Театральные афиши начала прошлого века. Они как полотна художников, они сродни редким музейным экспонатам, от них не хочется отрывать взгляда, как на выставках произведений крупнейших мастеров кисти. Они наполнены жизнью, от них веет дыханием и атмосферой того времени. А сколь остроумен их текст! Бесценные реликвии.
Нам с женой повезло с соседями – супружеской парой из Одессы, Ольге-то особенно – ее земляки. Давида Иосифовича и Софьи Захаровны Млинарис давно нет на этом свете, но в память от них несколько афиш. И на каждой имя Давида Иосифовича. Он не был артистом, но он был импресарио, администратором, главным организатором всего того, что гремело на всю Одессу и о чем вещала афиша. «Театр миниатюр К. Ф. Павловского. Бенефис Д. О. Млинариса. «Веселая вдова». Много музыки, пения, танцев. В 3-м акте Большой дивертисмент. Песня о качелях. Песня Вилли. Большой Съезд публики. Ценителей оперетты ждем в 8½ час., кино в 7½ час. вечера. Приходите, не пожалеете, всем будет весело».
Сергей Мигицко, народный артист из театра имени Ленсовета, тоже одессит, ахнул от восторга и удивления, когда увидел эту афишу: «Это же такая редкость, раритет, бальзам на душу! Отреставрируем и обязательно повесим в фойе театра, чтобы люди наслаждались».
Афиши эти истрепаны десятилетиями старины, они кочевали с хозяевами по городам и весям, куда их забрасывала судьба и работа, связанная не только с театром, но и с цирком, пока не осели в их скромном московском жилище, и мы, как можем, стараемся их сохранить. Как и другие, тоже памятные для нас, но напоминающие о другом, более близком нам времени – тоже из прошлого века, только 90-х годов. Их история короче, однако 30 лет тоже уже срок.
«BOLSCHOI ON ICE АНСАМБЛЬ БАЛЕТА БОЛЬШОГО ТЕАТРА на ЛЬДУ Erstmals in Europa: DIE EISLAUFSTARS DER UDSSR SUPERSHOW»
«POUR LA PREMIERE FOIS EN FRANCE AU PALAIS DES CONGRES DE PARIS LE BOLCHOI SUR GLACE 40 MEDAILLES OLYMPIQUES, MONDIALES ET EUROPEENNES»
«ТЕАТР ЛЕДОВЫХ МИНИАТЮР ICE THEATRE Художественный руководитель заслуженный мастер спорта СССР ИГОРЬ БОБРИН»
«Игорь – великий артист на льду. Если бы в мировом фигурном катании существовал некий золотой фонд, то я занесла бы в него многие его работы как образец неустанного и плодотворного творческого поиска».
Это Людмила Пахомова, звезда танцев на льду, первая олимпийская чемпионка в этом виде, об Игоре Бобрине.
«Фигурное катание научило меня видеть красоту, искать ее в повседневной жизни. И помогло осознать свои желания. Главное из них – работать для людей и всегда быть понятным людям. Кататься и ощущать, что тебя не понимают, – для меня самое мучительное чувство. Я думаю, переживаю на льду и хочу, чтобы публика переживала со мною вместе».
Это сам Игорь Бобрин, чемпион Европы; мне довелось быть непосредственным свидетелем его изумительной победы в Вене, но тогда, в 1981 году, наблюдая за его «Ковбоем» на показательных выступлениях, не мог предположить, что благосклонная к фигуристам австрийская земля спустя несколько лет вновь сведет нас с ним, только это будут не соревнования, его уникальные показательные номера «Ковбой», «Скрипач», «Чарли Чаплин» перерастут из мини-спектаклей, театра одного актера, в макси-представления, и я буду их восхищенным зрителем.
– Когда Игорь был на пороге ухода из большого спорта, мне очень хотелось, чтобы все его таланты продолжали раскрываться, – рассказывает его жена и соратница Наталья Бестемьянова, рыжая бестия на льду, огонь, экспрессия в своих столь же зажигательных танцах, принесших ей олимпийского золото. – Я видела в этом свою задачу, во мне глубоко засело страстное желание продлить его яркую жизнь в фигурном катании, но на совершенно новом поприще. Что это должно быть? Очередное шоу? Но их уже предостаточно, и в Америке, и в Европе. «Холидэй он айс», «Айс ревю», ансамбли у Байтано, Орсера. А если попробовать театр? Не балет, а именно театр, который помог бы реализовать смелые идеи, ну, скажем, воплотить на необычной сцене в современной интерпретации трагическую историю доктора Фауста, его человеческую драму, или вновь напомнить о «маленьком человеке» Чарли Чаплина.
Наталья выдерживает паузу по Станиславскому, характеризующую мастерство актера, и продолжает:
– Счастье, что наши мысли совпали. Я чувствовала, Игорь сам уже созрел для нового дела, еще бы знать нам тогда, как все это делать, все ведь было впервые. Ну, хорошо, друзей фигуристов увлечем своей идеей, артистизма им не занимать, а найдем ли мы понимание у балетмейстеров, хореографов, постановщиков, да их еще надо найти, обратить в свою веру.
…В потрясающем своим величием знаменитом монастыре Санкт-Флориан, что в четверти часа езды от Линца, звучит органная музыка. Известный в Австрии исполнитель Вольфганг Рейсингер играет Баха для своих гостей – русских артистов ледового театра миниатюр. А вечером он в городском Дворце спорта наслаждается классической музыкой Шопена, Бизе, Пуччини и в восторге от русских народных мелодий, под которые, исполняя задорную танцевальную сюиту, его утренние гости заканчивают большой спектакль из двух отделений. Первое – «Фауст. ХХ век». В роли Маргариты Наталья Бестемьянова, Фауст – Дмитрий Смирнов, Мефистофель – Владимир Котин.
Игорь Бобрин не занят в спектакле, мы стоим с ним вместе за кулисами, и я вижу, как желваки бегают по его лицу, он безумно нервничает, будто сам находится на льду, не Котин, а он воплощает образ Мефистофеля. И ведь никуда не деться от этих переживаний, нормальному человеку они точно добавляют седин. Бобрин – нормальный, и я вижу на его правом виске узенькую беленькую полосочку. Задумывается ли он – на репетициях или на спектакле, как несладок этот хлеб – режиссура, что ноша столь же тяжела, как тренерская доля? Безусловно. Но отступать некуда, за ним театр, их с Натальей мечта осуществилась, а он еще и его художественный руководитель. В труппе все его коллеги по спортивному льду, фигуристы с громкими именами, он не имеет права подвести их. Двойная нагрузка.
Они стартовали в своих творческих поисках и движении с Челябинской областной филармонии, которая, оценив их задор и порыв, не испугалась взять молодой коллектив-дебютант под свое южно-уральское крыло. Начали с «Немого кино» на музыку Чарли Чаплина, Джорджа Гершвина, Леонида Чижика. Бобрин оказался в своей бурной стихии, но то был показательный номер, теперь же целый бурлеск-балет, Игорь, понятно, в главной роли, но ведь еще и режиссер-постановщик, ему воплощать замысел сценариста, коим был поэт Илья Резник. «О чем спектакль?» – спросил я Бобрина по дороге, когда мы катили из Вены в Линц, возвращая его к тем временам конца восьмидесятых годов прошлого века, когда театр только становился на ноги. На ответ у Бобрина было 200 км – столько между этими двумя городами, можно, наконец, спокойно поговорить.
В автобусе стоял веселый гул, подогреваемый обменом впечатлениями о встрече нового года. Мы встретили его трижды. Первый раз – по челябинскому времени – отметили в ООНовском культурном центре по ту сторону Дуная, где театр произвел фурор «Дивертисментом». Как же ласкало мой слух это слово. Оно перекликалось с тем Большим Дивертисментом на афише «Веселой вдовы» начала века и словно перекидывало мостик времени между двумя этими событиями. Тот же жизнерадостный лиризм, остроумие, тоже много музыки, песен, танцев. Тогда одесскую публику развлекали историей Ганны и графа Данилы. Сейчас австрийская была в восторге от «Кэрол» Лены Васюковой, дружно подпевала Кире Ивановой «Бессаме мучо»: я прошу, целуй меня жарко, так жарко, как если бы ночь нам осталась одна, когда Кира исполняла свой номер «Бессаме», балдела от «Торреадора» Юры Бурейко и задорной «Калинки» Лены Валовой и Олега Васильева, не жалела ладоней и притоптывала в такт, когда на льду с зажигательной «Цыганкой» были Ирина Воробьева и Игорь Лисовский. А еще – «Тарантелла», «Шопен», «Цирк»… Много чего!
Я, признаться, сам балдел от этого синтезированного действа, на мой взгляд, оно раскрывало талант артиста с разных точек зрения. Каков был в строгом черном костюме и черной шляпе Володя Котин, он наповал «убивал» зал своим «Джаксоном». И, конечно, «Триптих» Натальи Бестемьяновой и Игоря Бобрина, в котором сошлись лирика, экспрессия, трагизм. Как приятно было читать в прессе, что этот русский театр первый и единственный подобного рода в мировой практике. «Это нечто! Такого я раньше не встречал, – прочитал мнение Эмериха Данцера, трехкратного чемпиона мира, в одной из газет. – Мы должны быть благодарны Бобрину и его «звездам» за эти впечатляющие постановки. Они постигли настоящее искусство. Мы присутствуем при рождении практически нового жанра, и это должно быть зафиксировано в истории».
Организаторы гастролей поселили театр вдали от шума городского, наверное, из благих намерений: и никто не мешает, и, пожалуйста, дышите свежим воздухом, набирайтесь сил, наслаждайтесь панорамой австрийской природы. Действительно из окон отеля открывался чудесный вид. Луга, легкие перекаты полян, вдали лиственная роща. И все в зелени, почти не тронутые зимой широкие просторы. Трамваем до кольца в центре Вены, за которым упрятались все главные достопримечательности, как в Москве за Садовым кольцом, без малого чае езды. От ООНовского комплекса было еще дальше, и к новогоднему бою Кремлевских курантов мы поспели с трудом из-за затянувшегося бенефиса. Но зато по европейскому времени… Ах, какие они красавицы, наши девочки! Как хороши в своих мини-платьях, кокетливо перетянутых пояском, и в лодочках на высоком каблуке. Точеные фигурки, статуэтки, идеально причесаны. И когда только успели навести марафет… Роскошная Наталья Бестемьянова. Изящная Наталья Карамышева. Просто прелесть миниатюрная Света Французова. На нее в магазине я мерил розовое дутик-пальто для своей Ольги, которое до сих пор носимо на даче в холодную погоду. Публика, собравшаяся в просторном холле отеля, ахнула, когда они спустились вниз. Под стать им были и кавалеры, одеты с иголочки, по моде, элегантные джентльмены, кто в галстуке-бабочке, кто без оных, в обычных.
Из Москвы с нами путешествовали, ожидая своей участи, несколько коробок с шампанским, сладостями и, конечно, с красной и черной икрой – как без них за границей, еще с кое-какой не портящейся провизией. Дружной компанией мы уселись за длинный стол в дальнем углу холла, специально зарезервированный для русского театра хозяевами отеля. В общем, сейчас в автобусе было что вспомнить, но постепенно впечатления сошли на нет, гул умолк, послышалось посапывание, шоссе со своими лихими виражами сделало черное дело – укачало народ.
– Вы спрашиваете, о чем «Немое кино»? – Мы с Бобриным, чтобы никому не мешать, уединяемся на заднем ряду, где в одиночку клюет носом великолепная Кира Иванова, с которой так трагически потом обошлась судьба. – Это немного грустная лирическая повесть о чаплинском «маленьком человеке» – смешном, отзывчивом, трогательном, легко ранимом, который путешествует во времени, сталкивается с разными людьми и нравами, и сражается, подобно Дон-Кихоту, с ветряными мельницами, с бездушной цивилизацией. Он, на самом деле, совсем не маленький человек, а человек с большой буквы, поскольку не замыкается в своем мире и ищет добра для всех людей. Чаплин был именно таким.
– Извечная тема борьбы и зла, противопоставление любви и преданности измене?
– Можно сказать и так. Во всяком случае, мы задумывали спектакль именно в такой трактовке, и теперь главным было донести зрителям то, что ты хочешь сказать. Если он поймет тебя, если будет установлен контакт – успех обеспечен.
– Я, к сожалению, еще не видел «Немое кино». Но вот ваш «Фауст. ХХ век». Как я себе представляю, вы пытались ваш спектакль построить строго по законам драматургии, чтобы через все действо протянулась единая линия, или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Мы хотели показать, как сегодняшнее поколение молодых людей видит те проблемы, которые существовали во времена Гете. Во время исполнения мы стремимся к тому, чтобы элементы фигурного катания не выпячивались, не были самоцелью, а являлись средством выражения идеи. В свое время меня, Володю Котина, когда мы были действующими спортсменами, поругивали за увлечение художественной стороной, но сейчас именно на эту сторону основное внимание.
– Говорят, язык театра – язык движений, не важно, на льду ли, на деревянной сцене.
– Это так, и чем мы сильнее в этом своем языке, чем богаче, тем глубже можем проникнуть в любой, даже самый сложный, коварный, образ и довести свои замыслы до нужного воплощения, опять же в интересах наших зрителей. Высококлассный фигурист чем отличается? Высочайшей техникой, и нам, теперь артистам, необходимо обязательно владеть такой. А как иначе ставить спектакли о роли художника, о каких-то высоких понятиях и материях?
Спрашиваю Игоря, кто помогает ему в работе?
– Много людей. Елена Анатольевна Чайковская, балетмейстер Наталья Александровна Волкова. Она, если можно так сказать, знает и «пол», и «конек». «Компьютерную» музыку к «Фаусту» сочинил молодой композитор Михаил Чекалин, а сценарий – плод коллективного творчества с участием Андрея Днепрова и Бориса Баркаса. Стараемся привлечь к постановкам разных людей, это дает нам возможность и по-разному трактовать образы, искать и находить новые формы. Посмотрите, как засверкала Елена Васюкова, воплощение ею образа Маргариты все признают весьма оригинальным. У Бестемьяновой свои находки и подходы, у Васюковой свои, но обе своей гаммой красок, палитрой выразительных средств заставляют поверить в великое чувство любви и самопожертвования. Так и у остальных ребят, в том числе и меня касается, когда я выхожу на лед. В этом – в глубоком проникновении в драматургию сюжета – и вся прелесть.
– Если честно, когда вы начинали, страх был?
– Еще какой! На всю труппу один страх: как примут, проникнется ли публика нашими замыслами, как мы раскрываем тему противопоставления разума и темных сил, отзовется ли на историю любви и смерти и т. д. Средствами танца это крайне трудно выразить. Но мы старались. Эмоции зрителей – тот камертон, который помогает нам правильно выстроить работу, их реакция дает четкое представление, что у нас получилось, а где провал. В конце концов, это позволяет избежать ошибок.
…В зале аншлаг, никто не торопится в раздевалку. Шквал аплодисментов. Я оставляю Бобрина, на лице которого, наконец, появляется улыбка, его вот-вот пригласят на поклон публике, а сам ищу глазами на трибуне Вольфганга Рейсингера, тянет поинтересоваться его мнением.
– Это замечательно! Мне, конечно, прекрасна знакома опера Гуно, но чтобы воплотить ее либретто в спектакле на льду… Это так необычно. Если я правильно уловил идею увиденного, то, на мой взгляд, это раздумья средствами танца о роли художника в современном мире. Он может посеять добро, но и причинить своим талантом зло. Сценически крайне сложно изложить эту философию нашей жизни, но русскому театру это удалось. А каков кордебалет, он не фон, он такое же главное действующее лицо, как исполнители ведущих ролей.
Я стараюсь поспеть за переводчицей и тщательно записываю сказанное. Рейсингер не один, вместе с ним Эвелин Шнайдер, тренер сборной Австрии, и ее слова тоже залетают в мой блокнот.
– Балетное прочтение Гете для меня открытие. Вы заметили, как реагировали зрители. А почему? В том, что они увидели, есть сердце, то есть то, что заставляет сопереживать. Это искусство с большой буквы. Шесть баллов всем за артистичность и художественность. Какая скорость катания, какая чистота скольжения, какие прыжки! Сравнить с нашим «Холидэй он айс»? О чем вы говорите? Театр Бобрина несравненно выше. Это театр, понимаете? «Холидэй он айс» приучил к совершенно иному восприятию ледовой хореографии, он привлекает своей помпезностью, чрезмерным световыми эффектами и блеском роскошных костюмов.
– А театр Бобрина чем?
– А тут эмоциональный взрыв, качественно совершенно иное построение действия. Не только блестящая россыпь искр из-под коньков, а прежде всего душа, ее не прячут за привлекательными масками. Чувствуете, насколько я объективна (госпожа Шнайдер улыбается), не забывайте – я австрийка.
Вот это да! Кто бы мог подумать? Русский ледовый театр заставил Вену, Австрию, воспитанную на традициях Моцарта, вернуться к классике, открыв новое для себя искусство и удовлетворить вкусы самых требовательных гурманов.
Поздним вечером, ближе к ночи, мы с Еленой Валовой, Олегом Васильевым и Владимиром Котиным заглядываем в номер Бобрина и Бестемьяновой. Пьем чай с вкусным венским печеньем и рождественским с корицей и миндалем, обсуждаем минувший день. Владимир Котин включает телевизор и по одному из каналов ловит транслирующийся из Гармиш-Партенкирхена фестиваль звезд фигурного катания. Состав впечатляющий: кроме наших, пожалуй, все мировые силы первой величины: Байтано, Витт, Орсер, Хамильтон… Все впились в экран. Я нейтрально наблюдаю за ними как бы со стороны, мне интересна их реакция, хочется сопоставить с собственными впечатлениями, а они к концу программы у меня созрели: там разрозненные номера, не объединенные общей идеей, здесь же, если обратиться к тому же «Дивертисменту», я чувствую единый замысел. От выхода Валовой и Васильева (они своим «Шарфом» открывали второе отделение) до заключительного номера «Озорники» и русской хореографической сюиты.
Русские картинки с клоунами, национальный фольклор, интерпретация западной поп-музыки, испанское фламенко, цыганские напевы, а еще американские, польские, латиноамериканские мотивы – все это превратило ледовую сцену в праздник, калейдоскоп эмоций. С проявлением народного характера, юмора, эксцентрики, гротеска, для которых каждый из спортсменов, нет, простите, актеров, находит достаточно выразительных средств, проявляет тонкий вкус. Я вспоминаю танго Натальи Карамышевой и Ростислава Синицына. Чудо как хороша в «Цыганочке» Ира Воробьева. Она легко взбирается, воробушком взлетает вверх по рукам Игоря Лисовского – сложнейшая поддержка исполнена, как в былые времена.
И еще я думаю, как хорошо, что у «звезд» после ухода из спорта появилась такая прекрасная возможность найти свое место в жизни. Есть балеты на льду, ансамбль «Все звезды» Татьяны Анатольевны Тарасовой и есть этот Театр ледовых миниатюр и как повезло мне сопровождать его в европейских гастролях в обличье чиновника из Госкомспорта, да еще и с возможностью что-то написать. Ну, скажем, порассуждать о тех же «звездах». Как им после завершения карьеры относиться к фигурному катанию, к своему ремеслу – потребительски ли, выжимая из него все, что обретено за годы тренировок, не задумываясь над формой и содержанием того, что делают на льду. Или все-таки на первый план выходит стремление создать произведение искусства, порадовать зрителей творческими поисками и находками.
Едва трансляция из Гармиш-Пантеркирхена кончается, делюсь своими размышлениями. Игорь Бобрин, ухватившись за мои рассуждения, краток: «Не знаю, как у других, но у себя мы не можем, не имеем права дать себе послабление, искусство требует основательной каждодневной работы, иначе им по-настоящему не овладеть. Мы определили для себя свое самостоятельное направление – заниматься драматическими постановками, потому и называемся театром. Создали новый жанр? Возможно. Красочные ледовые шоу? В принципе мы не тяготеем к ним, но и не против. Разве «Дивертисмент» не близок к шоу?»
Взрывной Котин вскакивает с места: «Не узнаю ребят. Класс не отнимешь, костюмы, оформление – все замечательно, а вот прежнего нет, растаял, скорость упала. Жаль…»
– Володя, может, в тебе ревность заиграла? – спрашиваю осторожно Котина.
– Да какая к черту ревность, – еще больше вскипает Котин, – страсти нет, не прыгают, сами же видите.
Пересказываю то, что услышал от Рейсингера и Шнайдер.
– Спасибо, но надо идти дальше, – Бобрин явно не склонен к затяжному комментарию, устал, да и поздно уже, глубоко за полночь. – Все, расходимся, ребята, завтра с утра репетиция.
Спать, однако, не хочется. Спускаюсь вниз немного пройтись, подыщать свежим воздухом. Небо плотно заволокло тучами, еле-еле расплывчато пробивается полумесяц. Из головы не выходят эти слова Бобрина: надо идти дальше. Были бы видны звезды – может, подсказали бы: о чем он? Наверняка за этой фразой что-то есть. Творческим личностям покой только снится. Фантазирую на разные темы, но ответа не нахожу. Получаю его уже в Москве вместе с приглашением в Лужники на премьеру нового спектакля «Распутин. Постфактум». О, замечательно, после долгого перерыва опять на льду вместе Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, золотая танцевальная олимпийская пара. Она – императрица Александра Федоровна, он – Распутин. В роли царя Николая II Игорь Лисовский, неизлечимо больного царского наследника Алексея, страдающего припадками и гемофилией, – Юрий Бурейко. Неужто «Агония», известный фильм Элема Климова, заставивший несколько иначе взглянуть на некоторые трагические страницы государства Российского, нашел неожиданное продолжение на ледовой сцене?
– Если вы считаете так, то так пусть и будет, – среагировал на мой вопрос Бобрин. – Но лучше вам бы спросить у Александра Борисовича Градского, его музыка, когда он писал ее, то, по его словам, постоянно думал о нелегкой судьбе России. Нити прошлого тянутся в день сегодняшний. История России таит много разгадок бытия нашего времени. Эта главная мысль, которую мы хотим донести до зрителя. Градский говорит, что «Распутин. Постфактум» – спектакль предупреждение, и я согласен с ним.
– И все-таки, что заставило вас обратиться к Распутину?
– То и заставило, о чем я только что сказал. Это невероятно сильная личность, сгусток русской энергии, глубинная сущность русского духа. Распутин до сих пор являет собой неразгаданный феномен.
Я смотрел спектакль, поражаясь глубиной музыки Градского, режиссурой Бобрина, мастерством балетмейстера Натальи Даббади (Волковой) и художника-постановщика Нателлы Абдуллаевой, и размышлял о том, как же так вышло, что этот человек, выходец из крестьян, царский советник, фаворит императрицы, психолог, экстрасенс, гипнотизер, а по сути, шарлатан и распутник (все в одном лице), имел исключительную власть над царскими особами, огромной страной?
«Все было тленно, все значимо и все ничтожно перед властью Распутина, который, в конце концов, не уходит от расплаты. Гибнут царь, царица, ребенок, и только высший голос вопиет о спасении, призывая Веру, Надежду, Любовь возродить мать их Софью, а значит, матушку Россию».
В кавычки я заключил мысли Градского, воплощенные талантливым коллективом, к которому, как считает, народный артист Вячеслав Шалевич пришла зрелость. «Распутин. Постфактум» – несомненно, новый серьезный творческий шаг вперед, – продолжает Вячеслав Анатольевич. – Это уже не ледовые миниатюры, это целый большой ледовый театр, только так ему и надо называться».
На гастролях за границей его так и называли – «Большой на льду». “Bolschoi on ice”
На этом ставлю точку.