Деревья в Зачарованном Лесу никогда не меняли цвет листвы, подражая в неизменности своим бессмертным хозяевам. Под высокими кронами всегда царил прохладный сумрак, дождь не размывал бугрящуюся корнями землю, а снег даже в самые суровые зимы таял, коснувшись широких листьев и длинных иголок. Лес жил своей жизнью, выхваченный из времени и пространства, немилосердный ко всем, кроме эльфов. Для них, хозяев Зачарованного Леса, расступались переплетенные ветви кустов, и появлялись тропинки посреди чащобы, пробивались сквозь бархатный мох сладкоголосые родники, переливались птичьи трели, а косули выходили навстречу путникам и щекотали ладони шелковыми губами.
Если же человеку случалось забрести в Зачарованный Лес, пусть и без злого умысла, алмазные ели ощетинивались иглами, в кровь раздирающими кожу, чешуйчатые дубы роняли на голову путника свои желуди, маленькие, а вдвое тяжелее любой шишки. Корни старались подвернуться под ноги, тропинки петляли, а роднички ныряли обратно в мох, размывали упругий зеленый покров прямо под ногами незадачливого путешественника, просачивались через кожаные подошвы, злорадно хлюпали в сапогах. Недаром крестьяне рассказывали страшные истории про высасывающие кровь деревья и сладкие дурман-цветы: уснешь на лесной полянке, заросшей такими цветочками — уже не проснешься. Не любил Зачарованный Лес людей, как злая собака, науськанная хозяином на соседей. Рыжеволосая всадница на вороной кобыле не была человеком, так же, как и ее спутники — пятеро бесстрастных эльфов на белоснежных конях, но ветви нещадно цеплялись за ее волосы, лошадь уже дважды попадала копытом в кротовьи дыры, а кроны деревьев шумели за ее спиной, словно возмущаясь наглостью незваной гостьи. Кавалькада направлялась в Филест и чем ближе к каменному городу, тем уже становилась тропинка, тем отчаяннее кричали птицы и крепче впивались в плащи колючие шипы. Эльфы, похоже, разделяли чувства леса, но у них был приказ короля. Предводитель всадников остановил коня и обернулся к эльфийке, замыкавшей маленький отряд:
— Тебе лучше ехать следом за мной, Далара. Лес шумит.
— Мне лучше вернуться домой, — невозмутимо ответила женщина.
— Старейшие и король желают видеть тебя в Филесте, и ты поедешь в Филест, — эльф не скрывал раздражения.
— Я и еду. А свой лес утихомиривайте сами. Мне спокойнее, когда никто не дышит в спину.
Женщина отвечала своим не то спутникам, не то конвоирам со снисходительным равнодушием, в глубине души мечтая лишь не упасть с лошади. Она никогда не бывала в Зачарованном Лесу раньше, и, как оказалось, правильно делала. Прохладный лесной воздух комом застывал в ее горле, не желая выходить обратно, каждый вздох давался с трудом, перед глазами плыли черные круги, а пальцы в замшевых зеленых перчатках так сильно вцепились в поводья, что не желали разгибаться. Похоже, правду говорят, что у Зачарованного Леса тысячи глаз и все смотрят прямо в душу. У кого душа нечиста — нет тому дороги в белокаменный город, будь он хоть трижды эльф. Душу этой эльфийки надо было сперва отстирать со щелоком, а потом уже пускать в Филест, но даже волшебному лесу пришлось склониться перед волей короля Ирэдила, и ветви деревьев медленно, неохотно, но расступались в стороны, пропуская всадников все дальше и дальше вглубь чащобы.
В самом городе Даларе стало еще хуже, она с трудом сдерживала рвоту, внутренний голос насмешливо подговаривал: «а ведь как здорово было бы загадить им эти белоснежные плиты», но она удержалась от соблазна. Мало ли что тут делают с осквернителями чистоты, может быть, заставляют мыть стены последующие триста лет. По дороге в королевский дворец им попалось несколько эльфов, все они смотрели на рыжеволосую с грустным осуждением. Трудно было найти другое дитя бессмертного народа, столь далеко отошедшее от путей предков и заветов Творца. Далару это осуждение волновало еще меньше, чем цепляющиеся за волосы ветки — от тех хотя бы болит голова. В нарушение всех правил гостеприимства ей даже не дали отдохнуть с дороги и смыть грязь — так сразу и повели в зал совета, еще раз подтвердив, что она здесь нежеланная гостья. Совет старейшин сидел в своих каменных креслах, не шевелясь, и лица их казались вытесанными из того же камня. Девять одинаковых кресел, и лишь пять из них заняты. Четверо из пришедших первыми к этому времени успели вернуться к Творцу, в том числе и ее собственный прадед, Эларад Золотая Игла из дома Солнца. Впрочем, она больше не принадлежала к его роду. Далара не была первой бунтовщицей среди потомков мудрого Эларада. Ее бабка, единственная из всех эльфиек не пожелавшая вступить в род мужа, основала свою ветвь, и все ее дочери, и дочери ее дочерей с тех пор принадлежали к ее роду — Пылающей Розы. Законодатели до сих пор отказывались признавать женское самоуправство.
Далара Пылающая Роза, прозванная Плетельщицей, во всех отношениях была достойной внучкой своей неугомонной бабушки. Эльфийка королевской крови (Эларад был братом отца нынешнего короля), она открыто предпочитала людей собственным сородичам, изучала грубые людские науки, сожалела, что эльфам недоступна магия людей. Будь она человеком, она давно бы уже заслужила изгнание за свои опыты. Законы империи запрещали разрывать могилы и разрезать мертвые тела, не говоря уже о том, что она творила с животными, но законы людей не распространялись на эльфов, а эльфийские законы не предусматривали таких преступлений. Нельзя же иметь закон, запрещающий растапливать печь новорожденными! Точно также не было у эльфов и закона, запрещающего беспокоить мертвых. Безнаказанность не пошла дерзкой девчонке (еще и пяти веков не разменяла) на пользу — она не скрываясь хранила у себя запрещенные книги, построила дом, в котором проводила свои мерзкие опыты — казалось, ей нравится бросать вызов как смертным, так и бессмертным. В Кавдне она ходила с открытым лицом и ездила верхом, в Империи — давала в своем доме приют изгнанникам, в Ландии — лечила заболевших черной гнилью, а ведь болезнь эта считалась наказанием за грехи, и белые ведьмы отказывались исцелять от нее даже за большие деньги. Говорят, что если боги желают кого-нибудь наказать — они лишают его разума. А Далару боги покарали переизбытком ума, в ущерб всему остальному, включая здравый смысл.
Старейшины смотрели на усталую женщину в дорожном зеленом платье, и на их беспечальных лицах патиной на бронзе проступало сожаление. Вот она стоит перед ними — и каждый, кто посмотрит на нее обычным взором, увидит дитя дома Солнца — королевского дома. Солнечная кровь окрасила ее волосы во все оттенки металла — от тусклой платины до сияющей меди, добавила медвяную теплоту в глаза цвета палой листвы, придала лицу сияющую красоту, редкую даже среди эльфов. Но мысленный взор смотрит в глубину, и старейшины видят, как загнившая янтарная кровь разносит заразу по жилам, как меркнет свет, окружающих любого из детей Творца, как мерзкие черные щупальца пронизывают прекрасное тело, выпивая саму эльфийскую сущность и заменяя ее гнилой слизью. Существо, стоящее сейчас перед ними, все еще Далара Пылающая Роза из Дома Солнца, но старейшины видят, как далеко зашла болезнь, они чувствуют мерзкий запах гнили, и горечь проступает на их лицах. Солнечные лучи превратились в отвратительные щупальца, и даже они, эльфы первого поколения, не знают, как исцелить несчастную, в слепоте своей не признающей себя больной. Впрочем, не им менять законы мирозданья. Скоро Далара-Плетельщица шагнет за последний порог, и мир сам отторгнет ее. Пока же им есть о чем поговорить.
— Совет приветствует тебя в Филесте, Далара Пылающая Роза из Дома Солнца.
Эльфийка усмехнулась — старейшины избрали самую холодную форму приветствия, не обязывающую ни к чему, что же, она ответит тем же:
— Я приветствую совет.
Те, кто считали, что Пылающая Роза не знает обычаев своего народа, ошибались. Далара знала обычаи и традиции не хуже законоговорителей и хранителей как раз потому, что не хотела их соблюдать. Когда-то ее первый учитель сказал совсем еще юной девочке: «Только познав нечто в совершенстве, можно решить, принять его или отвергнуть».
— Совет призвал тебя в Филест.
— Я ответила на призыв совета.
Необходимость подтверждать раздражала. Далара чувствовала себя говорящей птицей в клетке. Знатные дамы заводили себе таких птичек для развлечения, обучая повторять разные забавные словечки. Словно у нее был выбор! При всем своем вольнодумии Далара не осмелилась ослушаться прямого приказа совета старейших и короля. Она хорошо знала своих сородичей — с теми, кто позволял себе подобное кощунство, а такое порой случалось, хотя и крайне редко, неизменно приключалась беда. После войны между Домами эльфы не убивают эльфов, слишком страшна память о резне, из-за которой Дом Луны отправился в изгнание на Лунные Острова и вскоре растворился среди людей. Но и без этого мир оказывался полон опасных неожиданностей. Можно было на ровном месте упасть и сломать шею, в луже утонуть, в трех елях заблудиться. Она и без того ходила по самой грани, и не хотела оказаться еще и вне эльфийского закона. Пока она не перешагнула эту грань — солнечная кровь служит надежной защитой, откажется повиноваться совету — не спасет и родство с королем. Интересно, кстати, почему его нет здесь… Неужели оберегают от столь тяжелого для истинного эльфа зрелища?
— Совет хочет спросить тебя, Далара Пылающая Роза, почему последние триста лет в роду Аэллин рождаются близнецы.
Клацнули челюсти невидимого капкана. Проклятье! Сказать правду — немыслимо, но и солгать — невозможно. Они вывернут ее наизнанку, выдерут с корнем каждую мысль, каждый образ, каждое слово, ничего не спрячешь, как ни старайся. С каждым поколением в эльфах слабела магия, и пришедший первым был неизмеримо сильнее рожденного четвертым, а здесь их было пятеро против одной. Ну почему именно сейчас, когда осталось всего два поколения до цели! Ну что ж, если им нужна правда — пусть вырывают силой. Сама она не отдаст в руки каменным старцам дело всей своей жизни. Терять уже было нечего:
— Очевидно по той же самой причине, по которой обычно рождаются дети. Мужчина познает женщину, его семя сливается с ее женским началом и образуется плод. Не сомневаюсь, что близнецы в роду Аэллин зачинаются тем же самым способом, что и в любой другой семье.
— Триста лет назад ты впервые появилась в их замке. Вскоре после этого у герцога родились близнецы.
— А два года спустя я была в Кавдне, и там случилось страшное землетрясение.
— После этого ты постоянно появляешься в замке.
— Там хорошая библиотека, а герцоги Суэрсен обычно занимательные собеседники. Я бываю и в столичной библиотеке, но у Хранителя не рождаются близнецы. Я всего лишь учусь, и откуда мне знать все тайны творения? В каких-то семьях рождаются рыжие, в других — черноволосые. Я знала семью, где все девочки рождались с шестью пальцами на левой ноге, и знала семью, где мальчики не доживали до десяти лет, умирая от разжиженной крови. Откуда мне знать, почему в роду Аэллин появляются близнецы?
— Ты лжешь перед лицом совета, и твоя ложь может погубить весь мир! Ибо нам явлено, что один из сыновей нынешнего герцога Суэрсен — Тварь, предвестник Ареда, другой же — Звездный Провидец. Но твоя магия исказила их чистоту, и теперь мы не можем понять, кто из них кто!
Далара смотрела на них как на сумасшедших — какой к Ареду Аред?! Какая Тварь, какой Провидец?! И зачем им знать, кто есть кто? Неужели они хотят убить маленького ребенка из-за старых сказок? Безумие… и они смеют обвинять ее в утрате чистоты!
— Я не искажала ничьей «чистоты». Если вы пытаетесь понять, кого именно вам нужно убить — делайте это без моей помощи!
— Ты не можешь отрицать, что изменила их! Как работают эти проклятые узы? В чем их сила?
— Вам этого не понять, Старейшие! Они просто любят друг друга! И если вы убьете одного, будь он хоть трижды «тварь» — погубите и второго!
— Решение уже принято. Так или иначе — Тварь умрет, даже если при этом умрет Провидец. Ведь если Проклятый не вернется, то и в Провидце нет нужды. Без необходимости мы не станем изменять волю богов, но если не будет другого выбора — пусть лучше погибнут оба.
Далара чувствовала, что у нее подгибаются ноги:
— Они еще слишком малы для разделения.
— Мы можем подождать еще год. Но ты должна сказать, кто из них Тварь. Ты создала этих близнецов, Плетельщица, тебе и распутывать клубок. Совет слишком долго закрывал глаза на твои деяния.
— И если я подчинюсь, будет закрывать их и дальше, — с горечью заметила женщина.
— Ты погубишь себя сама, Пылающая Роза.
— Быть может. Но перед этим я постараюсь погубить вас!
— Безумие застилает твой разум. Ты не можешь дольше находиться в Филесте. Отвечай, исполнишь ли ты волю совета.
Голова отчаянно кружилась. И снова нет выбора. Они убьют обоих мальчиков, и все, к чему стремилась Далара, погибнет вместе с этими детьми. Ее мечта, ее надежда, единственный путь сделать этот мир лучше. И это теперь, когда она так близко! Да нет же, тут и выбирать-то нечего, какой же это выбор? Нужно спасать хотя бы одного, если нельзя спасти двоих. Но почему же так сжимается сердце…
— Я исполню. Пусть один из старейших присоединится ко мне на празднике урожая в Суэрсене, и я укажу, кто из близнецов — Тварь. Но вы обещали подождать год.
— Мы исполним слово. А теперь покинь пределы Зачарованного Леса, Далара Пылающая Роза, и помни, что тебе запрещается отныне пересекать его границу. Вне этих земель ты и дальше вольна в своем падении.
Далара, спотыкаясь, вышла из зала, нашла свою лошадь. Ее никто не провожал, никто не смотрел вслед. Она с трудом забралась в седло и вцепилась в уздечку. Тварь они хотят убить… Твари! Какие же твари… Оказавшись за пределами городских стен, она прижалась к лошадиной шее и захлебнулась колючим смехом: они думают, что она может отличить Тварь от Провидца! Она, не верящая ни в Семерых, ни в Ареда, сомневающаяся даже в существовании Творца! Но как же страшно будет выбирать… как же страшно.