнать, куда проклятая старуха спрятала внука. Знали, пока жив хоть один Беркут, им не будет покоя. Знали, но за давностью лет успокоились. А я все еще жив.

— И ты ждал столько лет? — Салин больше не боялся незнакомого мага, да что там, какой же это теперь незнакомец? Они родичи по мести, братья по одиночеству.

— Долги надо платить. Но я как раз вовремя расплатился, — Арниум усмехнулся, — а теперь пришло время эльфов. Случившееся с твоей деревней — еще одно подтверждение, что их нельзя оставлять в живых. Выжечь с лица земли как гнойную язву. Это понимает деревенский мальчишка, но никак не могут сообразить многомудрые магистры Дейкар.

— Ты сожжешь их Лес? Ты ведь можешь!

— Могу. Но это не так просто, как ты думаешь. Эльфийский лес — не просто деревья. Они недаром так трясутся над каждым стволом. Он дает им силу для магии, без леса эльфы ничем не будут отличаться от людей. Этого они и боятся на самом деле.

Салин не долго думая шагнул вперед:

— Я понимаю, тебе для этого кровь нужна, жертву принести, чтобы все получилось. Про огненных магов рассказывают, что вы затем мальчиков в Кавдне покупаете. Возьми мою, всю, я не пожалею, все равно мне не жить теперь! Я хотел хоть одного еще с собой забрать, а так — всех, жаль только, не увижу, как они горят со своими деревьями!

Арниум задумался на краткий миг: соблазнительное предложение, до чего же вовремя! Магия крови, добровольная жертва… неоценимый дар для мага Тени. В крови этого мальчика можно будет утопить тысячи эльфов. Но он отогнал прочь искушение: Салин сделал то, что Арниум должен был сделать сам еще сотни лет назад. Без всякой магии, без надежды на победу, ничего не зная и не умея. Просто потому, что не мог иначе. А он, почти что всемогущий магистр Дейкар, прятался за старческую личину, уговаривая себя, что еще не время, слишком рано… пока не стало слишком поздно. Нет, на этот раз прольется только эльфийская кровь. Он покачал головой:

— Нет, Салин. Не стану лгать — твоя жертва помогла бы… но я справлюсь и сам. Я хочу, чтобы ты жил. Назло им. Они приговорили тебя к смерти? А ты живи. Найди жену, роди с ней детей, чем больше, тем лучше, дождись внуков и правнуков. Пусть живут за тех, кого они сожгли в твоей деревне. Понимаешь?

Прежний Салин не понял бы: что тому Салину было до других? Он думал только о себе, да еще о Ксане. Но Ксана сгорела вместе с той жизнью, вместе с отцом, матерью… сестрами. И прежний Салин разделил их участь, разлетелся по ветру зловонным пеплом.

— Понимаю, — тихо ответил он, — только я и не думал об этом. Не верил, что выживу. Я прочь все мысли гнал: бить их повсюду, кого достану, а что дальше будет — все равно.

— Ты достаточно убил во имя своих родных. Теперь живи за них за всех. Я же все это время жил, а теперь буду убивать.

* * *

Салин не был первым бунтовщиком, нашедшим приют в Квэ-Эро. Корвин принимал всех, для каждого находил безопасное место, деньги, тем, кто решил тут осесть — давал работу или кусок земли. Но в случае с Салином обычных мер было недостаточно: Чанг назначил за голову мальчишки большую награду, подстегнув усердие и без того старательных солдат.

А тут еще следователь Короны, якобы расследующий гибель второй экспедиции, а на самом деле прознатчик господина министра, чтоб ему в посмертии песком подавиться! И ведь приходится терпеть — сам потребовал, чтобы разобрались. Корвин поселил Салина на своей вилле, в надежде, что уж туда-то ищейки не сунутся, но понимал, что это всего лишь временная мера — рано или поздно все равно разнюхают.

Время поджимало — он надеялся дотянуть до весны, зима не самое подходящее время для дальнего плаванья, но в сложившейся ситуации выбора не оставалось. К весне Квэ-Эро может оказаться в положении Астрина, и тогда об экспедиции придется забыть. Восстание — самый подходящий повод запретить плаванье. Вы, герцог, сначала у себя дома с проблемами разберитесь, а потом уже земли за морем открывайте.

Корвин хмыкнул: согласно букве закона весь обширный материк принадлежал герцогу Квэ-Эро по праву первооткрывателя. В прошлом бывали случаи: если кто-то из пограничных лордов откусывал кусок земли у варваров, или кто-то из морских открывал новый остров, эти земли присоединялись к их провинции. Впрочем, вопрос спорный — снарядившего первую экспедицию герцога лишили титула за мятеж. С другой стороны, отправлял-то он корабли еще будучи герцогом… Жрецам Хейнара будет над чем поломать голову.

Он усмехнулся: нашел, о чем думать. Ну что ж, значит, Ормунд поплывет зимой, он только рад будет. Капитан «Сильваны» опять оказался прав — он убеждал Корвина не тянуть с отплытием. На следующее утро герцог собрал капитанов всех кораблей, участвующих в экспедиции, в "Поющем шиповнике" — еще раз обговорили все детали. Без остановки на Лунных Островах было не обойтись, но Дэрек обещал, что можно найти укромную бухту и пополнить запас без ведома хозяев.

Ремонт каравеллам на этот раз не понадобится, корабли все надежные, проверенные, капитаны — опытные. Морские лорды прислали лучших. Своего флота, по словам Дэрека, у лунных эльфов нет, морского боя можно не бояться. Торговые галеры кавднийцев, если эльфам вдруг придет в голову нанять их для сражения, каравеллам не противник. А если островитяне уговорят правителя Кавдна прислать боевые корабли — молодой герцог ухмыльнулся — их будет ждать большой сюрприз. Капитаны разошлись после совещания, Ормунда Корвин попросил задержаться:

— У меня для вас есть юнга, капитан. Он только что из Астрина, никогда не ходил в море, но будет счастлив пополнить экипаж "Сильваны"

— Любой будет счастлив пополнить экипаж «Сильваны». Зачем мне неопытный мальчишка в таком плавании?

— Затем, что здешний климат ему по ряду причин вреден.

— Ну что ж, показывайте своего юнгу.

Салин вышел на середину комнаты. Под внимательным взглядом черных глаз он почувствовал себя девицей на смотринах. Что, если этот высокий капитан откажется взять его на корабль? Герцог, конечно, найдет ему другое место, но он так хотел уплыть к новым землям! Ведь не зря же эльфы уничтожили вторую экспедицию. Значит, боятся чего-то, значит, даже перестав драться, он все равно сможет причинить им вред.

Ормунд небрежно поинтересовался:

— Сколько тебе лет и как твое имя?

— Шестнадцать. Но скоро будет семнадцать! (Семнадцать ему должно было стукнуть летом, но скоро ведь у каждого свое, не так ли?) А зовут — Салин.

— Салин? — Ормунд приподнял бровь, и мальчик понял, что совершил ошибку — надо было назваться другим именем. Но капитан обратился к герцогу:

— В семнадцать уже поздно начинать. Но я его беру. Так совпало, что брат этого молодого человека служит на «Сильване» старшим матросом. Вот пусть и займется выделкой этой овчины.

Корвин удовлетворенно кивнул: его не обманул небрежный тон капитана — Ормунд прекрасно понял, кого ему сосватал на борт герцог, но ничего не имел против. Ну что ж, зачинщика беспорядков теперь будут искать долго, только что они сберегли имперской казне двести золотых.