Этот очерк написан после Белой Олимпиады-2002 в Солт-Лейк-Сити. Хотя с тех пор минуло достаточно лет, мне кажется, мысли, высказанные его героем, еще долго были актуальны.

Это вы о ком, Алла Борисовна?

Я знавал одного человека, который, не покидая пределы Арбатского военного округа, прошагал (точнее – «протирал штаны») от рядового до заветной серо-каракулевой папахи. Сомневаюсь, однако, что он герой пугачевского песенного романа. Женщина боевитая по своей натуре, она наверняка одаривает своим уважением людей со схожим характером.

Сидящий против меня полковник порохом пропах с головы до ног. Он не был в горячих точках, но имеет полное право отнести песню нашей примадонны на свой счет. Или стоять навытяжку под газмановские «Офицеры». Долгие годы совсем иное у него поле битвы, но исход ее чаще всего решается истинно по-военному – снайперской меткостью.

– Когда я почувствовал, – рассказывает двукратный олимпийский чемпион по биатлону полковник Анатолий Алябьев, – что становится сложнее тягаться с молодыми, да и вообще пора заканчивать с активной спортивной карьерой, определиться с местом в жизни, то подумал: тренеров у нас предостаточно, а вот войскам с моим опытом, знаниями и умением я, возможно, принесу больше пользы. Так и решил свою военную судьбу. Жаль, конечно, было расставаться с армейским спортклубом, который, собственно, вывел меня и в люди, и в чемпионы. Зато, считаю, занял именно свою нишу, работу люблю, да и о моем спорте она не дает забыть – схож ведь он очень с тем, чем сейчас занимаюсь.

…Учебный военный центр под Питером. Еле различимая в предутренней темени цепочка солдат растянутой змеей извивается меж высоченных стройных елей. Задача – затяжным подъемом взобраться в горку, с которой вся местность словно на ладони, окопаться, оборудовать огневые позиции. Лыжи проваливаются в снежную целину. Густой пар валит изо рта. Мороз, настоенный на повышенной влажности, хлещет по телу с такой силой, что даже сквозь толстенные варежки ладони примерзают к палкам.

– А теперь поставьте себя на место этих молодцев, – предлагает Алябьев, – легко ли после такого напряга, когда пульс бьет по руке с частотой чуть ли не под 150–180 ударов в минуту, как на дистанции биатлона, точно поразить цель. Это – главное, и мы обязаны – не в обычной обстановке, а действительно приближенной к боевой, – обучить этому всех. Они любым оружием обязаны владеть.

Полагаю, читателям нетрудно догадаться, кто увлекает за собой эту горстку курсантов, хотя и старается Анатолий Николаевич дезавуировать свое участие. В свое время мне не раз доводилось быть в этом центре, и, естественно, нарисованную им картинку представляю достаточно четко. Ох и тяжко ребятам. Но, когда невмоготу, когда сверлит голову проклятая мысль: правильно ли выбрал профессию, не бросить ли все и найти уютное хлебное местечко на гражданке, – как много в такой момент зависит от командира, его личного примера. Вот он, впереди, стисни зубы, но не отставай, давай за ним. Ты же, в конце концов, родился мужчиной! И эти парни, вчерашние школьники и завтрашние офицеры, упорно тянутся к цели. А секундная слабость? В ней не стыдно признаться, с кем не случается…

– Я в таких случаях напоминаю ребятам строку из рубаи Омара Хайяма: «Упавший духом гибнет раньше срока».

– Увлекаетесь Омаром Хайямом?

– У него можно почерпнуть очень много метких выражений, для спорта полезных. Меня привлекает его философия жизни, он очень тонко чувствует ее во всех ее проявлениях. «Дни жизни даже горькие цени, ведь навсегда уходят и они».

– Тогда, наверное, и эти строки вам близки: «Чем ниже человек душой, тем выше задирает нос. Он носом тянется туда, куда душою не дорос».

– Ну, с этим я за свою спортивную карьеру, да и вне ее, сталкивался множество раз. Еще ничего из себя не представляет, а гонору выше шпиля на Адмиралтействе. И попробуй переломай, переубеди. – А сами-то вы, Анатолий Николаевич, ведь тоже суровую школу прошли, как ваши нынешние курсанты, и вообще, как в армии оказались? Готовеньким спортсменом забрили?

Какой готовенький?! В моей глуши о биатлоне знать никто не знал.

Меж высоких лесов затерялося небогатое наше село… Так в песне, так и в жизни. Деревня Данилково, где Анатолий родился, упряталась в самом сердце Вологодчины. Вокруг – летнее чудо, зимняя сказка. Грибов, ягод море. Ими питался Михайло Ломоносов, когда топал из своих Холмогор в столицу. Ведь шел он аккурат по Архангельскому тракту, который как раз через алябьевские места извивался. Добраться до Вологды – сначала полсотни кэмэ на автобусе, потом еще 800 поездом. Алябьев впервые увидел его, когда седьмой класс заканчивал.

– Тогда же первый раз по асфальту прокатился, – улыбается он, – а то все по нашему бездорожью на лошади. В телегу или сани впрягаешь, но чаще верхом зад отбиваешь. Всему в деревне научили – пахать, сеять, корову доить, даже пробовал кружева плести. У меня сельских специальностей уйма. И силушкой деревня не обделила, корни ее из земли тянутся.

Это уж точно. Сплетенный из крепких мускулов, жилистый, он и сегодня с легкостью быстроногой лани, не ведая, казалось бы, никакой усталости, носится в любую погоду, наматывая на свой спидометр здоровья не менее верст пятнадцати в день. Бегом или на лыжах.

В Кавголове нередко ему партнерствует Любовь Мухачева, тоже олимпийская чемпионка. Старается не отстать, тем самым только подзадоривает Анатолия.

– Да Алябьеву хоть сейчас на старт мирового чемпионата по кроссу, и отнюдь не среди ветеранов, – сказал мне, не моргнув глазом, Петр Болотников.

– Петр Григорьевич большой шутник, – отреагировал Алябьев, когда я передал ему слова героя Римской Олимпиады, – но отсутствием выносливости действительно пока не страдаю. В начальной школе я учился по системе 5 плюс 5. Это не об отметках. Школа была в другой деревне, Макарцево, 5 кэмэ туда, столько же, естественно, обратно, а с пятого класса – еще дальше, вдвое, наверное. Летом куда ни шло – не спешишь, любуешься природой, слушаешь птичье пение и щебетанье. А зимой – рассветает поздно, холодюка. Лыжи самоделки к валенкам прикрутишь, ушанку поглубже на лоб натянешь – и вперед, осваивать целину, никто тебе траком лыжню не прокладывает. Если метели нет – еще ничего, а как завьюжит, сугробы выше моего роста наметет – пиши пропало, в темнотище заблудиться на раз.

– «Ни огня, ни черной хаты. Глушь и снег. Навстречу мне только версты полосаты попадаются одне», – романс «Зимняя дорога» на пушкинские строки, значит, про вас?

– Почему про меня? Сколько нас таких, ребят из глубинки, по такой зимней дороге выкарабкалось в люди. А романсом мы, Алябьевы, гордимся, наш же однофамилец написал, кто знает, может, даже дальний родственник в каком-нибудь десятом поколении, надо бы изучить родословную, да все недосуг, руки не доходят. Козловского послушаешь, как он его исполняет – за душу берет, сразу родные места вспоминаю.

– Наверное, без той лыжни – и побед биатлонных ваших не было бы, а колокольчик однозвучный словно призывом заняться этим видом гремел?

Алябьев не отвечает, только пожимает плечами: может, и так.

На самом деле все могло случиться иначе – и совсем по другой причине. Нередко ведь судьба играет человеком. А она злодейка – был такой момент – едва не увела будущего двукратного олимпийского чемпиона далеко в сторону от биатлонных трасс. Потому как на него при призыве в армию «завели дело» совсем по другой спортивной специальности.

– После окончания педучилища в Вологде, – поясняет Алябьев, – я учителем физкультуры в райцентре Верховажье работал. Это все там же, по ломоносовскому тракту. Сразу шесть секций вел – от гимнастики и борьбы до – при моем-то росте, метр с кепкой – волейбола и баскетбола. В школе тысяча ребят. Приходил засветло, возвращался ближе к ночи. И самостоятельно тренировался – бокс, лыжи, разряды выполнил. С Раей Сметаниной, она за Коми выступала, познакомился на каких-то наших педучилищных соревнованиях. Знать бы тогда, что в Лейк-Плэсиде мы оба чемпионами станем…

Естественно, оба эти вида Алябьев обозначил в своем призывном листке. Их, молодых и необученных, собрали со всего Севера в Пушкине. В ожидании кого куда, Анатолий вдруг услышал, как его вызывают в спортзал. «Ну, вологодский, показывай, что умеешь, – предложил незнакомый офицер, подставляя ладони. – О, ничего, резко бьешь. В общем, служи нормально, а как закончишь с курсом молодого бойца, походатайствуем, чтобы тебя на тренировки отпускали».

– Так я попал в группу многократного чемпиона СССР по боксу Геннадия Какошкина, он порасторопнее своих коллег оказался, – Анатолий Николаевич вдруг принимает привычную стойку, вытягивая вперед правую руку. – В питерском клубе почти в одно время с нами, тренировались гимнастки из детской школы. Какошкин нам: смотрите, крохи, а как работают! Одна девчонка особенно выделялась – Лена Шушунова, будущая абсолютная олимпийская чемпионка. Мои дела тоже неплохо продвигались, может, и я на ринге достиг бы каких-то высот, но выцарапали меня все-таки из лап Какошкина тренеры по биатлону, убедили всерьез им заняться. Мне думалось, поздновато – 21 год, они считали, что в самый раз.

… «Какая еще сборная? Вы приглядитесь внимательнее – он же идет как каракатица, в раскорячку», – добавив в свой мягкий интеллигентный тембр металла, убеждал коллег Вадим Мелихов, один из ее руководителей.

– Толя, не горюй, пусть так думают, никаких перемен, продолжаем работать, – отрубил Валентин Пшеницын, украсив свой пассаж в сторону тренерского совета несколькими типичными для такой ситуации русскими выражениями. Через несколько лет, на зимней Олимпиаде в Лейк-Плэсиде, их припомнят с восхищением – ну и прозорлив же Пшеницын. «Каракатица» дважды первой «доползет» до золотого финиша – после индивидуальной гонки биатлонистов на 20 км и эстафеты. А для Алябьева, чей стиль иным специалистам казался далеким от совершенства, это морское чудище станет талисманом на всю жизнь.

– Когда с двадцаткой все окончательно прояснилось, – вспоминает Алябьев, – ребята от радости кучу-малу устроили. Поздравляют, целуют, словно девицу. Мелихов, я заметил, в стороне стоял, ему, видимо, неловко было. Я подошел:

– Да будет, Вадим Иванович, мало ли что случается. Может, и к лучшему, что не среагировали на меня сразу, заставили вместе с Пшеницыным еще больше трудиться.

И мы обнялись. Моя техника в привычные каноны действительно не вписывалась, потому и не брали в сборную до двадцати семи, хотя вроде бы повыигрывал за эти шесть лет немало.

Алябьев не очень-то любит вспоминать то время, да и в разговор о биатлоне неохотно вступает, и все-таки я дожал его просьбой откликнуться на минувшую Белую Олимпиаду в Солт-Лейк-Сити.

– Не знаю, что вы от меня хотите услышать? Обидно за Пашу Ростовцева, он мог выиграть. Но его затрясло. Может, эта история с флагом вывела парня из равновесия? Дело-то очень ответственное и почетное. Нельзя было соглашаться нести флаг на параде открытия до старта же Павлу оставалось всего ничего. А что получилось? Ростовцев, в конце концов, настроился и вдруг – отбой. Никто не подумал, сколько нервов, эмоций все это забрало.

Алябьев, чувствовалось, до сих пор очень переживает за товарища.

– И еще этот удар под дых, когда за полтора часа до «двадцатки» у него, единственного из всех, вдруг берут допинг-пробу. По какому праву, как такое наше руководство допустило? Олимпиаде что, мало было скандала в парном катании, когда моим землякам Бережной с Сихарулидзе «подсунули» на один пьедестал канадцев. Думаю, вся эта неприятная для нас ситуация заранее планировалась. Не предотвратили – значит, сами виноваты.

– После драки кулаками не машут…

– Потом сколь угодно протестуй, доказывай, что ты не верблюд. Но я бы, будь на месте, до того помахал, вспомнил бы свое боксерское прошлое.

Разговорил я все-таки Анатолия Николаевича, еще много чего обсудили – и про нелады с психологией, и проблему допинга затронули, коснулись и нехватки специального оборудования для его контроля. Тренерский совет надо освежать новыми именами. Сколько интересных специалистов на периферии, так активнее привлекать их.

– У нас в институте физкультуры Виктор Александрович Плахтиенко со всех сторон исследовал этот феномен – психологическую устойчивость в спорте. Я сам, когда выступал, не стеснялся пользоваться его рекомендациями. Помогли. Нынешним тренерам почаще заглядывать бы в его работы.

– Не слишком ли узко, Анатолий Николаевич, все сваливать на психологию?

– А помножьте ее на дисциплину, которую тоже желательно подтянуть.

Он припомнил чемпионат мира в канун Солт-Лейк-Сити. Два часа ночи. По какой-то надобности ему надо было спуститься в холл гостиницы.

– Смотрю, один из лидеров нашей сборной кому-то по телефону названивает. Я ему: взгляни, дорогой, на часы, завтра же бежать. Он: все будет нормально, Николаич, не волнуйтесь, высплюсь. На следующий день затерялся в серединке, а от него медали ждали. Вот так! Не припомню такого ни при Привалове, ни при Маматове. Была железная дисциплина, без разницы – новичок ты в сборной или стократный чемпион.

– А против лома неужели нет приема? – перевожу разговор совсем на другую тему, Алябьев не сразу «врубается»:

– Что вы имеете в виду?

– Пресловутую астму.

– Сегодняшний спорт здоровья явно не прибавляет, это точно, работа на износ, на пределе человеческих возможностей, организм нужно как-то поддержать. Но, в любом случае, все должно быть в рамках фэйр-плэй, честной борьбы. Это дикость – способ, который избран соперниками для победы. Черт возьми, я и не знал, что среди лыжников, биатлонистов, конькобежцев такое количество астматиков. Не поверил, когда услышал, что в Солт-Лейк-Сити таких было заявлено больше половины. На самом деле, конечно, это липовые астматики, но к ним не придерешься, законов они не нарушают.

– Ворох всяких медицинских справок везут с собой?

– Именно. Обклеены ими. Они защищают их перед МОК, а если зайти с другой стороны – фактически оправдывают легальный прием запрещенных лекарств. Здоровые бугаи, на них воду возить, – они перед стартом извлекают ингалятор. Кто внаглую, никого не стесняясь, кто – «совестливые» такие – в сторонке. Раз – и впрыскивают разные бета-блокаторы. Для непосвященных и жалостливых – пусть ребята лечатся, если так страдают. А кто понимает, что за этим, что к чему?

Алябьев прерывается, выжидает, как я среагирую на сказанное, и начинает разъяснять, за счет чего эти «астматики» заранее получают преимущество. Как легкие и кровь дополнительно насыщаются кислородом, повышается гемоглобин, подпитанные мышцы становятся легкими, эластичными, в них резко уменьшается запас молочной кислоты, излишнее скопление которой оборачивается гирей на ногах, преждевременной усталостью.

– Вы выбиваетесь из последних сил, а астматик-соперник, который должен был давно задохнуться и сойти с дистанции, по-прежнему свеж, летит к финишу, будто крыльями наделен.

– Что же делать?

– Наложить вето на прием перед стартом всяких препаратов. Долбить МОК. Олимпиады, что скрывать, сегодня и соревнования дельцов и хитрецов от спорта, но не в такой же степени…

В этом месте Алябьев предложил прерваться и отобедать в ближайшем кафе. Уже потом я сообразил, что он не столько проголодался, сколько решил взять тайм-аут, перевести дух, собраться с мыслями – не так-то просто давался ему «разбор олимпийских полетов».

Моросил мелкий противный дождь, он затекал даже за приподнятый воротник плаща и неприятно холодил шею. Привычная погода, скрывающая красоту великого города. С Садовой, едва пересекли Невский, свернули в какой-то переулок за Гостиным двором. У дверей кафе толкалась очередь, но она быстро рассосалась. Очевидно, у многих посетителей заканчивался обеденный перерыв, и кафе прямо на глазах опустело.

Мы уютно уселись за освободившийся столик у окна, сквозь которое виден был угол сквера около Александринского театра с памятником Екатерине. Стены были в картинах и эстампах с чудесными видами неповторимого Петра творенья. До боли знакомые места, исхожены вдоль и поперек, а, все равно, взгляд не оторвать. Стрелка Васильевского острова, Английская набережная и Невы державное теченье, Петропавловская крепость, Дворцовая площадь, Летний сад и Марсово поле, натянутый, словно струна, Невский проспект… В ожидании заказа Анатолий Николаевич неторопливо рассказывал о своей недавней поездке в Вельск. Это все там же, на родной Вологодчине.

– Не знаете о таком? – удивился мой собеседник. – Зря. Он ведь постарше Москвы на сотню лет будет, Алексеевской ярмаркой славен. И музеем, в котором редкостные экспонаты, еще 1700 годом датированы. А про реку-то Вагу тоже не слышали?! Ох, там красота: с одного берега холмы свисают, а на противоположном сплошняком, километров на двадцать, сосновый бор. Я туда уж раз в год обязательно наезжаю. Детская спортивная школа там, в Верховажье, Надя Калина директор, сама хорошая лыжница. Область ей помогает, недавно автобус даровали. И я стараюсь поддерживать женщину, энтузиастка она страшная, 300 ребят под ее началом. Сейчас отвозил лыжи, ботинки, другой инвентарь.

– Шура, мой дружок с детства, как узнал, что я приехал, затащил на охоту, – продолжал Алябьев. – Сам он профессиональный егерь, академию сельскохозяйственную закончил. На волков пойдем, предупредил. Забрели мы в какие-то дебри, и вдруг вдали – медведица с детенышами. Я свой карабин, который мне еще министр обороны Устинов за победу в Лейк-Плэсиде подарил, в сторону, ребята тоже, и наблюдать – благо и фоторужье прихватили. Для меня стрелять в любое животное, волк ли это, либо другой хищник, неприемлемо, а тут еще олимпийский Мишка припомнился. В общем, пару-тройку часов в засаде тихо просидели, все боялись спугнуть зверя, так что теперь я много чего интересного могу рассказать про медвежьи повадки.

Заказ никак не приносили. Официант извинился, какие-то проблемы на кухне, предложил пока ограничиться холодными закусками.

– Что вы хотели еще услышать? – спросил Алябьев. – О стрельбе? Больное она у нас место, нет стабильности. Коснусь сугубо технической стороны. Не продолжать же на немецкий «Аншутц» ориентироваться, когда сами немало умеем. Не спорю, в дизайне уступаем, но стволы-то наши холодной ковки качественнее, разброс меньше при любом морозе. Я сам на одном подмосковном заводе участвовал в испытаниях. Специально в барокамере понижали температуру до минус 28, и стреляли отечественным патроном «олимп». Кучность выше, чем у немецких. Но мы почему-то усердствуем, тратим огромные деньги, тысячи по две с половиной долларов за винтовку. И с ложе без проблем, когда есть свои левши, высококлассные мастера Николай Морозов и Александр Прытов. Такие подарочные варианты делают – залюбуешься. Мне показали, думал, стопроцентно «Аншутц», а это – наше оружие…

Наконец-то официант сразу принес и нарезку с овощным салатом, и жаркое в горшочках. Я предложил по рюмке за встречу, Анатолий Николаевич наотрез отказался.

– А как же Омар Хайям:

– Я – здравомыслящий, но это не по мне, сам себе не разрешаю.

…Зима снова призвала на воинскую службу лыжную подготовку и ускоренное передвижение. Этими двумя дисциплинами из обязательного солдатского набора занимается кафедра в питерском Военном институте физкультуры, где начальствовал еще недавно, до увольнения в запас, Алябьев. Сейчас он там рядовой профессор. Рядовой ли? Предмет более чем знаком Анатолию Николаевичу. Столько лет он изучал его на практике. А вылилось все в иконостас медалей, каждая со своей историей, но маэстро биатлона, как называли Алябьева норвежцы, не любит разглагольствовать о своих спортивных подвигах. Было и было, большой спорт позади, теперь под его опекой курсанты.

– Меня мой чемпионский имидж не очень-то волнует, – говорит Алябьев.

– И все-таки, Анатолий Николаевич, не верится, что вы с биатлоном полностью «завязали»?

– Конечно, нет. Не часто, правда, но в разных ветеранских состязаниях участвую. Рука пока не дрожит, да и ход нормальный.

На этой оптимистической ноте распрощались. Вернувшись из Питера домой, я не поленился заглянуть в «Иллюстрированную энциклопедию животных». Каракатица, вычитал в ней, передвигается волнообразно и относится к самой совершенной по своей организации группе десятиногих моллюсков. Вот так-то – к самой совершенной. Значит, не так уж плохо сравнение с этим чудищем южных морей. А уж другая характеристика – настоящий полковник – вообще без возражений. Спасибо, Алла Борисовна, за песню.