Солнечные весенние дни королева проводила в оранжерее, в окружении цветущих персиковых деревьев. Фрейлины укутывали ноги ее величества пледом, раскладывали на маленьком столике рукоделие и умирали от скуки. После рождения наследника Саломэ долго болела, а, выздоровев, утратила всякий интерес к жизни двора. Первое время король желал, чтобы супруга принимала участие в торжественных церемониях и увеселениях, но та отговаривалась слабостью, и постепенно он перестал настаивать.

Отношения между супругами нельзя было назвать плохими, скорее - не существующими. Они даже виделись не каждый день. Саломэ больше не могла рожать, а значит, и делить с королем ложе. Белые ведьмы, без всякого сомнения, могли помочь этой беде, но Саломэ не обращалась за помощью. Первое время она боялась признаться себе, что, наконец-то, чувствует себя освобожденной, но однажды осознав, смирилась. Любовь, если то, что она испытывала к королю, можно было так назвать, умерла.

Теперь Саломэ даже не знала, любила ли она когда-нибудь Элиана, или пала жертвой наваждения. А может быть, она сама наложила на себя заклятье, желая особой судьбы? Уже не узнаешь, да и какая разница? Король отнял у нее все - любовь, надежду, власть, даже новорожденного сына. Встав с постели, она обнаружила, что мальчика окружают няньки, кормилицы, целители, придворные - для матери в этой толпе просто не нашлось места. Да и не готова она была к материнству, откуда ей, дважды девственной, понимать, что значит произвести на свет жизнь? Она ведь даже родить сама не смогла.

У бывшей наместницы осталось только хрупкое молоденькое деревце, выросшее из того персика, что оставил ей на прощание Леар, да сочувственный взгляд министра государственного спокойствия. Господин Чанг, словно и не заметив, что от Саломэ осталась бледная тень, каждый день навещал королеву, рассказывал ей о положении дел в империи, показывал последние указы, доклады министров, иногда, под настроение, делился сплетнями. Она не слушала, рассеянно кивала, не отводя взгляда от деревьев, но Чанг упрямо продолжал приходить.

Однажды утром, вместо папки с бумагами он принес белый плащ:

- Одевайтесь, ваше величество. Сегодня вы едете на службу в храм Эарнира, а после службы будете раздавать милостыню нуждающимся. Собственноручно.

Саломэ непонимающе посмотрела на него - в бытность наместницей, она выделила часть своих личных средств на помощь нуждающимся, и сама часто приходила в лечебницу для бедных, или раздавала хлеб после храмовой службы. Предыдущая наместница, Энрисса, ограничивалась пожертвованиями, на собственноручное милосердие у нее не было времени. За то Саломэ и любили в народе, и прозвище "Светлая" она носила по заслугам. После возвращения короля все изменилось: казначей исправно выплачивал деньги жрецам, от имени королевы раздавали хлеб и дважды в год - ношеную одежду, но сама Саломэ давно уже не покидала дворца. Она удивленно приподняла брови:

- Во дворце есть часовня.

- Есть, но вы ей не пользуетесь.

- Вы что же, озаботились спасением моей души? - Она попыталась рассердиться, но не смогла.

- Нет, вашей репутации. Вас любят в народе, ваше величество, а народная любовь как затухающий огонь в очаге - нужно постоянно подкладывать дрова.

- У народа есть король, пусть любят его.

Чанг придвинулся вплотную, ближе, чем позволял этикет:

- Сегодня короля любят, завтра - кто знает, что произойдет? Мы живем во время перемен, ваше величество, а в такие времена душа жаждет чего-нибудь надежного и неизменного. Наместницы правили империей больше тысячи лет, и никакой король не перечеркнет этих столетий. Посему извольте одеться и следовать за мной.

- Но я не хочу!

- Это прекрасно. Если вы все еще способны "не хотеть", то рано или поздно к вам вернется противоположное умение. Известно ли вам, что в Суэрсене, под непосредственным управлением Короны, начался голод? Королева, прославившаяся по всей империи щедростью и милосердием, может себе позволить накормить своих подданных. Никому другому король не позволит вмешаться. Но если вы предпочитаете созерцать яблони в цвету, не смею вам мешать.

Саломэ грустно улыбнулась:

- Это персики, господин Чанг. А в остальном вы правы. Подайте мне плащ.

***

Бывшая наместница с интересом смотрела в окно кареты, отодвинув занавеску. Сурем изменился, настолько, что она не узнавала знакомых с детства улиц. Старый город перестраивался - на месте серых купеческих домов возводили новые, в три-четыре этажа, вызывающе яркие, из красного кирпича, с широкими фасадами, большими прозрачными окнами, едва прикрытыми тонкими занавесями. В окна выглядывали девушки в цветных корсажах - синих, желтых, алых, украшенных лентами, словно петушиные хвосты. Еще не так давно для купеческой дочери или жены немыслимо было вот так выглядывать в окно, а яркие платья носили непотребные девки, чтобы их не путали с приличными девушками.

На узких улицах безуспешно пытались разъехаться груженые подводы, аляповато разукрашенные кареты, закрытые носилки и отчаянные пешеходы, протискивающиеся между лошадьми. В воздухе стоял терпкий запах навоза, но куда-то пропали сточные канавы, по весне журчавшие веселыми, хоть и зловонными ручьями вдоль мостовых. Отследив взгляд Саломэ, Чанг пояснил:

- В Суреме, наконец-то, проложили закрытые трубы для нечистот, ваше величество. По личному приказу короля. А в одном из пригородов построили королевскую мастерскую, где эти нечистоты собирают, выпаривают и производят селитру.

- Но зачем?!

- За тем же, зачем в Ойстахэ вырубают леса, сплавляют в Квэ-Эро, а там пережигают на уголь. Серу добывают в самом Квэ-Эро, из морской соли.

Саломэ ничего не понимала: сера, селитра, древесный уголь, королевский указ… зачем это все Элиану? Почему король озабочен городскими нечистотами? А леса в Ойстахэ - герцог будет ох как недоволен. Чанг продолжил:

- Огненный порошок, ваше величество. И бомбарды, их уже начали отливать в Суэрсене, на рудниках. Не самое подходящее место, на мой взгляд, но королю виднее. Король собирается полностью перевооружить армию - большие бомбарды, для штурма крепостных стен, маленькие, ручные, для ближнего боя, зажигательные снаряды, начиненные огненным порошком - неисчерпаемые возможности. Военачальник Тейвор едва не отправился к Творцу от радости, когда король огласил свою волю. К сожалению, пришлось ввести новый военный налог, но его величество не сомневается, что подданные империи с радостью заплатят за будущее величие империи.

Саломэ нахмурилась:

- Армию? Но как же дворянские дружины?

Чанг довольно улыбнулся - Саломэ Светлой по-прежнему далеко оставалось до Энриссы Златовласой, но чему-то годы на троне и усилия господина министра ее все же научили. Он ждал этого вопроса:

- А дружинам огненный порошок не полагается. Речь ведь идет о величии империи. Зато лордам полагается собрать новый налог и отправить его в Сурем.

- Но ведь они взбунтуются! Неужели король не понимает?

- Непременно. Хотя я бы на их месте не стал. Замок первого же бунтовщика разнесут на куски новыми бомбардами, после чего остальные надолго задумаются. И будут думать, пока не раздобудут огненный порошок и не отольют свои бомбарды. После чего начнется междоусобная война, империя рухнет, новое оружие разойдется по всему свету, войны станут настолько смертоносны и разрушительны, что род человеческий сметет себя с лица земли. Или же мудрые правители вовремя прозреют и остановят кровопролитие. И тогда начнется кропотливый труд по восстановлению развалин.

У Саломэ дрожали губы, она не знала, что сказать. Элиан не может быть настолько слеп! Должно быть, он знает что-то неизвестное министру. Зачем ему своими руками разрушать империю, которую он создал?! Чанг накрыл ее ладонь своей:

- Не расстраивайтесь так, ваше величество. Империя рухнет еще не завтра и не послезавтра, время еще есть. Да и потом, все не так плохо - посмотрите по сторонам: Сурем не узнать, и другие города тоже. Свободная торговля, роспуск цехов, новые станки - каждый, у кого есть голова на плечах или умелые руки, преуспевает и молится за здоровье короля Элиана. К сожалению, голова и руки есть не у всех. И этим несчастным в новой жизни остается только умирать от голода.

- Но если все вокруг преуспевают, казна полна, почему нельзя помочь этим людям?

- Потому что королю нужны деньги на армию, на строительство, на новые станки, на школы, на множество других, не менее интересных идей. Кормить голодных и лечить убогих в интересы короля не входит, этим занимаются храмы и займетесь вы. Я хочу, чтобы все, от лордов, до последних побирушек, знали, что Саломэ Светлая по-прежнему любит свой народ и делает все для его благополучия.

Саломэ откинулась на спинку сиденья, и замолчала. Ей нужно было подумать над тем, что сказал министр, а самое главное, над тем, о чем он умолчал. И это, несказанное, но скользившее в каждом слове, заставило ее съежиться от холода в теплый солнечный день. Король погубит империю. Империю, которую она клялась охранять, но клялась его именем.

***

Возле храма Эарнира толпились нищие. Жрецы раздавали хлеб, по старому обычаю, перед службой, чтобы никто не мог сказать, что Эарнир требует благодарности за свои дары. Карета остановилась, и министр помог ей выйти. Она рассматривала толпу - привычные взгляду нищие в грязных лохмотьях оказались в меньшинстве. В очереди стояли прилично одетые люди, в ношенной, но добротной одежде, на хорошей ткани пятнами выделались холщевые заплаты. Стояли целыми семьями, с женами, старыми родителями, необычно молчаливыми бледными ребятишками. Получив хлеб, съедали его сразу же, отойдя в сторону, аккуратно подбирали крошки, но второй раз в очередь не становились, шли в храм. Нищие в лохмотьях горланили, толкались, сплетничали, размахивая руками, эти стояли молча, не отрываясь глядели в землю, даже дети. Было видно, что им стыдно.

- Эарнир Милосердный, что же это такое?!

- Это те самые люди, что не смогли преуспеть в новые времена. Середнячки, жившие своим трудом, без накоплений и подмастерьев. Цеха и гильдии их защищали, а свобода привела на паперть. Есть и крестьяне, они пришли в город в надежде найти работу, продали хозяйство, у кого было, у кого не было, просто ушли, собрав последние гроши. Многим повезло, рабочие руки были нарасхват, здесь те, на кого везенья не хватило. Здесь самые робкие и честные, остальные грабят почтенных горожан, девушки разошлись по притонам - деревенских неохотно берут в прислугу.

- Но почему они не возвращаются назад?

- Кому-то некуда, остальным стыдно, да и потом, всегда остается надежда, что не сегодня, так завтра, не завтра, так через день, через два, они все-таки найдут работу и разбогатеют. Когда надежда закончится - начнутся городские бунты.

- Они должны вернуться домой, если они сами не понимают, то нужно издать указ. Для их собственного блага!

Чанг неопределенно пожал плечами:

- Его величество считает, что свобода - главное и единственное благо, необходимое его подданным. В том числе и свобода умереть голодной смертью.

Саломэ решительно прошла вперед, поздоровалась со жрецами, раздававшими хлеб, и скинув плащ на ступени, пододвинула к себе корзину. По толпе пронесся шорох: "Наместница! Наместница!" Очередь замедлилась, каждому хотелось получше разглядеть Саломэ. Она раздавала круглые, еще теплые караваи хлеба в протянутые руки, разговаривала с людьми, спрашивала их имена, гладила детей по встрепанным макушкам. Рассказывали ей одно и то же: как цех распустили, так пришлые в новом городе лавки открыли, продают задешево, работают быстро, первое время держались как-то на старых запасах, цены снижали, но разве за ними угонишься? Вот, свояк на месяц пустил пожить в сарай, а потом хоть по миру иди - работу уже не найдешь, все места крестьяне заняли, им гроши платят, а они рады.

И у крестьян была одна история на всех, столь же нерадостная: сосед прошлым летом в город ушел, потом к старикам своим приезжал, рассказывал, что не хуже короля живет, большой кошель купил, в старый монеты не вмещались. Ну, я послушал-послушал, аренду на этот год платить не стал, в город подался. А работы-то и нету, в том году была, да вся вышла, в мастерских станки новые поставили, им теперь вдесятеро меньше людей надо, даже тех, кого раньше брали, на улицу выгоняют. А назад не вернешься, платить за землю нечем.

Корзины опустели, началась служба. Жрецы пели хвалу Эарниру Милосердному и Эарнире Животворящей, опьяняюще пахли первые весенние цветы, в лазуритовых вазах стояли зеленые ветки с только что распустившимися почками. Не было только самого главного, переполняющего душу радостного ожидания лучшего, светлой надежды, того, что Саломэ раньше всегда испытывала во время службы в храме Эарнира. Может быть, это потому, что она больше не белая ведьма и сила бога не течет в ее крови? Или же… об этом не хотелось даже думать - Эарнир покинул свой храм и слышит ни молитв, ни песнопений.

Она обернулась и глянула на Чанга - но лицо министра хранило обычную невозмутимость. Бесполезно спрашивать, он даже не поймет, о чем она говорит. С такими, как господин министр, боги не разговаривают. И, быть может, это к лучшему, голоса Семерых порой слишком совпадают с голосом совести, а совестливые министры долго не живут, это Саломэ успела понять за годы правления. Служба закончилась, к наместнице подошла величавая полная женщина в синей хламиде и венке из ивовых ветвей - старшая храмовая целительница:

- Мы рады снова видеть ваше величество в добром здравии.

Саломэ расслышала упрек в ее голосе и, кашлянув от смущения, ответила:

- Я долго болела, но теперь буду приходить в Храм каждую неделю, как раньше. И прикажу увеличить пожертвования, я даже не думала, что так много людей нуждается, ведь империя процветает.

- Да, ваше величество, империя процветает, но не все жители разделяют это процветание. Ваша помощь для нас бесценна, не сомневаюсь, что богатые люди последуют вашему примеру и начнут жертвовать щедрее. Те, кто разбогател недавно, еще не знают, что отданное Эарниру возвращается с троицей. Они сами еще не наелись досыта, где и им делиться с другими.

- Я подумаю, что можно сделать. Все, чем могу помочь - только скажите.

Целительница поджала губы, словно раздумывая, можно ли говорить открыто, но заметила легкий утвердительный кивок министра и решилась:

- Ваше величество, хлеб могут пожертвовать и другие люди, но есть то, что можете сделать только вы. Мы в отчаянье, признаюсь честно. Король, в своем стремлении сделать жизнь простых людей лучше, поторопился. Указ о свободном занятии ремеслами включает и лекарей. Теперь любой шарлатан может лечить чем захочет, хоть листьями лопуха, хоть коровьим навозом, а мы ничего не можем сделать! После такого лечения люди зачастую умирают, или попадают к нам, когда уже слишком поздно. И это еще не самое страшное, - она понизила голос, - колдуны и ворожеи теперь без всякого стеснения творят свои обряды! И лечат они отнюдь не именем Эарнира! В прошлом месяце Псы Хейнара арестовали троих, но были вынуждены отпустить, так как за руку на поклонении Проклятому не поймали, а закон позволяет лечить, как угодно. Умоляю вас, объясните королю, что есть разница между целительством и лепкой горшков! От кривого горшка большой беды не будет, а от таких "лекарей" люди умирают или губят свои души, сами того не понимая. Ведь если король позволили, значит, в том нет ничего дурного!

У Саломэ побелели губы - объяснить королю! Словно тот станет ее слушать! После рождения наследника она превратилась в пустое место, Элиан, должно быть, и не помнит про ее существование. Министр прав, у нее есть долг, и пренебрегать им - преступно. Если так пойдет дальше, скоро вернутся времена Саломэ Темной и на месте храма Эарнира возведут храм Ареда. Все начинается с мелочей:

- Я поговорю с его величеством при первой же возможности.

Возвращались они в молчании. Саломэ больше не отодвигала занавеску, она увидела достаточно. Если то, что творит король, благо, то почему так много людей страдают? И можно ли оправдать их страдания тем, что другие преуспевают? Она и раньше знала, что нельзя осчастливить всех сразу и за благополучие одних так или иначе платят другие, но не слишком ли мало стало первых и не слишком ли много вторых?

Они уже подъезжали к дворцу, когда Чанг заметил:

- Король не станет отменять указ о свободе ремесел. Но закон можно обойти. Пускай по-прежнему любой человек имеет право заниматься целительством, не пройдя обучения в храмовой школе. Но только при условии, что докажет свои знания и умения и получит разрешение от храма. Поскольку исцеляют именем Эарнира, это никак не ущемляет свободу ремесла, а всего лишь сохраняет право бога наделять благословенным умением своих избранников. На божественные права король посягать не станет, - "пока не станет" - уточнил министр про себя. На сегодня с бедной девочки хватит откровений.

***

Лерик знал подлинную цену и своему титулу, и своим знаниям, но, несмотря на это, ему было приятно. Не каждый день старший дознаватель Хейнара приходит к тебе с просьбой, и уж подавно, не каждого он станет просить:

- Моя просьба может показаться вам странной, Хранитель, но, поверьте, речь идет не просто о доступе к библиотечным архивам.

- Доступ у вас есть и так, без ограничений. Да и ваши собственные архивы не многим уступают здешним.

- Увы, уступают. Мне необходимо свободно бывать и в библиотеке, и при дворе, ни у кого не вызывая подозрений. Для этого я должен перестать быть служителем Хейнара, - Реймон усмехнулся, - нас боятся, к сожалению, даже те, у кого на это нет причин.

Лерик глубоко вздохнул:

- Я еще не думал об этом. Впереди много времени. И если я сейчас возьму вас в ученики, то что я буду делать потом, когда мне действительно понадобится преемник?

Жрец улыбнулся:

- Полно, Хранитель, - он нарочито подчеркнул это слово, - вас ведь не это волнует. Что вам до библиотеки и законов империи? Вы хотите знать, зачем мне это понадобилось.

- И не только я. Внезапный зов Аммерта - хорошая сказка для простых людей. Но что я должен сказать королю и…

- … И министру государственного спокойствия. Ту же самую сказку. Разумеется, они не поверят. Но выбор ученика - право Хранителя. Если король признал это право за Леаром Аэллином, то уж тем более, признает за вами.

- Вы не ответили на мой вопрос.

- И пока что не отвечу. Поверьте, есть знания, от которых происходят только беды. Я всего лишь исполняю свой долг.

Лерик надолго замолчал. Он знал, в чем заключается долг Псов Хейнара. Они искореняют скверну Ареда, оставшуюся в мире после пленения Темного. Но вот уже сотни лет, как они выискивают скверну по деревням и приграничным поселениям. В столице, где храмов Семерых больше, чем прихожан, а уж тем более в королевском дворце, Ареду делать нечего. Здесь и без него творят достаточно зла.

Но он всего лишь уличный мальчишка, в чью голову предыдущий Хранитель успел вбить немного знаний. Что ему известно о Проклятом, кроме страшных историй, да скупых строчек исторических хроник времен Саломэ Темной? Он не имеет права мешать стражу Хейнара. Да и потом, разве это не приятно, указать королю, что не все в его власти? А вот министру придется сказать правду. Но с господином Чангом его новоявленный ученик пусть разбирается сам.

- Хорошо. Если это и впрямь нужно для вашего дела, то я не могу мешать. Я только хочу знать, когда придет время, чем я могу помочь.

Реймон кивнул. Когда придет время - тогда и будет видно. Он искренне надеялся, что ошибся, и помощь не понадобится. Но если он прав, и если юноша и впрямь отмечен Аммертом, ведь не просто так же его Аэллин на улице подобрал, уж кто-кто, а Реймон не верил слухам про извращенные вкусы бывшего герцога Суэрсена, то он и в самом деле пригодится. Союз Истины и Знания - слабая защита от Проклятого, но лучше, чем ничего.

***

Тайная мечта Лерика хоть на миг увидеть короля Элиана в бессильном гневе не сбылась. Казалось, его вовсе не заинтересовало, что жрец, прослуживший Хейнару тридцать лет, внезапно услышал зов другого бога. Но Лерик не знал, что в тот же день, когда он объявил о своем выборе, министру государственного спокойствия приказали следить за новым учеником Хранителя. При дворе посмеялись над странным стечением обстоятельств, по которому ученик оказался в три раза старше учителя, но быстро нашли более интересную тему для сплетен.

Наместница, уединившаяся после рождения сына, вернулась в свет и более того - проявила интерес к деяниям своего супруга. Занималась она, по большей части, благотворительностью, как и должно королеве, но старые придворные, помнившие еще Энриссу, находили в последней наместнице империи все больше и больше сходства с предшественницей.

Саломэ сумела убедить короля ввести экзамены для целителей, организовала сбор средств для помощи разорившимся мастерам Сурема, причем заставила пожертвовать на это деньги их удачливых соперников. Новоявленные богачи были готовы заплатить сколько угодно, за доступ ко двору. Их дочери и сестры стали фрейлинами, а личная казна ее величества наполнилась полновесными золотыми с чеканным профилем короля Элиана.

Королева блистала на балах, в неизменно белых одеждах, увенчанная драгоценной короной золотых волос. Царственных супругов все чаще видели вместе, говорили даже, что король вернулся на ложе жены, с небольшой помощью белых ведьм. Не смогла королева только одного - стать матерью своему единственному сыну. К принцу ее по-прежнему не допускали, кроме торжественных церемоний, да коротких визитов по утрам, в присутствии половины двора. У Элиана были свои планы для едва научившего ходить наследника.

Вскоре после триумфального возвращения Саломэ, король вызвал к себе Хранителя. Лерик шел по коридору, неимоверным усилием воли заставляя себя держаться прямо, но колени предательски дрожали. Он твердил себе, что готов ко всему, но страх угнездился намного глубже доводов разума, в самой сердцевине души, отчаянно кричавшей: "Жить! Жить! Мне еще рано умирать!"

Но король и не собирался карать своевольного юнца. Он приветливо улыбнулся согнувшемуся в поклоне Хранителю и позволил ему сесть. Лерик как никогда чувствовал себя мышью в мышеловке, а король сменил улыбку на серьезное, отческое выражение лица:

- Я призвал вас, Хранитель, чтобы поручить вам самое ценное достояние империи. Своего сына. Он несомненно, еще мал, но чем раньше начать обучение, тем лучше.

- Но, ваше величество, почему я?! - Лерик не понимал. Ведь король, несомненно, знает ему цену, так же, как и Чанг. Ненависть, даже трусливую, не скроешь. А уж после этой истории с "учеником", Элиан и вовсе должен быть в ярости, а он доверяет горе-хранителю воспитание своего единственного сына. Неужели он не понимает, что ребенок в таком возрасте все равно что воск в умелых руках скульптора - примет любую форму. Или же он настолько презирает Хранителя, что даже не боится?

Король пояснил:

- Я не хочу, чтобы моего сына учили седобородые старцы, закостеневшие в своей премудрости. Знание юности подвижно и изменчиво, пусть научится создавать новое, а сохранить старое он всегда успеет.

Лерик все равно не понимал - как будто нельзя найти среди служителей Аммерта молодого жреца. Его ведь до сих пор так и не признали, согласились, что новый Хранитель отмечен Аредом, но не посвятили в сан. Но спорить с королем не стал. Только торжествующе рассмеялся в глубине души - Элиан пустил хоря в курятник, пусть теперь не ждет свежих яиц к завтраку.

Аудиенция закончилась и Лерик отправился знакомиться с учеником и проводить первое занятие. Знать бы еще, чему, кроме "уа-уа" можно учить едва вставшего на ноги малыша, да какая разница, не всегда же принц будет младенцем. От осознания собственной власти слегка кружилась голова - пускай король всемогущ, а министр - всеведущ, будущее империи отныне в его руках.