Круг замкнулся. Саломэ, в белом траурном платье, сидела на полу в дворцовой часовне, прислонившись спиной к ступенькам. Тело короля лежало на возвышении, укрытое золотой парчой. Его нашли утром, в опочивальне. В ту ночь Элиан, похоже, не ложился спать. Он сидел в кресле, бездыханный, застывшие пальцы с трудом смогли оторвать от подлокотников. Лицо безмятежно, глаза пусты, рот приоткрылся, выпустив последнее дыханье. Король не ушел к Творцу, не обратился в камень, не распался прахом - бессмертный эльф умер, и его бренное тело лежало в часовне, набальзамированное перед путешествием в столицу, но запах тления уже просачивался сквозь благовония. После ночного бдения Элиана похоронят на дворцовом кладбище: тридцать два склепа из белого кавднийского мрамора, тридцать две наместницы. Она должна была стать тридцать третьей, но все еще жива. А король мертв.

Саломэ пересела на ступеньку, поджала под себя ноги, прикрыла подолом - каменный пол неприятно холодил босые ступни. Король умер. Да здравствует король? Она рассмеялась против воли, эхо, отразившись от сводчатого потолка, превратило смех в протяжный стон. Она должна была догадаться раньше. Элиан знал, что смертен, потому и спешил так разрушить старый мир и возвести на обломках свой, новый. Потому и торопился вырастить сына. У бессмертного нет нужды в наследниках, в его распоряжении вся вечность, а Элиан растил из Арлана преемника. Потому и отстранил Саломэ в сторону, не подпускал ее к сыну, сам выбирал ему учителей.

Поэтому он убил Леара. Тот ведь тоже знал. И только она, закрыв глаза, плыла по течению. Она привела в мир чудовище, отдала в его руки власть над империей и над собственной жизнью и, самое страшное, родила ему сына. Арлан. Женщина в ярости стукнула кулаком по мраморной плите, сжав зубы от боли. Кем бы ни был его отец, это ее плоть и кровь, и она не оставит своего мальчика на растерзание. Проклятый Элиан! Саломэ не могла знать наверняка, ее магическая сила давно ушла, но не видела другого объяснения. Король, предчувствуя смерть, видя, что не успевает, вложил всю свою магию в последнее заклинание и отнял у сына оставшиеся годы детства, заставил вырасти за одну ночь!

О, как она оплакивала своего золотоволосого мальчика, выла в голос, не в силах сдержать боль, и придворные дамы выдавливали из себя слезы, восхищаясь глубиной ее скорби по усопшему супругу. А она проклинала вора - Элиан дважды украл у нее сына. Она плохо помнила, что было потом: слышала, словно в тумане, как смертельно-бледный Хранитель успокаивает перепуганного Арлана, а тот кричит незнакомым, слишком взрослым голосом извечное детское "мама!", всплывшее из глубины души вопреки всему воспитанию. Помнила, как обнимала сына, привстав на цыпочки, как целитель вливал ей в рот настойку, ставшую соленой от стекавших по щекам слез.

Потом объяснение для народа, состряпанное министром: король Элиан был призван Творцом, но дабы не оставлять свой народ в опасное время под управлением ребенка, обратил принца Арлана во взрослого мужчину за одну ночь и со спокойным сердцем ушел к Творцу. Объяснение не помогло - в столице было тревожно, во дворце утроили караулы, Чанг запретил продажу вина в кабаках после захода солнца и выплатил городской страже двойное пособие из королевской казны, но на лицах придворных читался неприкрытый страх, а самые осторожные поспешили уехать в родовые именья, о которых не вспоминали годами.

Бдение заканчивалось, она провела в этой часовне так много ночей, что даже не глядя в окно знала, когда наступает рассвет. Через час начнется отпевание, еще через два часа тело торжественно водворят в склеп и замуруют дверь. Ее сын должен стать королем, иначе за его жизнь нельзя будет дать и ломаного медяка. Для любого правителя живой наследник Элиана будет слишком серьезной угрозой, чтобы позволить ему жить. Нужно действовать немедленно, пока лорды еще не успели договориться или передраться.

Со стороны города донесся отдаленный перезвон храмовых колоколов, в коридоре послышались шаги. Она подошла к окну и отворила ставни, впустив в холодную залу солнечный свет, прислонилась лбом к стеклу, вздохнула, выдохнула, вытерла ладонью слезы. Резким жестом потянула парчовое покрывало вверх, закрыв лицо Элиана жесткой тканью. Выпрямилась и встала рядом с возвышением в должной позе. Вдовствующей королеве предстоял долгий и утомительный день.

***

Высокий Совет, вернее, то, что от него осталось, собрали сразу после похорон. Саломэ последний раз присутствовала на нем еще до возвращения короля, и с болью смотрела на пустое кресло магистра Иланы. Если бы только наставница была здесь! Но белая ведьма бросила свою бывшую воспитанницу, ушла, не сказав ни слова, не предупредив, чего опасаться. И в глубине души Саломэ знала только одну причину для столь поспешного бегства, но об этом не хотелось даже думать. Не сейчас, когда вокруг и без того хватает беды. Кресло военачальника также пустовало, Тейвор был в Квэ-Эро, по слухам собирался ввести в строй какое-то новое оружие, чуть ли не стальные корабли, плывущие сами собой, без парусов. Придумают же такое! Голубя военачальнику отправили, но раньше, чем через две, а то и три недели он не вернется.

Место магистра Дейкар занимал Чанг, бледностью он мог поспорить с усопшим величеством, под глазами набухли черные круги, в руках министр, вопреки всем писанным и неписанным правилам этикета, сжимал чашку с карнэ. Сидящий по левую руку от него бургомистр страдал невыносимо - ароматный дымок щекотал ноздри, бедняга прижимал к носу платок, пытаясь отвлечься от соблазна. Почтенный Тарлон всю ночь провел в храме Келиана - именитые горожане собрались на поминальную службу, а в его возрасте ночные бдения не шли на пользу, как впрочем и карнэ. Хранитель сидел напротив министра, и нервно вертел в пальцах перо, уже переломленное в двух местах. Саломэ никак не могла поймать его взгляд.

Место короля пустовало и помедлив мгновение, Саломэ решительно заняла кресло во главе стола. Бургомистр сдавленно кашлянул, прикрывшись все тем же многострадальным платком, министр отпил из чашки, Хранитель бросил на стол изломанное перо. Звонкий голос королевы разорвал тишину:

- Наш супруг, король Элиан, покинул нас внезапно и преждевременно, и горе наше безмерно. Но жизнь продолжается. Империя будет стоять, пока на троне король Элиан либо его наследник. Коронацию нельзя откладывать. Мы не можем ставить под угрозу само существование империи.

Чанг не мог не отметить, как изящно ее ныне вдовствующее величество построила свою короткую речь: попробуй разберись, кого она имеет ввиду - "Мы, Саломэ Вторая" или же "мы, высокие советники, на чьих плечах лежит ответственность за судьбу государства". Все же его уроки не прошли даром. До Энриссы Златовласой Саломэ Светлой по-прежнему далеко, но схватка предстоит серьезная. Он обещал Лерику и Реймону выиграть время, а Саломэ будет готова перегрызть министру глотку за каждый день задержки. Ну что ж, она сделала первый ход, очередь за ним. Политика зачастую напоминает клеточный бой, в котором, к сожалению, каждый играет по своим правилам на общей доске. Министр кашлянул:

- Ваше величество, мы помним древние пророчества и понимаем степень ответственности, но я не могу не напомнить вам закон о наследовании. Наследник должен быть совершеннолетним. В день коронации ему должно исполниться не меньше восемнадцати лет, а принцу Арлану нет еще и восьми. Он ребенок, а ребенок не может править.

Как он и ожидал, Саломэ кинулась в бой:

- Не вы ли сами, господин министр, два дня назад разъяснили народу, что король устранил это несоответствие!

- Король Элиан, несомненно, великий маг и сумел ускорить ход времени для его высочества, но он все же не Эдаа, и для всего остального мира прошла одна ночь, а не десять лет. Короновать Арлана сейчас, означает поставить под сомнение его право на власть. Любой желающий, а таковые найдутся, несмотря на все пророчества, прибегнет к этому аргументу. Не говоря уже о том, что будет трудно убедить лордов, что их король вырос за одну ночь. Боюсь, ваше величество, что еще одного чуда после волшебного возвращения его величества они не выдержат. А мы не выдержим их недоверия.

- Вы - министр государственного спокойствия, Чанг. Ваша задача это спокойствие поддерживать в любых обстоятельствах.

- Увы, ваше величество, в отличие от покойного короля, я не чудотворец.

В глазах Саломэ сверкнул опасный отблеск, Чанг прекрасно знал, какие слова готовы сорваться с ее губ, и знал также, что эту роскошь бывшая наместница пока что не может себе позволить. Не сейчас, когда городская стража прикормлена министром, капитан дворцовой гвардии - его человек, а королева не может положиться даже на собственных дам и не знает, кто из них докладывает министру раз в месяц, кто каждую неделю, а кто - ежедневно. Несколько недель - и расклад изменится, не в пользу Чанга. Саломэ коронует сына любой ценой, Лерику и дознавателю лучше поторопиться.

Ландия слишком дорого обошлась министру: он потерял доверие Саломэ, а вместе с ним, похоже, империю. Впрочем, империю он потерял еще раньше. Все, что он теперь может сделать - тянуть время. Он прикрыл глаза, вспоминая то утро: переполненный ужасом взгляд Хранителя, побелевшие губы на еще сильнее заострившемся лице дознавателя. Больше никаких сомнений, но они опоздали - Проклятый вернулся! И невыносимое облегчение - время еще есть, последние песчинки высыпаются из верхней чаши часов. В теле мужчины скрывается все тот же славный мальчик, обреченный на смерть.

Они сидели в комнате Лерика, наплакавшийся, перепуганный Арлан только что заснул, тело короля умащали в часовне, готовили к перевозу в столицу. Хранитель, качая головой, перелистывал книгу:

- Мы не можем рисковать. Ритуал состоит из нескольких ступеней, первая только что завершилась. Я не знаю, к чему приведет коронация, но вы же понимаете, что связь правителя и его земли не пустое суеверие. Все, что я смог разобрать - пока Проклятый не вошел в полную силу, он обязан следовать законам Семерых. Он не может захватить власть над смертным миром силой, но если мы сами возложим на его голову корону…

Служитель Хейнара кивнул:

- По закону принц должен наследовать королю. Нет никаких оснований задерживать коронацию. Наследники лордов считаются правителями своих земель с момента смерти отца, вне зависимости от возраста, хотя к действительному управлению допускаются только после совершеннолетия. Мы должны действовать немедленно. Не сомневаюсь, господин министр, что у вас все уже готово.

Чанг молчал некоторое время, потом возразил:

- Нельзя. Сейчас главное успокоить народ. Открытый мятеж погубит империю.

- Аред на троне погубит весь мир!

- Никто не собирается допускать его к трону, но давайте не будем делать за него его работу. Мне нужно время, вам нужно время. Сейчас мы тычемся, как слепые котята. Расшифруйте трактат, чтобы действовать наверняка. У нас будет всего одна попытка. Я подготовлю своих людей. Надеюсь, вы понимаете, что мы не можем объявить на главной площади Сурема о возвращении Проклятого и начале Конца Времен?

Реймон медленно кивнул:

- Поднимется паника, а Темный поймет, что нам все известно, и мы потеряем единственное преимущество - внезапность. К сожалению, вы снова правы, Чанг. Но помните, наша обязанность - уничтожить Ареда, а не сохранить государство. Эта империя или любая другая, люди так или иначе объединятся под властью достойного правителя, ибо к этому побуждает их врожденное чувство Закона, дар Хейнара. Но если победит Проклятый, то безразлично, как будет называться его владение, в любом случае, оно будет противно Творцу и самой людской сути.

Гневный голос Саломэ вернул министра в настоящее:

- И что вы предлагаете? Безвластие? По-вашему, пустой трон меньший соблазн для предателей, чем занятый законным королем?

- Ни в коем случае, ваше величество. Безвластие по сути своей приглашение к мятежу. Но ни о каком безвластии не идет и речи. От имени несовершеннолетнего наследника правит его законный опекун. И в данном случае я не вижу, кто подошел бы для этой роли лучше, чем мать его высочества и законная королева, - он поймал взгляд Саломэ и молился про себя, сам не зная какому божеству: "Ну же, проглоти наживку!"

За годы, проведенные при дворе, бывшая наместница научилась безупречно владеть лицом, но Чанг слишком хорошо знал свою подопечную - ему достаточно было едва заметного движения ресниц, чуть замедлившегося дыхания, слегка опустившегося уголка губ. Саломэ пойдет на сделку.

***

- У нас слишком мало времени, Эйрон. И если вы вдруг не расслышали, это был приказ. Отправляйтесь в Инванос и привезите сюда графа Эльвина. Никто не должен знать.

Не так давно ставший капитаном Эйрон с радостью отдал бы новые нашивки за возможность переубедить Чанга, но слишком хорошо знал министра и проглотив вздох, вышел из кабинета. Он был, пожалуй, единственным из людей Чанга, способным не подчиниться приказу, но знал, что сможет сделать это лишь единожды, и предпочел сберечь эту возможность для более важного случая. Зная, какую рискованную игру затеял министр, Эйрон не сомневался, что случай в скором времени представится. Лучше он поскорее управится в Инваносе и вернется назад. Поручение, несомненно, важное, но он сомневался, что граф Эльвин в данный момент больше нуждается в его охране, чем господин Чанг. Капитан дворцовой гвардии на первый взгляд, человек надежный, на второй и третий тоже, но в такие времена поручиться можно только за самого себя, и то, не стоит зарекаться.

Стоял тихий светлый вечер, такие часто случаются в самом конце лета. Жара, наконец-то, спала, но жители столицы не спешили воспользоваться вечерней прохладой. Тускло мерцали фонари, двери и окна ощетинились тяжелыми запорами, сквозь плотно закрытые ставни с трудом пробивались тонкие полоски света. Бряцали кирасами ночные патрули. Город словно приготовился к длительной осаде.

Впрочем, помимо усопшего короля, у горожан имелись и другие причины для беспокойства - милостиво прощенные его величеством каторжники вернулись к прежнему промыслу. Несмотря на удвоенную стражу после заката солнца на улицу без особой нужды лучше было не выходить, а если нужда заставит, не забыть поддеть кольчужку. О том, что творится на дорогах за пределами охраняемого города, и вовсе не хотелось думать. Если эта война продлится еще хотя бы полгода, победителю достанется сомнительная награда. Вовремя король возвратился к Творцу, настолько вовремя, что даже странно: обычно такие совпадения тщательно подготавливают знающие свое дело люди. Но Эйрон знал совершенно точно, что министр в скоропостижной кончине его величества участия не принимал, а никто другой под его носом не посмел бы.

***

Саломэ сидела в кресле, с раскрытым молитвенником в руках, но смотрела поверх страницы. Дамы только что ушли, пожелав ее величеству спокойной ночи, но она знала, что не сможет заснуть. Бросила книгу на пол: какой теперь смысл в молитвах? Семеро не слушают смертных, она и раньше это знала, но было слишком страшно остаться совсем одной, без утешительной надежды, что там, наверху, кто-то незримо присматривает за ней. Но Саломэ так долго боялась, что страх перегорел, осыпался холодным пеплом. Она больше не страшилась одиночества, не опасалась совершить ошибку, не оглядывалась назад. Значение имело только одно: ее сын. Арлан должен стать королем. Ради себя самого и ради своей матери.

Вся ее жизнь, предсказанная великими магами, сложилась глупо и бездарно. Король оказался чудовищным обманом, отец - слабым пьяницей, друг - запутавшимся глупцом, наставник - властолюбивым предателем. Или же это ее вина, и все, чего касается тонкая рука Саломэ Светлой, последней наместницы, обращается в прах? И только ее сын, плод обманутой надежды, каким-то чудом избежал этого проклятья. Единственное, что еще не утратило смысл и ценность. Арлан станет великим королем, залечит раны, исправит ошибки. А она будет охранять его, беречь и направлять, пока он не перестанет в ней нуждаться. Единственное оправдание ее существования на этой земле. Жаль, что министр так и не понял… впрочем, он не верит в предназначение. Она, после возвращения короля, тоже перестала верить, и напрасно.

Королева вздохнула, скорее раздраженно, чем печально. Почему люди не видят самого простого и очевидного? Творец охраняет ее сына, все, что происходит, так или иначе оборачивается ему во благо: даже этот брак, омерзительная попытка прикрыть откровенный грабеж, теперь превратится в подлинный союз между двумя странами. Ирия родит Арлану сына, Ландия станет частью империи, законным наследием ее внуков. Жаль, что государыня пока еще не осознала, как сильно все изменилось за одну ночь. Она и слышать не хочет о завершении брака. Но ничего страшного, время еще есть. Супруги взойдут на ложе только после коронации, чтобы не возникало и малейшего сомнения в законном статусе наследника. Ирия еще осознает, как ей повезло.

Что же до министра… Саломэ покачала головой: Чанг стар и болен, его время ушло. Старику пора на покой, ее сыну не нужны всеведущие и всемогущие советники, он будет править сам! При первой же возможности министр отправится в отставку, и для всех будет лучше, если он сохранил достаточно разума, чтобы спокойно уйти. Если же нет - женщина зло сощурилась: министр обнаружит, что она достойная ученица своего учителя.

Но одно дело - принять решение, другое - осуществить. Она не хуже Чанга видела расклад сил. На дворцовую гвардию положиться нельзя. Армия воюет в Кавдне, а дворянские дружины, хоть и ослабленные королевскими нововведениями последних лет, все еще грозная сила. Если кто-то из лордов решит стать королем, ей будет нечего противопоставить предателю, кроме той самой дворцовой гвардии, которая непонятно кому верна. И даже когда вернется Тейвор, ситуация не изменится. У военачальника голова занята далеко идущими планами, того, что под носом, он не увидит, даже если ткнуть. Энриссе было легко подавлять мятеж - у нее был Ланлосс Айрэ, Саломэ придется обходиться своими силами. А все ее возможности так или иначе сходятся в руках министра. Она настолько привыкла полагаться на Чанга, что даже их размолвка не изменила эту привычку.

От невеселых мыслей Саломэ отвлек тихий стук в дверь. Она подошла к двери, прислушалась: стук повторился. В спальне никого больше не было, королева отпустила даже дежурную даму, хотелось остаться в одиночестве, чтобы никто не мешал размышлять. Страх предательски перехватил горло, но она тут же рассмеялась - убийца не станет стучать, а раздобудет ключ, и отворила дверь. Лиора, закутанная в серую накидку так, что узнать девушку можно было только заглянув в лицо, присела в поклоне. Саломэ посторонилась, пропуская ее в комнату.

Девушка откинула капюшон, лицо ее в свете свечи казалось нездорово-желтым, словно покрытым толстым слоем старой пудры. Саломэ вспомнила, что с того самого злополучного утра Лиора не попадалась ей на глаза, мелькала где-то, легкой тенью, за спинами дам. На первый взгляд это и неудивительно: у любовницы короля есть все причины держаться подальше от овдовевшей королевы, но Лиора ведь прекрасно знала, что ей нечего опасаться Саломэ, бывшая наместница всегда благоволила молодой фрейлине, раз и навсегда избавившей ее от королевского внимания. Скорее всего, честолюбивая красавица решила, что после смерти короля ей нечего делать при дворе, и искала удобного случая удалиться, но с чего тогда этот тайный визит? Она вернулась в кресло и вопросительно посмотрела на девушку, но ничего не сказала, предоставляя ночной гостье самой объяснить причину своего появления.

- Ваше величество, - тихо, но твердо начала Лиора, - я знаю, что была для вас плохой служанкой. То, что я делала за вашей спиной - гнусно и богопротивно, и единственное, что я могу сказать в свое оправдание, пусть даже и оправдать меня нельзя: я любила его. Всей силой своей души. Он был моим миром, и этот мир рухнул за одну ночь, - в огромных голубых глазах блестели слезы, каким-то чудом удерживаясь в глазницах. Она продолжала говорить, голос понемногу набирал силу, - я любила каждое его слово, каждый жест, каждый вздох. Все, что он делал, было для меня благим, все, чего он касался - священным. И сейчас, когда он ушел, я продолжаю любить.

Саломэ молча слушала это признание. О, как она понимала эту светловолосую девочку, едва вступившую в пору зрелости! Она словно смотрела в зеркало и видела в нем себя десять лет назад. Тогда она тоже любила, до слепоты, до безумия, обожала неясную тень, сон, отголосок в глубине собственной души. А Лиора встретила настоящего короля, из плоти и крови, с теплыми ладонями и бархатным голосом, с волшебным блеском в глазах и улыбкой, от которой сердце заходится в груди. Ей было так просто полюбить короля, она ведь не была в той часовне, не видела обнаженную шею под тупым мечом. А королю было все равно, что за птица попалась в сеть.

- Ваше величество, - Лиора упала на колени, - умоляю, не гоните меня за любовь к отцу, позвольте мне помочь его сыну! Принц Арлан должен быть королем!

- Помочь? Чем же? - Холодно осведомилась Саломэ. Не в ее положении отказываться от союзников, но принимать помощь от любовницы покойного мужа, пожалуй, все же несколько унизительно. Да и что она может сделать? Дочь младшего сына герцога Ойстахэ, чудо, что она вообще оказалась при дворе, была там какая-то темная история… Саломэ сейчас не помнила подробностей. Погодите-ка, дочь младшего сына? Но ведь он теперь герцог!

- Мой отец будет счастлив служить вашему величеству и его высочеству. А те, кто препятствуют коронации законного правителя, - Лиора сделала паузу, но не назвала имен, все и так было понятно, - пожалеют о своей дерзости! - И слезы в ее глазах сверкали благородным гневом, отражая пламя свечей.

Саломэ медленно кивнула, усмехнувшись про себя искренности этого гнева. Девочка переиграла. В какой-то момент она почти поверила в силу ее любви к покойнику. Но теперь все стало на свои места: несмотря на голубые глаза и светлые волосы, прелестная Лиора - внучка старого Лиса. Надо отметить, достойная внучка. И это к лучшему - стремление к выгоде куда более надежная причина хранить верность, чем трепетные чувства. Маленькая лисичка нашла способ удержаться при дворе и без короля. С герцогом Ойстахэ придется расплачиваться, но это будет потом, а коронация - сейчас. И королева, придав голосу должную мягкость, ответила:

- Поднимись, дитя. Я не держу на тебя зла, ибо короля, моего супруга, невозможно было не любить, а мое здоровье не позволяло мне исполнять все обязанности жены. Мы будем рады приветствовать герцога Ойстахэ при нашем дворе.

***

Дом встретил Мэлина тишиной: нехорошей тишиной, полной затаенного предчувствия беды. Бывает тишина спокойная, полная радостного утомления, пряного аромата любви, случается и другая - томная, нежная, словно шелковая простыня, прильнувшая к телу, или сладкая, теплая, пронизанная солнечными лучами в которых танцуют бесшумно пылинки. Эта же пахла горечью, отдавала гарью сгоревших надежд и липким страхом обволакивала кожу. Эту тишину хотелось разорвать на части, как затянувшую проход паутину.

Он толкнул дверь и быстрым шагом пробежал по комнатам. Никого. Заглянул в очаг - стылая зола, его не топили не меньше недели. По такой погоде неудивительно, но знал, что Далара любит вечером посидеть у живого огня, даже если в этом и нет особой нужды. Он закрыл глаза, положил ладонь на шершавый кирпич каминной полки. Слишком поздно. Это уже случилось. Что именно - он не знал, но чувствовал, что безнадежно опоздал. Молодой маг постоял еще немного возле стылого камина, краем плаща смахнул пыль с деревянной фигурки, стоявшей на краю полки: девушка держит голубя в протянутых руках, он вот-вот взлетит в небо. Развернулся резко, вышел из дома, даже не закрыв дверь.

Каждый раз видя Эльвина, Мэлин удивлялся про себя, до чего же искусно Плетельщица сплела свою сеть. Если в тебе хоть капля крови Аэллинов, ты будешь нести их родовые черты: смуглую кожу, тонкую кость, темные глаза. Эльвин был ему точно таким же родичем, как и покойный герцог Суэрсена, но с Леаром их можно было перепутать, а Эльвина словно отлили в другой форме - ничего похожего. Впрочем, спроси он Далару, эльфийка указала бы на едва заметные общие черты, но он никогда не спрашивал, с некой извращенной гордостью приняв раз и навсегда материнский дар-проклятье. И только глаза, обманчиво казавшие черными, а на самом деле, темно-синие, напоминали, что у него, как и у всякого смертного, был еще и отец. Впрочем, в этом они с Эльвином были схожи - тот тоже выдался в мать.

Эльвин ходил туда сюда по комнате, нервно покашливая, на столе дымилась курильница, заполняя комнату ароматом каких-то трав, столь противным, что без сомнения, целебным. После того, как граф несколько лет назад съездил в Сурем, к нему вернулась старая детская хворь. Не настолько, чтобы угрожать жизни, но в достаточной мере, чтобы эту жизнь всячески усложнять. Эльвин вздохнул поглубже, унимая кашель, покачал головой:

- Я спрятал их в замке, в доме нельзя было оставаться. Твои чары облика пропали, если его увидят теперь, когда все только и говорят, что о принце, выросшем за одну ночь… Страшно даже подумать, чем это обернется. Люди не знают, чему верить, Мэлин. Король, несомненно, был магом, но это чудо переходит все границы. Одни говорят, что короля убили вместе с принцем, а на его место подсунули подменыша, другие, что король прогневал Семерых, занявшись темной магией, и они покарали его, но принца он успел зачаровать. Третьи, что королева самолично устранила и мужа, и сына. Четвертые… впрочем, - он махнул рукой, - какая разница? Важно, что официальному разъяснению не верит никто.

Мэлин усмехнулся криво:

- И правильно делают, - и, без видимого перехода, спросил, - как она?

- Плохо. Все больше молчит, но я вижу. А помочь не могу.

- Ну что ж, одна хорошая новость во всем этом безумии, несомненно есть. На одного короля меньше убивать.

- Ты все-таки сумасшедший, - Эльвин нахмурился, - что значит "на одного меньше"?

- Ах да, всех так увлекла смерть младшего братца, что пропажу старшего и не заметили!

- Ты? - Эльвин опять закашлялся.

Мэлин кивнул:

- Воссоединил короля Ирэдила с его Творцом. Только не думай, что это было так просто сделать. И оказалось, что младший без старшего просто жить не может, что удивительно. Тварь должна была стать сильнее с уходом эльфов, а вместо этого умерла, а принц вырос, - теперь нахмурился уже Мэлин. Кусочки мозаики соединялись в картину, и эта картина ему крайне не нравилась. Для Лариона в ней было только одно место:

- А почему ты не кричишь от ужаса, услышав, что король на самом деле был Тварью? То есть, не по складу души, хотя и в этом тоже, а той самой, что предвещает конец времен и приход Ареда? - Поинтересовался он у кузена, склонившегося над курильницей.

- Потому что знаю, и потому, что делаю все, что в моих силах.

- Делаешь что?! - С изумлением переспросил Мэлин. Хрупкий болезненный родич, книжник без капли магической силы, в его представлении мало годился в борцы с Аредом.

Эльвин сухо заметил:

- Понимаю, что тебе это не слишком интересно, но, должно быть, даже ты замечал, что вокруг тебя живут люди. Простые смертные, не великие маги. Этим людям нужно есть, растить детей и спокойно спать по ночам. Вне зависимости от конца времен или начала. Король, плох он или хорош, держал империю в узде. Сейчас все разваливается на куски, война с Кавдном продолжается, дворянские дружины ослаблены. Если допустить развал империи сейчас, варвары съедят нас по одному в течение года, а кавднийцы добьют уцелевших.

Мэлин пожал плечами: политика, скучно и грязно, с этим его двоюродный братец мог справиться, хотя сам он, пожалуй, предпочел бы Ареда - там хоть знаешь, чего ожидать:

- Не вижу, чем те варвары будут отличаться от этих. Какая разница?

Светло-карие глаза Эльвина потемнели:

- Для тебя - никакой. Но я жду от тебя содействия, а не сочувствия. Когда начнется всеобщая грызня, я буду в первую очередь защищать свою землю. Инванос худо-бедно выстоит. Но на Виастро меня уже не хватит. Сын Вильена - ребенок, его брат - мальчишка, едва взявший меч в руки. А за тобой долг, Мэлин. Пора платить.

- Ах ты, - Мэлин подался вперед, в гневе вскинул руку, - ты же сам не дал мне спасти Вильена!

Эльвин не сдвинулся с места:

- Я не дал тебе погубить Далару. И не только ее. Не позволили спасти одного человека ценой сотен жизней. Это грязные подсчеты, как ни крути, все равно тошно. Но другого выхода нет. Тогда ты понял, постарайся понять и сейчас.

Рука сама собой опустилась, Мэлин упал в кресло. Только сейчас он понял, до какой степени устал. А ведь еще предстоял разговор с Даларой, и, самое страшное - встреча с Ларионом. Молодой маг почти до тошноты боялся заглянуть племяннику в глаза, уже догадываясь, что он там увидит. Мальчик был прав - эта война их настигла:

- Я все сделаю. Но, - он встал, подошел вплотную к Эльвину, оттеснив того к столу, наклонился и прошипел прямо в лицо, - тебе я ничего не должен, родич. Помни об этом, когда в следующий раз предъявишь мне счет за чужую кровь.

Граф закрыл глаза, вцепился в столешницу, но не пытался отодвинуться, и когда Мэлин отошел, зашелся в кашле, а когда снова смог говорить, прошептал едва слышно:

- Нет разницы, чужая кровь или своя. Но ты не поймешь.

- А ты лжешь. Причем самому себе. Это вашему святому Адану, может, и было все равно, за кого умирать. А для тех, кто решает за других, разница есть всегда.

Эльвин молча опустил голову, на этот раз не найдя, что возразить.

***

Лариона он нашел в замковой библиотеке, занимавшей все левое крыло, не так давно отремонтированное. Большую светлую комнату заливал солнечный свет, рассыпался пятнами по деревянному полу, играл бликами на чернильном приборе и мраморной столешнице. Вдоль стен ровным строем стояли книжные шкафы, новомодные, со стеклянными дверцами. Как ни крути, а быть книгочеем по-прежнему оставалось дорогим удовольствием: сами книги подешевели, как только король разрешил печатный станок, зато один такой шкаф, должно быть, стоил дороже своего содержимого. В этой комнате хранили только новые книги, бумажные, в твердых переплетах. Сквозь стекло поблескивали золотые буквы на корешках. Рукописные фолианты и пергаментные свитки разместили в других помещениях, Мэлину пришлось пройти через все крыло, пока он добрался до нужной комнаты.

Юноша, уже не мальчик, но еще не мужчина, впрочем, полуэльфы поздно взрослели, он мог бы провести годы на тонкой границе между юностью и зрелостью, прежде чем всемогущее время оставило бы первые следы на его лице. Эльфийская кровь смягчила угловатую резкость черт Аэллинов, скруглила высокие скулы и подбородок, но несмотря на это, повзрослевший Ларион удивительным образом стал больше походить на отца. В волосах прибавилось темных прядей, затвердели губы, избавившись от детской припухлости запали щеки.

Ларион сидел на подоконнике, забравшись с ногами, раскрытая на половине книга валялась на полу:

- Я рад, что ты вернулся. Ей станет легче, когда ты будешь рядом.

- Ей? А тебе? - Мэлин покачал головой, - что ты сделал с собой, мальчик? Зачем?! Тебе, единственному среди живущих, была дана свобода! С самого рождения!

- Я выбрал, - спокойно ответил Ларион, - право выбирать - это ведь тоже свобода, - но Мэлин слишком хорошо знал своего племянника, чтобы поверить этому обреченному спокойствию.

Перед его внутренним взором сверкал невыносимо яркий камень безупречной огранки, семигранный наконечник копья, семь чистых, глубоких цветов: алый, зеленый, синий, желтый, белый, серебряный, черный. Нет места для оттенков и полутонов, все беспощадно ясно. Еще одно живое оружие. Сила, невероятная, невыносимая, пульсировала на острие, и Мэлин понимал, чего стоит мальчишке удерживать в себе эту мощь, не позволяя сорваться раньше времени.

Ларион все так же бесстрастно сказал:

- Ты убил Ирэдила.

- Он первый начал.

- Верю. Но его смерть спустила лавину. У нас не осталось времени, ни у него, ни у меня, - и вдруг, на мгновение, в нем проглянул прежний Ларион, голос дрогнул, а по сверкающим граням прошла легкая рябь:

- Я видел отца.

Мэлин только кивнул, потом сказал негромко, сам себе:

- А я-то думал, что быть Аэллином уже достаточное проклятье. Но нет предела совершенству. Ларион, послушай, это, конечно, бесполезно, не могу же я один переубедить Семерых и твоего покойного батюшку, но все же! Ты свободный маг, это твоя суть, твоя природа. Они могут дать тебе свою силу, наполнить и переполнить тебя силой, но никто не может изменить то, что ты есть. Ты ничего им не должен.

- Но это и есть я, - все так же спокойно объяснил Ларион. Он легко соскользнул с подоконника, выпрямился во весь рост, оказавшись чуть выше Мэлина.

- Они используют тебя!

- И что же? Моя мама создала тебя и родила меня, чтобы использовать, разве не так? Но на нее ты не сердишься. Вся моя свобода, о которой ты так много говоришь, это свобода выбирать, кому служить.

- Неправда! Твоя мать любит тебя.

- Я знаю. Тебя она тоже любит. Но это ничего не меняет, - Ларион отвернулся к окну, не желая продолжать разговор.

***

- Он прав, - тихим, безжизненным голосом произнесла Далара, - это ничего не меняет. Я создала своего сына, и его отца, и тебя - всех вас. Гналась за своей мечтой, не думая, чем вы будете расплачиваться. Я предала его задолго до рождения, и теперь он убивает себя от отчаянья.

Мэлину захотелось схватить ее за плечи и как следует встряхнуть:

- Просто так приплод рожают только кошки. Людям свойственно возлагать на потомство надежды. Лорд растит из сына правителя, крестьянин - работника, мастер - подмастерье. Вся разница только в том, что у тебя был способ обеспечить исполнение этих надежд, а простым смертным приходится действовать наугад. Что вырастет, то вырастет, кому повезет, а кому нет. Уж позволь мне самому решать, кто меня предал и ради чего, и хочу ли быть тем, кем являюсь. И то же самое позволь своему сыну.

- Он уже решил.

- Он решил! - Мэлин всплеснул руками. - Мальчишке еще десяти лет не исполнилось, и он уже решил! Ты думаешь, что если он вымахал за одну ночь, то и ума в голове прибавилось?

Далара нахмурилась, а Мэлин продолжал, уже спокойно:

- Ларион - ребенок. Семеро собираются использовать его, а ты отошла в сторону и каешься в старых грехах, вместо того, чтобы защитить своего сына.

- Но что я могу сделать?! - В отчаянии выкрикнула измученная женщина.

- А это уже другой вопрос, и ответа я на него пока что не знаю. Поживем - увидим. Но чтобы ни случилось, я стану за его спиной. Да, кстати, твоя прабабка жива и думаю, что здорова, чего не скажешь про вашего короля, а я опять вернулся, и на этот раз не буду тратить время на глупости. Иди сюда.

Он притянул эльфийку к себе, уткнулся подбородком в ее макушку, и с горечью заметил, что в разноцветных прядях прибавилось серебра. Закрыл глаза, с жадностью вдохнув знакомый, чуть горьковатый запах ее духов, положил руки на спину, начал разминать неспешно закаменевшие плечи, а потом потянул вниз, на старый, выцветший, но по-прежнему мягкий кавднийский ковер.

***

Танкерд Маллар, граф Вонварда, годился графу Инваноса в отцы, а то и в деды. Сухой жилистый старик не скрывал своего раздражения и сердито выговаривал Эльвину, которого помнил еще младенцем на руках у матери:

- И чего только зря время тратим, а? Знал бы, что на пустую болтовню зовешь, не приехал бы. Ишь! В-е-е-е-рность, прися-я-я-га, импе-е-е-ерия! - Ядовито передразнил он молодого графа, - где та верность и присяга были, когда покойник, чтоб ему на том свете песок пятки поджарил, Вильена добивал?

Эльвин сжал губы, но сдержался и не стал напоминать, что дружина графа Вонварда участвовала в этом самом "добивании" наравне с прочими. Почему-то при живом Элиане Танкерду и в голову не пришло нарушить присягу. Зато теперь, как кот сдох - у мышей танцы. Он обернулся за поддержкой к графу Айна, но и тот лишь покачал головой, заметив рассудительно:

- Какая присяга? Кому? Я этому принцу, за одну ночь выросшему, не присягал и присягать не собираюсь. Даже если он и в самом деле сын Элиана, то я и знать не хочу, какой черной магией его закляли. А если это самозванец, то тем более! Это что до присяги, верности и прочих красивых слов. А по сути, ты же сам все понимаешь. Мы с Кавдном не граничим, до нас не доберутся, а с варварами сотни лет сами управлялись и дальше управимся. Надоело платить подати и отправлять своих людей умирать Аред знает куда.

Если раньше империя имела какой-то смысл, то теперь - сплошные убытки. Когда ты в последний раз хоть помощь из столицы видел? Вот то-то. А налоги платишь каждый год. Свои крестьяне голодают, а мы кормим бездельников в Суреме! Ты как знаешь, а с меня хватит. Да и тебе советую подумать хорошенько, с тебя ведь не только за Инванос, но и за Виастро спрос. Думаешь, сын Вильена обрадуется, что ты от его имени наследнику убийцы присягнул?

Эльвин попробовал еще раз, уже понимая, что бесполезно - соседи не станут слушать:

- Обстоятельства изменились, милорды. Кавдн доберется до нас куда быстрее, чем вы думаете, мы не сможем воевать на две стороны. Это первое. Второе: чем вы собираетесь воевать? Ручные бомбарды есть уже даже у варваров. Отливать их дорого и долго, нужен металл, нужны мастера, нужно делать свой огненный порошок. Мечи можно было ковать в любой кузне, бомбарды придется покупать на стороне, если найдется продавец. И это оружие совершенствуется с каждым годом. Мы будем обречены воевать старыми образцами против новых разрушительных орудий.

Графы переглянулись между собой: несмотря на то, что болезненный книжник ни разу не участвовал в бою, Эльвин пользовался уважением пограничных лордов. Ведь даже самые его безумные на первый взгляд идеи оборачивались к всеобщей пользе: с черной потницей он своими прививками справился, а сколько копий переломали, пока спорили! И засуха его землям не страшна, а ведь все вокруг со смеху покатывались, пока он казну на земельные работы опустошал. Первый год смеялись, а на второй сами рыть принялись, да еще за советом приходили. Но то дела мирные и книжные, в этом молодой граф разбирается, а вот как и с кем воевать, откуда ему знать, если он меча в руках не держал толком?

Танкерд вздохнул, и уже мягче, без насмешки попытался объяснить Эльвину, раз уж тот рогом уперся:

- Вот ты говоришь: бомбарды новые, железа не хватит, да все такое прочее. А откуда это все пошло? От короля да от Тейвора, будто мало он нам крови еще при Энриссе-покойнице попортил! Вот и сейчас, на что железо уходит? Думаешь, на наши нужды? Да как бы не так! Тейвор задумал железный корабль сделать, - старик не удержался и фыркнул, уж на что не моряк, и то понимал, что с тем же успехом можно металл просто в воду побросать, чушками, - вся добыча с рудников за последний год ушла на его безумства! Будем свободны, все, что наше - нам и останется, пусть мало, но никто не заберет.

Граф Айна согласно кивнул:

- Элиана больше нет, это безумие быстро закончится. В Кавдне не дурак на троне сидит, зачем ему опустошать казну на эту безумную гонку? О твоих хваленых бомбардах через год-два никто и не вспомнит. Хватит погонять дохлую лошадь, Эльвин. Уж не знаю, чем тебе Чанг голову заморочил, но империи больше нет.

Ему возразил спокойный, негромкий голос, в котором отчетливо слышалась скука:

- Вы ошибаетесь, - высокая фигура в алой, слепящей глаза робе, соткалась из пустоты во главе стола, - империя есть. А у империи есть законы, обычаи и традиции, чем она и сильна. И одна из этих традиций - выжигать бунтующие провинции дотла.

Эльвин сидел на своем месте, опустив голову. Танкерд, опомнившись от первого испуга, вгляделся в лицо говорящего:

- Да это же Мэлин! Подумать только! Живой! - Лицо старого графа скривила досада: столько хороших людей умерли, а эта тварь живет и радуется! Да еще и Эльвин с ним спутался, вот уж никогда бы не подумал, хотя после того, что случилось с Вильеном… недаром ведь слухи ходили, что граф Инваноса донес на друга. Танкерд тогда не поверил, но сейчас, посмотрев на спрятавшего лицо Эльвина, впервые подумал, что может, не так те слухи и ошибались.

А Мэлин издевательски кивнул:

- Магистры Дейкар обычно меняют имена, вступив в орден, но я сохранил свое, что поделаешь - с возрастом становишься сентиментальным.

- Да какой ты Дейкар, щенок! - Взорвался старик, а граф Айна торопливо ухватил его за руку, пытаясь успокоить, но тот уже пошел в разнос, - огненных магов король с пеплом перемешал, а ты к чужой славе примазываешься! - И осекся, увидев, как на ладони Мэлина расцвел языками пламени цветок.

- Слухи о гибели ордена Дейкар несколько преувеличены. Так же, как и слухи о конце империи, - цветок соскользнул с его ладони, лепестки соединились в шар. Шар медленно облетел вокруг стола, задерживаясь возле голов спорщиков, а затем с разбегу ударился об стену, взорвавшись каскадом искр. На мраморе остался уродливый черный след. Маг обвел притихших лордов хищным взглядом, подождал, пока пепел осядет на пол и продолжил все тем же скучающим голосом:

- Верность, присяга, благородство - это прекрасные и бессмысленные слова. Я ничуть не удивлен, что вы не собираетесь им следовать. На это у вас не хватает чести. Увидеть собственную выгоду вы тоже не способны, для этого вам недостает ума. Перейдем на понятный вам язык, милорды - язык силы. Мой наивный родич, от избытка прекраснодушия, - Мэлин брезгливо скривил губы, - говорить на нем не умеет, потому я вызвался ему помочь. Если вы отделитесь от империи - я залью ваши земли огнем. Если вы попытаетесь предать за моей спиной, я узнаю - и залью ваши земли огнем. Если вы откажетесь служить тому, кто занимает трон империи, я залью ваши земли огнем. Если мне не понравится, как вы на меня смотрите, я залью ваши земли огнем. Если вы слишком громко возмутитесь, я услышу, и залью ваши земли огнем. Начиная с этого дня, господа, вы тихо сидите в своих замках, гоняете варваров, платите подати и не лезете в государственные дела. Кому и когда присягать, вам скажут. А чтобы вы не забыли о нашем договоре, я оставлю вам метки на память.

Он вскинул руку, и с пальцев мага слетели огненные лучи, пылающие щупальца ошейниками обхватили шеи обоих мужчин, несчастные завопили от невыносимой боли, но только обожгли руки, попытавшись сорвать удавки, и лишь крик Эльвина: "Хватит!" - прекратил эту бессмысленную пытку. Огненные петли остыли, обернувшись металлическими кольцами. Мэлин развел руками:

- Как скажешь, - кольца распались на половинки и рассыпались искрами, ударившись об пол, - но я бы не стал полагаться на их добрую волю, - тьма сгустилась, окутала алую фигуру, когда черное облако растаяло, Мэлина в комнате уже не оказалось.

У Эльвина тряслись руки, он смотрел поверх голов своих соседей, понимая, что они не простят и не забудут. Он и сам себе не простит.