О роде Уннэр, герцогах Ойстахэ, ходили самые невероятные слухи. Говорили, что первый лорд Уннэр открыл тайну превращения человеческой крови в золото и принес свое открытие в дар королю Элиану, но его уснувшее величество в своей великой мудрости отказался принять ужасное приношение. Однако он даровал лорду Уннэр герцогский титул, а заодно наложил на него могущественное заклятие, и герцог Ойстахэ мог отныне добывать золото только из своей собственной крови. Несмотря на наложенное ограничение, род Уннэр неизменно богател с каждым поколением. Одни рассказывали, что герцоги каким-то образом сумели обойти заклятье короля, хотя само предположение уже было кощунством: магия венценосного эльфа больше тысячи лет сохраняет империю, так неужели он с одним лордом управиться не смог… в доказательство приводили душераздирающие истории про обескровленные детские тела, всплывающие по весне со дна озер. Другие же рассказывали, что заклинание действенно и по сей день, но каждый герцог Ойстахэ, почувствовав приближение смерти, пускает себе кровь и обращает ее в золото, чтобы передать наследнику. Самые злые языки добавляли, что наследник принимает в этом обряде посильное участие, чуть ли не подсказывая почтенному предку, что его время истекло. Легенды оставались легендами, а Ванр знал печальную правду, лишенную всякой романтики: герцоги Ойстахэ были самыми обыкновенными разбойниками.

Конечно, они не занимались грабежом на дорогах, все происходило в рамках закона. Через герцогство Ойстахэ проходили основные караванные тропы: здесь заканчивался морской путь и начинался сухопутный, большие корабли не могли подняться по реке выше — полноводная Сантра, самая большая река империи, разделялась на землях Ойстахэ на три малых потока, по которым могли плавать только рыбацкие лодки. Поэтому морские корабли из Кавдна и Ландии доплывали до столицы герцогства, разгружались, и дальше купцы везли товары по суше. Вдобавок к этому, в Ойстахэ перекрещивались пять основных имперских трактов, разветвляясь на дюжины дорог, а половину земель герцогства занимал непроходимый лес, как раз по обе стороны от дорог. Вот в этом лесу и обитали жестокие и кровожадные разбойники, и только герцогская дружина за соответствующую плату могла обеспечить безопасность торговых караванов. Плата постоянно возрастала, но другого способа довезти груз в целости и сохранности не было. По странному совпадению разбойники нападали только на те караваны, которые не заплатили за охрану, в то время как для защиты заплативших вполне хватало двух-трех стражников. Герцоги пытались бороться с разбойной напастью, не жалея ни сил, ни денег, но безуспешно. Облавы исправно приносили улов, каждые полгода вереницу закованных в кандалы преступников отправляли на рудники, а раз в год неизменно кого-нибудь вешали на площади. Но стоило только смелому купцу положиться на удачу и обойтись без охраны — с его караваном случалась беда, даже если за день до этого герцог в очередной раз объявлял, что его леса свободны от разбойников.

Наместница Энрисса, так же, как и ее предшественницы на троне, знала, что за странные разбойники обитают в Ойстахэ, но резонно предполагала, что человеческую природу не переделаешь. Даже если она лишит род Уннэр герцогской короны и поставит туда нового герцога — через некоторое время тот поддастся соблазну. Поэтому Энрисса ограничивалась вежливыми предложениями помощи в борьбе с разбойниками, когда плата за охрану становилась совсем уже безбожной. От помощи герцог не менее вежливо отказывался, и плата на некоторое время снижалась. Нарушать правила игры Алестар Уннэр не осмеливался, помня, что случилось во времена правления Анры Голубоглазой, когда вконец обнаглевшие «разбойники» ограбили караван с налогами из соседней провинции. Прославившаяся мягким характером наместница пришла в такое огорчение, что, не слушая никаких возражений, отправила несколько отрядов покончить с разбоем. Прочесав леса, наемники обнаружили всего одну небольшую шайку, причем ее главарь даже на дыбе клялся, что и следов того каравана не видел. Тогда Анра, все еще преисполненная скорби, сообщила герцогу Ойстахэ, что не видит другого способа навсегда обезопасить лесные дороги, кроме как уничтожить лес, для чего в скором времени в герцогство прибудет маг Дейкар. До выжигания леса дело тогда не дошло, герцог поспешно приехал в Сурем и вымолил у наместницы позволение лично проследить за безопасностью торговых путей, и на последующие двадцать лет о разбойниках в тех краях забыли. С тех пор все караваны, везущие грузы, принадлежащие империи, могли путешествовать по землям герцогства без охраны, а большего Энрисса и не требовала.

Зная подлинное положение дел, Ванр предпочел путешествовать в одиночку — по дороге в герцогский замок разбойников можно было не опасаться. Выехав из столицы герцогства рано утром, он все равно добрался до замка в темноте и убедился, что подтверждаются его самые худшие опасения — стражники уже подняли мост, и не было никакой надежды, что для мелкого чиновника из Сурема, пусть даже и с поручением от Хранителя, его опустят. О, будь он по-прежнему личным секретарем наместницы — все бы вокруг него бегали, не зная, как услужить и чем одарить. Теперь же его ожидала ночь под дождем в компании голодной и уставшей лошади. Сам он от такого невезения даже аппетит потерял, плащ промок насквозь, хоть выжимай, в сапогах омерзительно хлюпало. И какого Ареда эти Уннэр вырыли ров вокруг своего замка?! Кто, скажите на милость, будет на них нападать в центре империи? Будь его воля — запретил бы окружать замки рвами по всей империи, а подъемные мосты внес в список запрещенных механизмов. И нет бы поставить какую времянку, чтобы можно было ночную непогоду переждать! Оно, впрочем, и понятно, незваных гостей здешний герцог не жаловал, а для званых можно и мост опустить. Как все-таки жестоко посмеялась судьба — еще две недели назад он был одним из самых счастливых людей в мире, для полного счастья не доставало только графского или герцогского титула, на худой конец, сошло бы и место в Высоком Совете. И вот теперь он отброшен в самый низ! Право же, быть младшим секретарем в управлении иноземных сношений было гораздо приятнее — у него была крыша над головой, а если заканчивались дрова — можно было завернуться в одеяло. Слишком дорого ему приходится расплачиваться за несколько лет благополучия. Ванр закашлялся, хлебнул белого огня из фляги, закашлял еще сильнее и завернулся в плащ.

Обитателям замка спалось намного лучше, чем бедному Ванру, никто из них не поспешил подняться с первыми лучами солнца и опустить треклятый мост. Впрочем, солнце показалось только на короткое время рассвета и сразу же уступило место серой мороси, затянувшей небо. Ванр был готов закричать, чтобы разбудить лежебок, но разбуженные стражники могли со зла нарочно продержать его под воротами до вечера, а он окончательно простыл и сам не узнавал своего голоса — вместо приятного баритона раздавалось хриплое сипение, словно дырявый мех качают. Наконец, судьба решила сжалиться над доверенным лицом наместницы, и явила свою милость в виде крестьянской подводы, везшей мешки с мукой. Мост медленно, словно дразнясь, опустился, и Ванр побежал следом за подводой, опасаясь, что его поднимут снова, и он никогда не попадет в замок. Напрасные опасения: стражники не нанимались за каждой подводой лебедку крутить, хватит и того, что герцог приказывает на ночь мост поднимать, словно разбойников боится — любимая шутка в караулке. Но Ванр уже был готов поверить, что книга действительно находится в этой библиотеке, и боги вступили в сговор, чтобы не дать ему добраться до ненавистной рукописи. Заступивший дорогу стражник оказался еще одним препятствием на пути. Здоровенный детина в нелепом лазурно-красном плаще (вот уж кому не повезло с родовыми цветами, так это герцогам Ойстахэ) с нескрываемым подозрением уставился на мокрого Ванра. Молодой человек и сам понимал, что после прошедшей ночи не внушает особо доверия лицам, обличенным властью. Он мог развеять все сомнения стражника универсальнейшим из средств, придуманных человечеством — золотой монетой, но вынужден был оставаться в образе. Это прежний Ванр Пасуаш мог швыряться золотом направо и налево, нынешний же мелкий чиновник, заслуживший немилость наместницы, должен был беречь каждый медяк. Поэтому вместо монеты Ванр протянул охраннику свои верительные грамоты и с тоской убедился, что первое впечатление оказалось правильным — читать сей славный воин не умел. Он повертел пергамент в руках и хмыкнул:

— Ты чего мне свои писульки под нос суешь? По-человечески скажи, кто такой.

Ванр проглотил вздох отчаянья — ну и вид же у него, если стражник ему «тыкает»:

— Я из столицы, с поручением от Высокого Совета.

— Еще скажи, от самой наместницы, — фыркнул стражник.

«Знал бы ты, насколько метко попал в точку», — подумал Ванр, но вслух сказал совершенно другое:

— Не от наместницы, а от Хранителя, — он добавил в голос властные нотки, понимая, как плохо они сочетаются с грязным промокшим плащом, — там все написано. Если ты, любезный друг, найдешь кого-нибудь, способного прочитать… или у вас таких не водится?

Хамство убедило стражника, что эта мокрая курица и впрямь прилетела из столицы. Он ответил уже другим тоном, без подобострастия, даже если чиновник и впрямь из Сурема, все равно не особо важная птица, иначе бы по-другому путешествовал, но и без прежней развязности — мало ли что там у него в грамоте написано:

— Есть и такие, господин хороший. Придется вам подождать немного, — и скрылся с пергаментом в глубинах караульной башни.

Время в замечательном замке герцогов Ойстахэ явно протекало по каким-то другим, неведомым Ванру законам — намного медленнее, чем в любом другом месте, потому что пока это «немного» закончилось, башенные часы успели пробить полдень. Наконец, стражник вернулся с бумагами Ванра:

— Все в порядке, господин.

— Почему так долго?

— Да разве это долго? Я десятнику отнес, тот прочитал и отдал капитану, капитан пошел к управляющему, а тот уже и решил, пускать вас или прочь гнать.

Ванр даже не смог умилиться подобной непосредственности: значит, местный управляющий решает, пускать или гнать в три шеи чиновника из столицы с поручением от Хранителя? Право же, пресловутые вольности дворянства заходят слишком далеко, особенно в случае некоторых дворян. Осталось найти безболезненный способ предоставлять вольности только тем дворянам, которые умеют ими не злоупотреблять и отнимать у всех прочих. Скорее, правда, король вернется, чем любой герцог уступит хоть что-то из своих привилегий. А стражник продолжал:

— Велели вас в гостевые покои отвести, а как проголодаетесь — идите сами на кухню, там накормят. Управляющий пришлет слугу, когда сможет вас принять, а до тех пор — дальше кухни — никуда не ходить велено.

Ванр послушно проследовал за подошедшим слугой, кипя от скрываемого возмущения: обедать на кухне, с прислугой! Ждать, пока управляющий найдет время с ним побеседовать! Впрочем, когда он увидел свою комнату, гнев несколько поутих. Никакой роскоши, но человеку, проведшему ночь на сырой земле, и самая скромная комната покажется роскошной, лишь бы там была чистая постель. А в этой комнате была еще и деревянная лохань, заполненная все еще теплой водой. Он с наслаждением смыл грязь и рухнул на постель, успев только подумать, что хорошо бы управляющий до вечера не освободился, уж очень спать хотелось.

* * *

Разбудила его хорошенькая служаночка, производящая весьма странную с точки зрения Ванра процедуру: она вычерпывала кувшином воду из лохани и выливала ее через окно. Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна, но видение не исчезло:

— Ты что делаешь?

— Воду вычерпываю.

— Зачем?

— А мне иначе лохань не вытащить, она тяжелая.

— Почему не постучала?

— Я стучала, господин, да вы так крепко спали, что не слышали, а мне обязательно убраться надо. Но вам все равно вставать нужно, если поесть хотите, а то кухню скоро на ночь закроют.

Ванр хмыкнул — первый раз он такой обычай видел: на закате комнаты убирать. Он поднялся, подтянул к себе кожаный баул с вещами, вытащил свежую рубашку — отсырела за ночь, но хоть вода с нее не льется. Бросил служанке плащ:

— Почисть и высуши как следует.

Девушка подхватила мокрую ткань:

— Как скажете, господин, а вы на кухню идите, не ждите, мне тут еще долго возиться. Тут недалеко — по коридору налево и вниз по лестнице, никак не заблудитесь.

Ванр кивнул и вышел за дверь, нарочно оставив на кровати поясную сумку. Он мог найти только одно объяснение столь несвоевременной уборке — нужно было выпроводить незваного гостя из комнаты и осмотреть его вещи перед встречей с управляющим. Пока спал — побоялись, вдруг проснется в самый неподходящий момент, да за руку ухватит. Ванр не торопился, пусть девушка спокойно сделает свое дело, все равно у него с собой ничего секретного нет, даже денег и то — самая малость, выдали по расписке на дорожные расходы. Но интерес к своей персоне настораживал: одно дело, если тут всех гостей так встречают, а совсем другое — если именно к Ванру Пасуашу, скромному библиотечному чиновнику проявляют особое внимание. Сытный ужин, пусть и на кухне, за столом для прислуги, развеял все подозрения. И чего только на пустой желудок не надумаешь. Откуда герцогу Ойстахэ знать про книгу? Уж не от эльфов и не от наместницы! Наверняка он любого столичного чиновника боится больше черной напасти, рыльце-то не просто в пушку, а уже перьями поросло, впору на веера ощипывать. У вора всегда на душе неспокойно, только Ванру до разбойных шалостей герцога Ойстахэ дела нет, даже жаль. Сюда с ревизией приехать — озолотиться можно. Или скончаться от весьма своевременного и очень несчастного случая, подсказал внутренний голос. Такое со столичными ревизорами порой тоже случалось, но редко. Обычно дешевле было купить. Убивать имело смысл только неподкупных чиновников, а Ванр прекрасно знал, что неподкупные — это те, кого нельзя перекупить, да и такие попадались один на сотню. Сам он в бытность свою младшим секретарем продался бы за милую душу, да только покупателя не нашлось. А теперь уже поздно. Кухарка нависла над столом, всем своим весьма внушительным видом показывая, что заезжему господину пора и честь знать, она тут ночевать не нанималась и судомойки тоже, и без того до рассвета вставать приходится. Ванр торопливо допил кислое вино, сморщившись от неприятного вкуса — ну чисто уксус, он уже и забыть успел, что такую гадость подают под видом благородного напитка. Вежливо поблагодарил кухарку за великолепный ужин, нечего нос задирать, ему на этой кухне еще есть и есть, за господский стол его все равно не пустят, и отправился назад в свою комнату, прикинув, что расторопная девушка уже должна была успеть сунуть нос во все его бумаги, а то и список скопировать.

Слуга догнал его на полпути, бесцеремонно ухватил за плечо и развернул к себе лицом, желая убедиться, что остановил именно того, кого нужно:

— Вас, господин хороший, управляющий видеть изволит. Я провожу.

— Погоди, у меня бумаги важные в комнате.

Слуга подождал, пока Ванр заберет из комнаты сумку, и проводил его на самый верх башни, по такой крутой лестнице, что восхождение, особенно после ужина, показалось несчастному чиновнику хуже пытки. Не то, чтобы он имел большой опыт в последних, но предполагал, что после вздергивания на дыбу несчастный преступник должен чувствовать себя примерно также. А слуга, мерзавец, даже не запыхался. Ванр постоял немного перед дверью, подождал, пока восстановится дыхание, а с лица уйдет свекольная окраска, и вошел в комнату. Его уже ждали: в кресле с высокой спинкой сидел внушительных размеров мужчина с крючковатым носом и настолько кустистыми бровями, что под ними не было видно переносицы. Ванр тяжело вздохнул — худшие подозрения оправдались. За три года своей придворной карьеры он ни разу не видел герцога Ойстахэ, известного домоседа, зато был неплохо знаком с его младшим сыном, проводившим зимний сезон при дворе, а на лето возвращавшимся домой. Юноша не раз с гордостью заявлял, что из всех сыновей герцога единственный пошел лицом в отца, в чем Ванр сейчас имел возможность убедиться. Алестар Уннэр, герцог Ойстахэ, любезно указал застывшему в дверях гостю на второе кресло:

— Присаживайтесь, господин Пасуаш, разговор нам предстоит долгий и содержательный.

— Добрый вечер, господин управляющий, простите, не знаю вашего имени, — Ванр послушно сел в кресло, так можно было справиться с предательской дрожью в ногах.

— Полно вам, любезный господин Пасуаш, полно. Знаете вы мое имя, по глазам вижу, что знаете.

— Я просто настолько не ожидал подобной чести, ваше сиятельство, что не поверил своим глазам. Мало ли что в сумерках почудится, — Ванр не стал добавлять, что по имеющимся у него сведеньям, управляющий герцога вполне мог обладать фамильными чертами, в силу досадной и необъяснимой закономерности, по которой бастарды часто больше походят на своих благородных отцов, чем законные отпрыски.

— Итак, судя по вашим бумагам, у вас поручение от Хранителя исследовать мою библиотеку?

— Совершенно верно, ваше сиятельство.

— Странное поручение для личного секретаря ее величества.

Ванр покраснел, на этот раз совершенно сознательно:

— Видите ли, ваше сиятельство, ее величество решила, что больше не нуждается в моих услугах, и перевела меня в библиотечное ведомство, а Хранитель счел возможным поручить мне нынешнюю миссию.

— Как своевременно.

Ванр вздохнул:

— Говоря совершенно откровенно, я сам попросил Хранителя найти мне поручение подальше от столицы, — даже не видя своего лица в зеркале, он знал, что сейчас видит его собеседник: смущение, досаду, легкий оттенок вины.

— Да-да, мой сын, вы ведь знакомы, не так ли? Он написал мне о постигшей вас неудаче.

— Меня оклеветали! — Вскричал Ванр, уже понимая, что несколько переигрывает.

— Вы хотите сказать, что наместница оклеветала собственного секретаря?

— Да нет же!

— Значит, это сделала несчастная девушка?

— Вы же понимаете, у любого чиновника, занимающего хоть мало-мальски значимую должность, всегда есть враги.

— Да-да, — сочувственно кивнул герцог, — и ее величество поверила клевете и даже не дала вам возможности оправдаться?

Ванр сглотнул, почва становилась слишком скользкой:

— Ее величество очень расстроилась, потеряв одну из любимых фрейлин.

— Да, печальная история, очень печальная. И для несчастной девушки, и для вас, господин Пасуаш.

— Вы сомневаетесь в моей невиновности? Если так, то позвольте напомнить вам, что я дворянин. — Ванр ничем не рисковал, герцог Ойстахэ не станет драться на дуэли с мелким чиновником моложе себя на тридцать лет.

— Никто и не сомневается в вашем благородном происхождении, более того, я также не сомневаюсь в вашей невиновности. А знаете, почему?

— Потому, что я невиновен.

— Потому, что я знаю имя настоящего виновника случившегося несчастья, и, более того, наместнице оно также известно. Один из друзей моего младшего сына, блестящий кавалер, получил хорошее воспитание, но молодость порой заставляет юношей совершать безумства, о которых потом стыдно и больно вспоминать. Сын написал мне об этой печальной истории, заверив, что сам он никогда не совершит ничего подобного.

Ванр побледнел: проклятье, ну что за невезение! Так глупо попасться, в первом же замке! А герцог продолжал, все тем же бархатным голосом:

— Самое печальное в безумствах молодости — это неумение просчитать последствия. У бедной девушки нашли любовные письма, о чем, несомненно, немедленно доложили наместнице. Однако вместо подлинного виновника наказаны вы, причем месяц спустя после несчастья. И сразу после этого досадного пришествия вы приезжаете в мой замок, переписывать библиотеку. Согласитесь, все это в высшей мере странные совпадения.

— Ваше сиятельство, — Ванр лихорадочно искал подходящее оправдание, — я могу говорить лишь за себя. Откуда мне знать, по каким причинам наместница принимает решения? Поверьте мне, я служил ей три года — это непредсказуемая женщина. Я знаю только одно: все, что она делает, направлено на благо государства. И если ее величество считает, что для блага государства нужно обвинить меня в том, что сделал друг вашего сына — я склонюсь перед ее решением и исполню ее волю. — Он с торжеством посмотрел на герцога: ну, что ты теперь возразишь?

— Очень благородно и похвально. Я, опять-таки, не сомневаюсь, что вы исполняете волю наместницы. Просто я хочу знать, в чем она заключается.

— Все, что я знаю — в моих бумагах. Я действительно должен просмотреть книги в вашей библиотеке, составить опись и, с вашего позволения, купить или переписать те из них, которые в списке Хранителя, ничего больше, — Ванр намеренно подчеркнул это «ничего», — в мои обязанности не входит. И не думаю, что наместницу интересует в вашем замке что-либо, кроме книг. У вас ведь нет никаких секретов от нашей госпожи, не так ли?

— На данный момент — нет, но если вы и дальше будете придерживаться этой версии — могут появиться. Меня не устраивает история, что вы сейчас рассказали. Я понимаю, что вы не готовы вот так сразу предать доверие своей хозяйки, тем более, что это может оказаться небезопасным, но узнает ли наместница о вашей откровенности — это еще вопрос, а я могу решить вашу участь здесь и сейчас.

— Вы что, угрожаете мне?

— Подумайте сами: если вы, как вы утверждаете, всего лишь мелкий чиновник, попавший в опалу при дворе, я могу съесть вас на ужин, и никто не обеспокоится. У нас в лесах, знаете ли, разбойники безобразничают, и никакой Ванр Пасуаш в мой замок не приезжал, по дороге сгинул.

— Вы не посмеете!

— Я не посмею, если буду твердо уверен, что это не сойдет мне с рук, если буду точно знать, что вы не лишились высокого покровительства, и наместница не простит вашу смерть. Согласитесь, в ваших интересах убедить меня в этом. Только не пытайтесь лгать, у меня хорошие источники при дворе.

Ванр оцепенел в кресле. Если он не найдет убедительного объяснения — герцог с него шкуру живьем снимет. Энрисса потом повторит ту же процедуру с самим герцогом, но Ванру от этого легче не станет. А если он расскажет герцогу про книгу — шкуру с него спустит уже сама Энрисса. Надо стоять на своем: ничего не знаю, ничего не понимаю, пытать его герцог не посмеет, вдруг окажется, что Ванр действительно важная особа, не отпустишь же его изуродованным, да и на разбойников это уже не спишешь. Погрозит-погрозит, да и отстанет, главное, не поддаваться страху:

— Сожалею, герцог, но я ничем не могу развеять ваши сомнения.

— Да, действительно жаль, я надеялся, что вы проявите большее благоразумие, — герцог позвонил в колокольчик, вызывая слугу:

— Проводи господина в его комнату.

Ванр сдержал торжествующую улыбку: в комнату, а не в подземелья. Ничего этот старый лис с ним не сделает. Он коротко поклонился на прощание и последовал за слугой. Учитывая обстоятельства, не стоит задерживаться в этом замке, несколько дней на библиотеку — и назад, в столицу. Оказавшись в своей комнате, он с удивлением обнаружил, что на окне появилась массивная решетка, вторым неприятным сюрпризом оказался звук задвигающейся щеколды. Он подбежал к двери, толкнул ее со всей силы плечом — та даже не шелохнулась.

* * *

Страха не было: подержат под замком несколько дней, потом все равно выпустят, не замуруют же его здесь. Ванр скинул сапоги и вытянулся на кровати — после сытного ужина тянуло в сон. Когда он проснулся, солнце заглядывало в окно сквозь решетку. Вот всегда так: когда путешествуешь, льет как из решета, а стоит оказаться под крышей — тут же замечательная погода, так и хочется выйти, погреться на последнем осеннем солнышке. Но дверь по-прежнему оставалась закрытой. Ванр отбил себе кулаки, колотя по плотному дереву. В комнате не осталось ни капли воды, а ночной сосуд, несмотря на плотную крышку, отчетливо напоминал о себе из-под кровати, и, самое главное — Ванр хотел есть. На его взгляд шутка затянулась. Через некоторое время в комнату вошел незнакомый слуга, точнее будет сказать — протиснулся, поскольку с трудом вместился в дверной проем, молча поставил на стол кувшин с водой, забрал горшок и ушел, вскоре вернувшись с пустым сосудом, но, против ожидания Ванра — без завтрака. Чиновник возмутился:

— Э, любезный, если уж меня не пускают на кухню, так принеси завтрак сюда. И побыстрее!

Здоровяк только хмыкнул:

— Не велено. Если вы говорить изволите — приказано кормить. А нет — так нет, — и он закрыл за собой дверь.

Ванр сел на кровать и обхватил голову руками. Его собираются уморить голодом! Самая надежная пытка — и мучительно, и следов никаких, и не пожалуешься потом, если выпустят. Это же стыда не оберешься! Нужно что-то придумать, но голова упорно отказывалась работать на пустой желудок. Поначалу вода помогала обмануть бурчащий живот, но к вечеру он уже не мог думать ни о чем, кроме еды. Страх перед голодом оказался во стократ страшнее самого голода. Умом Ванр понимал, что за день голодовки ничего страшного с ним, здоровым крепким мужчиной, не случится, но рассудок оказывался бессильным перед паникой пустого живота. Все же он сумел взять себя в руки, призвав на помощь опыт голодных лет службы, а к утру даже задремал. Но на следующий день опыт уже не помогал: даже в самые тяжелые времена у него был хлеб, а если уж совсем прижимало, можно было напроситься на обед к сестре, хоть там и кусок поперек горла становился. Он едва дождался прихода слуги с водой и кинулся к нему, протягивая золото:

— У меня есть деньги, ты можешь принести еду, никто не узнает!

— Не велено, — невозмутимо ответил парень и скрылся за дверью.

Второй день голодовки дался Ванру еще тяжелее первого. Тупое нытье в животе мешало сосредоточиться, вода уже не помогала, а только вызывала рвотные спазмы, еще сильнее сотрясая пустой желудок. Он понимал, что долго не выдержит. Да какое там «долго», еще чуть-чуть и он просто умрет, и слава богам! Только теперь он понял, что означает настоящий голод — это не черствый кусок хлеба, который приходится есть всухомятку, украдкой от благополучных сослуживцев, и не дразнящие ароматы из харчевен, а кружащаяся от слабости голова, мерзкое ощущение тошноты под ложечкой и обжигающий душу страх. Но он все еще мог терпеть, слишком стыдно было сдаваться.

Третий день он провел на кровати, скуля от голода, как слепой котенок, оставшийся без матери, под вечер затих, сжавшись в комок на кровати, и тихо всхлипывал сквозь зубы. Боли не было, тупое нытье в животе вполне можно было перенести, но разум больше не мог сдерживать требовательный голос желудка: «Есть! Есть! Немедленно! Иначе — смерть!» Голова отказывалась работать, он никак не мог придумать убедительную ложь для герцога, даже зная, что от этого зависит его жизнь. Все, о чем он мог думать: если рассказать — ему дадут поесть. Если в первые два дня он еще испытывал стыд от одной только мысли, что предаст только потому, что хочет набить брюхо, то к концу третьего остался лишь страх. Страх перед неминуемой смертью, медленной, неизбежной, выедающей его изнутри. Когда-то он слышал, что человек может прожить без пищи месяц, прошло всего три дня, и страшно было подумать, сколько еще дней и ночей отделяет его от конца. Нет, пусть будет, что будет, а его боги слепили не из той глины, из которой получаются герои, а может, не в той печи обжигали. Когда утром пришел слуга, Ванр скорее простонал, чем произнес, что согласен переговорить с герцогом.

Герцог не торопился, позволив Ванру полностью насладиться плодами своего упрямства, но и не заставил пленника ждать слишком долго, не дай боги, вспомнит, что он мужчина и передумает. Войдя в комнату, он с удовольствием посмотрел на упрямца:

— Добрый вечер, господин Пасуаш. Вы великолепно выглядите! Такая интересная бледность и загадочные круги под глазами — все придворные дамы были бы у ваших ног. — Он подвинул к кровати стул и уселся так, чтобы лучше видеть бледное лицо чиновника, — Итак, вы готовы удовлетворить мое любопытство?

— Да, только умоляю вас, это должно остаться тайной! Наместница уничтожит любого, кто узнает!

— Я вас слушаю.

— Все дело в книге. Я должен найти книгу, очень важную.

— Что за книга?

— Я не знаю, никто не знает, ее никто не видел вот уже двести лет. Но это очень опасная вещь. Эту книгу создал великий маг, и эльфы считают, что с ее помощью можно вернуть Ареда в наш мир. Поэтому наместница хочет уничтожить книгу. Мы не знаем, где она точно находится, мне поручили проверить все частные библиотеки в империи.

— И вы думаете, что я поверю в подобную чушь? Книги, Аред, маги, эльфы! Что за сказки?! Право же, урок не пошел вам на пользу!

Ванр застонал, ему в голову не могло придти, что, выбив из пленника правду, герцог в нее не поверит. А ведь можно было хотя бы предположить, наместница в эту историю тоже не поверила. К сожалению, Ванр не знал, что именно хочет найти Энрисса, а посему не мог прибавить достоверности своему рассказу.

— Я рассказал, что знаю. Эльфийский посол настаивал, что найти эту книгу — важнее всего на свете.

— Значит это не просто сказки, а эльфийские.

— Я не знаю! Клянусь всеми богами, не знаю! Это все, что мне сказала наместница!

— Если вы ничего не знаете, то как вы планировали искать книгу?

Вот этими сведеньями Ванр мог поделиться без опасений, он точно знал, что в библиотеке герцогов Ойстахэ треклятого фолианта нет, и никогда не было:

— Нам известно, что это описание погребального обряда тысячелетней давности.

— Книге тысяча лет?

— Судя по всему да, но это может оказаться и более поздний список.

— И все же, господин Пасуаш, вашей истории не достает достоверности. Если эта книга так важна, то почему наместница доверилась именно вам? Энрисса умеет подбирать людей, а тут доверила такую тайну безродному трусишке.

— Я не трус! — Запротестовал было Ванр, но быстро сник под насмешливым взглядом собеседника.

— Разумеется, господин Пасуаш, разумеется. Вы просто испугались. Но я повторяю вопрос и жду откровенного ответа: почему именно вы? Вы можете не отвечать — тогда я закрою эту дверь с той стороны и в следующий раз ее откроют через месяц.

Ужас, охвативший все существо Ванра, смел последние препоны:

— Нет, прошу вас, я скажу. Наместница доверяет мне, потому что… потому что мы близки.

— Что?! — Герцог расхохотался. — Ай да воплощение целомудрия! Неужели никого получше не нашлось, что такого червяка выбрала?

Ванр молчал, да и что тут скажешь — действительно, червяк. Теперь все карты на руках у герцога: захочет — помилует, захочет — уничтожит и наместницу, и Ванра заодно. Герцог отсмеялся в свое удовольствие:

— Значит, каменное чело нашего государя ныне украшают развесистые рога. Да перестаньте дрожать, — прикрикнул он на Ванра, — пока что мне нет никакой выгоды устраивать скандал. Во всем, кроме выбора любовников, ее величество проявляет здравый смысл. Еще вопрос, окажется ли ее преемница настолько же умна, пусть и втрое целомудреннее. Я высоко ценю вашу откровенность, господин Пасуаш, настолько высоко, что сохраню вам жизнь и даже допущу в свою библиотеку. Надеюсь, вы не забудете моего гостеприимства, когда вернетесь к своей должности. Впрочем, не беспокойтесь, я напомню вам, когда сочту нужным.

Ванр уже немного пришел в себя:

— Не беспокойтесь, я и так не забуду.

— Вот и замечательно, всегда приятно поговорить с умным человеком. Отдыхайте, набирайтесь сил, я пришлю вам служанку с бульоном. После голодовки, знаете ли, опасно набрасываться на еду, а у меня теперь есть все резоны заботиться о вашем здоровье.

За всю свою жизнь Ванр не ел ничего вкуснее, чем этот куриный бульон с размоченными гренками. С каждой ложкой к нему буквально возвращалась жизнь, а вместе с нею — осознание того, что он сделал. Аред с ней, с книгой, герцог все равно не понял, насколько это важно, да Ванр и сам не понимал, но связь с наместницей… Теперь герцог Ойстахэ в любой момент мог попытаться сместить наместницу с трона за измену царственному супругу. Само по себе утраченное девство еще ни о чем не говорило, предусмотрительная Энрисса в самом начале их связи упала с лошади, но проклятую статую никакими уловками не обманешь. По закону любой дворянин мог обратиться к Высокому Совету со своими подозрениями, а уже Высокий Совет решал, заслуживают ли эти подозрения внимания. В случае если советники соглашались, что повод для беспокойства имеется, подозреваемую наместницу вопрошали перед статуей короля, виновна ли она перед своим мужем. Если наместница лгала, то статуя должна была подать знак и уличить обманщицу, вот только одна беда — никто не знал, каким должен быть этот знак, потому что церемонию еще ни разу не проводили. А если статуя молчала, наместница считалась оправданной, и все члены Высокого Совета отправлялись в отставку. Поэтому сановники предпочитали не рисковать, и не задавали лишних вопросов даже когда Вирга Прекрасная ввела моду на такие широкие юбки, что дамы проходили в двери исключительно боком. Что самое странное, продержалась эта мода всего пять месяцев. Ничего не спросили они и когда Тайра Милосердная удочерила новорожденную девочку своей придворной дамы. Но если герцог Ойстахэ всерьез захочет поменять наместницу — он может найти убедительные доводы для Высокого Совета, а поскольку Энрисса действительно виновна — уж какой-нибудь знак эта статуя подаст, а не подаст, так что-нибудь придумают. Но в любом случае, наместница-то, может, и выйдет сухой из воды, а вот Ванру наступит конец. Энрисса не простит предательства.

* * *

Следующий день он провел в библиотеке, просматривая книги и сверяя их с описью. Похоже, слуги во всем следовали привычкам своего хозяина, и книг на полках оказалось намного меньше, чем по спискам. Ванр злорадно отметил все расхождения, почувствовал себя гораздо лучше от мысли, что не у него одного будут неприятности. К сожалению, сложившаяся ситуация напрочь исключала возможность устроить неприятности самому герцогу, хотя если подойти к делу со всей строгостью закона, одной только книги «Благая весть о Ареде Темном и Первом, истинном сыне Творца» было вполне достаточно, чтобы отправить его светлость в вечное изгнание. Ванр с сожалением отложил запретный свиток в сторону, как только вернется в столицу — напишет герцогу письмо, пусть знает, что в случае чего, отвечать будут вместе. Изгнание, конечно, не четвертование, но тоже мало приятного. Кто-то из предков нынешнего герцога всерьез интересовался Проклятым, такого улова Ванр и не ожидал, «Благая весть» оказалась первой ласточкой. Стопка все росла и росла: «Темное Пятикнижие, или пять великих деяний», «По ту сторону пламени», «Черный Властелин», «Изменение мира» и еще целая полка подобных фолиантов. Ванр заносил книги в список под другими названиями, не сомневаясь, что герцог не станет его перепроверять, да и потом, он вряд ли знает, что обладает столь опасными сокровищами — на библиотекарях герцоги экономили последние сто лет, а сам лорд Алестар не производил впечатления книгочея. Ванр потянулся за последней книгой на полке и с удивлением обнаружил, что этого названия нет в его списке запрещенных книг, да и вообще, судя по названию, она стояла не на том месте — «Начало Дейкар». Аред тут был не при чем, но Ванр все-таки отложил книгу в стопку, будет подарок наместнице. Остальные трактаты она уже читала, все они были в дворцовой библиотеке, в запретной секции, а вот про Дейкар было известно только то, что орден позволял о себе знать.